Усть-Двинск. Окончание ремонта. Выход из завода

Опубликовано в Подполковник м/с Викторов Виталий Львович "Воспоминания врача дизельной подводной лодки" Вторник, 05 мая 2015 23:47
Оцените материал
(3 голосов)

 Мое прибытие из отпуска прошло буднично и никого не взволновало. Весь личный состав, все моряки от командира до матроса были всецело поглощены главной идеей – завершения ремонта и выхода из завода. Ремонт продвигался успешно. Еще немного выдержки и терпения и пора будет приступать к швартовым и ходовым испытаниям. Отношения мои с офицерами не претерпели никаких изменений, единственно, кто остается для меня «темной лошадкой» это командир. По своему характеру он отличается от остальной командирской «гвардии». Многие служебные вопросы я не могу решить с ходу, так как упираюсь лбом в каменную стену из амбиций и упрямства Олега Васильевича. Волошин стремится служить по уставу, который постоянно цитирует в любой обстановке, особенно в тех случаях, когда ему бывает выгодно. Что ж, может быть это и правильно. Поживем, – увидим. А пока командир пытается сделать из меня военного человека, до сих пор все отцы-командиры, с которыми сводила меня судьба, были снисходительны ко мне, сквозь пальцы смотрели на мои штатские вольности.

Что с него взять, с этого доктора, - говорили они, - он ведь гражданский человек, военных училищ не заканчивал, призван на 3 года, отслужит свое и уйдет в народное хозяйство людей лечить.

Но Олег Васильевич Волошин оказался не столь благодушен к моей неоперившейся личности, скидок и поблажек на мое цивильное происхождение и воспитание он не делал. Многие мои вольные (неуставные) обращения к командиру по различным вопросам, встречали жесткий отпор с его стороны. Теперь я должен был тщательно отслеживать каждый подход к начальнику, дабы не вызвать его праведный гнев. Слушать нудные нравоучения командира было слишком тягостно для моей чересчур свободолюбивой натуры. Каждый раз, внимая его речам, в которых организационные основы военной службы обретали небывалую значимость, я тихо закипал холодным бешенством, но, как мог, сдерживал себя, с покорным видом слушая все эти нравоучения. Неужели нельзя жить просто и  спокойно, обращаться друг к другу по-человечески, безо всякого вычурного  этикета. А пока, на сегодняшний день, все эти «здравия желаю», «прошу разрешения», «так точно» и «никак нет» просто где-то застревали в моем горле и никак не хотели срываться с языка. Как я себя не «обламывал», ничего у меня не выходило и все эти издержки цивильного воспитания, нет-нет, да и выскакивали из меня наружу, особенно в спешке, на бегу. Тогда вновь я выслушивал все эти, уже набившие мне оскомину, нравоучения из уст командира.

   Доктор! Ну, сколько раз  нужно Вам повторять одно и тоже. Когда Вы научитесь подобающим образом приветствовать своего командира? «Здравствуйте» говорят на гражданке, а на военной службе нужно говорить «здравия желаю». Твержу Вам об этом, наверное,  в сотый раз, а толку никакого. Когда же, наконец, Вы изживете в себе эти гражданские привычки и станете военным человеком?

     Нравоучения могли быть и более пространными, любви к военной службе и к командиру они во мне, естественно, не прибавляли. Причины моего медленного вхождения в новое качество офицера-служаки я, конечно же, понимал. Все мои прежние командиры были слишком либеральны и даже добры по отношению ко мне, чем и породили в моей душе нигилизм и свободомыслие, от которых я теперь никак не могу избавиться и поэтому страдаю. Мысли о том, что служить осталось менее 2-х лет, облегчения не приносят. Надо меняться, иначе мне Волошин всю кровь высосет, загрызет до смерти. Да, что я хуже всех что ли? Пора перестроится, товарищ лейтенант медицинской службы. Обратной дороги нет.

    Олег Васильевич Волошин – самый молодой из встретившихся на моем жизненном пути командиров. Вид у него весьма моложавый, в 35-летнем возрасте это, наверное, возможно. Он высок, статен, недурен собой.  Родом он с Украины, да и сам он украинец по национальности, несмотря на русскую фамилию. Походка у него твердая и солидная, немного в развалку. С подчиненными Волошин держит дистанцию, старается выглядеть в глазах личного состава непогрешимым. И если не присматриваться тщательно к Олегу Васильевичу, то может показаться, что так оно и есть, умный, требовательный, состоящий сплошь из одних достоинств. Почти идеал. Только идеалов, как мы знаем, в природе не бывает. Наш командир, как и любой человек, имеет недостатки. Человек он, довольно черствый и даже грубый. Нецензурные выражения он не жалует, но порой даже хочется, чтобы он выругался крепко, даже матерно, только бы не тянул жилы с нас слабых и беззащитных. Дисциплинарную практику он обожает, особенно накладывать взыскания. Книга приказов вся исписана выговорами и строгими выговорами, скоро надо будет новую книгу заводить. С поощрениями дело обстоит туго, единственным видом поощрения в репертуаре Волошина  является снятие ранее наложенного взыскания, но эта мера командирского одобрения никого не волнует, потому что служебных «фитилей»  у всех предостаточно, а то, что одним  из них стало меньше, так это радость не большая. Офицеры и мичманы  ПЛ «С-381» служат на флоте как все, не лучше и не хуже, но взыскания получают по любому, даже пустяковому поводу. В неотвратимости наказания на нашем корабле ни на минуту сомневаться не приходится, оно все равно настигнет провинившегося, - это аксиома. У всех полное равнодушие и безразличие к «закидонам» командира. После очередного выговорешника на лице офицера, понесшего наказание, не дрогнет по обыкновению  ни один мускул, да и сердце не станет биться учащеннее.

Выговор, да ради бога, - тихо промолвит наш подводник, - пусть порадуется, дорогой товарищ командир. У нас нервы крепкие. Выдержим.

Маловато человечности было у Олега Васильевича. Не может  он поговорить с людьми по душам, по-отечески пожурить кого-то. Душевных качеств, столь необходимых для командира подводной лодки, Волошину явно не хватает. Если к военнослужащим срочной службы наш командир еще как-то может найти нужные слова, может расположить их к себе, то на мичманов и офицеров подобная практика не распространяется. Офицеры, конечно же, слушают своего командира и даже уважают его по должности, но не более. Любить же его было не за что. Не зря гласит пословица: «Как аукнется – так и откликнется». Нелюбовь офицерского состава по отношению к себе Волошин чувствовал, но нисколько этим не тяготился. Успокоения своей души Олег Васильевич искал в командирской среде. Он уходил к своим «собратьям по разуму» в любое, удобное для него время. Отдых у командиров лодок не отличался особой изысканностью и разнообразием. Поглощение корабельного спирта было главным, а порой и единственным пунктом программы досуга. Толерантность к алкоголю у Волошина  была высокая, сколько бы он не принимал на грудь, всегда держался на ногах крепко. Единственное, что всегда выдавало его нетрезвость, были глаза, которые тут же выдавали присутствующим информацию о принятой дозе. Недаром говорят, что глаза – это зеркало души. Олег Васильевич знал об этой особенности своего организма и старался маскировать мутность своих глазок путем надвигания на них козырька фуражки. Но все окружающие прекрасно изучили этот отвлекающий маневр командира и безошибочно судили о его здравии по углу наклона фуражки. Если фуражка нахлобучена на глаза, то всем становилось ясно, - Олег Васильевич уже успел где-то хорошо заложить «за воротник». А еще у Волошина  была привычка подкашливать. Такой кашель обычно бывает у злостных курильщиков, но командир курил не много. Кашель его можно было расценить, как дурную привычку. По этому кашлю мы все, обитавшие на плавказарме, ощущали близкое присутствие своего начальника. Этот немного надсадный кашель с элементами неполного отхаркивания до сих пор стоит у меня в ушах и даже спустя столько лет вызывает в моей душе чувство легкого отвращения.  С Олегом Васильевичем я прослужил вместе менее полутора лет, не все в наших отношениях было гладко, кое-где эмоции явно зашкаливали. Но закалку характера я приобрел, скорее всего,  на подводной лодке «С-381», в процессе своего противоборства с командиром. Немало мы попортили друг другу нервов. Переосмысление духовно-нравственных ценностей произойдет значительно позднее, уже после нашего расставания. А пока мы ведем позиционную войну, которая идет с переменным успехом. Мои издержки велики, но духом я не сломлен. Скоро начнутся выходы в море, вот тогда я и докажу, на что способен.

     Ремонтные работы на лодке подходят к концу. Каждый из командиров боевых частей и начальников служб зорко отслеживает качество проводимых на заводе работ, главное не попасть впросак, не упустить какую-либо важную деталь, дабы не пришлось потом рвать на себе волосы. Заводские рабочие – ребята хорошие, но любят когда к ним относятся уважительно. Они, конечно же, все сделают как надо, но только ты их сначала уважь. Степень уважения измеряется в бутылках, литрах, канистрах спирта. Расценки на те или иные услуги формировались годами. Вот, например, бестеневые лампы-софиты во 2-м отсеке будут стоить мне, начальнику медицинской службы, 2-х литров спирта. Конечно, эти лампы рабочие завода и так могли бы смонтировать, но просто так неинтересно. Надо чтобы все было по-хорошему.   Спирт у нас на протяжении всего ремонта водился в достаточном количестве, и командир отслеживал процесс взаиморасчетов с рабочим классом. И горе тому офицеру или мичману, если кто-то из них не расплатится своевременно с заводским работягой, прикарманит себе «жидкую валюту». Слух о чьей-либо недобросовестности тут же достигал командирских ушей. Гнев командира был страшен. Правда, случаи забывчивости и непорядочности были редки, но они все же были.

   Я больше всего интересую Олега Васильевича как потенциальный  начальник продовольственной службы, мои медицинские эмблемы на погонах не производят на командира никакого впечатления. Моя интендантская судьба предрешена и никаких просветов на горизонте я не вижу. Хорошо бы на должность баталера подыскать где-нибудь хорошего мичмана. Но мичманов на лодке не хватает катастрофически. На данный момент на пл «С-381» их всего двое – Атаманов, старшина команды электриков и Морозов, старшина команды гидроакустиков. Не желает молодежь оставаться на сверхсрочную службу. Впрочем, на некоторых лодках, там, где хорошие командиры, мичманов и сверхсрочников служит довольно много. Встречаются среди них и интенданты (баталеры). На лодке Балабанова продовольственными вопросами ведает сверхсрочник кок-инструктор Глухов, на лодке Никифорова в должности баталера мичман Луцышин, у Боровкова есть баталер мичман Горский. Каждый из этих интендантов в меру воровит, но тырят все по-умному, недостач материальных средств и продовольствия на своих кораблях не допускают. На всех остальных лодках продовольствием заведуют врачи. Подавляющее их большинство - честные, бескорыстные люди. Но возложенная на них миссия не приносит им чувство радости и морального удовлетворения. Многие из докторов на первых порах в продовольственных вопросах показывают себя полными дилетантами, их как дурачков обводят вокруг пальца пройдохи-мичманы с продовольственного склада. Они только того и ждут, чтобы поживится за счет молодых и неопытных.  Пока какой-нибудь молодой врач в чем-то разберется, то, глядишь, его уже успели облапошить, а посему пора выплачивать свои кровные денежки за недостачу продовольствия. Некоторые доктора, помимо своей неосведомленности,  проявляли в ходе решения продовольственных вопросов непростительную инфантильность и доверчивость, не чувствовали они в улыбающихся, розовощеких мичманах продовольственной службы потенциальной угрозы для собственной безопасности. Прозрение приходило обычно с большим запозданием. Наступало время расплаты за допущенные просчеты. Все эти истории с недостачами продовольствия слишком банальны и не заслуживают подробных описаний. Всем, кому только предстояло окунуться в неизведанную сферу деятельности, эти случаи из жизни врачей-подводников служили примером и предостережением. Использование корабельных врачей в качестве снабженцев и «кормильцев» было повальным явлением не только в нашем соединении, но и на всем подводном флоте. Такая перспектива, понятное дело, не вдохновляла врачей, но деваться было некуда. Да, в конце концов, не механику же (командиру БЧ-5), с его вечно грязными ручищами, прикасаться к продуктам питания, Вся корабельная интеллигенция, к числу которой причислял себя и я, называла механиков «маслопупами». Офицерам БЧ-5 данное определение было хорошо знакомо, но они не обижались на нас интеллигентиков, а гордо несли по жизни «свой крест». Штурмана и минера также нельзя было использовать на интендантском поприще. Один из главных штурманских документов «ПОШП» категорически запрещал использование офицеров БЧ-1 не по назначению. О замполите я вообще молчу – это фигура неприкосновенная, своего рода «священная корова». Воспитывать людские массы, огнем большевистского слова зажигать сердца, вдохновлять личный состав на подвиги – это вам не «хухры-мухры». В общем, как не крути, а лучшей кандидатуры, чем корабельный врач, для исполнения обязанностей продовольственного снабженца на лодке было просто не сыскать. Логика командира лодки была «железная» – питание моряков неразрывно связано с сохранением их здоровья. С этим трудно было поспорить. К тому же, должен вообще чем-то заниматься врач, если вокруг него сплошь одни здоровые люди, а свободного времени хоть отбавляй. Корабельный устав также предписывал врачу выполнение обязанностей баталера, в случае отсутствия на этой должности специалиста-мичмана. Несмотря на небольшой интендантский опыт, обретенный мной на подводной лодке «С-297», я не чувствовал в себе уверенности, сомнения одолевали меня. Там, в Таллине, мне удалось успешно решить все продовольственные вопросы благодаря замечательным людям, служившим  в продчасти дивизиона, мичманам Шеремету и Гунько. Они отнеслись ко мне по-доброму. Будь на их месте кто-то другой, такого «чайника» как я можно было бы обмануть в два счета. Надо было овладевать знаниями и навыками в незнакомой для меня сфере деятельности. Перед  ходовыми испытаниями я познакомился с продовольственной службой рижской бригады. Во время знакомства у меня возникли подозрения в отношении их далеко не бескорыстных намерений. Мои подозрения еще более укрепились на первых же выходах в море, когда начпрод и кладовщики показали свои удивительные способности по обсчитыванию и недодаче. Как я не старался проявлять бдительность, ничего с этими «фокусниками-эквилибристами» я поделать не смог, перехитрили они меня. Все свои манипуляции продовольственники проделывали не только легко, играючи, но и нагло. После завершения ходовых  испытаний наша лодка уходила в Палдиски, поэтому было понятно желание мичманов продсклада поживиться за наш счет, надуть нас по максимуму и безнаказанно выйти из игры в ранге победителей. И все же я не дал им возможность торжествовать победу, по многим позициям мне удалось вывести их на чистую воду, но кое-где я оплошал, не сумел предотвратить происки «превосходящих сил  противника», да и опыта не хватило. О некоторых своих просчетах я узнал уже по прибытии в родную базу, но жаловаться было поздно и, главное, некому. Впрочем, сам виноват, самому и расхлебывать. Прибытие в Палдиски состоялось в середине декабря. Штаб бригады осмотрел лодку и выдал кучу замечаний по итогам завершенного ремонта. Опытные моряки отнеслись к итогам проверки флагманских специалистов весьма спокойно, с пониманием дела.

- Это даже хорошо, - говорили они, - что сейчас у нас столько всего накопали, было бы хуже, если все эти замечания были выданы на приеме первой курсовой задачи. Уж лучше вовремя спохватиться и настроить себя на серьезную работу по приведению корабля в образцовое состояние, чем пребывать в благодушном настроении, а потом потерпеть фиаско.

      В двадцатых числах декабря личный состав нашей лодки приступил к отработке курсовой задачи № 1. Нужно было отработать организацию службы, для того чтобы войти в состав перволинейных сил флота, получить право выполнять самые различные  задачи боевой подготовки в море. Первая курсовая задача является очень сложной с философской точки зрения. Доведение до ума материальной части – это еще не самое трудное, что нам предстояло выполнить в отведенное командованием время. Все это можно сравнить с естественным продолжением ремонта, ведь на устранение всех многочисленных недоделок в заводских условиях просто не хватило времени. Труднее было отработать организацию повседневной службы. Заводские будни пагубно отражаются на организации службы, вольно или невольно, но личный состав в ходе ремонтных работ превращается в настоящих анархистов, для которых уставные требования являются чем-то чужеродным и слишком отдаленным для восприятия. Даже ношение формы одежды в заводских условиях становится чем-то непривычным. А ведь моряк-подводник должен в совершенстве знать свое заведование, уметь его грамотно эксплуатировать в соответствии с записями в книжке «Боевой номер» (содержание этой книжки каждый подводник должен знать наизусть). Помимо этого, каждый подводник должен уметь бороться за живучесть, стрелять из боевого оружия, выполнять нормативы военно-спортивного комплекса, быть образцом в строевой подготовке, знать основы легководолазного дела.  И на все это отводится всего лишь один месяц, в течение которого нужно коренным образом  поменять организацию службы, привести ее в соответствие с уставными требованиями. Часть личного состава еще до ремонта имела представление о корабельной организации, но в ремонте эти знания и навыки частично растерялись. Эти бывалые и опытные моряки хоть и бравировали своими прежними заслугами, ведь в море им не раз приходилось выходить, но год  пребывания в ремонте вредно сказался на их боеготовности, многое они уже успели позабыть. Были на лодке и совсем молодые, необстрелянные моряки, настоящие «желторотики» (на флоте их называют салагами), этим ребятам предстояло все узнавать заново, настоящей корабельной службы они еще не нюхали. Сдать задачу № 1 с первого захода испокон веков считалось труднейшей задачей. Первый прием задачи флагманскими специалистами штаба соединения, как правило, заканчивался поражением экипажа лодки. На разборе вскрывались все недоработки, офицерскому составу лодки учинялся полный разгром, после чего командир бригады устанавливал командиру срок устранения замечаний. Командир лодки адекватно реагировал на создавшуюся ситуацию и объявлял команде организационный период. Это означало, что схода на берег не будет никому, что все будут безвылазно находиться в части и заниматься отработкой организации службы. А если учесть, что перед этим рабочий день был и так был безразмерным, то у всех моряков страшно портилось настроение. Но деваться было некуда, надо было терпеть и бороться за «светлое будущее» изо всех сил. Такая вот была у нас перспектива.

     И все же  возвращение в родную базу доставило всем нам большую радость. Как бы ни были тяжелы условия службы, но можно было прийти домой  и окунуться в атмосферу семейного уюта. И пусть наши появления на пороге родного дома были не слишком частыми, приходились на позднее время суток, - все равно это было счастье. Я  очень дорожил каждой минутой своего пребывания в кругу семьи. Мой Саша уже подрос, по своему виду он уже настоящий богатырь. Парень он очень подвижный, безумно любит прыгать на своих кривых ногах. Отца родного Саша узнает сходу и радуется моему каждому появлению в доме. Жаль, что я прихожу слишком поздно и не могу поиграть с ним, порой я бываю слишком усталым и измотанным. Аллочка пытается создать мне комфортные условия, ограждает меня от всех бытовых проблем. Я безмерно благодарен своей  женушке за ее стойкость, терпение и самоотверженность, она настоящая хранительница домашнего очага, взвалила на свои плечи все заботы по воспитанию ребенка и ведению домашнего хозяйства. При этом она ни на что не жалуется, всегда улыбается и всячески поддерживает меня морально. Она видит, как тяжело мне дается военная служба и старается развеять мои дурные мысли нежным и ласковым словом, светом своих лучистых глаз. Она спасает мою душу от катастрофы. Близится встреча нового года, я не знаю, удастся ли мне его встретить в кругу семьи.

     За пять дней до нового года я получаю сообщение о приезде моей мамы, известие это обрадовало меня. Командир лодки разрешил мне съездить в Таллин для встречи мамы. Накануне ее приезда я покупаю телевизор. Хотя он черно-белый и принимает всего лишь одну программу телевещания, радости моей нет предела. На встречу нового года меня, видимо, отпустят домой, где  мы всей семьей будем сидеть у телевизора и смотреть новогодний голубой огонек. Как и ожидалось, Олег Васильевич проявил по отношению ко мне человечность и отпустил меня к семье на целых два дня. С флагманским врачом договориться не удалось, он меня включил в график дежурств по медицинскому пункту с 1-го на 2-е января, а поскольку график был утвержден комбригом, то брыкаться было уже бесполезно. Таким образом, перспектива проведения новогодних праздников в кругу семьи оказалась несбыточной мечтой. 31-го декабря я встретил маму в Таллине и около шести часов вечера мы вместе с ней уже были дома, в нашей маленькой квартирке. Аллочка успела приготовить праздничный ужин. Продукты в магазинах в ту пору еще водились, поэтому проблем с приобретением дефицитов типа водки, колбасы, шампанского и зеленого горошка  для нас не существовало. Мясной салат был гарантирован, а какое еще блюдо на нашем праздничном столе может сравниться с ним по своей значимости и торжественности. Новый год мы встретили весело, потому что были молоды,  полны сил и здоровья. Саша очень порадовал бабушку, она им не могла надышаться. В каждом движении своего внука она улавливала знакомые черты, присущие некогда ее сыну. Особенно маму забавляла сашкина прыгучесть, мальчик готов был без устали скакать на своих неокрепших ножках,  сколько угодно долго.  За 3 часа до наступления Нового года  к нам в гости заглянул сосед Саша Грищенко, его семья уехала на родину, а сам он заступал в новогоднюю ночь дежурным по связи. Александр Федорович проявил внимание и благородство, предоставив моей маме место отдыха на территории своей квартиры, ведь в нашей комнате и раскладушку-то трудно  было втиснуть. Под бой кремлевских курантов я вспоминал события года уходящего, принесшего мне столько щедрых подарков, о годе предстоящем я старался не мечтать в «розовых» тонах, догадывался, что трудностей придется хлебнуть сполна. 

     Встреча нового 1971 года прошла удивительно хорошо, по-домашнему. У всех нас, представляющих три поколения одной фамилии, было радостное, счастливое настроение. Мне показалось, что мама смирилась с моим выбором жизненного пути и уже не сердится на меня, как это было в самом начале. Появление в ее жизни внука также способствовало пробуждению в ее душе потаенных чувств, о существовании которых она раньше не догадывалась.

Но праздники  промелькнули быстро, как одно мгновение, и вскоре я уже провожал маму домой. 

Прочитано 3812 раз
Авторизуйтесь, чтобы получить возможность оставлять комментарии

Пользователь