Поход  подводного ракетоносца «К-...» с Кубы, где экипаж лодки от души насладился дружелюбием революционного народа и щедростью тропической природы, протекал, в целом, успешно. Все три ракеты, располагавшиеся в громадной рубке «Гольфа», как кличут проект 629 с легкой руки натовских классификаторов, продолжали грозить супостату. А экипаж был уверен, что не пройдет и месяца, как на родном причале в губе Оленьей их встретит комбриг по прозвищу Мишка Квакин.  Для тех, кто знаком с Аркадием Гайдаром  лишь в силу его родства с пышнотелым  теоретиком всенародного обнищания, сообщаю, что Квакин был главным противником Тимура и его команды, а стало быть, таким же олицетворением зла для советских детей, как и «губошлеп Егорка» для подавляющей части российского населения 90-х годов прошлого столетия. Почему наш комбриг Щукин удостоился такого прозвища, никто не знал.  Видимо, давно это было. Лично мне его лицо больше всего напоминало популярную тогда  игрушку - резиновую морду мужичка, мимика которого приводилась в движение пальцами, вставлявшимися с тыльной стороны. Щукинская мимика была ей подстать, особенно, когда временами он свирепел и, сорвав резким движением позеленевшую и облезшую за долгие годы мореходства каракулевую шапку, начинал ее топтать. В целом мужик он был справедливый, главное - моряк отменный, и тем, кому от него доставалось, в голову бы не пришло на него обидеться. Однако слабости, обостряющиеся с приближением пенсионного возраста, давали о себе знать. Злые языки поговаривали, что комбриг готовится «отступить» с Севера с изрядным количеством казенных материалов, дабы жить припеваючи на любимой даче, что раскинулась на мысе Феолент в далеком Севастополе. Со временем история подтвердила факт убытия в южном направлении четырех контейнеров, но не более того...

В поход на «К-...» комбриг, напряженно ожидавший приказа об увольнении, послал своего заместителя - капитана 1 ранга  Бесчинского. Узнав о предстоящем заходе на «остров свободы», Квакин строго-настрого наказал замкомбрига не возвращаться без... говорящего попугая. Разумеется, выполнив задачи боевой службы с присущим бригаде блеском. Бесчинский воспринял приказ начальника как важнейший элемент боевого распоряжения и с первой частью поставленной  задачи  справился  безукоризненно. Кубинские товарищи восприняли  просьбу советского военачальника с должным вниманием. И в день убытия на родину на борту появился самый настоящий ара - попугай, считающийся едва ли не самым разговорчивым, после определенной работы, разумеется. Огромная клетка была помещена в центральном  посту. Иначе и быть не могло; все понимали, что от попугайского благополучия напрямую зависит их судьба, а кое у кого и карьера.

Первым, кто отнесся к событию критически, стал вестовой Погосян. Правильно оценив обстановку, он догадался, что появление «тезки» чревато дополнительной порцией подначек. Ведь до этого Арой звали только его. Командир  лодки  Думов, стоически переносивший многомесячное пребывание на борту старшего начальника, да еще такого суетливо-шумного, как Бесчинский, лишь глубоко вздохнул. А затем приказал закрепить клетку в безопасной дальности от командирского кресла. Кто знает, как эти ары качку переносят?

- Ну, ребята, глядеть за птицей в оба глаза, - с видимым нервным возбуждением провозгласил замкомбрига, когда лодка, наконец, погрузилась и удифферентовавшись, неторопливо заскользила своими тремя узлами на встречу с Родиной.- Докладывать о его состоянии каждые полчаса, как об осмотре отсеков!

Попугай перенес суету погружения весьма нервно, видимо, тщетно пытаясь постигнуть неведомый ему язык. Почувствовав смятение птичьей души, известный «душевед» Бесчинский, чьи сочные рулады господствовали в стройном многоголосье ЦП, ласково произнес:

- Не дрейфь, Ара, едрена-лапоть, пообвыкнешь, заговоришь по-нашенски, ой, заговоришь!

Похоже, что, уловив в окончании угрожающие нотки, попугай наконец-то начал осознавать, что влип он капитально. Опустив головенку, он как-то затравленно глянул на замкомбрига...

Две недели плавания прошли без особых эксцессов. Лодка всплывала на вентилирование и выброс мусора с изрядной регулярностью. Кого было нужно благодарить за свежий воздух, вопросов не возникало. А что может быть ценнее воздуха для подводника? Многие стали взирать на Ару с благоговейной почтительностью. Не путайте с Погосяном, которого из-за несоизмеримости его заслуг с попугайскими стали величать просто Вадиком. Одно настораживало - попугай молчал. Замкомбрига начал нервничать более обычного. Последнее не сулило ничего хорошего, принимая во внимание взрывной характер Бесчинского. Во гневе он был страшен...

Особенно доставалось минеру - вахтенному офицеру первой смены. Что и говорить, старший лейтенант Семенов был достоин придирок, но явно не в той форме, в которую их облекал  пришлый  начальник. Видя, что Ара абсолютно невосприимчив к языку, тот и вовсе перестал сдерживать себя в выражениях. Однако минер  оставался столь же бестолков, сколь молчалив Ара. Неизвестно, что бесило замкомбрига больше. Упреждая очередную вспышку гнева, командир робко попытался  успокоить начальника:

- Вы же знаете, Михал Петрович, что наш язык не из легких!

- Да уж точно, мать-перемать...

И тут всем показалось, что попугай, до этого взиравший на все немигающе, слегка вздрогнул.

- Центральный, - звонкий голос акустика разрезал паузу, - шум винтов по  пеленгу 300 градусов. Похоже на военный корабль. Интенсивность шума возрастает!

Вскоре был обнаружен и второй корабль, а затем и третий. Не заставили себя ждать и посылки гидролокаторов.

- Хреново дело, командир, - заключил Бесчинский. - Похоже, вентилирование отменяется. Держись, Попка!

Худшее было впереди. Форсирование Фареро-Исландского рубежа оказалось нешуточным испытанием для всего экипажа, но когда томные глаза Ары подернулись пленкой, а затем попугайское тело с шумом шлепнулось с жердочки, в спертом воздухе ЦП запахло катастрофой. Тем временем враги не отставали от лодки ни на шаг. Порой казалось, что посылки гидролокаторов удаляются, но вскоре это оказывалось иллюзией. Обстановка в ЦП накалялась. Было видно, что в голове Бесчинского зреет решение. И, наконец, оно созрело.

- Всё, командир, мать-перемать, всплывай, пока Ара не издох окончательно. Хрен с ними, с врагами. Все-таки не война. А вот если он подохнет...

Самое странное, что к моменту, когда перископ рассек водную поверхность, в поле зрения не оказалось ни одного вражеского корабля. Однако море было довольно бурным. Как только был отдраен рубочный люк, клетка с попугаем стремительно вознеслась на мостик. Её смачно обдало ледяными брызгами, но бездыханное тело продолжало топорщиться на дне клетки жалкой кучкой перьев. Обняв прутья клетки, подвешенной на трубе с кабелем эхоледомера, Бесчинский напряженно пытался уловить малейшие признаки жизни. Его лицо выражало неподдельное страдание.

- Ну,  давай, давай, Ара, оживай, мать твою, -  горячо шептал  замкомбрига.

И вдруг, о чудо, попугай шевельнулся, и пленка, закрывавшая его томные глаза, медленно приоткрылась.

- Ура-ааа! - громоподобно заорал Бесчинский, рискуя привлечь исчезнувшие, было, противолодочные силы вероятного противника.

- Объявляй готовность, командир! - Приказал начальник, явно демонстрируя отличное расположение духа. Его настроение не смог испортить даже минер, появившийся на мостике для заступления на вахту. Продув балласт, лодка двинулась на северо-восток, громыхая дизелями.

- Ну что, минер, твоя жизнь и карьера в твоих руках, - ободряюще начал замкомбрига. - Не будь мудаком!  С птицы и... горизонта глаз не спускать!

Завершив инструктаж, весело посвистывая, он спустился вниз. На мостике воцарилась идиллия, которую пикантно оттенял мерный рокот дизелей, работающих на винт-зарядку, а в спускающихся сумерках мелькали высокие плавники  касаток, беспечно рассекавших гребни океанских валов. Попугай, вполне оклемавшись, сидел на жердочке, нахохлясь и распушив оперенье. Вдруг в паузе, возникшей оттого, что волна накрыла газовыхлоп, отчетливо прозвучало: «Минер - мудак!»

Несмотря на леденящий холод, Семенов вспыхнул. То, что эти слова произнес попугай, ранее молчавший как партизан, ранило его минерское сердце вдвойне.

«Вот ведь сволочь!» - мелькнуло в его голове. Получалось что это все, что он усвоил из сказанного в ЦП.

Минный офицер молча открыл дверцу клетки и со всей силы треснул птицу по нахальному клюву. Ара закатил глаза и навзничь упал с жердочки, безвольно разбросав лапы.

- Что тут происходит? - донесся рев Бесчинского, как назло появившегося на трапе, подобно чертику из коробочки.

- А что он обзывается, - робко попытался защищаться Семенов.

- Мудак, ты мудак и есть!- продолжал реветь замкомбриг. - Делай что хочешь, но птицу реанимируй, зови доктора, делай искусственное дыхание «клюв-в-клюв». Что хочешь, но если Ара околеет, за ним пойдешь и ты!

Через несколько минут рев из центрального поста возвестил, что Ара открыл левый глаз, а затем и правый.

Минер остался жив и даже в прежней должности. До самого конца похода попугай молчал, видимо осознав, что безнаказанно обзывать людей могут только большие начальники.

Увидев Ару на пирсе в Оленьей, комбриг чуть было не выронил блюдо с жареным поросенком. Его глаза потеплели, и он решил не отчитывать уж слишком сильно своего боевого заместителя за то, что лодка была обнаружена неприятелем на пути домой... Его жизненный опыт подсказывал, что перевезти столь роскошную птицу из другого полушария без жертв, практически невозможно...

Санкт-Петербург

Февраль 2003 г.