Вернувшись в Ленинград, я поговорил с Натальей, о том, что свадьбу и подготовку к ней откладываем. «Ну что, свадьбы совсем не будет?»,-спросила она. Вместо ответа о свадьбе пересказал ей разговор со своим однокурсником, не называя имён. Выслушав меня, она рассмеялась и хладнокровно  сказала: «Увидимся в академии, откуда тебя скоро выкинут...» История действительно продолжилась через месяц в кабинете С.Ф. Морева. Вхожу, в кабинете сидят Наталья с её матерью, а перед Начальником курса лежит Заявление. Выслушав их, потом меня, всё прочитав, Сергей Фёдорович сказал: «Вы просите его отчислить из Академии, а собственно за что? Он собирался жениться-да, он передумал жениться-да…Он, как и Вы, имеет на это полное право. Судя по приготовлениям к свадьбе, Вы тоже во всём участвовали добровольно. Это жизнь, бывает и так, что расстаются люди, и хорошо, если делают это вовремя, не измучив себя, детей, родителей годами скандалов и склок. Учится он хорошо. Вас он ничем не обижал. Мы его, конечно, разберём на собрании комсомольском, если найдём за что, то и накажем. Но, в любом случае, он продолжит обучение и оснований для его наказания, а тем более отчисления нет никаких. До свидания, товарищи, если хотите, можете присутствовать на собрании, я направлю Вам официальное оповещение». Вышли из кабинета все вместе, но молча разошлись в разные стороны, под впечатлением  Мастер Класса от Морева. Минут через 10, Сергей Фёдорович вызвал к себе, молча посмотрел на меня и сказал: «Молодец, иди».  Через неделю собрали комсомольское собрание. Пришла и Наталья, однако, увидев знакомые лица, в том числе моего «Главного свидетеля», просидела минут десять и навсегда ушла не прощаясь. На собрании «под  Протокол» однокурсники подтвердили факты её «лёгкого поведения», осудили моё некритическое отношение к институту семьи, пожелали не повторять ошибок другим и разошлись, ограничившись обсуждением, ребята меня отстояли.

    После комсомольского собрания поехали перевозить с Толей Берусом  остатки моих вещей из съёмной квартиры на углу Лесного и улицы Комиссара Смирнова в квартиру  дома 32 на Невском проспекте, во двор под сень креста Базилики святой Екатерины Александрийской.

   Там я снял комнату в коммунальной квартире на первом этаже. Вещи сгрузили, стоим вечером с Толей Берусом на Невском, готовые попрощаться.  Вдруг вижу спешит куда-то в сторону площади Восстания весёлая «как на свидание» Татьяна. Окликнул её, она остановилась. Как потом рассказывала мне Таня, что вначале узнав нас с Толикманом обрадовалась, точно так же как и я, нашей случайной встрече. Потом увидев мой взъерошенный вид, начала слушать сбивчивый рассказ о прошедших событиях. Толик деликатно попрощался, а мы остались вдвоём на Невском. Никуда, конечно она не ушла, а мы погуляв до метро, договорились на завтра снова встретиться. С этого дня наши ангелы уже зорко за нами следили до самого Валентинова  Дня -14 февраля 1970 года- Дня нашей свадьбы и на этом своём посту несут вахту уже более 50-ти лет;-)! А мы с ней как будто и не расставались, получив прививки от разлуки, мы поняли как дороги друг другу и любимы.

    В ноябре и в мае наш курс традиционно стоял в оцеплении на Дворцовой площади и Певческих мостках. Мы там по два раза в году стояли в оцеплении весной и осенью, как всегда в это время ломается погода в Ленинграде, а мы с зимней формы переходим на летнюю или наоборот... Единственный раз, вместо многочасового стояния линейными днём, пошли в вечернее оцепление вдоль парапетов на Неве перед и во время праздничного салюта.   Рассказывает Ефим Парипский: «Помню стояли каждый Первомай на Певческих мостках. В летних форменках. И ВСЕГДА был ветер и мокрый снег. А ныне покойный замком взвода Григорий Ковальчук снимал с нас «пододёвки» и я мёрз страшно. Первый раз в жизни выпил водки (Слава Кимячёв увидел, что я весь от холода стал синий, и угостил…) Эх, молодость, молодость… и ведь не болели».   На 4-ом курсе стояли мы осенью, холодно и ветренно, как всегда. Через несколько часов проходит колонна демонстрантов Ленинградского института Точной Механики и Оптики, слышим это по приветствиям диктора. Татьяна с Аллой Дыбиной пробрались через ряды «чужих оцеплений» к нам с Валеркой Васильевым. Ну какой же курсант откажет девушкам рвущимся к своим ребятам в погонах через цепи оцеплений. Договорились с Таней о свидании у меня часам к восьми вечера. Продолжаем медленно замерзать ещё часа три. В четвёртом часу дня, спустя 8 часов стояния, нас распустили по домам. Прошёл пешком от Дворцовой до Казанского собора по чётной стороне Невского и нырнул во двор дома 32. Когда вошёл в свою коммуналку, то сначала скрутило живот…, уже потом вышел на кухню. Видок  был  такой, что соседи, посмотрев на меня, тут же захлопотали. Заставили выпить стакан водки, чего-то дали закусить, потом сделали горячий чай с лимоном… Упал в кровать, провалившись в сон «замертво» на четыре часа. Проснулся здоровый и трезвый, а через полчаса снежок прилетел в окно, и я принимал «ненаглядную певунью»;-)) у себя в гостях абсолютно счастливый.

      В Академии все слушатели знают свою группу крови и резус фактор, в период казарменной жизни, не было вопроса поехать при необходимости срочного переливания в любую из клиник. Тихо входил дневальный, будил, уточнял группу и сообщал: «Минут через 15 подойдёт «скорая» и отвезёт тебя в «49 городок», там на ВМГХ срочно нужна твоя группа». И всё. Утром тебя по спецталону донора хорошо и вкусно накормят, а в кассе получишь деньги за кровь. Не знаю, кто на что их тратил, а я на «кровавые» деньги сводил Татьяну в ресторан, танцевали, ели, пили, веселились, правда она не знала, что  всё оплачено кровью, поэтому не прослезилисьJ. Однако часто донорствовать было нельзя, следили за этим в Службе крови академии тоже. Как-то оказались на сдаче крови вместе с Толиком ГБД. Я вышел и жду его на стульчике на лестничной площадке. Вот он вышел, бледненький, но улыбается. Вдруг, как говорят, ничто не предвещало…, начинает на меня заваливаться и глазки прятать за верхние веки. До чего же тяжёлый становится человек в отключке, братцы. Удержал с усилием, присадил на стульчик и слегка по мордуленции шлёп-шлёп. Ожил красавчик, через 5 минут уже ели с аппетитом солянку, отбивные с жареной картошкой и яблочным соком. Вкуснятина, я Вам доложу, не то, что теперь J.

      Осенью состоялась в нашем взводе весёлая свадьба у Гали и Валеры с того дня и поныне - Чёрных. Скинувшись, купили молодым  подарок и поехали к ним в дворцово-парковый  Пушкин небольшой делегацией. Домашняя свадьба с роднёй невесты и жениха, с многочисленной молодёжью показалась нам самой весёлой и счастливой, наверно предчувствуя собственную.

       Спокойно прошла зимняя сессия. Потом я укатил в Свердловск. Там мне предстоял разговор с родителями о наших свадебных планах, понимая, что они не забыли  предыдущий сыновий «опыт». Зря волновался, мои мудрые родители отнеслись к известию о свадебных планах с пониманием и житейской мудростью.  Никаких нравоучений, расспросов, что да как, не было. Просто спросили: «Чем могут помочь и когда? И как я представляю свою свадьбу?» Поскольку ни на первый, ни на второй, ни на третий вопросы я не ответил, каникулы прошли в спокойном обсуждении вариантов с ними и с Будиными Галиной и Володей. Возвратившись в Ленинград официально сделал предложение Тане, приняв которое, мы вместе поговорили уже с Таниными родителями. Они нас выслушали и согласились, так как наблюдали меня в своём доме уже несколько месяцев, практически ежевечерне,  почти до без четверти  12-ти часов ночи. Выскакивал я из дома,  бежал  к трамваю, ехал до метро «Площадь Ленина», бегом вниз перескакивая ступеньки по длиннющему эскалатору, а там на последних электричках , успевая до часу ночи, к станциям «Гостиный Двор» или «Маяковского». Постепенно определились со сроками, хотелось получить время на одну из суббот февраля. Поехали вместе подавать Заявление и простояли в очереди весь день, так и не подав. Стоим расстроенные, мимо идёт пожилая женщина уборщица во Дворце, видимо наш расстроенный вид привлёк её внимание: «И чего расстроились, завтра приходите».   «Беда в том, что я не смогу завтра, служба»,-отвечаю.  «Ладно, пусть она одна придёт к открытию, сможет?"  Татьяна, закивала: «Да. Спасибо Вам!»  На завтра моя боевая подруга уже была во Дворце к указанному времени. Полномочная представитель ангелов, взяла её за руку и провела сразу  к секретарю. Через полчаса ей дали выписку: «Уважаемые Татьяна… и Алексей… Ваша торжественная Регистрация Акта Бракосочетания состоится в субботу 14 февраля 1970 года в 14 часов дня во Дворце бракосочетания на Набережной Красного Флота…» А к ней пригласительные для жениха и невесты в магазин для новобрачных. 14 февраля в те годы ещё не был всесоюзно-всемирным праздником типа дня «8 Марта имени Клары Цеткин и Розы Люксембург». Но я же теперь жил во дворе католического храма, да и ангелы следили за мной с пристрастием;-), так что и католический Святой Валентин в нашей жизни совсем не случайность.

    На не очень крутые деньги, купили мне и Тане кое что из закромов для брачующихся, сшили платье с фатой, а мне чёрный костюм модный, я купил кольца, то да сё, обувь. Интересное совпадение произошло, будущий тесть Алексей Михайлович именно в январе получил от города новую директорскую служебную машину из партии белых «Волг», пришедших для автопарка, обслуживающего Дворцы и ЗАГСы города. Ну тут уж Олег, муж-художник  двоюродной Таниной сестры Люси расстарался. Он сделал на «Волгу» свадебные кольца, крепления для украшения машины, так что внешне она теперь ничем не отличалась от официальных машин Дворца бракосочетания. Борис, шофёр Алексея Михайловича будущего тестя сказал, я прогрею машину заранее, пусть одеваются нарядно в свадебные костюм и платье с фатой и туфлями. Так и сделали, едем нарядные в тёплой машине с букетом невесты. Борис лихо привёз нас на набережную ко Дворцу, чем вызвал живой интерес у всех водителей, ожидающих  молодожёнов своих свадебных машин: «Кто такие?, «Волга» свадебная, со свадьбой -это точно, но откуда?»  Выходим и идём вверх по лестнице главного входа, Борис удобно припарковал машину прямо у ступенек крыльца. В вестибюле нас окружают мои однокашники и студенты из Таниной группы ЛИТМО, наши родители и родственники… Заказал свадебный фотоальбом, всё остальное снимал Олег, во Дворце немного, а главное, ему предстояло  снимать во время свадьбы. За 10 минут, нас приглашают подняться наверх, выстраиваемся в колоннуJ: мы, наши свидетели Алла Дыбина – лучшая подруга Тани, Валера Васильев- лучший мой друг, родители, родственники, гости. Ждём, истекло время, распахиваются Золочёные Двери и мы решительно делаем ШАГ Вперёд под звуки Мендельсона. Подходим к столу, слушаем напутствие, отвечаем «Да» и «Да» …кольца друг-другу и торжественный поцелуй! Расписываемся в Книге записей регистрации, вначале мы, затем свидетели,… цветы, общие поцелуи, поздравления, выходим, садимся в свою машину. Всё, мы муж и жена!

     Борис повёз нас по Знаковым местам Великого Города, но нигде мы не стали выходить. Устремились на Выборгское шоссе в посёлок Юкки на дачу, где нас уже поджидали родители, гости и свадебный стол.  «Молодёжный» автобус подъехал позже, оказывается Володя Матвеев забыл гитару и всем пришлось его ждать почти 1,5 часа. Поднимающихся наверх между  сугробами гостей, «встречал» Реджеп  Абдыев Заслуженный артист балета и солист Мариинки, требовавший от всех выкуп. Никто не проскочил…J  Внизу в большой 25 метровой комнате расставили  «П-образно» свадебные столы и скамейки с двух сторон от них,  все гости удобно разместились.  Оставленные родителями «за хозяев» ленинградские знакомые моей мамы поздно затопили печь, так что сначала было чуть прохладно. Но первые же тосты, крики «Горько» и наши поцелуи согрели всех. Когда начались танцы, всем уже было тепло и даже жарко. Всё самое интересное фотографировал Олег, только потом он случайно засветил всю плёнку при проявке… Жаль до сих порL. В час ночи автобус отвёз нас с женой домой, а всех гостей  развёз по городу. Оставшихся родственников разложили спать на нашей и на соседской половинах дачи. На второй день продолжали гулять на даче.

     По истечении трёх законных дней, замелькали дни второго семестра учебного года IV курса. На свадьбу нам мои друзья-слушатели подарили с памятной гравировкой отличную рижскую радиолу «Ригонда», которая  дарила музыку нам долгие годы. Вскоре на моём курсе, не знаю уж кто, но дали мне и Тане срок: прожить вместе один год… Не сомневались, что разбежимся, настолько казались мы разными. Недавно мы с ней, с детьми и друзьями отметили свою Золотую Свадьбу, а у многих наших друзей и знакомых давно уже жёны «второго призыва». Всё дело в Любви, в Ангелах Ваших душ и сердец, друзья мои, а не в том какие Мы разные!

    Но личная жизнь и наша учёба  продолжались и шли они теперь параллельными курсами. Вот что поведал Пётр Сапроненков.  «Некоторый откат от тоталитаризма, который мы все почувствовали, не мог не реализоваться во что-то радостное и творческое. Надо сказать, что конец 60- х был отмечен проникновением идеологии во все структуры без исключения.  Приведу пример пионерлагеря " Белочка" от кондитерской фабрики им. Крупской. Лагерь расположен в сосновом бору на берегу живописного Пасторского озера на Карельском перешейке, всего в 3 км от родительской дачи. Впереди месячная экзаменационная сессия 5 экзаменов по клиническим предметам. Решил срубить денежек по-легкому, поработав в лагере плавруком первую смену. Треугольник : "Академия. лагерь, дача" был вполне преодолим, учитывая кипучую энергию пятикурсника и влечение к рискованным проектам. Мастер Спорта, да в тельняшке был зачислен мгновенно. Рисовая кашка и какао с пенкой прилагались к нищенской зарплате. Помню, сдуру организовал «Клуб моржей», которые в июньский дождь и холод должны были строиться в купальне и ждать команду плаврука: "В воду!" Особенно мне стал ненавистен мелкий, с писклявым голосочком и громадными глазищами за тройными линзами очков, мальчуган, унаследовавший кучу признаков дисморфогенеза и одержимый стремлением с моей помощью...догнать и перегнать. Он исступленно каждое утро бился в запертую дверку моей лачуги, сообщая, что все "моржи" в сборе. Всё это цветочки в сравнении с поручением старшего вожатого провести  мне для всего лагеря смотр строя и песни. Вот где политизированный ритуал сшибся с идеологическим нигилизмом и неприятием отдания салюта идолам и атрибутам ожидаемого коммунизма. Назвавшись груздем, я никак не мог поднять с травы нескольких перезрелых пионеров и заставить проковылять в подобии строя мимо мачты с флагом и малой кучки руководства лагеря…Заставил их всё таки ;-). Да, помимо строя и песни, допускались тогда кружки мягкой игрушки, вышивания для девочек, лепки и выжигания по дереву для пацанов. Это всем было знакомо с детства».

     Академия не пионерлагерь, здесь «игры» шли по-взрослому. Нельзя обойти молчанием  шефские выезды слушателей морского факультета при поддержке ВНОС на предприятия Ленинградской области для проведения сплошной диспансеризации.  Вот, что рассказал об этом Петя Сапроненков.

      «Не знаю, когда и кто придумал эту затею, но её польза для кружковского движения была бесспорной. В сферу наших взаимодействий входили Торфопредприятие в пос.Рахья, номерной завод в Гатчине, а также птицефабрики Невская и Синявинская. Думаю, что инициатива лидеров этих организаций, обаявших руководство Академии определило, почему, при наличии тысяч предприятий, мы работали только на перечисленных. Начал с Рахьи не случайно, так как представлялся разительный контраст между унылыми торфяными болотами, скромными дачками бедных горожан и кипучей энергией партийного лидера торфопредприятия Станислава Станиславовича Пирнача. Пройдя срочную службу водолаза- глубоководника, он развил в себе лучшие флотские качества, помноженные на веру в торжество социализма. Эйно Рахья, финский коммунист был проводником Ленина в период скитания будущего вождя, спасающегося от царской, как тогда говорили, охранки. Рахья умер в 1936 г. и погребен напротив Троицкого собора Александро- Невской Лавры. Будь он проводником Каменева или, скажем, Бухарина, его именем вряд ли что-то назвали бы в Советской России. Пирнач являл собой тип преданного, искреннего коммуниста, реально болеющего за каждого в поселке.  Образ Рахьи он увековечил, вкопав в центре поселка бетонную трубу в качестве постамента с бюстом финского проводника на ее вершине. Прочно и малобюджетно. Помимо производства торфо-брикетов, поселок славился действующей узкоколейкой, со всем необходимым подвижным составом, построенной  ещё бароном Павлом Леопольдовичем Корфом. В свое время дорога эта выходила на набережную Невы в районе Пискарёвки, где добытый торф перегружали на плавсредства. Когда-то ведь Россия существовала без Газпрома, был у неё не менее важный Торфпром... Благодаря диспансерным выездам многие слушатели открыли для себя неизведанные страницы истории. Я не буду описывать Гатчинский дворец, который является объектом мирового культурного наследия. Но мало кто из вас знает, что неподалеку от посёлка Рахья, в Ириновке есть баронский замок, менее помпезный, чем Дворец, и не бывший дачей Императорских семей. Я имею ввиду замок барона Корфа.  ( ссылка изображения http://content.foto.mail.ru/mail/tigra_lta/_blogs/i-4134.jpg )

      Окружающая местность изувечена до неузнаваемости, но он возвышается, из желтого элитного камня с характерными суровыми романтическими чертами настоящего замка. В подвальном этаже располагалась кухня, но дымоходов в привычном представлении не было. Кухонные дым, чад, пар, запахи направлялись в полости внутри стен, которые таким образом обогревались. Революции и войны пронеслись над Карельским перешейком, но замок устоял и в 70- е годы ещё использовался как сельская больница. Сейчас любой шоумен может в любых "Грязях" построить любой замок, круче Ириновского, но будет ли он строить железную дорогу для нужд Государства Российского, вопрос…?  Позднее Пирнач возил сотрудников на этом микропоезде на дальние болота за клюквой. Он ревностно оберегал уникальную" железку ," от разворовывания. Старшекурсники вели амбулаторный прием "на потоке", обращаясь при необходимости за консультацией к своим преподавателям. Помимо терапии, хирургии, неврологии и педиатрии, были представители ЛОР и офтальмологи. В годы "застоя" не было непреодолимого разграничения между военным и гражданским здравоохранением по отношению к коечному фонду «Для учебного процесса!» Это гарантировало поступление любого жителя города или области в любую клинику Академии. Чем запущеннее пациент, тем ценнее он для учебного процесса. Помню и отказной случай из той же Рахьи, когда пытался положить женщину с весом около 200 кг. Профессор Сененко А.Н. тогда не поддался на мои уговоры, проблем сопутствующих была масса, да и прогноз оставался сомнительный, так что бывали и варианты...»

      Мы готовились потихоньку к самостоятельной службе в войсках. Кем мы станем пока ещё не ясно, как нас воспитали мудрые ПРЕПОДАВАТЕЛИ, а слушали мы их ВНИМАТЕЛЬНО;-)   Это Слово воспоминаний о нашем учителе, от Петра Сапроненко.     

     «Наш труд был бы оскоплённым , не вспомни мы об Учителях, которые заложили и воспитали в нас лучшие врачебные и офицерские качества .Как сейчас принято говорить, в рейтинге учителей среди первых был Александр Николаевич Сененко, для меня - бесспорно, первый. Наш курс попал под серьёзный эксперимент, сломавший привычное хождение по разным клиникам и, соответственно, их кафедрам: пропедевтики, факультетской терапии , госпитальной терапии и военно- морской терапии и, наконец, овладевавших врачебной практикой. Как по терапии, так и по хирургии, нам выпала доля узнать лишь по две терапии: пропедевтики, и, на протяжение двух последующих лет- ВМГТ. Аналогично по хирургии: кафедра общей хирургии и ВМГХ. Полагали, что будут одним выстрелом убиты «два зайца». Можно будет, с одной стороны, избежать повторов в изучении нозологических форм, расширив их перечень. С другой  стороны, настойчиво говорили о повышении ответственности выпускающих кафедр и даже конкретно, преподававших "доцентов с кандидатами". Автономность наших подводных лодок резко возросла и увеличилась цена врачебной ошибки. Не справился доктор с острым аппендицитом, не распознал острый инфаркт миокарда, подать сюда «тяпкина-ляпкина», который единственный учил по хирургии (или терапии) нашего "героя", «из-за которого была сорвана боевая задача». Хорошо, если ты попал в "крепостные "к лучшему из лучших, а если не попал... Прослужив на кафедре 33 года и пройдя путь от адъюнкта до старшего- преподавателя - профессора, я не припомню, чтобы хотя бы раз вспомнили, авторство того или иного преподавателя в мажорном или минорном варианте. Значит всё оказалось правильным. Наш курс находился под пристальным вниманием как ведущих кафедр, так и руководства Академии, а также Управы, называемой моим другом генералом Раковым - Главное Военно- медицинское Управление  Министерства Обороны.  Профессор-терапевт генерал-майор м/c  Сененко Александр Николаевич  был в центре этого эксперимента как автор системы двухступенчатой подготовки военных врачей, так как выросли требования к качеству преподавания и к состоянию клинических баз. Наша кафедра в те годы "гостила" во время затянувшегося ремонта на Загородном проспекте, 47. В этих сложных условиях, Александр Николаевич, будучи исключительно тактичным и деликатным человеком, своим безупречным авторитетом сумел заставить всех крутиться, как механизм швейцарских часов, безупречно. Надо было без своих лабораторий и диагностических кабинетов давать научную продукцию, публиковать статьи и монографии, обеспечить рост молодых сотрудников, быть привлекательными для нас, слушателей факультета. Главный принцип у Сененко- ученого был " наука от больного, через больного, во имя больного человека". На кафедре практически не было работ, как шутил наш шеф, "Взгляды и нечто". Другой отличительной чертой начальника кафедры была демократичность в выполнении исследований и научных публикаций. Я, считая Александра Николаевича, своим главным учителем, не имел с ним ни одной публикации в качестве соавтора и при этом не чувствовал себя изгоем. Помню, принёс на подпись к Сененко учебное пособие по эндоскопии, в соавторстве с Валерием Серёдкиным и нашим общим руководителем, Иваном Акимовичем Шевченко. Мне удалось пробраться на 1-ю офсетную фабрику, отпечатать там своё пособие на мелованной бумаге, с цветными вклейками, при целофанированной обложке. "Видал Миндал" одобрительно воскликнул Сененко, когда с удовольствием  взял в руки сигнальный экземпляр. За спиной, не скрою, шептались: «Как так, издавать книжки минуя шефа…?»  Позже были монографии и в издательствах " Медицина", "Наука", и у меня, и у других. Никогда наш генерал не стремился возглавить всё и вся, как на многих известных нам кафедрах. "Орлы мух не клюют"- этот шутливый девиз соответствовал духу кафедры, возглавляемой Александром Николаевичем. Удивительно образной, богатой фольклёром была его речь. Если больному удавалось избежать печальной участи, Сененко удовлетворенно замечал: "Не всякая пуля -в лоб". При метаниях сотрудника в каком- то вопросе из стороны в сторону улыбался: «И хочется, и колется, и мамка не велит». Ну, а если кто не ладил с логикой при обсуждении пациента, авторитетно обрубал: "В огороде бузина, а в Киеве дядька". Наверное, это у него с фронта, с Восточной Пруссии, где без окопных «теркиных» существование было бы просто невыносимо.

     Вся наша учеба по терапии на кафедре ВМГТ прошла в палатах и в столовой терапевтических отделений скоропомощной больницы им. Коняшина, что на Московском проспекте. Александр Николаевич, уважительно относящийся  к религии, не раз многозначительно упоминал, что ранее здесь находилось Епархиальное училище. Лекции проводились очевидно в бывшем здании церкви со сводчатыми потолками и отгороженной алтарной частью, где при нас располагался табличный фонд. Акустика и дневное освещение были великолепными, в вестибюле сохранились две огромные кафельные печи. Кстати говоря, 24 аудитория в здании клиники, тоже была оскверненной церковью, созданной, согласно легенде по высочайшему повелению императора Николая Первого. Можно сказать, что теоретическую часть терапии мы постигали в православных храмах J.

     Не могу с уверенностью сказать, сколько коек в больнице было выделено кафедре ВМГТ, но, скорее всего, только определённая часть.  В этой связи талант Александра Николаевича, как клинициста раскрылся  в полной мере в 150 - коечной Клинике кафедры на Загородном. Меня поражало то постоянство, с которым профессор Сененко проводил свои обходы больных. Сразу после утренней конференции осматривались все вновь поступившие. В коридоре возле палаты обсуждались диагноз, прогноз, план обследования и лечение. Далее, после небольшой паузы- детальный осмотр всех 50 больных, находящихся на лечении. Понедельник-1-ое отделение, вторник-2-ое, среда- 3-е, в четверг осматриваем тех, кого не успели осмотреть по плану. Присутствие всех, свободных от преподавания сотрудников отделения обязательно. В пятницу утром текущая работа, выписка больных, а далее- клинический разбор. Казалось скорее Нева повернет вспять, нежели наш шеф нарушит им же установленный график лечебной работы. Если в среднем пребывание больного в клинике составляло 18 - 20 дней, то почти каждого больного профессор Сененко А.Н. осматривал 2, а чаще 3 раза за период госпитализации. При первой встрече Александр Николаевич своим знаменитым паркером убористым почерком помечал в блокноте основные сведения о больном и свое видение каждого пациента. Кто бы из высокого начальства, либо родственников не поинтересовался тем или иным больным у шефа, он немедленно получал исчерпывающий ответ. Слава лучшей терапевтической клиники Академии в значительной мере была обретена и поддерживалась кропотливым каждодневным трудом её руководителя.

    Апофеозом наших лечебно- диагностических чудес были знаменитые клинические разборы. Думаю, что начало этой традиции, собирать по пятницам врачебную публику из Московского района была заложена ещё известным лицедеем Волынским. Дело в том, что в семидесятых годах ещё не было системы непрерывного медицинского  образования, не было сертификатов и категорий, интернета, наконец, но у серьёзных терапевтов всегда была тяга к знаниям. Роль кафедры ВМГТ, как образовательного центра нигде не упоминалась, по крайней мере мне об этом неизвестно. Отец нашего Володи Гуща, полковник, кандидат наук Гущ Владимир Иосифович, даже именовался Главным терапевтом Московского района города. Я вспоминаю, что ещё на 4 курсе в первом ряду на клинических разборах сидело 10-12 пожилых людей, редко выступающих, но ловящих каждое слово. Ах эти милые ленинградские старики и старушки! Как камертон, они не допускали фальши, как присяжные в суде они гарантировали справедливость приговора, в нашем случае диагноза. Продемонстрировав " трудного больного", ведущий разбор просил специалистов доложить результаты лабораторных, рентгеновских, функциональных, радиоизотопных и иных исследований. Я бы подчеркнул роль специалистов, ибо они демонстрировали слушателям 4,5 и 6 курсов сидящим в зале образцы публичных выступлений на блестящем профессиональном языке. 

      Особенно эффектно выступал специально приглашаемый отличный врач и учёный -рентгенолог.  Он вбегал в зал торопясь, халат часто не надевал, в морской форме был полковник м/с Тюрин Евгений Иванович ( д.м.н., профессор, заведующий кафедрой рентгенологии и радиологии Первого Санкт-Петербургского медицинского университета им. академика И.П. Павлова, главный специалист по лучевой диагностики комитета по здравоохранению Санкт-Петербурга, Председатель Санкт-Петербургского общества лучевых диагностов.) Это всегда был мини-спектакль, так он умел подавать материал, так подыгрывал Александру Николаевичу, чтобы интрига сохранялась до конца разбора.  Евгений Иванович Тюрин заражал слушателей умением с особой последовательностью и каким-то изяществом интерпретировать рентгенограммы, которые, в отсутствии КТ и ЯМРТ составляли тогда доказательный фундамент диагноза. Уже в столице, осматривая больных в подчинённых мне госпиталях, я, случалось слышал недоумённый вопрос:   "Вы что, раньше были рентгенологом ?"    "Нет. Просто, обученные грамотным преподавателем, Вилли Филипповичем Дозорцевым, мы многие годы обкатывались в "школе Е.И.Тюрина на ВМГТ ".

    На обсуждение случая приглашались по старшинству, что относилось и к слушателям, и к сотрудникам. Когда желающих выступить не находилось, преподаватель вызывал самого смышлённого из группы и тот отдувался "за други своя". Если диагноз уже был установлен, то по негласному кафедральному сговору, он сохранялся в секрете. Чаще представляли двух, иногда трех пациентов. Сначала демонстрация редкого случая, затем-разбор неясного. Не буду никого утомлять перечислением симптомов и диагнозов, но поверьте, что отдельные случаи остались единственными и неповторимыми на всю жизнь. Кроме всего прочего это была открытая нештатная школа лекторского мастерства. А поучиться было у кого. Не могу не рассказать о совершенно уникальной практике работы с адъюнктами и диссертантами - внешними соискателями профессора Сененко. Я выполнял кандидатскую диссертацию по иммунологии язвенной болезни под руководством  направленца по гастроэнтерологии доктора медицинских наук И.А.Шевченко. По ВАКовским установкам доктор наук мог стать профессором, имея не менее 2-х защитившихся учеников. Я оказался первым, мой товарищ Валера Серёдкин - вторым. Казалось бы зачем кардиологу Сененко, руководителю большого коллектива и начинающих, и маститых учёных, тратить драгоценное время на готовых надежных диссертантов, имеющих мощного авторитетного руководителя?

    Совершенной неожиданностью для меня было приглашение в кабинет Александра Николаевича с рукописью моей работы. Ежедневно, после окончания рабочего дня я садился рядом с ним и он на моих глазах при моем участии правил каждую, повторяю, каждую строку моей рукописи, не потому, что было написано плохо, а потому, что он умел писать лучше. Допускаю даже, что ему было интересно, чем же это занимался по вечерам этот баскетболист. По утрам и дням он, естественно, вёл палату больных и нештатный эндоскопический кабинет на паях с ординатором Валерием Серёдкиным. После прочтения, мы, как два приятеля, шли не торопясь вдоль Введенского канала, через Фонтанку мимо Большого Драматического Театра, к Сенной площади, где шеф садился в метро и ехал к себе домой на «Горьковскую», а я ещё долго бродил по излюбленным местам Достоевского, к чему так располагали июньские белые ночи. Надо сказать, что Сененко  хорошо знал историю легендарной Обуховской  больницы и постоянно вспоминал ее главного врача Александра Афанасьевича Нечаева, ученика великого Боткина. Эти рассказы побудили меня погрузиться в архивы с целью написания некоего исторического опуса про А.А. Нечаева и его окружение. Тему даже включили в солидный питерский альманах. В один из наших переходов к Сенной я поделился с Александром Николаевичем о своей затее, ожидая получить его одобрение. Неожиданно для меня он практически отказал мне в этом. Понимаете, Петр Михайлович, Обуховская больница старейшая петербургская лечебница после Калинкинской, начал он. Город давно «точит зубы», дабы под благовидным предлогом, отторгнуть её у военного ведомства. Ваша, безусловно благородная и полезная затея может вызвать обратную реакцию и навредить всем нам. Конечно, решать Вам, но я бы не рекомендовал это публиковать. В этот день я узнал Александра Николаевича, как мудрого дипломата. Не прошло после этой беседы и двадцати лет, как герастраты новой волны стали рвать Академию на части.

    Я был вхож в дом Александра Николаевича, часто с Шурой Богдановым и другими составляя молодежное крыло стола. Наш генерал был душой компании, любил спеть под гитару украинскую песню про Галю, рассказать весело и с азартом эпизоды из своей жизни. Его жена, Любовь Ивановна, будучи прекрасной хозяйкой, подавала то маринованных миног, любимое лакомство мужа, то запечённого молочного поросенка. Эталоном застолья у Александра Николаевича  была украинская притча, когда жинка, сидящая на одном конце стола не видит своего человека (мужа) на другом конце стола ,заставленного снедью. Не видит, значит порядок, можно начинать...Разделить праздник с теми, кто ежедневно трудится с тобой бок о бок, недосыпает из-за бессонных ночных дежурств, реанимаций с летальным исходом, бесконечно выхаживает лежачих, моет, драит, красит, развозит по палатам пищу, на кафедре было незыблемой традицией. Три раза в году, перед 8 марта, 9 мая и Новым годом в длинном коридоре полуподвала накрывались столы, за которые усаживались все от профессоров до санитарок и гардеробщиц.  Среди персонала клиники были пожилые одинокие женщины, фронтовички, блокадницы, вдовы, потерявшие мужей, либо не встретивших своих суженых, сгинувших в Великую Отечественную. Зачастую праздничный стол предваряли выступления актёров, играла музыка, молодые охотно танцевали, придумывались какие-то конкурсы. На фоне разобщённости между людьми, которую мы наблюдаем сегодня, кафедральные праздники вспоминаются как добрый сон. Александр Николаевич, прошедший суровую жизненную школу, знал психологию людей, которыми руководил, понимал, что у многих сотрудников ничего в этой жизни нет, кроме кафедры и клиники, он любил людей не где-то в светлом будущем, а здесь и сейчас. Часто можно слышать высокопарные слова о научных и клинических школах, рассуждения о том, что вот этот стал академиком, а тот где-то лауреатом чего- то...Профессор Александр Николаевич Сененко не стремился ни в академики, ни в лауреаты. Вряд ли он задумывался над созданием некой школы. Он просто ежедневно много и эффективно трудился, вовлекая в этот процесс всё новых и новых военных и гражданских врачей, состоявшихся или делающих лишь первые шаги. Позвольте лишь перечислить имена профессоров, пришедших с кафедры, руководимой А.Н.Сененко, на руководящие должности в столице: В.Б.Симоненко, В.М.Емельяненко, П.В.Ипатов, С.А.Бойцов, Е.И.Тюрин и автор этих строк -П.М.Сапроненков. Ни одна кафедра Академии не высаживала в Москву подобного «десанта» остепенённых, зрелых, с активной жизненной позицией, состоявшихся профессионалов».

     Давайте приоткроем ещё несколько страниц «из будущего» и дадим слово для воспоминаний Петру Сапроненкову, о том, как мы сами держали удар, как хранили честь  врачей и достоинство учёных, как самостоятельно воспитывали новую смену военных врачей.

       «Однажды, будучи уже сам Руководителем слушательской науки от морского факультета, я попал в скверную историю, за которую мне до сих пор стыдно. Одна ретивая заведующая детским садиком при Невской птицефабрике, после эффективного нашего приезд к взрослым птичникам, решила, что её крохам непременно нужно пообщаться с будущими эскулапами. Начала бомбить меня звонками, мол и мамочки все оповещены, и начальник Академии поездку разрешил, и автобус выделен ...неужели Вы, такой - сякой сорвёте благое дело!? Согласился возглавить эту поездку, хотя половину цикла детских болезней проиграл в баскетбол на выезде, да и опыту педиатрическому откуда было взяться...На наших голодных слушателей название "птицефабрика" производила такой же эффект, как на обычного офицера, ресторан "Астория". Окорочков для желанных докторов там не жалели... Помню, когда я увидел в коридоре толпы мамочек с орущими дитятками в пелёнках и ползунках, меня охватил настоящий ужас. Что я и мои пятикурсники с ними будем делать? Мало- помалу, пальпация, перкуссия, аускультация...позволили выделить группу риска по дефектам развития, авитаминозам и даже хроническим недугам. Оказались в команде и слушатели, давно интересующиеся педиатрией, их я привлекал как экспертов. Ситуацию спасало то обстоятельство, что диспансеризации поощрялись политотделом Академии и находились под его патронажем. Может быть на госпитализацию в клинику детских болезней им. профессора Маслова проблемных детей и рассчитывала хитроумная заведующая детским садиком. Во всяком случае, жалоб на нас и судебных исков не последовало. Я после этой авантюры твёрдо выучил слово  "Нет". Рассказ о диспансеризациях был бы неполным, если не упомянуть, что в Гатчине мы жили в современном по тем временам профилактории, который располагал неплохим бассейном со всевозможными каскадами, саунами, что многие из ребят в те годы увидели и испробовали впервые. Продолжая тему послеакадемической жизни, хочу рассказать  ещё одну историю о наших последователях, учениках – слушателях морского факультета  80-х годов, когда мне пришлось вести на кафедре ВМГТ слушательскую науку терапевтического направления.  Рядом со мной слушатели с курса Ложкина, где мне встретились самые эффективные кружковцы. Уж не знаю, чем я их обаял, но пришли они курсе на 4 и до сих пор мы дружим. Вот один из них: Валуев Владимир Евгеньевич, из Липецкой области, из простой семьи. Ныне Володя начальник кардиологического отделения и нештатный главный терапевт Главного госпиталя ВМФ в Купавне. Я, как-то прочитав о биологическом возрасте, был удивлен, что такая тема военной медицине неведома. Погрузился в литературу, вышел на институт геронтологии в Киеве и послал туда Володю, будучи уверенным в отсутствии там «блошиного подорожника». Володя вернулся обученным, собрал исследовательский (стационарный) комплекс и начал отбирать материал. Проявив завидное упорство, Валуев продолжил работу уже на ТОФе, на острове Русском, где его семья подчас питалась гребешками, собранными со дна морского отцом и мужем, благо богаты дальневосточные моря. 

        (Не могу не «встрять» в воспоминания Петра, прочитав такой пассаж про в общем-то деликатесы-гребешкиJ. Но как страдал, сидя у миски с чёрной икрой, в «Белом солнце пустыни» таможенник Верещагин мы все помнимJ : «Опять икра, хоть бы ты (жена) хлеба купила…». Он напомнил мне и историческую байку про слова Марии Антуанетты про голодных парижан, требующих хлеба: «Нет хлеба…, ну пусть тогда едят пирожные.» Головы стоили такие слова и королю, и королеве…  Правда в том, что тема еды и питания оказалась крайне болезненной в Учебном отряде на острове Русский Тихоокеанского Флота. Там всё закончилось трагически, дистрофией у моряков, смертями и уголовным делом из-за беспримерного воровства продовольствия. Она больше заинтересовала тогда общественность и военную прокуратуру, чем местных медиков.  Хотя при этом пострадала «голова» нашего однокашника полковника м/с  Володи Маркина, врача-подводника, кавалера ордена «Октябрьской Революции» – незадолго до описываемых событий назначенного Начальником Медицинской Службы ТОФ. Он был снят с должности «под горячую руку», искавшими «крайних» строевыми и политическими начальниками. А.К.)

        Пройдя огни и воды, Володя Валуев поступил на Первый факультет  ВМА  для Усовершенствования по терапии. Я в это время работал с ветеранами полярных экспедиций, которых регулярно принимали в нашу клинику. Володя со своим научным багажём включился в работу кафедры и представил в Учёный Совет прекрасную диссертацию. Блестяще пройдя предзащиту, получив положительные отзывы от оппонентов, Володя пригласил из Липецка отца, накрыл традиционный фуршетный стол. Я не был членом Учёного Совета, но среди его членов меня знали все, как честного исследователя, опытного терапевта, профессора, прошедшего долгий путь от кружковца до руководителя многих инициативных работ. Вдруг пошли телефонные звонки, меня даже останавливали на улице, дескать разберитесь на кафедре, парня жалко. Я понял, что готовится заговор против нашего ученика, посвятившего 7 лет жизни диссертации и имевшего печатных работ на все 3 кандидатских. Это было настолько чудовищно нелепо, безнравственно и подло, что я отказывался верить в возможность срыва защиты и только предупредил Володю, чтобы он был готов к любым неожиданностям. Вначале все шло штатно. Четкий, прекрасно иллюстрированный доклад, положительные отзывы оппонентов и сторонних организаций. Потом было пару выступлений явно ангажированных, но не аргументированных - против. Тайное голосование прошло как- то суетливо, кто- то старался не смотреть мне в глаза, пройти в фуршетный зал профессор Новицкий , временно замещавший Ткаченко Евгения Ивановича, отказался, а за ним воздержались и остальные. Стиснув зубы ждал финала, при подсчёте голосов для положительного решения не хватало одного или двух. Минутная растерянность и судьба офицера, прекрасного терапевта была бы сломана, а заодно и мой авторитет учёного и руководителя. Меня выручило спортивное правило бороться до свистка судьи, невзирая на счет. Счёт, счёт...откуда столько голосов "против",  вот они все как на ладони, собираются покинуть зал…Быстро улавливаю разницу между членами Совета в зале и числом бюллетеней в урне. Мёртвых душ то ли три, то ли четыре, сейчас не помню. Хватаю Валуева за руку и стремительно мчимся на приём к заместителю начальника Академии по научной работе генерал- майору м/с  Новикову Василию Семёновичу. Ранее у нас были контакты по научной работе, общие ученики и даже издание монографий в издательстве "Наука". Я четко, рапортом доложил о произошедшем беззаконии и попросил вмешаться. Надо отдать должное Василию Семёновичу, он сделал всё, чтобы восстановить справедливость. Сказав, что он давно недоволен "этим" Советом, он связался с техническим секретарем, пишущим протоколы. Деваться некуда, секретарь подтвердила факт подлога. Генерал при мне звонит профессору Новицкому, отменяет решение Совета в связи с подлогом и приказывает провести повторное заседание через две или три недели. «Факир на час» в испуге назначает повторное заседание уже через неделю. Слушай, Пётр, я сделал для нашего воспитанника всё, но я не могу ручаться , как они поведут себя дальше. Тот, кто это затеял будет усердно оттирать заляпанный мундир. Если опять провал, то 6 месяцев на доработку и после повторная защита. Если диссертант сам снимает работу, то хоть завтра защищайся в любом Совете страны. Я не знал этих тонкостей, в Академии никогда на моей памяти не проваливали диссертации. Через неделю - тот же зал, те же действующие лица и исполнители. Лица у всех напряжены, слегка встревожены. Кто- то шуршит фольгой, пряча недоеденный бутерброд, кто- то с грохотом роняет дипломат. Валуев невозмутимо всходит на трибуну, привычные приветствия Председателю и Членам  Учёного Совета. Короткая, как автоматная очередь, фраза: "Я снимаю диссертацию с защиты". Через месяц- два тот же доклад был сделан на Диссертационном Учёном Совете Института Усовершенствования Врачей, что напротив милого мне с детства Таврического сада. Для полноты рассказа следует упомянуть, что и туда гидра провокации пыталась протянуть свои щупальца, защита ведь открытая, приходи и говори любой кому не лень. Жена Володи - Марина сняла всю процедуру на видеокамеру. Наш диссертант одним из первых в своё время начал снимать видео и продолжает это делать до сих пор. Тот факт, что в гражданский ВУЗ прибыл на защиту молодой офицер, воспитанник Академии подогревало интерес к предстоящему событию. Надо сказать, что в Институте Усовершенствования Врачей всегда был сильный профессорский состав. Долгое время кафедру гастроэнтерологии возглавлял Анатолий Александрович Крылов. Когда-то знакомивший нас с терапией, а в зрелые годы бывший Главным терапевтом Санкт -Петербурга. Да, работа вызвала шквал вопросов, длилась защита более 2 часов и прошла «единогласно»! Эта победа расценивается мной как главная в послеспортивной карьере.

     Вторым «героем из будущего» стал тоже ученик Петра Сапроненко,  выпускник Морского факультета ВМА - Арсеньев Ф.В.: « Упоминания о лучших учениках можно было бы из ложной скромности опустить, но как тогда отразить преемственность лучших традиций морского факультета и нашего курса выраженных по-жизни в наших поступках? Итак, одним из ярких  воспитанников научного кружка , был Федор Валентинович Арсеньев, хорошо подготовленный к Высшей школе юноша из интеллигентной ленинградской семьи. Встреча наша была случайной, просто на группу с курса Ложкина, поставили меня, а не Марченко, к примеру, или Тищенко. Удалось нескольких ребят-слушателей обаять и заинтересовать терапией. Когда, спустя годы совместной  работы, я побывал в квартире родителей Арсеньева на Охте и из окна я тоже увидел Невы державное теченье и бело- голубого красавца-Смольный собор. Я понял, что мы «одной крови». Дело в том, что из окон моей коммуналки тоже была видна Нева и тоже великое творенье Расстрелли, только я созерцал его из окон кухни и не с Охты, а с улицы Шпалерной, тогда - Войнова. Меня до сих пор одолевает крамольная мысль, что человек, воспитанный на ансамблях Великого города Санкт- Петербург, исходивший в юности Летний сад и Марсово поле, не может стать серым воробышком, а должен стать, если не альбатросом, скитальцем морей, то, по меньшей мере, белоснежной чайкой на Невских просторах. Федор Арсеньев был, безусловно, из Альбатросов. Удивительно живой склад ума, хороший русский язык, умение инициативно и настойчиво  реализовывать задуманное, отличало его от остальных кружковцев. Приведу клинический пример из врачебной практики на базе Института Скорой помощи, что в Купчино. Подходит ко мне этот слушатель, ведущий палату, и тащит меня к 50- летнему пациенту со словами: «Какая же это астма, когда физикальная картина над обоими лёгкими неодинаковая?» Больной шёл «под флагом» бронхиальной астмы и получал огромные дозы стероидных гормонов. Углубленно беседуем, что, когда, как? Больной разворачивает марлю, в которую бережно укутан кусочек стекла от медицинского флакона. Жалуется , что сначала на банкете подавился, а потом отхаркнул этот самый кусочек донышка флакона. Всем показывает, все качают головами, но в диагнозе астмы не усомнился ни один! Гормоны, в больших дозах это калечащие гормоны...Настаиваем на КТ лёгких, везём в Академию и...находим (!) в бифуркации бронхов фрагмент такого же стекла, как и в марлечке. Длительно пребывающее в бронхах инородное тело выявил, по сути, ещё не дипломированный доктор Арсеньев, а обучавшийся в то время на 6 курсе слушатель! Извлечение стекла проходило в Клинике Торакальной Хирургии Академии под наркозом с помощью жесткого бронхоскопа. В результате - полное исцеление, слезы благодарности…
Вы полагаете, что роман с инородными телами на зтом закончился? Как бы не так. Пришло время писать реферат по терапии. Обычно слушатели не слишком углубляются, в избранную тему, случается, что реферат, как эстафетная палочка, передаётся от одного к другому. Но это не про Фёдора Валентиновича. Он уже в теме, ему стало интересно, откуда берутся эти самые инородные тела, что творится с пациентом и какова его судьба.   

      Где лучший материал? Ну конечно же, в детском скоропомощном центре больницы им. Раухфуса, что в начале Лиговки. Как слушатель Арсеньев сумел очаровать больничных архивистов, на каких условиях ему передали уникальный материал за многие годы – по диагностике и лечению инородных тел бронхов у детей? Бывали случаи, когда толковые ребята собирали интересный материал, но без помощи руководителя просто терялись, что же с ним делать дальше… У Фёдора Валентиновича был проведен грамотный, статистически обработанный анализ всего массива данных. Мне как отцу, было крайне интересно знать и возраст, наиболее опасный в плане аспирации инородных тел и анализ извлечённых врачами инородных тел, и сроки обращения к медикам, и анализ исходов, в зависимости от сроков радикального вмешательства врачей. Мне оставалось только подработать текст стилистически и оформить блок документов, включая акты экспертизы и прочие формальности. Юношеским максимализмом легко заразиться. Статью без купюр и сокращений приняли в журнал «Клиническая медицина». Там же мы опубликовали и два наблюдения у взрослых.

       Так же самостоятельно Арсеньев выбрал и тему своей кандидатской. Мне, как руководителю, оставалось подобрать адекватный исследовательский комплекс. Были получены оригинальные данные о распространённости геликобактерной инфекции в организованном коллективе. После окончания Академии и успешной защиты кандидатской, военно- морской врач Арсеньев посвятил себя вопросам радиационной безопасности, пройдя все ступени врача - исследователя в войсках. Помнится, он пригласил меня из Москвы принять участие в ликвидации последствий радиационного заражения бывшего полигона. Начальник медицинской службы ВВС, где я служил Главным терапевтом, откомандировал меня в экспедицию, узнав, что «учителя пригласил бывший ученик». Он был настолько поражен проявлением Военно- морского академического братства, что не нашел убедительных слов для отказа в моей просьбе. Получать статус "ликвидатора" я не стал, ведь это был лишь эпизод в службе после многолетней кафедральной жизни.   Москва как губка всасывает людей с активной жизненной позицией. Вот мы стоим возле нового места службы профессора, полковника медицинской  службы Арсеньева. Стать клиницистом-терапевтом, как видно, не суждено. Сейчас он занимается новейшими военно- медицинскими технологиями. Занимается эффективно, иначе не был бы приглашён в одно из министерств на руководящую работу. Я мог бы вспомнить многих бывших своих учеников, которых встречаешь в самых неожиданных местах. Одного я встретил в медсанчасти в устье Оби на берегу Ледовитого океана, куда летал по линии Газпрома. С другим, доктором Бабкиным В.С. работаем сейчас вместе в санатории Новая Истра, куда я забрел в поисках новых «приключений», да и остался поработать гастроэнтерологом- диетологом благодаря рекомендации своего бывшего ученика Бабкина Валерия Сергеевича, которого не только учил, но как он вспомнил, однажды в клинике ВМГТ даже лечил...

     Банально звучит, но как это верно: «Ученик – не сосуд, который следует заполнить, но факел, который надо зажечь!» На этой высокой ноте воспоминания об учениках позвольте прервать».