2. Грустный анекдот про боевую подготовку

Опубликовано в Капитан 2 ранга Цибулевский Валерий Иосипович "Некоторые уроки "Курска" Вторник, 04 августа 2015 13:56
Оцените материал
(2 голосов)

Прежде всего  хочу заступиться за погибшего на «Курске» коллегу.

 Владимир Устинов пишет:

«… в рабочей тетради командира РТС имеются отметки о том, что 30 мая 2000 г. с офицерами  радиотехнической службы проведены три трёхчасовых занятия по специальности, с мичманами в этот же день  проведены  два трёхчасовых занятия по специальности» (1,с182).

       Как же мог командир РТС провести в один день пять занятий по три часа?!

 А очень просто: он их не проводил и не должен был проводить.

       Если бы эксперт, выдавший Владимиру Устинову замечания, посмотрел внимательнее, то увидел бы, что все занятия проводились не только в один день, но в одно и то же время.

       А если бы посмотрел ещё внимательнее, понял, что речь идёт о самостоятельных занятиях.

       Вопрос о необходимости таких занятий в радиотехнической службе возник с появлением гидроакустических комплексов (ГАК) и боевых информационно-управляющих систем (БИУС).

       В гидроакустической группе три офицера и три мичмана (в каждой вахтенной смене офицер и мичман). Причём, у каждого из них своё немалое заведывание. Может ли командир группы проводить занятия одновременно с пятью своими подчиненными по разным темам?

       Такая же картина и в электронно-вычислительной группе.

       Выход был один: разрешить самостоятельные занятия по специальности.

      Начальники сопротивлялись, новшество ломало вековые устои, по которым каждый командир обязан лично обучать своих подчинённых.

       Но разрешение было получено!

       Тогда ходили слухи, что «пробил» это дело чей-то «сынок», убедил своего московского звёздного папашу, и нам, РТС-овцам, все очень завидовали.

       В 1972 году, перейдя  на стратеге 667А проекта с Северного флота на Камчатку, вокруг Южной Америки, под командованием уважаемого нами Александра Давидовича Джавахишвили, мы привезли радостную весть о самостоятельных занятиях и туда.

        До них слухи доходили, но полной уверенности не было.

 Снизошло это разрешение, как мы видим, лет за 30 до трагедии «Курска», пора бы уже и московским проверяющим-экспертам о нём узнать.

 

       У Бориса Кузнецова:  «… с личным составом БЧ-3  в период с 30 мая по14 июня 2000г. были проведены занятия и тренировки в объёме годового плана…, что практически невозможно сделать» (2,с10).

       Минёр (командир БЧ-3) переборщил, но это крик души: «Отстаньте от меня со своими глупостями!».

       У него один мичман (старшина команды) и два матроса.

       Кто с кем должен заниматься? Объединить мичмана и матросов в одну группу нельзя. Мичман должен заниматься с матросами. А у них разные заведования…

       А как проводить тренировки? В армии проще. «Разобрать автомат!»- разобрали, «Собрать!»- собрали. А на подводной лодке по одной команде  у каждого разные действия, и не всякую технику можно разобрать, включить…

А как тренироваться в поиске неисправностей, если вводить их в боевую технику запрещено…

 

            Оба уважаемых автора, Владимир Устинов и Борис Кузнецов,  слишком серьёзно относятся к замечаниям эксперта по боевой подготовке. Читателям непонятно: с одной стороны,  «Курск»- лучший корабль флота, с другой-  куча замечаний. Как же так?

       Удивление-  от незнания флотской специфики. Она такова, что существуют в разных плоскостях две жизни: реальная-  моряки ходят в море, несут боевую службу, ремонтируют технику…, и ирреальная-  бумажная, показушная, для проверяющих.

       Оргприказы, книги, журналы, инструкции, листы… - как снежный ком.

И планы, планы, планы… Хорошо было Маяковскому любить их « громадьё», сам-то он писал стихи, а не планы.

       Всё более трудной становится  задача не выполнять, об этом и речи нет, а вовремя расписываться и делать отметки о выполнении.

Например, у Владимира Устинова (1,с182,183):

«… план подготовки личного состава БЧ-3 к выходу в море… не был утверждён командиром подводной лодки и не согласован с флагманским минёром».

       Почему бы не сделать ещё и планы подготовки к возвращению на базу, к встрече с семьёй, к обеду…? Простор для творчества громадный.

«… в сборнике учений по безопасности военной службы месячник по безопасной военной службы (так в тексте, но курсив мой, В.Ц.) не утверждён командиром подводной лодки».     

       Что за месячник?  Как в том анекдоте про Чапаева, которого при поступлении в академию спросили про квадратный трёхчлен, и он честно ответил: «Я этого даже представить себе не могу!».

       Этот анекдот я рассказал преподавателю математики Иде Ильинишне Симуни,  когда на вступительном экзамене в Военно-морскую  академию мне достался  вопрос о криволинейном интеграле, который я не успел выучить, надеясь, что «пронесёт».

 Она оказалась с юмором, погоняла меня по другим вопросам и «вытащила».

 

       Замечание (и у Валерия Рязанцева, и у Бориса Кузнецова): во время ППО и ППР (планово-предупредительного осмотра и ремонта) на лодке проводились и другие мероприятия. 

       Какие же мероприятия? Например, сборы личного состава БЧ-4 (боевой части связи) под руководством флагманского специалиста флотилии.

       Одно дело механика, другое- электроника. Когда я, выпускник ВВМУРЭ им. Попова, в 1965 году пришёл на лодку в Балаклаве, аппаратура была с так называемым “навесным” монтажом: на электронных лампах, других крупных  элементах.

       Тогда считалось, что надо “гонять пыль”, для чего выдавались даже специальные кисточки. Хотя и тогда мы старались, чтобы личный состав, особенно срочной службы, пореже залезал во внутренности.

       Теперь от такого ППО и ППР практически отказались. Дома вы ведь не вскрываете без необходимости, для профилактики телевизор, компьютер…

 Практика показывает, что аппаратура сухой пыли не боится.

Вообще говоря, только командир боевой части может знать, что лучше: послать ли людей на сборы, заниматься осмотром-ремонтом техники или поделить:  часть туда, часть сюда…

 У нас же всё всегда лучше знают старшие начальники, проверяющие и даже, как в данном случае, адвокаты.

 

А вот почему в минно-торпедной боевой части всего-навсего один офицер, один мичман, два матроса? Почему нет хотя бы командира группы? Разве это нормально?

 Большущий, со сложным оборудованием отсек, разнообразные торпеды, каждая со своими особенностями. Почему на это не обратила внимания  Правительственная комиссия?

Валерий Рязанцев: «…Американцы, которые умеют считать каждый доллар, численность экипажей не сокращают, потому что знают, что от этого зависит надёжность и боевая устойчивость дорогостоящей подводной лодки и безопасность экипажа.

 Наши конструкторы вместе с адмиралами ВМФ экономят копейки на численности экипажей боевых кораблей, рискуя при этом сотнями жизней и атомными подводными лодками многомиллиардной стоимости.

Наши АПЛ с такой численностью экипажа в боевой обстановке не смогут противостоять малейшим боевым повреждениям, а в мирное время любая авария в отсеке может привести к гибели подводной лодки» (3,с46).

 Рязанцев, безусловно, прав.

И дело не только в возможностях борьбы за живучесть. Командир группы, набираясь опыта, становится более полноценным командиром боевой части, чем пришедший из училища лейтенант.

В ракетных боевых частях есть командиры групп, а в минно-торпедных нет. Почему? Помните, я цитировал Василия Терехова- командира минно-торпедной группы на лодке Лунина?

 На совсем маленькой по сравнению с «Курском» лодке времён войны (водоизмещение меньше в десять раз) есть командир группы, а на «Курске», других современных атомоходах- нет.

У Бориса Кузнецова: « На должность командира минно-торпедной части после прохождения курса соответствующей подготовки (в Учебном центре ВМФ, В.Ц.) был назначен старший лейтенант Алексей Иванов-Павлов. Ранее он служил командиром боевой части подводной лодки проекта 945».

Видите, что получается: лейтенант назначается командиром боевой части одной лодки, не успев получить никакого опыта, переучивается и попадает на другую лодку.

Жалко, Валерий Рязанцев не пишет, поднимал ли он эти вопросы, будучи членом Государственной комиссии.

 

Самостоятельные занятия по специальности явились мерой вынужденной и  сравнительно неплохой. Однако и от них, к сожалению, не слишком много толку в стеснённых  лодочных условиях,  где даже схему трудно развернуть, да и  качество технических описаний и инструкций на флоте традиционно низкое.

По глубокому моему убеждению, специальная подготовка должна проводиться не на подводных лодках, а на берегу, в учебных центрах.

И проводить её должны не лодочные офицеры и старшины, а штатные преподаватели.

Учебные центры ВМФ-  это замечательно, но главная их функция-  подготовка экипажей новостроек.

 Вся повседневная теоретическая и практическая береговая подготовка подводников должна проводиться в учебных центрах объединений и отдельных соединений флота.

Для чего их надо всемерно укрупнять и развивать, обеспечивать учебной техникой, тренажёрами, преподавателями и инструкторами.

 Опытных лодочных командиров и офицеров можно будет привлекать, по их желанию, к проведению отдельных занятий в учебном центре, а преподавателей  брать на непродолжительные выходы в море, на стрельбы.

Тогда состоится взаимное обогащение теории и практики.

Читатель может спросить: не слишком ли много получится учебных центров?

Отвечу так: даже если для создания полновесных учебных центров на соединениях, придётся использовать преподавателей и оборудование учебных центров Обнинска, Сестрорецка, Комсомольска-на-Амуре, не вижу в этом ничего страшного.

В Обнинске и Сестрорецке оставить небольшие классы для подготовки управленцев на действующих реакторах, если в этом есть необходимость.

 

            Далее, по принципу «мечтать не вредно»,  скажу, что в перспективе очень хорошо было бы иметь специальные учебные подводные лодки.

            Известно, что учебные лодки широко практиковались в Германии.

            Бывший немецкий командир-подводник  Герберт  А. Вернер пишет:

            «В 1939 году Германия располагала всего лишь 57 подводными лодками…  Из 57 подлодок 18 выделили  для обучения новых экипажей» (11,с12)

            У Карла Дёница:  «Летом 1940 года меня неоднократно пытались  убедить в необходимости прекратить подготовку личного состава для новых подводных лодок, а освободившиеся  учебные  подводные лодки послать в море…  не могло быть и речи об отправке учебных подводных лодок  в боевые походы.

            Наоборот, надо было иметь в виду, что и в дальнейшем придётся отзывать боевые подводные лодки в учебные соединения» (10,с117).

Советские  учебные соединения и лодки совершенно не походили на немецкие.

Читаем у  А.В. Платонова:

            «… в Ленинграде располагалась Учебная бригада, а в Ораниенбауме-  Отдельный учебный дивизион. В состав Учебной бригады входили все строящиеся и капитально ремонтирующиеся подводные лодки, так что учебной её можно считать условно.

            А вот Отдельный учебный дивизион занимался именно обучением будущих подводников и находился в подчинении Учебного отряда подводного плавания им. С.М. Кирова» (9,с19).

            Заниматься-то занимался, но как? Посмотрим его состав.

Две лодки Б-2 и Л-55- старьё времён Первой мировой войны.

            Три «Правды»,  «ныряющие миноносцы», жертвы неудачной идеи соединить надводный корабль и подводную лодку.

            Семь «Щук» первых, самых неудачных серий.

             Видно отношение советского командования и к учебным лодкам, и к боевой подготовке подводников вообще.

 

 

Платонов и Лурье приводят  описание тренажёра немецким командиром-подводником:

«… Обучаемый поднимался в рубку, которая точно соответствовала реальной боевой рубке подводной лодки, как по своим размерам, так и по составу  и размещению  приборов…

… рубка вращалась, имитируя циркуляцию лодки, а расстояние до цели сообразно манёвру  увеличивалось или уменьшалось. Одним словом, всё происходило, как на самом деле. В ходе атаки надлежало оценить дистанцию до цели, ввести необходимые данные  в счётно-решающий прибор, лечь на боевой курс и выполнить стрельбу.

Обучение было исключительно эффективным, а сам тренажёр, по-видимому, единственным устройством такого рода во всём мире» (5,с12).

После тренажёра и учебной подводной лодки-  отработка на своей лодке. Герберт А.Вернер, назначенный старпомом, рассказывает:

 «В тот же день  «U-612»  направилась к полуострову Хела. Там  я позаботился о размещении команды в одноэтажных чистеньких казармах, которые расположились среди хвойных деревьев в песчаных дюнах.

«U-612»  посвятила следующие шесть недель учебной подготовке-  стрельбе торпедами.

Не позже 7.00 мы выходили в море день за днём, чтобы заняться часом позже стрельбой по целям…

… Лишённые торпед, мы мчались в порт за новым комплектом. Затем отрабатывали всю программу в темноте, выстреливая последние торпеды  около полуночи.

            Экипаж самозабвенно трудился почти без отдыха  и перерывов шесть дней в неделю. В течение этих недель я добился важного достижения:  научился стрелять торпедами по целям, а не просто выпускать их в море» (11,с124).

            Шесть недель, кроме воскресений, по два комплекта торпед (в комплекте 12 штук) ежедневно, старпом и командир, насколько можно понять, поровну.

            И у нас: старпомы вообще не стреляют, командиры-  по три торпеды за кампанию, в упрощенных условиях, с больших дистанций…

            Причём, у немцев есть счётно-решающие приборы, а у нас нет, значит, тренироваться надо было больше немцев.

            Первый отечественный прибор ТАС (торпедный автомат стрельбы)  «Трап» (ТАС-Л1), принятый на вооружение в 1943 году, весил 400 кг и не проходил в лодочный люк.

 

Ни одного хвалебного слова  у наших командиров о тренажёрах тех времён я не нашёл.  Зато нашёл мнение командира Эрика Ковалёва, ставшего преподавателем командирских классов, о современных тренажёрах:

«Убогость технических средств обучения, предназначаемых для  результативного обучения, не позволяла воспользоваться их дохлыми возможностями. Особенно раздражали тренажёры…

… поставка тренажёров производилась при молчаливом попустительстве флотского НИИ,  предназначенного в том числе и для разработки заданий  промышленности по учебной технике…

… будучи монополистом,  ВПК (военно-промышленный комплекс, В.Ц.) строил только то, что ему было выгодно, а институт фактически являлся его придатком. Задание на тренажёр для классов, разработанное преподавателями классов, могло  вызвать у промышленников дискомфорт, и монополист не мог допустить подобного…» (12,с321).

 

Флот, как заказчик, исключительно слаб.

Это относится не только к тренажёрам, но ко многой другой технике, в том числе,  к торпедам. В этом одна из причин трагедии  «Курска».

Флотские НИИ традиционно заполнены  «сынками».  Главный критерий отбора-  не голова, а наличие «лапы» и  жилья.

Флоту не по силам противостоять могучему ВПК.

В результате очень слабая унификация, избыточное многообразие техники, сомнительные,  если не авантюрные,  прожекты, пренебрежение к опыту эксплуатации, к

    действительным потребностям флота…

Тренажёры нужны хорошие. Но это полдела. Сидя за тренажёром, например, в автошколе, управлять автомобилем не научишься.

 Чтобы научиться стрелять торпедами, надо стрелять регулярно и много.

 Часто гонять лодки, однотипные с «Курском», да и другие атомоходы в море-  дело накладное.

 Потому я и считаю, что нужны учебные подводные лодки.  Небольшого водоизмещения, дизельные.

Образно говоря, я предлагаю иметь два вида автомобилей в гараже: одни, сравнительно дешёвые- для учёбы, повседневных разъездов, другие-  для дальних поездок.

Может быть, для начала, отрабатывать КБР-ы (корабельные боевые расчёты) атомных лодок  на «Варшавянках».

Это предложение не кажется мне слишком фантастическим.

       Экипажи смогут (при надлежащей организации боевой подготовки) освоить обе подводные лодки, но при условии максимальной унификации всех пультов и органов управления.

       Вот этого у нас пока, к большому сожалению, не наблюдается.

У Бориса Кузнецова:  «Если бы  руководство флота запретило кораблю выход в море, не было бы трагедии» (2,с107).

Конечно, если запретить ещё  и полёты самолётов, движение автомобилей, поездов…

Наивные люди (в их число попал и Борис Кузнецов) полагают, что чем выше ранг        проверяющих, тем лучше проверка. По-моему, наоборот.

 Кузнецов видит нонсенс в нарушении очерёдности проверок «Курска»: сперва Главный штаб, а потом уже штабы дивизии, флотилии, флота. «Всё поставлено с ног на голову»,- пишет он (2,с103).

У Валерия Рязанцева: «Если бы в составе многочисленных комиссий, которые проверяли К-141 «Курск» и экипаж, хотя бы один адмирал или офицер был бы профессионалом своего дела, катастрофы подводной лодки не произошло бы…» (3,с23).

У меня точка зрения совершенно иная: я оставил бы только одну проверку-  штабом дивизии ( непосредственным руководством), а все остальные отменил бы полностью.

Не зря же народная мудрость гласит: у семи нянек дитя без глазу.

 Несколько последовательных проверок-  от недоверия друг к другу, никому не нужные бюрократические игры.

 Из этой же серии «обеспечивающие» офицеры, непрерывная командирская вахта, старпомы при стрельбах «для солидности»  за пультами БИУС вместо программистов и т.п.

 Проверять  готовность корабля к выходу в море должен только штаб соединения и нести за это полную ответственность.

 

Службу я начинал на Черноморском,  «королевском» флоте. Почему его так называют в шутку?

Потому что там всегда полно проверяющих, особенно в купальный сезон.

Командир лодки Игорь Дмитриевич Сергеев был весьма «тёртым» и приучил нас строго-настрого: никаких разговоров, вопросов, запросов.

Можно произносить только три фразы: «Так точно», «Будет устранено» и «Будет сделано»!

Держать в руках блокнот, карандаш и все мудрые указания обязательно записывать, имея вид глупый, но сосредоточенный.

Запомнился такой эпизод. На лодке шло приготовление к бою и походу.

 Вызывает меня командир в центральный пост и говорит: «Иди на пирс. Какой-то москвич по твою душу. Звал его спуститься в корпус-  не хочет. Блокнот не забудь».

Москвич оказался связистом, немолодым уже, достаточно вежливым.

 Спросил меня, вся ли аппаратура в строю, все ли есть документы по связи, подготовлен ли личный состав, здоров ли…

И вдруг неожиданно: «А не скажете ли мне, что такое зеркальная частота» (побочная частота на входе супергетеродинного приёмника, с которой приходится бороться конструкторам).

И так получилось, что я знал и ответил правильно.

 Он долго тряс мне руку, чуть не прослезился. «Сколько лет,- говорит,- езжу по флотам, никто не знает, вы первый, кто ответил».

 А нужна эта зеркальная частота радистам в море, как медузе телефон.

Проверяющие выдумывают каверзные вопросы и требования вовсе не по своей вредности. Им же надо создать видимость полезной работы, оправдать своё существование.

 И вот ведь раньше скромно и не все просили спиртику, икры, консервов…

 Теперь, по рассказам, не просят уже, а требуют. Скоро денег будут требовать, веяние моды…

По Рязанцеву, надо резко повысить профессиональный уровень проверяющих.

По мне-  нельзя этого делать. А то напридумывают новых «требований» и вопросов.

Хватит «кошмарить» флот, как и бизнес.

 

 

Платонов и Лурье пишут: «Громоздкость «Курса» не позволяла отработать его за одну кампанию… Естественно, при таком положении пропадал интерес к боевой подготовке у командиров лодок, и она принимала формальный, бюрократический характер» (5,с10).

Это в предвоенные годы. Прошло много лет. Удалось ли преодолеть формализм?

 Не берусь судить о качестве «Курса» (основного документа по боевой подготовке подводных лодок), это дело командиров, хотя подозреваю, что в нём не всё в порядке.

Возьмём радиотехническую службу подводной лодки. Теперь уже не «служба», а «боевая часть», но я говорю по-старому, так привычнее.

Руководящие документы требуют, чтобы начальник службы, кроме занятий и тренировок, проводил учения.

В этом чувствуется армейский подход к делу.

 Командиры взводов, рот, батальонов могут действовать как в составе полка, так и самостоятельно, должны готовить свой личный состав к таким действиям.

 А может ли действовать самостоятельно командир боевой части, начальник службы подводной лодки? Конечно, нет.

 Для боевой подготовки на лодку приходит весь экипаж.

Возьмём, например, учение по приготовлению корабля  к бою и походу.

Его проводит старпом со всем экипажем.

Допустим, захотел начальник РТС провести такое учение со своей службой. Может он это сделать? Нет, не может. Нельзя в отсутствие экипажа, когда на лодке одна вахта, что-то включать, проворачивать.

Да и зачем, если вполне хватает общекорабельных учений.

Однако проверяющие требуют хотя бы парочку планов учений, и начальник РТС их «сочиняет», бумага, понятно, всё терпит.

У Кузнецова: «Личный состав занимался боевой подготовкой.  20 июля- учение по погрузке и выгрузке боезапаса, погрузке двух боевых торпед…» (2,с103).

Может ли командир БЧ-3 проводить такие учения?

Смешно даже предположить такое. Конечно же, это не учение, а фактическая погрузка-выгрузка боезапаса, которая производится при наличии всего экипажа на корабле, по боевой тревоге.

 Но это действие оформляется как «учение». Зачем? Для проверяющих.

 

Последние девять лет я преподаю «теорию» в автошколах.

 «Права» получил когда-то в Комсомольске-на-Амуре.

 Там же получил богатую практику езды по, мягко говоря, не самым хорошим дорогам, летом и зимой.

Деньги на «Жигулёнка» прислал тогда Толик, брат жены, из Полярного. Договорились, что машина будет у нас, пока он не женится.

 Женился Толик через четыре года, и я переправил ему «на запад» автомобиль очень удачно, на заводском самолёте.

Много ездил и по Москве, на старенькой, оставшейся  по наследству от отца, «трёшке».  Затем-  на почти новой «восьмёрке», которую (с помощью племянника) приобрёл у Наташи- вдовы преждевременно ушедшего из жизни лучшего моего друга Валерия Шатилова.

Вот приходят, спускаются из Департамента, в автошколы программы занятий.

Возьмём, например, психологию.

 Нужна водителям психология?  Конечно, никто не против.

 Прочитал разные книжки, просмотрел диски, набрал полезных советов от психологов на час занятий.

 А в Департаменте образования считают, что я должен заниматься этим восемь часов. Что такое, скажем, «саморегуляция психических состояний»?

Психологи советуют:  надо остановиться,  выйти из автомобиля,  прогуляться, размяться, глубоко подышать, посмотреть на небо, сесть в автомобиль, сосредоточиться на своих ощущениях пола,  сидения,  руля.

  «Пробегитесь  по своим ощущениям несколько раз снизу вверх, скажите  себе магическую фразу: « Я  здесь и сейчас»,  и можно продолжать движение».

Много ли надо времени, чтобы всё это проделать? Пятнадцать- двадцать минут.

Сколько надо времени, чтобы рассказать об этом приёме ученикам? Пять минут.

В  программе Департамента на это отведено два часа.

В результате в автошколах занимаются по одним программам, а для проверяющих держат другие. Как и на флоте.

 Почему так получается?

Потому, что хорошую программу занятий могут составить только сами опытные преподаватели (опытные офицеры), а не чиновники Департамента образования (и флота).

Планирование обучения должно идти снизу вверх, а не наоборот.

Повышению качества обучения в автошколах мешает ещё одно обстоятельство. Вовсе не просто так по Москве ходят упорные слухи, что «права» теперь покупаются.

Бесспорно, в этом одна из причин европейского лидерства России по количеству ДТП- дорожно-транспортных происшествий.

Как побороть взятки? Прежде всего, организовать широкое обсуждение в СМИ. Наверняка, будут хорошие предложения.  На мой взгляд, надо ввести строго обязательный отсев на экзаменах в ГАИ. Допустим, 15%, не меньше.

 В определении порога отсева должны участвовать психологи, они лучше других понимают, что не каждый желающий может быть успешным водителем.

 Ни в коем случае нельзя передавать экзамены из ГАИ в сами автошколы, даже частично, о чём сейчас ведутся разговоры.

 

 

Венцом  боевой подготовки радиотехнических служб соединения должно быть радиотехническое учение (не путать с учением радиотехнической службы).

Участвовать в нём должны все РТС подводных лодок соединения,  и оно должно носить состязательный характер.

Лично я участвовал в таком учении один раз, на Камчатке, вскоре после нашего туда прибытия.

Несколько подводных лодок рассредоточились по бухте, в позиционном (для лучшей работы гидроакустики) положении, в дрейфе.

Какими-то неизвестными курсами-галсами ходил буксир. Участники учения должны были определять ЭДЦ (элементы движения цели), то есть курс, скорость буксира и дистанцию до него по шумопеленгам.

  Руководил учением, находясь у нас на  К-415, ФРТС (флагманский специалист радиотехнической службы) эскадры капитан 1-го ранга Веснин (имени-отчества, к сожалению, не помню), который прибыл к нам  вместе со своим помощником, моим одноклассником и приятелем Юрой Фериным.

 Им, понятное дело, хотелось посмотреть «северянку».

Организация службы, команды, доклады у нас всегда были на высоте. Веснину  всё очень понравилось, а вот насчёт учения у нас состоялась любопытная дискуссия.

У  меня тогда был прекрасный программист Коля Каришнев, которого  я, уходя в академию, оставил за себя начальником РТС и с которым мы до сих пор поддерживаем приятельские отношения.

 Он теперь немаловажная фигура в Морфизприборе.

Вдвоем с Колей, да и Юра Ферин нас поддержал, нам удалось убедить Веснина, что никакой состязательности на самом деле нет.

Для определения элементов движения цели по шумопеленгам надо обязательно маневрировать, иначе результаты получаются неточными, случайными и никак не характеризуют участников учений.

  • Так что же,- воскликнул Веснин,- выходит, мы тут ерундовиной занимаемся?
  • Извините, выходит  так.

Ни в коем случае не хочу показать, что вот, мол, флагманский специалист чего-то не знает. Тогда ещё не было опыта эксплуатации БИУС, всем было непонятно, что это за штуковина и с чем её едят.

 Всем, кроме программистов.

Вот и Эрик  Ковалёв, написавший в соавторстве с моим коллегой  Андреем Саксеевым занимательную книгу пишет: «… для стрельбы торпедами БИУС вырабатывала заведомо ложную информацию и принимать решение на стрельбу торпедами по её данным, конечно, нельзя…(12,с.252).

Это, скажем так, ранний Эрик. Позже и он, и все мы разобрались, что к чему.

Формулировка задачи, исходные данные-  дело другое, это тактика.

 А способ решения-  это математика. Её ругать нельзя.

 Не потому, что грешно, а бесполезно. Математика- инструмент, а всякий инструмент хорош только в умелых руках.

Чтобы получить хорошие результаты, надо хорошо маневрировать. Командир, ругающий  БИУС, ругает самого себя.

Поначалу это понимали только программисты. Грамотный программист на лодке- великое дело.

А возьмём ракетную атаку. Именно программист, как никто другой, понимает: откуда, когда, какие должны прийти сигналы, чтобы всё срослось, чтобы БИУС дала разрешение на «старт».

 Но какому-то большому начальнику не понравилось, что за пультом при ракетной атаке сидит программист.

 На «Иване Вашингтоне» 16 баллистических ракет с ядерными зарядами, каждый из которых в десятки раз больше тех, что сбросили американцы на Хиросиму и Нагасаки…

 А за пультом сидит младший офицер. Как-то несолидно.  «Посадить старпома!».

И посадили.  Однако, как часто бывает, до конца не додумали.

 Старпомы-то тоже разные бывают. Для солидности нужен старпом с большими усами. А если не растут большие? Тогда надо снимать с должности, или пусть берут усы напрокат в ближайшем театре или цирке.

  Не зря же говорят: «Кто в армии (на флоте) служил, тот в цирке не смеётся».

 

 Вернёмся к радиотехническому учению. Состязательно определять ЭДЦ в надводном положении без маневрирования бессмысленно.

  А в подводном, с маневрированием?

 Тогда руководить учением будет, конечно, не флагманский специалист РТС, а командир соединения, и лодки будут определять ЭДЦ не просто так, а со стрельбой торпедами и не одновременно, что недопустимо опасно, а последовательно, как на том учении, в котором участвовал «Курск».

            А при последовательной,  по очереди, стрельбе, какая для каждого командира разница,  один он выполняет стрельбу или нет… В чём тогда смысл «учения», где «состязательность»?

Однако, кто-то когда-то придумал РТУ, «радиотехническое учение»…

Все понимают:  дело никчёмное, а убрать, изменить документ « низы не могут, а верхи не хотят»,  как говорил Ленин  (совсем, правда, по другому поводу).

 

Через несколько лет после камчатского учения  встретились мы с Юрой Фериным во Владивостоке на Сборах флагманских РТС-овцев.

Просидели всю ночь за воспоминаниями во флотской гостинице.

Вспоминали и курсантство, и Академию, и нашу охоту на Камчатке…

 У меня  тогда было новенькое ружьё, приобретённое в Петропавловске, в магазинчике при Обществе охотников.

Его председатель, небольшого роста улыбчивый коряк, спросил меня:

-   А вот встретил ты медведя, он рычит, готов наброситься. Куда стрелять будешь?

  • В сердце,- ответил я.
  • А вот и неверно, стрелять надо в шею!

Я пообещал, что буду стрелять в шею, и он разрешил мне приобрести ИЖ-12 с вертикальными стволами.

На первую охоту мы отправились с Юрой не вдвоём, а вчетвером, прихватив с собой жён. Охотились мы не на медведей, а на маленьких шустрых куличков, бегающих по берегу.

Как воробьи, но на длинных ножках. У жён и у меня были сомнения, съедобны ли эти птички.  Юра же, опытный охотник, заверил нас, что это самая настоящая дичь, причём очень вкусная.

Отличная погода, весёлая компания у костра на совершенно пустынном берегу величественно спокойного Тихого океана, жаркое из дичи под французский коньяк «Наполеон» (другого спиртного в магазинах не было)…

Тогда я впервые услышал от Юриной жены Валентины весьма поучительную историю про мороженое.

Позже слышал от неё эту историю ещё пару раз, причем всегда с одинаковым началом. Валентина, забавно морща слегка курносый нос, некоторое время похихикивает тихонько про себя, потом  приступает к изложению.

Дело было в ленинградском метро. Валентина с подружкой, студентки-первокурсницы, купили и ели мороженое, успевая поболтать. Ехали стоя, свободных  мест не было.

Перед какой-то станцией поезд затормозил резче обычного, Валентина  не удержалась на ногах и совершенно неожиданно плюхнулась на колени к очень серьёзному толстому брюнету средних лет.

А брюнетов она почему-то страшно, панически боялась.

В отчаянной попытке восстановить равновесие она резко взмахнула рукой и впечатала со всего размаха мороженое  мужчине в физиономию.

Белое мороженое, медленно сползающее по большим чёрным усам, круглые, полные ужаса глаза брюнета…

Подружки выскочили из вагона и убежали.

Казалось бы, ерунда, но подобные случаи остаются в памяти надолго, разнообразя нашу не слишком богатую на приятные события  жизнь.

 Когда Юра уехал в Академию, я охотился на Камчатке и на уток. Не поехал в отпуске «на запад», и мы  вдвоём с Виктором, нашим интендантом-мичманом, совершили три вылазки на рыбалку и охоту к Вилючинской сопке.

Два дня туда, два обратно, три-четыре дня там. Мой напарник оказался потомственным профессиональным охотником из Забайкалья. Ночевали в землянках или у костра, что менее удобно: спать приходится по очереди, ночи холодные.

Виктор, увидев пролетающую над нами утку, сразу пригибался,  начинал «скрадывать» дичь. Мне же казалось, что лучше делать вид, будто мы её не заметили.

 «Не умничай,- сказал он мне,- Любите вы, офицеры, умничать.  Там, на службе, ты, может быть, и капитан третьего ранга, а здесь мы равны, поэтому слушайся меня!» И я слушался.

Как-то,  пошли по распадку вдоль узкой речки  к самой сопке, Виктор определил по полётам уток, что там должен быть водоём, и не ошибся.

 Шли леском по широкой, хорошо утоптанной тропе, и я удивился: «Людей не видно, мусора нет, и такая хорошая дорожка…».

Виктор остановился, посмотрел на меня с сожалением и сказал: «Ты что, с Луны упал?  Какие люди?  Какие дорожки?  Дорожки-  это в твоей Москве, в Парке культуры и отдыха, а здесь- медвежья тропа!»

Тогда я зарядил ружьё патронами с пулями. Виктор махнул рукой: «Медведь давно  нас учуял, но мы ему не нужны, у него свои дела». Однако через несколько минут тоже перезарядил ружьё.

У самого подножия сопки мы нашли на камне у ручья мокрую ещё рыбину без головы, но медведя не видели.

 

Однажды, с тяжёлыми после удачной рыбалки рюкзаками, двинулись в обратный путь и решили не лезть вверх по крутому склону распадка, а обойти скалу низом, по берегу.

 И вдруг начался прилив, тропа стала уходить под воду.

Виктор шёл впереди и успел добежать до пологого берега, а я нет.

 Волна нахлынула, нежно и властно обняла меня, не зря же она женского рода, прижала к скале, затем утащила в море-океан, но недалеко.

Виктор очень тогда перепугался, он решил, что раз я москвич, то плаваю плохо.

 А я-то как раз плаваю хорошо. В детстве, в Сумах, меня трудно было увести с пляжа, хотя я был худым и быстро замерзал.

 В Москве ходил три года в новенький, построенный чуть ли не напротив нашего дома, 50-метровый бассейн ЦСКА. Спортсмена из меня не вышло, но плавать по-настоящему меня научили.

Виктор бегал по берегу, размахивая руками, кричал мне: «Бросай ружьё, мешок бросай, всё бросай»! От волнения он забыл слово «рюкзак». В этих советах было что-то очень древнее: откупись, мол, от моря. Но я вовсе не собирался этого делать.

 Крикнул: «Не паникуй, Витя, собирай лучше ветки для костра».

Потом я обсушился у костра и промыл стволы ружья крутым кипятком, так Виктор научил.

С этим ружьём я охотился несколько раз и в Комсомольске-на-Амуре. Уезжая в Москву, в запас, продал его за символическую цену мичману-соседу. Оно было в прекрасном состоянии, несмотря на солидный уже возраст.

 Но я, надо сказать, в охоте разочаровался, потерял всякий интерес, пришёл к выводу, что охота на уток без собаки- просто безобразие.

 А держать в многоквартирном доме собаку- ещё большее безобразие.

 

Короче говоря,  нам с Юрой Фериным было о чём рассказать друг другу в ту пролетевшую незаметно во флотской гостинице ночь.

 Говорили мы и о всяких флотских делах. Я просился на Камчатку, он обещал меня туда забрать.

 Вспомнили неудачное радиотехническое учение, и Юра заверил меня, что больше таких учений  не проводит.  Сменив Веснина, он был уже флагманским  специалистом флотилии.

Наутро, прибыв на сборы, а это был последний их день, мы попали на зачёт.

В аудитории десятка два флагспецов, каких-то ещё офицеров: подводники,  надводники, береговики...

Сборы и сами по себе малоинтересны. Никакого обмена опытом, никаких проблем, вопросов,  ничего нового.

 Выступают только офицеры Управления, и все по одной схеме: мы, мол, работаем много, но денег ни на что нет.

 Зачёт же при такой пёстрой аудитории и размытой тематике-  мероприятие совсем глупое, чисто формальное, насаждаемое сверху, командованием флота. Зачем?  Для «галочки», понятно.

За начальственным столом восседает заместитель начальника Радиотехнического управления  Яшанин с оловянным взглядом и стопкой руководящих документов. Берёт книжку, открывает, задаёт вопросы.

И надо же такому случиться, что поднимает он меня и спрашивает, как составить план радиотехнического учения.

Переглянулись мы с Юрой и рассмеялись. Яшанин юмора не понял и поставил мне «двойку». Больше я на сборы не приезжал, не хотел терять попусту время.

 

  

С Эриком  Ковалёвым я имел честь общаться лично. Он ходил с нами в автономку, о чём рассказано в книге. Приведу выдержки:

«Как-то в очередной раз я пошёл на боевую службу командиром тактической группы подводных лодок, состоявшей из РПК (ракетного подводного крейсера, В.Ц.) нашей дивизии  «К-415»  (командир Сандро Джаваха) и многоцелевой лодки 1-й флотилии, которой предписывалось нас охранять…

…У настоящего командира  подводной лодки через определённое время  вырабатывается необычное чувство полной осведомлённости в обстановке, несмотря на то, что лодка уже второй месяц под водой и от многих помещений корабля его отделяют стальные переборки.

Так, просыпаясь после своего отдыха, я знал всё, не выходя из каюты и не имея в ней никаких приборов, кроме часов.

Как-то вдруг, там же, на  «К-415», я ощутил неудобство и вылетел в центральный пост из второго отсека. Приближались сеанс связи и время встречи с сопровождающим.

 Меня встретил сияющий Сандро и радостно доложил, что, произведя гидрологическую разведку, он обнаружил слой скачка (слой воды со «скачком» температуры, плотности и, соответственно, скорости звука, В.Ц.), и теперь мы плывём под ним, надёжно скрытые от противолодочных надводных кораблей противника.

О том, что он забрался на запретную глубину, он даже не подумал, так его обрадовала гидрология.

Пришлось подкорректировать решение командира…» (12,с257).

Эрик Александрович, помню, порадовал нас тогда своим умением много спать и  знанием большого количества анекдотов.

Эпизода, рассказанного им, я не помню. Сон-  явление загадочное, далеко не полностью изученное. Человеку иногда кажется, что он проснулся, куда-то идёт, что-то делает…

Однако это камешек в мой огород.

 Гидрологическая разведка и выдача рекомендаций командиру по глубинам погружения-  дело начальника РТС, то есть моё.

 В отместку приведу его рассказ о падении ракеты, в достоверности  которого позволю себе усомниться.

 

 «… Как только основной кран приподнял голову ракеты, случилась беда. Неверно поставленный захват одной из тяг траверсы соскочил с цапфы. Повисшая на другой цапфе ракета  крутанулась вокруг своей продольной оси, вырвала крепление второй цапфы и, повиснув на хвостовом  стропе, рухнула «головой» вниз…

…Верхняя часть ракеты оказалась разрушенной. Из разрыва корпуса  на бетон причала, а с него в воду полился всё тот же окислитель. Над местом аварии приподнялось тёмно-бурое с фиолетовым отливом облако.

Подгоняемое лёгким ветерком облако растянулось вдоль линии причалов бухты Ягельная и, медленно клубясь, поползло в сторону комендатуры. Облако несло смертельную опасность…

… Некоторые люди попрыгали с причала в воду и отплыли от него, рискуя погибнуть от переохлаждения. Один из прыгнувших в воду пронырнул большое расстояние и, потеряв ориентировку, вынырнул в центре начавшего приводняться облака.

Одного глубокого вздоха, сделанного в ядовитой атмосфере облака, оказалось достаточно. Через четыре часа человек погиб от отёка лёгких. Он оказался единственной жертвой аварии…»  (12,с271).

Падение ракеты произошло у меня на глазах. Наша лодка стояла рядом с лодкой, грузящей ракету, у соседнего пирса, я сидел на мостике в компании двух-трёх офицеров.

Расширяющийся столб-конус буро-рыжего ядовитого цвета поднялся вверх очень быстро, облако не растягивалось над бухтой и не приводнялось, его пронесло над посёлком на большой высоте.

Несколько человек действительно попрыгали с пирса в воду и быстро выбрались на берег, это было в корне пирса. По бухте никто не плавал и не нырял.

В это время наверх вылез кто-то из наших ракетчиков: Юра Лобачёв или Володя Белопольский, быстро согнал всех вниз и люк задраил.

Погиб, как нам потом сказали, один крановщик, вольнонаёмный.

Почему бы, кстати говоря, кабину крана, грузящего ракеты, не делать герметичной?

 

 

Известный на флоте грустный  анекдот. Чем боевая подготовка отличается от пьянки?   При боевой подготовке планируется вот сколько (руки разводятся в стороны),  а получается вот (между большим и указательным пальцами), при пьянке-  наоборот.

А «грустный» потому что это, к сожалению, не анекдот, а сплошная реальность.

Наш, Отдельной бригады строящихся подводных лодок, годовой план боевой подготовки писался на «простыне», которая расстилалась в коридоре штаба на полу, и по ней несколько дней ползал писарь.

При угрозе ракетно-ядерной войны мы должны были  «рассредоточиваться» в лесной пионерский лагерь.

 Хорошо бы летом.  Зимой  в Комсомольске-на-Амуре минус 20-30-  обычное дело. У нас ни полушубков, ни валенок, только шинели и ботинки.

Как быть с семьями, их-то куда? Неизвестно.

Как показал опыт, многие офицеры в начале войны бросали все дела и занимались эвакуацией семей.

С другой стороны, легко всегда ругать. А давайте представим себя на месте комбрига. План рассредоточения надо иметь?  Надо. А куда? В тайгу? Хорошо хоть лагерь есть на карте. Строить бомбоубежище?  На какие «шиши»?

Показуха, желание пустить пыль в глаза откуда?  Как правило, от бедности.

 

Прочитано 3881 раз
Другие материалы в этой категории: « 1. Куда стрелял Лунин 3. Ох уж, эта показуха... »

  • SAN
    SAN
    Суббота, 03 октября 2015 20:26

    re: АИХ, Вторник, 04 Август 2015 16:01
    Это получилось очень смешно и круто, ваш комментарий. Действительно, прием неожиданный, но повесть-то, прямо как эпос, прямиком в голову ложится... Доступно и согласно. Интересно дочитать до конца. По-моему, пока просматривается совершенно другой, нежели у ВДР, способ исследования. Напомнило почему-то объяснение мисс Марпл своих способностей разгадывать преступления: мол, все варианты поведения любых людей она уже когда-нибудь, да встречала за свою длинную жизнь, причем только на выборке жителей своей деревни...

    Пожаловаться
  • АИХ
    АИХ
    Вторник, 04 августа 2015 19:01

    Очень интересный прием рассказа: проблемы Боевой подготовки вперемежку с охотой, мороженым и анекдотами. Но надо признать: о Боевой подготовке, особенно о тренажерах, липовых учениях, бумажных планах и т.п. изложено очень хорошо. И предложения толковые. (О варианте введения нормы искусственного отсева на экзаменах в ГАИ не говорю - слава Богу когда сам сдавал на права никто до такого не додумался).

    Пожаловаться
Авторизуйтесь, чтобы получить возможность оставлять комментарии

Пользователь