«Это чтение не для людей с тонкой нервной организацией…»
Было бы несправедливо думать, что мой старый друг Миша, пардон, капитан 1 ранга Михаил Георгиевич Кузнецов, ленив и не желает писать мемуары. Скорее он не делает этого из скромности, присущей истинным профессионалам. А в том, что он профессионал высшей пробы можно не сомневаться. Бывший командир ракетной подводной лодки, прослуживший в известной подводной базе Видяево более двадцати лет, а после окончания военно-морской академии, отдавший еще десять лет своей жизни благородному, но, увы, неблагодарному занятию - воспитанию будущих офицеров флота, он ушел в запас начальником кафедры тактики подводных лодок ВВМУ имени Ленинского комсомола. А это кое-что значит!
Да и мужчина он, как и прежде, видный…
Поверьте, я пою Мише дифирамбы не потому, что он мой старый училищный друг, а потому что он их просто достоин и как мужчина, и как командир-подводник. А что касается его рассказов, то он, конечно же, прекрасно мог бы записать их и сам, но предпочел довериться мне, справедливо полагаясь на врожденную ненависть к ретушированию как своих, так и чужих историй.
Юнга. Год 1978-й
После трех месяцев боевой службы в Средиземном море подводная лодка «К-58» оставила район, располагавшийся к юго-западу от острова Крит, и направилась для межпоходового ремонта в сирийский порт Тартус. С 1976 года там базировался отряд судов технического обеспечения ВМФ СССР. Тартус в то время это был небольшим, но динамично развивающимся транспортным узлом, в чем убеждали суда различных типов, толпившиеся на внешнем и внутреннем рейдах. Многие из них были под советским флагом. Регион этот был традиционно неспокойным, о чем красноречиво напоминал ржавый остов советского турбохода «Илья Мечников», лежавший на грунте неподалеку от входа в порт. В ходе арабо-израильского конфликта в октябре 1973 года он попал под удар крылатых ракет. К счастью, обошлось без человеческих жертв.
По традиции на внешнем рейде лодку встречал командир отряда, который помимо роли хозяина пытался изображать лоцмана. Необходимости в этом не было никакой, поскольку командовал лодкой опытный моряк и подводник Виталий Семенович Куницкий. За плечами подавляющего большинства офицеров и мичманов, это была далеко не первая боевая служба в Средиземном море. Некоторых из них, как старых знакомых, тепло встречали арабские торговцы. Но был в экипаже человек - мичман В.И. Шиманов, для которого этот поход оказался не только дальним, но и первым в жизни на подводной лодке. Забегая вперед, нужно отметить, что Шиманов прослужит на этом корабле более 10 лет и станет одним из опытнейших старших боцманов. Ну а пока Шиманов занимал не менее ответственную на ПЛ должность старшины команды снабжения и нес ходовую вахту как рулевой-сигнальщик. Был он тогда плотным мужчиной 35 лет с седеющей редкой шевелюрой на большой голове. Когда Шиманов сжимал кулаки, они превращались в два увесистых арбуза, что, впрочем, не мешало ему иметь покладистый и добродушный характер. Он очень старательно исполнял свои обязанности, но многие вещи, в силу обстоятельств, ему приходилось делать в первый раз, а значит под контролем опытных товарищей. Никто бы не решился, памятуя о его кулачищах, назвать его салагой, но определить его статус как начинающего подводника было просто необходимо. Так он получил прозвище Юнга, на которое, впрочем, и не думал обижаться.
Контроль за деятельностью Юнги продолжался и в Тартусе, обретя уже скорее профилактический характер. Подводная лодка была ошвартована к борту плавмастерской «ПМ-9», входившей в состав отряда судов технического обеспечения, а экипаж разместился в каютах и кубриках этого в меру комфортабельного корабля польской постройки. В ходе ремонтных работ на ПЛ пополнялись различные виды запасов, необходимых для продолжения автономного плавания. В один из дней было спланировано и получение технического спирта, наряду с воблой и рядом консервированных продуктов. Воблу и консервы должен был получить Юнга, а спирт как расходное шхиперское имущество - боцман.
Продовольствие и прочее имущество хранилось на плавучем складе в военной гавани порта Тартус. Для его транспортировки плавмастерская выделяла баркас. Оберегать Юнгу от возможных махинаций со стороны снабженцев был назначен корабельный врач, капитан медицинской службы В.К. Бородавко (впоследствии полковник, доктор наук и начальник отдела 1 ЦНИИ имени академика Крылова).
Несмотря на безупречную репутацию боцмана, получение столь важного стратегического продукта как спирт старпом решил доверить его непосредственному начальнику - командиру БЧ-1 капитан-лейтенанту М.Г. Кузнецову.
Во второй половине дня баркас пересек акваторию порта и благополучно ошвартовался у плавсклада. Продовольствие загрузили быстро, а со спиртом вышла заминка. Отгрузить его должны были по частям: 100 литров в стандартной бочке, остальное в 40-литровую флягу, предусмотрительно захваченную с собой. Переливание драгоценной жидкости во флягу из бочки через ее горловину было чревато безвозвратными потерями, а каких-либо приспособлений, кроме резинового шланга, под рукой не оказалось. Привести в действие шланг вызвался Юнга Шиманов. Но прежде чем закон сообщающихся сосудов заработал в полную силу в организм «Юнги» «просочилось» грамм 200-250 отменного ректификата…
Спустя каких-то 10 минут, совершенно «окосевший» Юнга стал походить на обездвиженного бегемота средних размеров. Приближалось темное время суток, когда передвижение на акватории порта было запрещено. Оперативная служба отряда по радио начала выражать беспокойство по поводу нашего отсутствия. Ничего не оставалось, как спихнуть мичмана в баркас и, зафиксировав грузное тело между бочкой и ящиками, двинуться к подводной лодке. На ее борту, демонстрируя смесь нетерпения с неудовольствием, нервно прохаживались командир, старпом и замполит.
При подходе баркаса к лодке Юнга, разбуженный вечерним бризом, попытался запеть, очевидно, вообразив себя атаманом-разбойником, возвращающимся с богатой добычей...
После разгрузки «добычи» было созвано экстренное служебное совещание офицеров и мичманов. Командир, предваряя разбор скандального случая с Шимановым, призвал всех крепить пошатнувшуюся было боеготовность, лишний раз напомнив, что из иллюминатора его каюты видны Голанские высоты. Заканчивая посыпать головы собравшихся пеплом, командир вдруг поинтересовался, кто из присутствующих на совещании начальников может назвать ближайший день рождения своего подчиненного.
Руку поднял лишь Юнга Шиманов. Сделав вид, что не замечает молчаливого обращения к нему Юнги, командир повторил вопрос и понял, что лишить его слова ему не удасться.
- Говорите, Шиманов.
- Тт-ащщ командир, у м-меня день рождения …завтра! - Хриплым от начинающейся «засухи» голосом доложил Юнга, вызвав оглушительный хохот коллег-подводников, заскучавших было от мер воспитательного воздействия.
Через неделю «К-58» покинула гостеприимную «ПМ-9» и порт Тартус. Впереди были два с половиной месяца боевой службы и благополучное возвращение в Видяево.
Казарменные страсти. Год 1979-й
Как-то раз, старший помощник командира подводной лодки «С-295» капитан-лейтенант М.Г. Кузнецов, успешно замещавший убывшего в отпуск «кэпа», получил приказание комбрига подготовить казарму экипажа к смотру. (Вернувшись с моря, подводники переселяются в береговые казармы. На борту ПЛ остается лишь суточная вахта).
Смотреть должен был крупный начальник - ЗАМНАЧПУРа (заместитель начальника политуправления) Северного флота. Сама же «С-295» пребывала в вялотекущем навигационном ремонте, а значит, ее экипаж, по мнению командования, располагал всеми материальными и временными возможностями «показать товар лицом». Примерно так все и получилось. Но не будем опережать событий.
Казарма 49-й бригады подводных лодок являла собой типичный образец зодчества сталинской эпохи, хотя и была построена значительно позже: толстые стены, высоченные потолки, длиннющие коридоры и просторные кубрики - спальные помещения личного состава. Авральными работами помимо старпома руководил замполит, тоже капитан-лейтенант и тезка - Михаил Трибель, известный как способный рисовальщик.
В итоге, зам талантливо украсил все мыслимые пространства красочными стендами, выполненными в духе последних партийно-политических веяний, а старпом как глава «худсовета» позаботился и о том, чтобы казарменный образ как можно точнее соответствовал уставу внутренней службы. Каждый уголок казарменных помещений, куда шаловливые матросские руки могли бы засунуть неподобающий предстоящему действу предмет, был многократно осмотрен и проверен...
И вот наступил день смотра. Высокий политический чин - контр-адмирал Поливанов и сопровождающие его лица целый час исследовали бытоустройство экипажа, предусмотрительно отправленного на подводную лодку. По ходу проверки взгляд проверяющего теплел, источая от помещения к помещению все больше удовлетворения условиями береговой жизни покорителей глубин. Видя это, не скупились на поощрительные высказывания и сопровождающие. Сердца старпома и замполита исполнились гордостью за плоды своих стараний.
Переход от всеобщей эйфории к молчаливому недоумению, а затем и к тихой панике произошел в тот момент, когда контр-адмирал Поливанов собственноручно открыл дверцу одного из матросских рундуков. На внутренней стороне дверцы канцелярскими кнопками было намертво закреплено фотографическое изображение сильно увеличенных (раз этак в пять!) детородных органов. Рундук принадлежал одному из приближенных к старпому, по организации службы, разумеется, старшине 2 статьи Сереге Пушину, недавно переведенному на лодку из берегового учебного кабинета. Инициатива выдвижения принадлежала флагманскому химику и лучшему рационализатору эскадры капитану 1 ранга Лаздину Рувиму Хаимовичу. Пушин доблестно служил не только кабинетным специалистом, но и приборщиком в его холостяцкой квартире, поэтому образцовому химику-санинструктору не составило труда убедить шефа в том, что он просто родился подводником...
Комиссия, тем временем, переживала состояние ступора. А точнее лишь те, кто находился от злополучного рундука на расстоянии, достаточном для достоверной классификации изображения. В полном неведении оставался только адмирал, удаленный от фотографии на дистанцию согнутой руки. Пребывая под глубоким впечатлением от увиденных шедевров наглядной агитации, адмирал ограничился возгласом сожаления:
- Отлично, товарищи, порадовали старика, но почему же кнопками?
Не давая проверяющему опомниться, замполит со старпомом, травмируя пальцы рук, бросились устранять замечание. Злодей Серега Пушин снова вернулся в береговой кабинет. Видно не суждено было ему стать настоящим подводником. А замполит частенько с тех пор приговаривал, что на свете существует три категории подводников. Первая из тех, что постоянно подводит, вторая из тех, что на подводах разъезжают, ну и третья, увы, самая малочисленная, но героическая - это мы!
Учения. Год 1986-й
Баренцево море. Учения. Подводная лодка проекта 651 преодолевает яростное противодействие противолодочных сил условного противника. На ее борту старший начальник, некоторое количество офицеров штаба и политотдела дивизии. Их присутствие обусловлено беспокойством командования в связи с полным отсутствием у экипажа успехов как в боевой так и политической подготовке за минувшее полугодие. Экипаж старается, демонстрируя выучку, а где-то даже и мастерство, на фоне отменного морально-политического состояния. Акции экипажа стремительно растут, как вдруг неопытный рулевой, вероятно матрос Пупкин, одним мановением злодейской руки прерывает процесс достижения высоких показателей. В ходе маневра «Срочное погружение», выполнявшегося боевой сменой, горизонтальщик кратковременно создал дифферент на нос порядка 19 градусов. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы из-под крышки с аварийным запасом пищи пролилась жидкость с характерным сивушным запахом. Расположение злополучного бачка на подволоке центрального поста позволило жидкости проникнуть не только за шиворот вахтенного офицера, инженер-механика и командира ПЛ, но и, о ужас, старшего начальника.
Шел 1986 год. Отнюдь не обеспокоенный состоянием электролита в баках аккумуляторной батареи начальник приказал командиру ПЛ еще до окончания маневра разобраться, почему у него прямо над его командирской головой смекалистые матросы беззастенчиво варят брагу. И это в то время, когда весь советский народ, выполняя решения партии и правительства, борется с «зеленым змием»! Командир, откровенно говоря, уже и сам горел желанием, если не попробовать жидкость, то, по крайней мере, проникнуть в природу брагообразующего процесса.
Спустя некоторое время авторитетная и совершенно независимая, как это часто бывает на флоте, комиссия из офицеров штаба и политотдела, отмечая халатность отдельных лиц, пришла к выводу, что процесс брожения прошел естественным путем в результате соединения находившегося в бачке сахара-рафинада и жидкости, вылившейся из проржавевших банок консервированного картофеля.
Старший начальник - командир дивизии капитан 1 ранга Орлов П.С. с выводами согласился, а успешно выполненные боевые упражнения в ходе дальнейшего учения способствовали восстановлению доброго имени экипажа.
Стоит ли говорить, что экипаж этот возглавлял капитан 2 ранга Кузнецов М.Г.
Командирский желудь
В конце 80-х, когда на прилавках магазинов страны в силу хронического дефицита было практически невозможно встретить жевательную резинку и другие освежающие полость рта препараты, среди командиров подводных лодок бытовало устойчивое мнение, что запах спиртного можно полностью нейтрализовать, если немного погрызть «командирский желудь», как в шутку именовали мускатный орех. Жертвой подобного заблуждения однажды стал командир «Кефали». Подводная лодка-цель «Кефаль» (пр.690) представляла собой небольшое по размерам и водоизмещению «потаенное судно», имела полтора торпедных аппарата, одну линию вала и немногочисленный, но сплаванный экипаж. Лодка регулярно выходила в море для обеспечения стрельб разнородных сил флота. Удачная архитектура отсеков и высокая профессиональная подготовка кока-инструктора мичмана Михнюка позволяла экипажу стойко переносить тяготы и лишения флотской службы и даже занимать передовые места в соцсоревновании. Но была одна особенность, вызывавшая в определенных обстоятельствах пристальное внимание к ее экипажу и повышенный контроль со стороны командования и политотдела соединения, несмотря на безупречную репутацию командира, офицеров и мичманов «Кефали». Этой особенностью было отсутствие в штатном расписании лодки замполита.
Канун одного из пролетарских праздников застал «Кефаль» в доковом ремонте на одном из судоремонтных заводов Мурманска - самого большого в мире города из числа расположенных за Полярным кругом. Мурмáнск, как величают его аборигены, крупный порт и признанный культурный центр Кольского полуострова. Последнее нередко вносило свои коррективы в строгие корабельные правила.
В преддверии всенародных торжеств, командиру дивизии и примкнувшему к нему начальнику политотдела, вздумалось лично выслушать доклад командира «Кефали» о ходе ремонта и выполнении предпраздничных мероприятий. Трудно заподозрить высокую комиссию, нагрянувшую из родного п.Видяево в изощренном коварстве, визит был заранее обговорен по телефону. Однако атмосфера шумного портового города, а скорее иллюзия удаленности начальства, сделала свое черное дело. Командир «Кефали» вышел на прямой визуально-речевой контакт с проверяющими минут через сорок после их прибытия. Затянувшееся ожидание было отчасти скрашено предположением, что командир, по всей вероятности, занят укреплением деловых связей с начальниками цехов с целью своевременного и качественного завершения ремонта. Это оказалось сущей правдой, однако надежды на чудесные свойства мускатного ореха, судорожно разгрызенного перед общением с комдивом, не оправдались. Это засвидетельствовал обонятельный аппарат верного старпома, после чего командир пошел «ва-банк» и густо смазал виски вьетнамским бальзамом, защитив себя пахучим «лепестком», так сказать, с носовых курсовых…
Приняв бодрый доклад, комдив ощутил, что его глаза покрывает влажная пелена, как естественная реакция на невыносимо едкий дух, источаемый доблестным командиром. Командир, приняв это за слезы умиления, имел неосторожность добавить:
- Стараемся, товарищ комдив!
Воздержимся от цитирования монолога начальника, исполненного вслед за этим, но на ближайшем партактиве эскадры из уст начальника политотдела прозвучала знаменательная фраза: «Товарищи, мы будем неумолимо бороться не только с пьянством, но и теми, кто злоупотребляет пахучими средствами с целью это замаскировать. Как правило, это происходит там, где ослаблена политическая работа с массами».
И здесь почему-то многие подмигнули командиру «Кефали», а некоторые просто втайне ему позавидовали.
1987-2003 гг.
Пятнадцатилетний капитан
Флотская судьба моего старшего товарища по службе в Видяево сложилась таким образом, что подводной лодкой ему довелось командовать почти пятнадцать лет. Был он опытным и уважаемым командиром, и в то же время исполнительным и дисциплинированным как молодой лейтенант. Той поры, разумеется.
Что у него начисто отсутствовало, так это способность противостоять служебному задору начальников, как правило, моложе его по возрасту. Более того, со временем он стал проявлять определенную робость в их присутствии.
Весной 1988 г. видяевские соединения 9-й эскадры подводных лодок проверялись комиссией во главе с начальником штаба Северного флота вице-адмиралом В.Патрушевым. Проверка по просьбе командования эскадры, как всегда, начиналась с дизельных подводных лодок, что давало возможность подводникам «элитных» дивизий атомоходов встретить проверяющих во всеоружии. «Дизелисты» не подкачали, и первый день проверки прошел с малым количеством замечаний. На второй день предстоял смотр казарменных помещений. Экипажи находились на лодках, а в казармах для возможной встречи с адмиралом оставались командиры и дежурная служба. К смотру готовился определенный экипаж, заранее назначенный командиром дивизии. Учитывая это обстоятельство и, полагая, что наши собственные экипажи проживают в казарме в строгом соответствии с требованиями уставов Вооруженных сил СССР, мы с «пятнадцатилетним капитаном» спокойно играли в нарды в моей береговой каюте.
Громкая команда «Смирно!», произнесенная с некоторой нервозностью дневальным моего экипажа, означала, что в системе проверки произошел сбой, и адмирал проявил самостоятельность выбора. Вылетев пулей из-за «игорного стола», я вовремя оказался пред очами начальника штаба флота и, представившись, проследовал за ним в помещения, где жили матросы и старшины срочной службы. Ограничившись их осмотром, адмирал, выразил сдержанное удовлетворение и убыл в соседнюю казарму. Проводив начальника, я стремглав бросился в свою каюту, имея все основания опасаться за морально-психологическое состояние «пятнадцатилетнего капитана». Опасения эти отчасти подтвердились. Мой товарищ, обнаруженный за дверью, стоял по стойке смирно. В районе живота китель был изрядно оттопырен и, угадывалось что-то квадратное. Это была, отнюдь совсем не маленькая, доска для нардов, спрятанная в штаны. Боковые карманы были загружены шашками…
Треть стакана корабельного «шила» и обед, согласно распорядку дня, помогли коллеге пережить стресс от несостоявшейся встречи с большим флотским начальством.
1988 г.
