Но настало время нашего всплытия. Две недели подводных скитаний в заданном полигоне изрядно утомили всех. До конца автономки оставалось немногим более недели. Теперь уже не надо ни от кого прятаться, мы возвращаемся домой. Наши сердца переполняет радость. Песня о березовом соке еще больше бередит душу, вызывает нетерпеливое желание поскорее увидеть родные берега, лица близких людей. Погода в Атлантике стоит чудная, солнце светит по-весеннему, легкий ветерок слегка рябит водную гладь. На мостик толпами лезут моряки, они соскучились по свежему воздуху, солнцу и теплу. Старпом старается всеми силами навести порядок в организации службы. Он пытается ограничить скопление народа на мостике, а моряки все равно лезут и лезут наверх, как тараканы,  повинуясь своему природному инстинкту.  Каждое живое существо имеет заложенную природой тягу к солнечному свету, а против природы, как известно, не попрешь. Но расслабляться было еще рано. Мы хоть и в надводном положении, но боевая служба еще не закончена. К нашему присутствию в океане проявляют интерес английские и французские ВМС. Наш боцман Хасауов умудрился разглядеть в шести кабельтовых от корпуса нашей лодки перископ неизвестной субмарины. Каким фантастическим зрением одарила природа этого кавказского паренька, как смог он обнаружить этот перископ на залитой солнцем поверхности воды, сморщенной наподобие стиральной доски под воздействием ветра. Все командиры и офицеры, напрягая свои глаза, припавшие к биноклям, длительное время безуспешно пытались разглядеть объект, обнаруженный боцманом. Наконец, отблеск перископа удалось зафиксировать визуально нашему командиру. Для того чтобы убедиться в реальности наших наблюдений, пришлось обратиться за помощью к радиометристам и гидроакустикам. Они подтвердили присутствие в указанном направлении подводной цели. Но, что было удивительно и необычно для нас, – та неизвестная лодка находилась на перископной глубине, но стояла на месте, без движения. Очевидно, у нее был какой то стабилизатор положения, позволяющий  зависать на определенной глубине в статичном положении, без включения двигателей.  Это было одно из самых больших открытий, пополнивших перечень наших знаний о силах и средствах вероятного противника, вариантах их использования. Хасауов чувствовал себя триумфатором, хотя внешне не проявлял своей радости. Командир лодки, не задумываясь, объявил боцману 10 суток отпуска с выездом на родину. Для многих членов экипажа подобное решение командира вызвало неудовольствие и зависть, тем более, что Хасауов незадолго до автономки вернулся из отпуска по поощрению. Но все было справедливо и логично – заслуги надо отмечать по достоинству. Хасауов честно заработал свой отпуск.

      Время тянулось нестерпимо медленно, но с каждым часом родной берег становился все ближе. Пройден Гринвичский меридиан, пролив Ла-Манш. Я продолжал, как и прежде, нести свою вахту в «собачье время». Судоходство в проливной зоне было очень интенсивным, преодоление этого водного рубежа требовало повышенного внимания. Моих знаний и опыта было недостаточно, для того чтобы обеспечить безопасность плаванья, поэтому вместе со мной на мостике постоянно находился один из командиров. Порой, даже им, обладающим огромным практическим опытом, приходилось ломать голову с принятием нужных решений. Страховать нужно было не только меня, но и настоящих вахтенных офицеров, допущенных к несению дежурно-вахтенной службы, будущим старпомам и командирам. Как-то один из таких «мореманов» переоценил свои возможности и едва не «организовал» столкновение с каким-то сухогрузом. Командир всего на несколько минут отлучился с мостика для того, чтобы выпить стакан чаю, а в это время вахтенный офицер спокойно наблюдал за тем, как сокращается дистанция между нашей лодкой и судном. Виктор Тимофеевич своевременно оказался на мостике, он интуитивно почувствовал что-то неладное, подоспел в самый раз. В последний момент удалось повернуть руль и избежать столкновения. Вахтенный офицер получил, естественно, взбучку от командира, обещал исправиться, но и в последующие свои дежурства на мостике он проявлял невнимательность и даже беспечность. Но теперь его действия постоянно находились под неусыпным контролем командиров, не позволявших ситуации выходить из-под контроля. Я умышленно не называю фамилию офицера, через короткое время он станет старпомом на другой лодке. Не прослужив в этой должности и года, он уедет учиться на командирские классы, после окончания которых, на Балтику уже не вернется.

     За пять дней до нашего возвращения в родную базу, у кока Коли Бадьина случился приступ аппендицита. Это событие огорчило меня, но решимости не поколебало. Для начала я решил понаблюдать за состоянием больного. Холод, голод и покой - эти три условия нужно было соблюсти, для того, чтобы окончательно убедиться в необходимости операции. Наблюдение за больным проводилось параллельно с развертыванием операционной в офицерской кают-компании. Организация питания офицерского состава была подкорректирована, пришлось временно переключиться на четвертый отсек. В течение первых суток состояние больного оставалось стабильным, никакого ухудшения не наблюдалось, так же как и улучшения. В анамнезе больного была еще одна «зацепка», позволившая мне придерживаться выжидательной тактики. Этот приступ у Бадьина был уже не первый. У меня появились подозрения на хроническое течение заболевания. На вторые сутки состояние младшего кока улучшилось, вся симптоматика аппендицита стала менее выраженной. Но я, тем не менее, весь второй день проявлял бдительность и продолжал наблюдать больного. На третьи сутки все мои сомнения разрешились, необходимость в оперативном вмешательстве отпала. Я приступил к сворачиванию операционной, а Бадьин пошел на камбуз готовить пищу. Подвиг я не совершил, но был бесконечно горд тем, что проявил выдержку и терпение. Я помнил наставление врача Шенкера, о том, что море не самое лучшее место для выполнения полостных операций. Забегая вперед, я сообщу вам, что месяц спустя у Бадьина повторился приступ аппендицита, но на этот раз развитие симптомов болезни шло стремительно, по-нарастающей. Операция проводилась в гарнизонном госпитале. Оперировал я сам, а хирург Семушин выступал в роли моего ассистента. Операция получилась довольно сложной, расположение отростка было нехорошим, да и спаек было много. Полтора часа мы провозились, пока справились с удалением отростка. Когда я уже зашивал операционную рану, то невольно подумал в эти минуты о благосклонности судьбы, которая уберегла меня от операции в море. Неизвестно, сколько бы часов мне пришлось простоять у операционного стола, и каков мог быть исход операции. Опыта у меня было еще маловато.