О командире подводной лодки Александре Николаевиче Балабанове я уже многое успел рассказать. Человек замечательный, блестящий морской офицер. Все последующие годы службы в 157-й бригаде мы с глубоким уважением относились друг к другу. Доброжелательность всегда была присуща командиру ПЛ «С-166», но когда обстановка требовала, то Балабанов умел быть и предельно жестким. Еще пару лет лодка была перволинейной, успешно выполняла все возложенные на нее задачи. Потом лодку законсервировали,  и Александр Николаевич стал самым обыкновенным  земным человеком, и море наблюдал в основном с берега. Иногда его богатый опыт командира-морехода становился востребованным и по приказу командования он отправлялся в море на какой-нибудь действующей лодке в качестве второго командира, но это были лишь эпизоды в его биографии. В должности командира законсервированной лодки  Балабанов и завершил свою военную карьеру. Мне известно, что Александр Николаевич, был коренным ленинградцем, Именно туда, в северную столицу, и уехал он после увольнения в запас. Жив ли он сейчас, я не знаю. В марте 2006 года, в Санкт-Петербурге на торжествах, посвященных 100-летию российского подводного флота, присутствовало немало командиров подводных лодок, но Балабанова среди них не было.

     Старший помощник командира ПЛ «С-166» капитан 3-го ранга Андроников Игорь Георгиевич был хорошим боевым офицером. Вскоре он станет командиром лодки. На командирском поприще у него все поначалу будет складываться хорошо, но в один прекрасный день его карьера оборвется. Он несколько раз попался на глаза начальства в не совсем трезвом виде, с легким «выхлопом».  Горьким пьяницей Игорь Георгиевич никогда не был, но ему просто не повезло с выбором времени и места для своей расслабухи. Будь он посговорчивее и подипломатичнее, можно было бы все замять, стоило лишь покаяться и изобразить позу «смиренной овечки». Но в жилах Андронникова текла грузинская кровь, он был горяч и не умел лебезить, вымаливать прощения. Каяться он не стал. С командиров Игоря Георгиевича выперли с треском. Кое-как он дослужился до пенсии, коротая остатные дни своей службы на вспомогательных судах, на которых он впоследствии и продолжил работу уже в статусе пенсионера. В начале 80-х годов мы часто виделись с Андронниковым, даже жили в одном доме в г. Лиепая на улице Балтийской. При встречах мы часто вспоминали Палдиски. Бывший старпом всегда был весел и никогда ни о чем не сожалел. Неудавшаяся командирская карьера не сломила его морально, не озлобила. В тоску и беспробудное пьянство Андроников не впал. Игорь Георгиевич в том лиепайском периоде своей жизни стал заядлым автомобилистом, он лихо гонял по городу на машине красного цвета марки «Запорожец».

     Штурман Валера Гарин был лишь на год старше меня, но в офицерах служил уже по третьему году. Службу свою начинал на лодке у Голубкова, но поскольку ПЛ «С-297» надолго застряла в ремонте, а штурманов  в бригаде всегда не хватало, Гарина постоянно прикомандировывали на плавающие лодки. Командование соединения эксплуатировало его, что называется, и в хвост и в гриву, пока, наконец, окончательно не определило молодого специалиста на лодку Балабанова. Еще находясь в Таллине, Гарин проявил завидное рвение и упорство в изучении своей специальности. Командиру лодки Голубкову нравилось отношение молодого офицера к своему делу, но в ремонте не нужно было прокладывать курс кораблю, зато была необходимость затыкать кем-то все прорехи в графике вахт и нарядов. А кто лучше всего подходил для роли «затыкателя всех отверстий»?  Ну, конечно же, молодой лейтенант. Штурман, разумеется, всеми силами отстаивал свои права, пытался защититься от вахтенной и патрульной службы главным руководящим документом «ПОШП-67».

Товарищ командир! – сокрушался Гарин, - согласно «ПОШПа»  офицеры штурманской специальности освобождаются от несения патрульной службы.

Товарищ лейтенант, - отвечал ему командир, - я, конечно же, уважаю Ваш руководящий документ, но мне  некого сегодня посылать в патруль. И вообще, я здесь командир. Я отдаю приказание, а Вы обязаны его выполнять. Вам все ясно?

И после этого душевного диалога штурман отправлялся патрулировать. Такие объяснения с командиром у Валерия Ивановича случались постоянно, только заканчивались они всегда одинаково, поражением слабой стороны. Игра шла в одни ворота. Командир всегда был прав, потому что он командир. Офицеры с интересом наблюдали за развитием взаимоотношений между командиром и штурманом, многих забавляло это противостояние «двух боксеров, находящихся в разных весовых категориях», в поединке с заранее предсказуемым результатом. Борец за свои права штурман Гарин на долгие годы получил от товарищей офицеров прозвище «ПОШП».  Это новое имя так всем понравилось, что в повседневном обиходе звучало всуе направо и налево. Вот механик Волков рассказывает окружающей публике о минувшем выходном дне.

Гуляю я вчера с женой по Палдиски, дышу воздухом, глядь, а на встречу мне приближается «Пошп» со своим «пошпенком».

И народ понимал, что по улицам нашего городка прогуливался штурман Гарин со своим сыном. Сын был очень похож на своего отца, являлся его уменьшенной копией, поэтому судьба, быть носителем славных традиций, ему была уготована с детства. 

Прибыв для дальнейшего прохождения службы на подводную лодку «С-166», штурман Гарин с головой окунулся в практическое изучение своей специальности. Он много раз выходил в море, за его плечами была уже одна автономка. За короткое время Валерий Иванович стал неплохим специалистом. Во время первых его выходов в море с ним случались разные курьезы. Как-то раз, определяя местонахождение лодки на карте, Гарин вдруг обнаружил, что море уже давно кончилось и лодка продолжает, каким-то неведомым образом, свое движение по суше.

Стоп! Море кончилось! – Закричал штурман. Его изумление и отчаянье были так сильны, что с ним приключилась истерика.

Командир и старпом, как могли, приводили в чувство  молодого навигатора.

Штурман, да поднимись ты на мостик и взгляни, вон сколько этого моря вокруг нас плещется, - задушевно и по-дружески говорил к молодому офицеру старший помощник, - тут еще до берега идти и идти. Вот видишь – кругом вода. А ты уже подумал, будто мы по суше ползём. 
 

Валера Гарин был русоволос, кареглаз, невысок ростом, но довольно крепок. В его облике проглядывалось что-то восточное. Даже трудно было предположить, кто были предками нашего штурмана – башкиры, калмыки? C таким же успехом можно было предположить о его родственных связях с некоторыми северными народностями. Но Валера, конечно же,  был истинно русский парень, живой, веселый, остроумный. Несмотря на свою молодость, он всегда был готов постоять за себя, в случае чьих-либо поползновений. Язык у штурмана был очень острый, в случае чего, «отбрить» мог любого. Зная о подобных качествах молодого офицера, охотников пошутить и посмеяться над ним было немного. Он никогда не строил из себя силача-супермена, но однажды  показал нам всем, на что он способен. Как-то, во время очередного и нудного сидения на плавказарме, Валера хорошо «принял на грудь» и стал буянить, а когда мы попытались его усмирить, штурман раскидал нас всех, как щенков. Еле-еле мы его тогда утихомирили. Выпивал штурман редко, но метко, на подпитии он бывал чрезвычайно упрямый и дурной. Это было замечено еще на первых шагах его восхождения по служебной лестнице. В один прекрасный момент ему это все отрыгнется. Успешно преодолев первые ступени службы, Гарин стал командиром подводной лодки. Как раз, в это время Горбачев пришел к власти и начал наводить свои порядки. Борьба за искоренения пьянства была в числе приоритетов горбачевского реформаторства. Многие пали жертвою в этой неравной борьбе с закоренелой русской привычкой. В их числе был и Валера Гарин. Я не знаю точно, что там с ним произошло, только с командиров его убрали. А жалко, ведь парень-то был золотой. Где он теперь живет, мне неизвестно.

     Командир минно-торпедной боевой части старший лейтенант Косоротов Юрий  был на год старше Гарина, но по сроку службы в нашем соединении не отличался от своего приятеля. Юра имел ярко выраженную славянскую внешность, он был светлорус, голубоглаз и красноморд. Про таких вот краснолицых мужиков в народе обычно говорят: « От его лица хоть прикуривай». Рост у Косоротова был выше среднего, телосложение крупное, хотя какой-либо мускулатуры  не просматривалось, Юра был рыхловат. К спорту и физкультуре он не тяготел, потому что был ленив.  Особого прилежания к службе у минного офицера не наблюдалось. Возможно, его где-то недооценили, даже обидели. Комбриг  Бутузов за что-то недолюбливал Косоротова, относился к нему явно предвзято. Наверное, с подачи комбрига отношение начальствующих чинов к молодому офицеру сформировалось не самое благоприятное, из-за этого начало службы лейтенанта развивалось не шатко-не валко.   Из-за  этого вялого старта, последующего ускорения и подъема в служебной деятельности у Юрия Дмитриевича так и не наступило. Юра был шумным, горлопанистым малым. Он способен был довольно часто огорчаться и обижаться. Чувство юмора у него было развито недостаточно, по этой причине он часто бушевал не по делу. Среди членов экипажа самые теплые отношения у Косоротова сложились со штурманом Гариным, хотя внешне и внутренне они выглядели антиподами. У меня с минером были самые нормальные отношения. Мы друг другу не раз давали ценные советы, приходили на помощь, когда этого требовала ситуация. Поскольку я на первых порах был молод и неопытен в вопросах службы на подводной лодке, советы Юрия Дмитриевича оказались для меня чрезвычайно полезны. Косоротов, как мне показалось, не слишком рвался реализовывать свои карьерные амбиции в составе нашего соединения. Родом наш минный офицер был из Риги, там жили его родители. Уроженкой Риги была и жена Косоротова. Все мечты Юрия Дмитриевича были связаны с переводом в Рижскую бригаду подводных лодок, он не раз подавал по команде рапорта, с просьбой о переводе к новому месту службы. Командование нашей бригады долго игнорировало просьбы минера, но, наконец, сжалилось и удовлетворило их, проявив чуткость и человечность. Летом 1970 года старший лейтенант Косоротов убыл в Ригу на равнозначную должность. О том, как сложилась дальнейшая судьба Юрия Дмитриевича, я ничего не знаю. 

     Командир группы движения старший лейтенант-инженер Литвинов Арнольд Владимирович был веселым, бесшабашным парнем. Его отец служил на должности начальника финансовой службы Таллинской военно-морской базы и был уважаемым в народе человеком. О доброте и порядочности этого офицера в среде подводников слагались легенды. Особенно отчетливо контрастировала личность полковника Литвинова на фоне нашего бригадного финансиста майора Попова, человека крайне осторожного, недалекого и, как нам всем казалось, невероятно жадного. У офицеров и мичманов подводных лодок довольно часто появлялся повод для получения денежного подкрепления. Поводы были самые разные, например, получение подъемного пособия, особенно в том случае, если вдруг лодка застревала в ремонте дольше положенного срока. Иногда возникали  проблемы, связанные с выплатой 13-го оклада. Все обращения к майору Попову наталкивались будто на глухую стену, и разбивались словно морские волны о каменистый утес. Едва заслышав нашу просьбу,  лысый майор кричал с пеной у рта.

Не положено! Денег не дам!

У народа, естественно, начинало создаваться мнение, что майор Попов должен расплачиваться с народом, как минимум,  своими собственными, кровными деньгами, настолько он их безумно и трепетно жалел и оберегал от посягательств всяких-разных «оглоедов». После нескольких неудачных попыток выбить свои денежки кратчайшим путем, офицеры вспоминали вдруг про «доброго полковника Литвинова», путь к сердцу которого пролегал опосредованно через его сына Арнольда.

Арнольд, - обращались лодочные офицеры к младшему механику, - позвони своему папе, пусть поможет нам получить подъемные.

 Арнольд звонил папе, и все решалось положительно, то есть в пользу подводников. Нельзя сказать, что офицеры так сильно нуждались в деньгах, просто им сильно хотелось справедливости. Цены в магазинах в те годы были смешные, но еще более смешными были наши зарплаты. Получение хоть какой-то маленькой подачки из кармана Министерства Обороны было заветной мечтой каждого офицера и мичмана. Литвинова старшего все глубоко уважали и любили, эта любовь автоматически распространялась и на Литвинова-младшего, который купался в лучах славы своего популярного  отца. Между тем сынок был полный «раздолбай» и своим поведением разрушал незыблемую правоту пословицы, в которой говорится, будто яблочко от яблоньки не далеко падает. Уверенность в том, что назначение на должность командира БЧ-5 является вопросом ближайшего времени, базировалась не на пустом месте. Литвинов уже знал, на какую лодку он в ближайшее время получит назначение. В должности командира группы движения подводной лодки «С-166» Арнольд Владимирович мог служить без оглядки на тылы, под крылом такого опытного механика как Анатолий Петрович Жестков  можно было ни о чем не волноваться, Петрович любую ношу готов был взвалить на себя. Подобный расклад сил, безусловно, действовал разлагающе на молодого, подающего надежды офицера, у которого, казалось бы, все уже было в кармане. Но тут на голову Арнольда свалилась подобно манне небесной еще одна «большая  радость», от которой он не смог увернуться. Получение спирта на техническом складе и его распределение по боевым частям и службам весомо, грубо, зримо вошло в круг его обязанностей и захлестнуло его своей пьянящей волной. И наш баловень судьбы «погиб в расцвете лет», его сгубило изобилие и благополучие. Не смог он совладать со своими чувствами, как оглашенный бросился в омут пьянства и развлечений. Спиртовая канистра стала неразлучной спутницей Арнольда, с ней он почти не расставался. Даже ложась спать, он предусмотрительно клал свою драгоценную ношу под диван, а затем сам ложился сверху. Однажды Литвинов так сильно придавил канистру своим телом, что она не выдержала и треснула, весь спирт из нее вытек. Роковая оплошность произошла по причине сильной нетрезвости Арнольда. Проснувшись, механик обнаружил невосполнимую утрату, скорбь его была безмерна. Ругался он как последний сапожник. Грозился, что никто больше не получит спирта для протирки механизмов. На эти вопли, впрочем, мало кто обращал внимания, спирта на технические нужды никто и так не получал, так как он уже давно использовался по другому назначению. Халявное питье сильно испортило характер Арнольда Владимировича. Нельзя сказать, что он стал безмерно жаден и ни с кем не делился  самым популярным в народе общественным продуктом.  Вовсе нет. Он мог любому встречному плеснуть из канистры, но обладание таким богатством сделало его  каким-то самодовольным и циничным барином, перед которым все должны расшаркиваться и отбивать поклоны. Подружившись с «зеленым змием», или попросту «шилом»,  Арнольд и сам не заметил, как ступил на скользкую дорожку сомнительных утех, после которых неизбежны падения. Напиваться он стал часто и безобразно, иногда эти закидоны приводили к полной утрате чувства реальности. Командир всячески пытался образумить Литвинова, но тот, будто ничего не слышал и продолжал куролесить. Чашу терпения добрейшего Александра Николаевича Балабанова переполнил случай, когда Арнольд, в очередной раз «войдя в штопор», опоздал на выход лодки в море. Командир объявил офицеру взыскание – «трое суток ареста с пребыванием на гарнизонной гауптвахте». Но отсидел на губе Арнольд только одни сутки, на очередной выход в море арестанта пришлось вытребовать обратно. После этого инцидента Арнольд Владимирович стал несколько серьезнее и осмотрительнее, пить он, конечно, не бросил, но дисциплину стал блюсти, во всяком случае, больше на выходы в море не опаздывал. 

     Арнольд Литвинов имел примечательную наружность. Средний рост. Слегка сутул. Худощав. Волосы русые. Лицо продолговатое с длиным крючковатым носом. Довольно часто это лицо озарялось открытой и, в тоже время, несколько глуповатой улыбкой. При разговоре Арнольд картавил. Он не был заносчив, никогда не выпендривался, напротив, был прост в обращении. Он в достаточной мере обладал чувством юмора. Мог посмеяться не только над кем-то, но и над самим собой. В курсантские годы Арнольд серьезно занимался боксом и был кандидатом в мастера спорта. Во время учебы на 4-м курсе Литвинов поехал на весьма представительный боксерский турнир в Литву, где, в случае успеха, он мог получить заветное звание «мастера спорта СССР». Но надеждам молодого спортсмена не суждено было осуществиться, так как в бою с неизвестным литовским боксером Арнольд пропустил тяжелейший удар и оказался в глубоком нокауте. На этом боксерская карьера Литвинова и закончилась. О своем последнем выступлении на ринге Арнольд рассказывал просто и весело, словно речь шла не о нем самом, а о ком-то постороннем, чувство самоиронии у него было потрясающее. Завершив боксерскую карьеру, Литвинов навсегда вычеркнул из своей памяти и жизненного обихода все, что было связано с этим нехорошим видом спорта. У многих бывших боксеров (их немало я встретил на своем пути) нет-нет да что-то и вырывалось наружу из того далекого прошлого, то в ресторане кого-то отметелят, то на темной улице не дадут себя в обиду, то защитят слабых. Механик с «С-297» Саша Волков, например, никогда не забывал свое боксерское прошлое, оно так и лезло  из него  наружу, проявляясь в каждом движении, в каждой позе. Волков все время был как на шарнирах, всем окружающим казалось, что командир БЧ-5 опять находится на ринге, вот такой он был живчик. Создавалась иллюзия, что пройдет еще мгновение и последует удар сокрушительной силы. Публика, находящаяся на расстоянии вытянутой руки Александра Яковлевича, постоянно пребывала в напряжении, ненароком опасаясь за целостность своих физиономий. В самых различных ситуациях все, и начальники и подчиненные,  старались выстраивать свои отношения с  механиком предельно вежливо и корректно, а то, вдруг, не дай бог, «боксер» осерчает  и кому-нибудь влепит плюху.  Арнольд Владимирович, в отличие от Волкова,  никогда не бравировал своим спортивным прошлым, память о нокауте отрезвила его на долгие времена. Он ясно представлял себе последствия удара в подбородок и не желал подвергать опасности чье-либо здоровье. В компаниях Арнольд никогда не был агрессивен, поэтому и поводов для ссор и разборок практически не было никогда. 

     На учениях «Океан» Литвинов проявил себя с хорошей стороны. Вскоре он будет назначен командиром БЧ-5 на одну из лодок нашей бригады, получит очередное воинское  звание капитан-лейтенант. Вероятно, залеты по службе у него еще были и не раз, но в, конечном итоге, это не повлияет на его место в строю. Может быть, заступничество отца сыграло свою роль, а возможно и сам Литвинов сделал определенные выводы и подкорректировал свое поведение в нужную сторону. Мои взаимоотношения с Арнольдом были приятельскими, поводов для ссор и размолвок между нами не было никогда. Неоднократно командир группы движения подшучивал надо мной, но шутки были добрые, и я на них не обижался.  В поведении младшего механика никогда не было подлости, он частенько бывал излишне безмятежен, доверчив, бесшабашен, во всем его облике  чувствовалось хорошее домашнее воспитание, благородства он не был лишен. 

     Начальник медицинской службы капитан медицинской службы Сафронов Валентин Федорович был уже не столь молод, как некоторые офицеры. Он был очень серьезным и педантичным  офицером. Всегда сдержан, чуточку меланхоличен, он  был типичным интравертом, то есть личностью погруженной в себя. Аккуратизм Сафронова был выше всяких похвал. Его медицинскую документацию можно было смело отправлять на выставку. Но подлинным шедевром, исполненным корабельным врачом, был всенародно признан конспект первоисточников классиков марксизма-ленинизма. Командир лодки оберегал тетрадь с Валиными первоисточниками как зеницу ока и хранил ее в своем сейфе наряду с секретными документами. При угрозе очередной проверки политотдела весь офицерский состав подводной лодки рассаживался поудобнее где-нибудь в кают-компании в неурочное время (иногда, на ночь глядя) и добросовестнейшим образом переписывал содержимое конспекта Валентина Федоровича. «Пятерка» по марксистско-ленинской подготовке во время проверки была гарантирована. Несмотря на свои тридцать с гаком, Сафронов не был женат. Какая причина помешала Вале найти свою спутницу жизни, я не знаю, только на момент нашего знакомства Сафронов был безнадежно холост. Роста он был среднего. Темноволос. Лицо худощавое. Телосложением  богатырским Валя похвастаться не мог, он был астеничен, но в тоже время, животик у него был весьма заметен. При разговоре Сафронов заикался, хотя и не очень сильно. Но, рассказывая очередной анекдот, Валя преображался, от заикания не оставалось и следа. Особенно хорошо ему удавались еврейские анекдоты, интонации были очень убедительны. Некоторые свои анекдоты Сафронов исполнял на «бис» по просьбе трудящихся. Служба на подводной лодке «С-166» у Валентина Федоровича подходила к концу, ему уже поступило предложение о переводе на должность старшего помощника начальника медицинской службы Таллинской военно-морской базы. Пройдут годы. Валентин Федорович Сафронов успешно закончит командный факультет при медицинской академии имени С.М.Кирова. Во второй половине 70-х годов Сафронов займет должность старшего офицера по боевой подготовке медицинской службы Северного флота, дослужится до полковника. Знакомство с Валентином Федоровичем оказалось для меня чрезвычайно полезным. Исполнение медицинской документации начальником медицинской службы ПЛ «С-166» произвело на меня неизгладимое впечатление. Я с удовольствием взял на вооружение некоторые приемы оформления документации. Со временем, я и сам стал не плохо исполнять различные документы, достигнув на этом поприще  определенных успехов. Теперь, спустя много лет, я отчетливо понимаю,  какую роль в моем становлении сыграл скромный лодочный врач Валя Сафронов. А ведь, поначалу, я хотел отмахнуться от его «занудливых домогательств», непонятно мне было благоговение этого взрослого человека перед какими-то бумажками. Но, в последующем, я во всем разобрался и по достоинству оценил благие намерения начальника медицинской службы, взяв на вооружение его скрупулезность и педантичность. Без этих качеств добротное бумаготворчество просто немыслимо.

     Галерея портретов офицеров подводной лодки «С-166» будет неполной без упоминания о заместителе по политической части, о нем я уже немало успел рассказать на страницах этой книги. Но Владимир Ефимович Струц был настолько уникален и многогранен, что отдельные эпизоды его бытия вновь и вновь всплывают из глубин моей памяти. Судьбы и характеры людей, оказавшихся в условиях замкнутого пространства, причудливо переплетаются в процессе повседневного общения. Общение это могло быть бесконфликтным, почти идеальным. Каждый из перечисленных мной офицеров имел массу достоинств, каждый дорожил не только личным покоем, но и добросердечностью отношений в коллективе. Психологическая совместимость была вполне достижима. Минуты отдыха в кают-компании, задушевные беседы, наполненные дружеским участием и какой-то небывалой теплотой, всегда являлись эталоном человеческих отношений. Подводная лодка «С-166» с точки зрения подбора офицерских кадров, была, вероятно, одним из лучших кораблей соединения. Человеку, случайно оказавшемуся в кают-компании, могло показаться, что он попал в среду с идеальным психологическим микроклиматом, в общество, в котором все люди – братья. Только одному человеку на лодке этот мир и покой были противны и ненавистны. Вы уже знаете об этом человеке достаточно много. Что ж, я еще раз повторюсь и по возможности дополню портрет Владимира Ефимовича Струца новыми штрихами и красками. В 1970 году замполиту исполнился 41 год, он был самым «пожилым» из офицеров. Среди имеемых наград (наградные планки на кителе никуда от любопытных глаз не спрячешь) у зама две медали были за участие в Великой Отечественной войне. Прикинув в уме возраст замполита в годы войны, я нагло поинтересовался происхождением этих наград.

Владимир Ефимович, а что это за медали у Вас на груди?

Вот эта медаль за германскую войну, - сказал замполит, указав пальцем на одну из ленточек в наградной колодке, - а вот рядом медаль, – эта за японскую войну.

А как же Вам удалось оказаться на войне? Ведь в те годы Вы были слишком юным.

А я служил юнгой на корабле, - ответил Струц, не моргнув глазом.

Я, конечно же, поверил Владимиру Ефимовичу и даже зауважал его как-то по-особому. Долгое время я был в плену этой красивой сказки. Но впоследствии, глядя на его «художества», я все больше и больше стал сомневаться в искренности его признания. А после неожиданного награждения нашего замполита орденом «Красная звезда», мое подозрение о подлинности происхождения наград военной поры еще больше усилилось. Судя по числу наградных ленточек, орденов и медалей у Владимира Ефимовича было где-то штук 15. Кроме этого у него на кителе красовалась мельхиоровая лодочка, знак того, что офицер допущен к управлению кораблем. Этот знак был, пожалуй,  главным атрибутом командирской формы одежды. Далеко ни у каждого старпома был этот заветный значок. У замполитов такого знака отличия с роду не наблюдалось. А тут, на тебе, замполит с лодкой на груди. Тщеславие этого человека не знало границ, он не мог смириться даже с самой малой потерей по части всевозможных «цацек» и «бирюлек». Награды тешили тщеславие замполита, наполняли его сердце какой-то небывалой гордостью. Сильно он их любил. Масштабы и заслуги того или иного военачальника Струц оценивал исключительно по наградным колодкам. Завидит, бывало,  Владимир Ефимович какого-нибудь офицера в звании капитана 1-го ранга и радостно промурлычет: «Должность и звание высокое, а медалей-то всего шесть. Смех, да и только». Обладая убогими физическими данными, Струц непременно хотел, хоть чем-то выделиться и возвысится над остальными.  Ни роста, ни стати, ни кожи, ни рожи, - настоящий «гриб-сморчок». Словом, наружностью не вышел, так дай хоть орденами и медалями себе всю грудь разукрашу. И он преуспел на этом поприще. Помимо этой маленькой слабости, у Владимира Ефимовича были и другие. Несмотря на явный дефицит мест отдыха, замполит имел свою каюту, которая была хоть и маленькая, но скрыться от посторонних глаз, отдохнуть от общества там было можно. При всплытии на сеанс связи, или для выброса мусора, первым на мостик выскакивал вовсе не командир, а замполит. Сидение в подводном положении доводило Владимира Ефимовича до состояния близкого к умопомешательству. Без курева зам превращался в круглого идиота, он  мог в абстинентном состоянии исступленно биться головой о переборку и своими грубыми нападками портить нервы окружающим. В эти минуты зам бывал просто невыносим. Когда лодка всплывала, командир без всякой борьбы уступал Владимиру Ефимовичу пальму первенства, зная, что каждая лишняя выкуренная замполитом сигарета может способствовать повышению боеготовности экипажа, оздоровить «погоду в доме». И наш замуля, как полоумный, выкуривал зараз полпачки сигарет, после чего приходил в себя, добрел, оттаивал душой. Но затем, мы вновь погружались и все неполадки в организме Струца рецидивировали с новой силой, опять были крики, стоны, вопли. Да, впрочем, что с него возьмешь, - больной человек. Я неоднократно наблюдал, как замполит ссорил лодочных офицеров, всячески распалял их и натравливал друг против друга. Вот он тихим, вкрадчивым голосом сообщает Литвинову: «Арнольд, про тебя Косоротов сказал, что ты еврей». Минный офицер Косоротов, ничего не подозревая, входит в кают-компанию, где на него тут же набрасывается со своими разборками озверевший командир группы движения. Оба офицеры эмоционально и громко выясняют свои отношения. В воздухе все чаще и чаще витает ненормативная лексика. Возгласы «а ты кто такой?» заставляют всех свидетелей этой безобразной сцены вспомнить бессмертные страницы «Золотого теленка» Ильфа и Петрова. Все офицеры страдальчески переносят конфликт, возникший неизвестно откуда. Лишь один человек на корабле безмерно счастлив и радуется как младенец – это, конечно же, Владимир Ефимович. Во время вынужденных сидений на ПКЗ-50, когда возникали паузы между выходами в море, требовалась некоторая фантазия, чтобы не свихнуться от безделья. В этот период многие начинали налегать на алкоголь, но и в этом «виде спорта» замполит выглядел очень весомо, потому что предавался пьянству гораздо чаще, чем остальные офицеры. Его любимой  поговоркой стали перефразированные строки из популярной песни. – Струц не играет в хоккей, - напевал Владимир Ефимович слова из спортивной песни, - Струц занимается другим видом спорта.  Появляясь пьяненьким среди офицеров, замполит начинал ломать дурочку, скоморошничать, разыгрывать всякие спектакли. Но в его лицедействе всегда присутствовал гнусный подтекст, зам, под видом своего в доску «рубахи-парня», постоянно пытался унизить кого-то. Все мизансцены и интермедии нетрезвого Струца были предсказуемы, они уже давно набили оскомину всему офицерскому составу своей отвратительной гнусностью. Утренний опохмел у Владимира Ефимовича являлся обязательным ритуалом. Заглатывание лекарственной дозы спирта в исполнении замполита – зрелище, отнюдь не для слабонервных. Эти жуткие, душераздирающие звуки, сипяще-рвотного характера, сопутствующие  движению жидкости из стакана в глотку (туда и обратно по несколько раз), вызывали у невольных свидетелей реанимации офицера-политработника чувство жалости и брезгливости. По понедельникам, с утра пораньше, Владимир Ефимович чаще всего бывал в «разобранном» состоянии. Политзанятия он вести не мог, так как до смерти ему оставалось совсем немного – «четыре шага». Способен наш замуля был лишь на то, чтобы вызвать в свою каюту кого-нибудь из офицеров и вымолвить страдальческим голосом умирающего лебедя фразу следующего содержания.

Доктор, я умираю, вон там, на столе лежит мой конспект, иди и проведи занятия с личным составом.

Приказание замполита надо было выполнять, не бросишь же любимый личный состав на произвол судьбы. Времени для раздумий не было. Схватив конспект я отправлялся на встречу с личным составом для того,  чтобы сеять «разумное, доброе и вечное». К заслугам Владимира Ефимовича можно было отнести заблаговременную подготовку к политическим занятиям, лекции в тетради всегда были написаны красивым и ровным почерком. Видимо чувствовал парщивец, что кому-то придется передавать эстафету, поэтому старался, буковки на бумаге выводил красиво. Но даже самый лучший конспект нуждался в предварительном ознакомлении с ним и осмыслении прочитанного материала. Экспромт, в виде – открыл конспект и прочитал, ни к чему хорошему привести не мог.  Занятие с моряками проходило на низком методическом уровне. Лектор, зачастую, чувствовал  недовольство самим собой, да и матросы вряд ли получали удовольствие и пользу  от такой учебы. Отлынивание от проведения политзанятий у нашего замполита вошло в систему. По понедельникам он всегда бывал не в форме, хворал. Впрочем, вести здоровый образ жизни, отказаться от пьянства Владимир Ефимович не мог, поскольку был законченым алкоголиком.

В быту наш замполит был тоже не слишком счастлив. У него была молодая жена и сын 10-11 лет. Струц страшно ревновал свою супругу, а та в свою очередь с трудом переносила пьяные выходки своего разбушевавшегося мужа. Иногда в своих подозрениях Владимир Ефимович заходил очень далеко, тогда его тянуло на применение крайних мер, вплоть до неприкрытого терроризма. О скандалах в семье замполита вскоре стало известно в политотделе бригады, это обстоятельство бросило тень на безупречную репутацию политического работника. С женой Струц, в конце концов, развелся. Из бригады ему тоже пришлось уйти. В последний раз я встретил Владимира Ефимовича в г. Лиепае в середине 70-х годов, Струца назначили замполитом на береговую базу бригады кораблей ОВРА (охраны водного района). Владимир Ефимович обрадовался встрече со мной. Несмотря на веселый тон его речей, было видно, что он сильно обижен на начальство, которое неизвестно за что, направило его в эту ссылку. Струц  заметно постарел, еще больше сморщился, выглядел каким-то уставшим и поникшим. В тот день он был на удивление трезв.

     Я не случайно уделил так много внимания нашим политработникам, неважно выглядели они на общем фоне. Много было хороших командиров, старпомов. А какие замечательные ребята были среди механиков, штурманов, минеров. Со  многими из них я дружил. Но среди замполитов было так много плохих людей, что порой вспомнишь и содрогнешься. И откуда они только свалились на нашу голову в таком несметном количестве. Владимир Ефимович Струц был одним из них. Я не пожалел красок, чтобы обрисовать его портрет с большей степенью достоверности. Спустя несколько лет выяснилось, что Владимир Ефимович был еще не самым плохим представителем этой военной профессии. Пройдет совсем немного времени и среди представителей могучего, непотопляемого замполитского племени объявятся воры, грабители. Но об этом чуть позднее.