В 1961 г. я оказался в биофизическом отделе при НИИ Гигиены труда и профзаболевании (НИИ ГиП) на 2 Советской улице в Ленинграде, в качестве клинического ординатора. Этот закрытый отдел подчинялся 3 ГУ при МЗ СССР и существовал при НИИ совершенно обособлено. Руководила отделом Наталья Ефимовна Никифорова. Гигиеническую лабораторию возглавлял Анатолий Николаевич Корнилов, а физическую Игорь Леонидович Шалаев. В небольшой клинике начинали Валентина Баранова и Людмила Меркина. В 1966 г. весь отдел вошел в состав созданного Филиала № 6 НИИ Бифизики. Основным направлением была безопасность труда при добыче и первичной переработке урановых руд и здоровье моряков зарождающегося атомного ледокольного флота. Думаю, что горно-рудное направление было откинуто головным НИИ Биофизики как наименее интересное, а флотские дела (и то частично) по причине причастности Ленинграда к судостроению.
Так вот, А. Корнилов, врач, вычищенный с флота Хрущёвскими сокращениями, начинал сбор материалов на своё докторско-профессорское будущее на хвостохранилищах обогатительных заводов. Теперь это названо экологией. Одним из таких мест был прекрасный вишнево-абрикосовый городок Украины - Желтые Воды. Место это известно ещё с Запорожской Сечи своей железной рудой, из которой и ковались казацкие сабли. Ходила легенда, что в период оккупации немцы, обнаружив там урановые жилы, стали добывать руду, что и способствовало слухам об атомном интересе Гитлера. После войны, когда и нам понадобился уран, его стали добывать всюду, где находили, не глядя на качество и запасы руд. Так как Желтые Воды было место известное, то на их базе организовывались конференции стран СЭВ, а в буфете заводоуправления бывало чешское пиво, что особо и запомнилось.
Для начинающих познавать науку была поставлена задача: наловить сусликов, живущих на просторе хвостохранилища - помойки куда сливались и постепенно высыхали отходы химико-металлургической переработки урановой руды. Это природная балка, отгороженная дамбой, слегка заросшая, под палящим солнцем, обильно просверлена сусликовыми норами.
Поймать суслика просто. Тащишь с собой бидон воды, заливаешь пол ведра в нору, если суслик показался, то хвать и в мешок. Но суслик сидит далеко не в каждой норе. И в этом вся интрига. Понаблюдав за нашими потугами, деликатно предложил свои услуги местный дворовый пес. Это из тех, что конечно считается хозяйским, только хозяин его не кормит и в дом не пускает. Он совал морду в нору и, если зверек на месте начинал рыть лапами. Чуть воды и к нашим ногам выкладывался слегка придушенный товар. Производительность процесса возросла многократно и за три дня были отобраны «представительные» пробы со всей площади. И с псом поделились щедро.
Когда уезжали и грузили банки с частями сусличьих органов, обнаружили банку с потрохами нашего помощника. Когда и как Анатолий Николаевич это организовал неведомо до сих пор. Но запомнилось и отложилось в подкорке.
Потом ещё много лет мы с ним работали в одном НИИ, сначала в его лаборатории, а затем и в разных отделах. Он запомнился удивительной работоспособностью, даром чётко определить направление работы и изложить на бумаге не только свои мысли, но вправить их в чужой голове. Так вот он и оказался руководителем моей кандидатской диссертации.
Ни выбор темы, ни работа по ней тогда уже его не касались. Но когда я принес ему показать выводы диссертации, он взял лист бумаги и переписал их так, что и я понял сам, и стало понятно будущим оппонентам. Защита в Москве прошла успешно. Отметили в ресторане «Нарвский» - его теперь нет.
Выступать с трибуны и на всяких заседаниях А.Н. приходилось часто, всегда конкретно и содержательно, но слушать его было мучительно. Он сильно заикался и тем сильнее, чем важнее было присутствие. Хорошо, что большая часть мучений доставалась коммунистам, в те годы, когда А.Н. был еще и парторгом. Обычно они собирались по четвергам часам к трем, и тогда весь остальной народ честно сваливал по своим делам. В то время случился у меня с ним малый разлад из - за неуважительного отношения к его предложению готовиться к вступлению в партию. Так совпало, что я как раз запоздал с обеда по причине безотлагательной необходимости отметиться в магазине в очереди на резину для своего «Запорожца» или аккумулятора. И ответ как-то сам сложился: «Что и здесь отмечаться?» Он заикнулся и пока издал первый звук, я успел выйти.
Нужно пояснить, что в ряды КПСС в интеллигентских организациях места выделялись строго дозировано. Примерно оконтуривались требования к кандидату - общественная активность, мальчик-девочка, лояльность, но главное повыше зарплата, с которой исчислялись взносы. Первый наезд был ещё в Северодвинске, когда, в силу изменения штатного расписания, я оказался в должности заместителя начальника МСЧ, да ещё и совмещал на заводе в качестве заведующего лабораторией контроля внешней среды службы РБ (на том и сложилась кооперативная квартира). И это после наших плаваний и детального знакомства с Соловецкими островами в их тогда нетронутом ГУЛАГовском обличии. Тогда само заглохло под мои сборы в Ленинград.
Затем в НИИ общественная работа получалось по правилу: не было ни одной организации, куда бы ни выбрали, но ни разу не выбирали дважды.
Своих увлечении хватало. Виндсерфинг летом и зимой, автомашина, самоделка нестандартного прицепа под швертбот, серьёзная подготовка к отпускам, преобразование тамиздата в самиздат. Очень пригодились для этого рулоны фоторегистрирующей бумаги от механокардиогрофа. Самодельный трехтомник Солженицинского «Круга» теперь депонирован в Питерском «Мемориале» (акт есть). Как-то я провел на А.Н. простенький эксперимент. Одел наушники подал в них шум, типа того которым глушил БиБиСи и Голос Америки, и попросил прочесть страничку текста. Ни единого сбоя. Он очень удивился, прослушав запись. Но от предложения сделать карманный генератор шума и использовать при случае, отказался. А приём этот не нов - вычитал где-то.
А дальше уже другой парторг Василий Кваша вякнул два раза, но всегда находились желающие на то одно место, а у меня была надежная «крыша» в нашем Райкоме, гарантирующая что в любом раскладе не подойду, хоть по цвету глаз. Вспомнил про эту затею, когда оформлялись документы в Финляндию на приемку атомных ледоколов. Первый раз и сразу капстрана. Но это уже 1986-87 г. Вся райкомовская и анкетно-мандатовская тягомотина ещё была в силе, но хвост поджали. А вскоре и взносы платить сами перестали. Я отвлёкся - это просто штрих той жизни.
А вот Игоря Шалаева вспоминаю добром. Он сумел, как-то доступно просветить и заинтересовать в делах дозиметрии и упрощенному, но правильному пониманию ядерной физики. Это и помогло вписаться в заводские дела в Северодвинске, сдружиться со службой РБ и физиками-реакторщиками.
Отношения с службой РБ - радиационной безопасности сложились легко. Я честно прошел все этапы от рядового дозиметриста до участия в зачетной герметизации подводной лодки при ее испытании при постройке или после ремонта.
А с физиками вышло еще проще. Они как и радиохимики располагались в том же здании. В их большой общей комнате была пара хороших аквариумов. В те годы водопроводная вода в Северодвинске, особенно весной, по цвету напоминала бочковой чай городских-заводских столовок. Вспомнил чему учили на общей гигиене, взял у химиков глинозем, подобрал дозировку и очистил воду. Гуппи, меченосцы, гурамы и прочие предстали во всей красе.
После того не стыдно было подойти к главному физику Назиму Валееву с просьбой растолковать мне про КР-компенсирующую решетку, АР-стержни автоматического регулирования, АЗ- аварийную защиту. Да и к тому смысл предварительной сборки начинки реактора на стенде. Посмотрел разок весь цикл этой операции , пощупал и послушал.
Стенд тогда располагался в выгородке одного из пролетов 42 цеха и не соответствовал никаким требованиям безопасности. Новый стенд строился долго и был назван в память о первом главном физике В.Пасынкове. Я его только чуть застал, а стенд запустили после моего отъезда.
Интересно сложилась ситуация с моим распределением после ординатуры. Примерно в июне 1962 г. Корнилов и Шалаев оказались в Северодвинске, в составе комиссии 3 ГУ МЗ СССР по проверке службы РБ Севмаша и МСЧ-58. Это был момент, когда НИИ Биофизики - головной НИИ 3 ГУ, созревал потихоньку передать вопросы радиационной безопасности на атомном флоте. И вовсе не по доброте, а за лакомый кусок в ядерном космосе.
Впрочем, сливки в части исследования обитаемости и острые моменты РБ уже были ими слизаны. Так в ближайшие 2-3 года появились на заводе и сотрудники закрытой Лаборатории №1, существовавшей при НИИ Радиационной гигиены на ул. Рентгена. В 1966 г. и они вошли в состав Филиала №6 НИИ ИБФ. Из них и сложился физико-технический отдел.
Вернувшись из Северодвинска, Шалаев мне подсказал: просись туда. Завод интересный. Все есть - от кувалды до электроники. Приехав в Москву, готовый честно отслужить положенный после ординатуры срок, неделю торговался в Главке. Предлагали Северо-западный Казахстан и Узбекистан. Оттуда народ исчезал, прослужив 3 года. Просто черная дыра. Назвать Северодвинск я не мог. Уперся – хочу к морю. Медсанчасти в Большом камне и Нерпе ещё не существовало. Наконец сдались. Подписал. Жене врачом – инфекционистом, мне - зав. промсанлабораторией. Велели подняться на этаж выше, и познакомиться с куратором. Игорь Данилович Камышенко - так еще раз подвезло, да и от Питера и Москвы 1,5-2 часа лету. К оплате надбавка: 1,2 по городу, а на заводе 1,4; северные - по 10% в год. Раньше было 20%, но Никита срезал в 1961 г., попав на хорошую погоду в своем известном турне по северу.
Правда и в предлагавшихся до того пустынях то же были свои заманилки. Но производство примитив и городишки не радость. До того побывал в горнорудной шахте, на карьере в Забайкалье. Потом повидал Заравшан - большая дыра в земле. А такие места как Саров, Дубна, Обнинск и подобные Москва приберегала для своих.
А пес так и не забылся. Не знаю как далеко проследилась эта пищевая цепочка: отходы - растительность – суслик - пёс, но каждый раз глядя на А.Н., всплывала в памяти разноухая, на редкость умная дворняжья морда.
