Оцените материал
(1 Голосовать)

Командир 157-й отдельной бригады подводных лодок Таллинской ВМБ Балтийского флота Евгений Васильевич Бутузов был человеком вулканического темперамента и редкой самоотверженности. На Балтике он прошел путь от лейтенанта до капитана 1-го ранга. Балтийское море со всеми его фарватерами, мелями, островами и маяками он знал досконально. Командиром БЧ-3 в 50-х годах он начал свою службу на малых подводных лодках был первым командиром мпл-258 и дослужился до командира соединения. Опыт управления подчиненными силами и средствами у Бутузова был огромный, казалось, что не существовало вопросов, где бы комбриг чувствовал себя не уверенно. Он знал и умел буквально все. 


Большой опыт приобрел Бутузов, осваивая малые подводные лодки проекта А 615, они появились на Балтике в 1956 году. Эти лодки вошли в историю подводного флота как уникальное явление.  Благодаря своим конструктивным особенностям они были способны развивать скорость до 18 узлов в надводном и до 15 узлов в подводном положении. Современное торпедное вооружение, самые современные по тому времени средства обнаружения противника и средства самозащиты. трехвальная энергетическая дизель-электрическая установка располагалась в 5 отсеках из семи. Энергоустановка могла работать по замкнутому циклу. Работа дизелей под водой обеспечивалась тем, что в подводном положении закрывался газоотвод (выход выхлопных газов от дизелей), и выхлопные газы направлялись в фильтры-поглотители углекислого газа. Одновременно перекрывалась подача воздуха из-за борта, который подавался либо прямотоком из отсеков, либо через шахту РДП при плавании на перископной глубине. Выхлопные газы после фильтров ХПИ направлялись в выгородки двигателей, при этом открывалась подача жидкого кислорода в автоматический регулятор, где кислород переходил в газообразное состояние и дозированно подавался в выгородки, в зависимости от количества подаваемого топлива на работу дизелей. Происходило перемешивание кислорода с выхлопными газами, а затем эта смесь подавалась в выгородки работающих дизелей. Сгорание топлива в двигателях зависело от наличия кислорода, а окислы углерода существенно на это не влияли. Процентное содержание кислорода в выгородках дизелей контролировалось  с помощью газоанализаторов, которые были в то время очень несовершенны и часто подводили.  Срочное погружение при работе всех 3-х дизелей на перископную глубину осуществлялось за 30 секунд с переводом двигателей на работу по замкнутому циклу. Лодки проекта А-615 имели автономность до 10 суток. В связи с тем, что внутреннее пространство лодки в максимальной степени были загружены оборудованием и техникой, для личного состава жизненного пространства оставалось очень мало. Малютки славились своей теснотой.  Малые лодки имели еще один серьнезный недостаток, они были пожаро- и взрывоопасны. Несовершенство газоанализаторов привело к тому, что экипажи учились действовать и без них, определяя концентрацию кислорода по цвету плафонов освещения в выгородках. Оранжевый цвет свидетельствовал о концентрации кислорода 25-30%, соломенный – 10-15%, а нормой считалось – 20-24%. Считалось, что пусть лучше будет 15%, чем 25. Пусть лучше заглохнет двигатель, чем вспыхнет пожар. Это было ошибкой, так как при малых дозах кислорода (17-16%  и ниже) при работе по ЗЦ накапливался угарный газ, который при концентрации 4% становился взрывоопасен. Не зря эти лодки прозвали «зажигалками». Первая авария произошла на кронштадтской лодке в конце 1956 года, на ней произошло 2 взрыва в выгородках дизелей, погибло 3 матроса. В октябре 1957 года на М-256 при прохождении на глубине мерной мили возник пожар. Лодка погибла вместе со всем экипажем (39 человек).


     В сентябре 1968 года произошла трагедия на М-258. При ходе в подводном положении в 7-м отсеке на станции управления электродвигателя экономхода возник пожар. Отсек был очень мал, поэтому личному составу нужно было покинуть отсек в срочном порядке. Руководящий борьбой за живучесть помощник флагманского механика не разрешил личному составу покидать отсек, так как боялся, что пожар перекинется на другие отсеки. В результате 6 человек погибли, задохнувшись угарным газом. После этого случая судьба малых лодок проекта А 615 была предрешена. 


     Этому проекту лодок Евгений Васильевич Бутузов посвятил лучшие годы своей жизни. Он постоянно боролся за повышение автономности плаванья этих лодок. Его душа не знала покоя. Выходы малых лодок вместе с комбригом на борту обязательно носили характер эксперимента. Что только не изобретал комбриг во время выходов в море. Командование лодок и весь личный состав постоянно отрабатывали новые приемы использования технических средств, отрабатывали выучку, доводя многие приемы до автоматизма.


      Евгений Васильевич был наделен невероятно развитым чувством ответственности. Он не мог быть равнодушным даже к малейшим проявлениям халатности, попустительства и дилетанства. От «орлинного» взгляда комбрига, казалось,  ничто не могло ускользнуть. Он всех учил, как надо работать, при этом разменивался на разные мелочи и эпизоды, не заслуживающие внимания. Вот, идя по дороге из штаба на пирс, Бутузов замечает матроса, красящего забор.

Как ты красишь, матрос?! Разве так красят?! Дай мне кисть, я покажу тебе, как это нужно делать.

  С этими словами командир бригады брал у моряка кисточку и показывал приемы нанесения краски на поверхность. 

     Продолжая свое движение к причалам, комбриг  замечал явно дилетантские действия другого краснофлотца, копавшего траншею. Вмешательство начальника в действия подчиненного происходило незамедлительно с демонстрацией  всех приемов обращения с лопатой. И так было везде и всюду. Дилетанства комбриг Бутузов не терпел. Евгений Васильевич слишком болезненно относился ко всякого рода провалам и неудачам. Получая плохие известия, а их в нашей службе всегда хватало (то торпедную стрельбу запорют, торпеду утопят, то на боевой службе произойдет что-то неординарное, то на сеанс связи своевременно не выйдут, то моряки-балтийцы тупо и банально, в очередной раз, напьются), комбриг  впадал в состояние бешенства. В этом состоянии он не контролировал свои действия и был страшен. Лицо его наливалось кровью, глаза бешено сверкали и готовы были вырваться из орбит. На глазах у изумленных подчиненных Бутузов ломал телефонные трубки ударом о край стола. Иногда комбриг «измывался» над своей фуражкой, которую бросал на пол и  затем топтал ее ногами, до полного превращения головного убора в бесформенную массу. В завершение очередного приступа начальственного самодурства, мичманы, несущие службу в штабе, занимались устранением последствий погрома. Один мичман производил замену телефонных трубок (которые нужно было еще где-то достать), а второй мичман приступал к пошиву очередной комбриговской фуражки. В нашей бригаде все  хорошо знали этих мичманов и сочувствовали им. Для них же капризы и выходки Бутузова были, похоже, привычным явлением. А вот еще один интересный случай, когда Евгений Васильевич проявил свой нрав. Как-то, мимоходом, комбриг заглянул на камбуз береговой базы и обнаружил там полный беспорядок, но особенно его возмутили ржавые разделочные ножи. Бутузов приказал немедленно вызвать командира береговой базы и вскоре тот уже подбегал на своих  «полусогнутых» к разгневанному начальнику. Как только комбриг завидел в проеме дверей силуэт старшего бербазовского начальника, он тут же приступил к «воспитательной работе». Воспитательные приемы были просты и незатейливы, они выражались в метании ножей в цель. После каждого очередного комбриговского броска командир береговой базы ловко увертывался от летящего в него кухонного предмета. Спонтанно возникшее «цирковое представление»  завершилось благополучно, без кровопролития. Гнев у начальника быстро прошел. Служба потекла своим чередом.


     Я был свидетелем одного эпизода, характеризующего импульсивный характер комбрига и его ревностное отношение к службе. На одной из лодок соединения была сыграна пожарная тревога. Комбриг, получив сообщение от дежурной службы корабля, попытался уточнить причину проводимых мероприятий. «Прошу выяснить, по какой причине объявлена пожарная тревога, - поставил своим подчиненным вопрос Бутузов, - «учебно» или «фактически»?  Ответ прозвучал, как гром среди ясного неба: “Фактически”. Видимо на корабле, услышав грозный рык комбрига в телефонной трубке, растерялись и ответили не то, что надо.  Реакция командира соединения была мгновенной и адекватной сложившейся ситуации.  - Всем офицерам штаба приказываю срочно убыть на корабль! - прокричал Евгений Васильевич и помчался на причал. Заметив, что некоторые штабные специалисты бегут не слишком быстро, он их тут же “пришпорил” своими окриками: “А ну-ка, прибавьте шагу. Бегом! Марш!” Комбриг бежал впереди всех, высоко вскидывая свои бедра, за ним еле поспевали флагманские специалисты. Как вы уже, наверное, догадались забег на дистанцию 800 метров (расстояние между штабом и причалом) оказался напрасной тратой сил, потому что тревога была учебной. Можно себе представить, какие слова в свой адрес пришлось выслушать командиру подводной лодки от своего начальника.


     Выходы командира бригады в море на подводных лодках соединения превращались в корриду, в которой роль тореро была заранее предопределена. Офицерам экипажа отводилась роль животных для убоя. С первой же минуты Евгений Васильевич обрушивался на своих подчиненных, распекая их за все подряд. Раздражало его буквально все, даже мытье рук перед едой. – Интеллигентики,  - ворчал комбриг, - они, видите ли, руки моют. А знаете ли вы, что микробы в условиях подводной лодки жить не могут, они все погибают. Прием пищи с участием комбрига всегда превращался в арену сражения. Наряду со справедливой критикой и дельными советами из уст начальника вырывалось наружу   множество придирок и оскорблений. Ответить и постоять за себя никто не мог, все сидели раздавленными и опущенными, что еще больше распаляло неуемного “бригадира”.  На одной из лодок во время обеда офицеры не явились к столу, каждый из них придумал себе неотложную работу и имитировал кипучую деятельность. Кто-то выполнял срочный ремонт материальной части, кто-то заполнял формуляры документации, кто-то готовил заявку в довольствующий орган. Бутузов быстро разобрался в ситуации, понял причины саботажа. За ужином он вел себя тактично, никого не оскорблял. Все были поражены переменой в поведении комбрига и даже немного успокоились, но, как потом оказалось, успокаиваться было рано, это было лишь временное затишье. Следующий прием пищи прошел уже в духе привычных баталий, то есть с криками и воплями. Правильно говорят, - горбатого могила исправит.  


     Пьянство Евгений Васильевич не терпел во всех его проявлениях. От всех пьющих и выпивающих комбриг пытался избавляться. Правда, приходилось не замечать пьяные выходки Жильцова и командиров лодок. Тут  комбриг был бессилен что-либо поменять. Снять с должности Героя, или остаться без командиров лодок, было безумной затеей. Прибытие в наше соединение подводных лодок Северного флота привнесло в повседневную жизнь бригады и тот неповторимый северный колорит, где пьянство было неизбежным компонентом службы и быта. Следовало учитывать и тот факт, что вместе с кораблями на наш флот командование Северного флота пыталось “сплавить” самых отпетых и неблагонадежных военнослужащих. Дескать, мы не смогли воспитать их , а теперь пусть помучаются другие. Прибытие каждой северной лодки приводило размеренную жизнь бригады в состояние полного смятения. Североморцы вели себя вызывающе, даже нагло. Своим прикидом они напоминали моряков-анархистов, знакомых каждому из нас по произведениям отечественного кинематографа. Их брюки-клеш, шириной 40 сантиметров, ленточки бескозырок, достигающие ягодиц, распахнутые настежь бушлаты, лохматая шевелюра, - все это выглядело весьма анекдотично на фоне коренных моряков-балтийцев, одетых по-уставному, без выпендрежа. Североморцы очень гордились своей принадлежностью к «Самому» (т.е. Северному) флоту и в упор не хотели признавать “Бывший” (т.е. Балтийский) флот. Балтику они еще называли Маркизовой лужей. Эта лужа, впрочем, оказалась с весьма скверным характером. Едва ли не на первом выходе в море, одна из северных лодок попала в шторм.  Испытав на себе все прелести балтийской качки, многие североморцы лежали пластом и блевали,  на чем свет стоит. Первая встреча с “седой” Балтикой немного поубавила гонора и спеси у северян, но в конечном итоге, они медленно трансформировались и еще долгое время сильно отличались от балтийцев. Развязность, недисциплинированность, нежелание менять свои традиции и привычки и, разумеется, особая приверженность к “зеленому змию”, доставляли головную боль командованию бригады. На гарнизонной гауптвахте отдельные члены экипажей северных ПЛ почти что прописались. Среди “постояльцев” палдиской “губы” было немало офицеров. С ними комбриг не мог справиться никакими другими методами. Пьянство северян имело исторические корни, оно начинало свой путь с плавбаз и плавказарм Видяево, Гаджиево и других военно-морских баз Северного флота. По воспоминаниям некоторых офицеров, употребление алкоголя (корабельного спирта, или “шила”) происходило исключительно по команде. На плавбазах все команды подавались по трансляции громкоговорящей связи. По команде “Приготовиться к обеду! Команде руки мыть!” о мытье рук все думали как бы между строк, то есть, совсем не думали. По этой команде офицеры и мичманы разбегались по каютам, открывали шкафы, сейфы и доставали оттуда ёмкости со спиртом. Спирт разливался по стаканам, разбавлялся водой, и после соблюдения священного ритуала, завершающегося щелчком большого пальца в донце стакана (означающего всплытие лодки), немедленно выпивался участниками этого импровизированного кружка единомышленников, любителей Бахуса. Командиры принимали любимый аперитов в одной каюте, старпомы в другой, механики – в третьей и так далее. Всем было комфортно, при этом соблюдалась субординация. К обеденному столу все приходили в приподнятом настроении и с красными физиономиями, никто и  никого ни в чем не подозревал, принюхиваться ни к кому было не нужно, потому что от всех пахло одинаково.  Даже замполиту такая шальная мысль не могла бы прийти в голову, потому что и сам он, родимый, как никогда был близок к народу, то есть употреблял спирт на общих основаниях, как простой смертный. Во времена горбачевской перестройки  волна антиалкогольной компании докатилась и до Военно-Морского Флота. На Балтике уже вовсю «летели головы» офицеров и мичманов, проколовшихся на алкоголе. Флотское начальство не щадило никого. Даже некоторые командиры лодок, не сумевшие сориентироваться и своевременно “завязать”, распрощались со своими должностями и даже с военной службой. В эти же дни,  на Северном флоте время будто-бы  остановилось, и команда по мытью рук исполнялась в прежнем, привычном режиме.  О том, что офицеры северных лодок безбожно “квасят” Бутузов знал и боролся как мог, не щадя своего живота. Однажды,  Евгений Васильевич решил проверить организацию проворачивания оружия и технических средств на северной подводной лодке (этот вид работ по поддержанию материальной части в исправном состоянии проводился согласно распорядку дня сразу же после подъема флага). Спустившись в Центральный отсек субмарины, комбриг обнаружил у “каштана” (переговорного устройства) лишь расхристанного и пьяненького командира группы движения, который и руководил проворачиванием. Командира, старпома и замполита на лодке не наблюдалось. Старший лейтенант-инженер не обратил на комбрига никакого внимания, и когда тот на него “наехал”, спокойно закрыл  рот начальнику фразой “Не ссы полковник”. Так комбрига Бутузова еще никто не оскорблял. На следующий день наглого офицера уже не было в составе бригады. Авторитет Евгения Васильевича на флоте был так велик, что стоило ему позвонить куда следует, все тут же моментально выполнялось. Уволить в запас пьяницу-офицера было несложно.


     Даже на обычных выходах в море в присутствии Бутузова редко кто из командиров осмеливался разрешить выдачу на обед порции сухого вина. В этот “несчастный” день команде выдавали фруктовый сок, который, по мнению комбрига, был гораздо полезнее вина. Никто из командиров не хотел выслушивать занудливые  комбриговские нравоучения о вреде алкоголя и все  вносили  коррективы в меню, подстраиваясь под вкусы начальника. Однажды в этой стройной, накатанной системе произошел сбой. Подводная лодка “С-345” выходила в море для отработки одной из курсовых задач. Лейтенант м/с Гаврилюк В.Ф., начальник медицинской службы ПЛ, вознамерился отпраздновать в море свой день рождения. К выходу в море он подготовился очень серьезно, имеющееся на борту вино марки “Каберне” он развел спиртом из расчета один к одному. Получился сногсшибательный напиток. Неожиданно, как гром среди ясного неба, в самый последний момент, на корабль прибыл командир соединения. Настроение у всех сразу испортилось. Сладкие мечты и надежды доктора на празднование своего дня рождения в условиях прочного корпуса улетучились, как «с белых яблонь дым”. Но в тот день Евгений Васильевич был как никогда светел душой и по-отечески добр со всеми. Своим необычным, нестандартным поведением комбриг изумил и озадачил всех, даже видавших виды бывалых моряков. От такого изумления командир лодки капитан 2-го ранга Богрецов В.В. осмелел, превозмог себя и попросил разрешения выдать на обед вино. - Сегодня у нас, товарищ комбриг, имеется хороший  повод - день рождения доктора Гаврилюка, - сообщил командир лодки командиру бригады. Бутузов подумав, согласился, разрешил. После того, как комбриг выпил рюмку “божественного” напитка возникла томительная пауза, все с ужасом ожидали реакции “флотоводца”. И “флотоводец” отреагировал.

  -  Доктор, как называется вино, которое мы только что пили? 

  - Каберне, товарищ комбриг, - лаконично ответил Валерий Федорович.

 -   И много у вас этого каберне имеется в наличии? – спросил комбриг.

 – 38 литров, товарищ комбриг, - бодро отрапортовал лейтенант медицинской службы. 

  - Хорошо живете, - подвел итог Евгений Васильевич. 

 Все засмеялись. К докторам Бутузов относился не слишком хорошо, он их опасался. Особенно это стало проявляться после зимовки в Балтийске  68-го – 69-го года. В декабре 1968 года в Балтийск на зимовку отправилось сразу 3 подводные лодки. Штаб соединения также прибыл к зимнему месту базирования и должен был обеспечить успешное выполнение задач боевой подготовки. Но успешное выполнение не состоялось по причине странного заболевания, обрушившегося на личный состав. Исполнявщий обязанности флагманского врача капитан Пюрецкий А.И., ходивший в любимчиках у комбрига,  стал получать доклады от корабельных врачей об одновременном появлении целого ряда больных с одинаковыми симптомами. У всех заболевших отмечался частый и жидкий стул, а также повышенная температура тела. Зимовка уже подходила к концу, до ее завершения оставалось уже чуть меньше месяца. И тут медицинская служба в лице флагманского врача совершила непоправимую ошибку. Стараясь угодить Бутузову, Пюрецкий решил, во что бы то ни стало, скрыть причины и масштабы надвигающейся угрозы, постарался максимально “запудрить” мозги начальству. “Недомогание” личного состава и.о. флагманского врача завуалировал хитрой формулировкой, назвав это состояние кишечной формой гриппа. Этот диагноз был в ту пору очень модным, многие смышленые пройдохи-врачи успешно манипулировали им, разумеется, в  конъюнктурных целях. Между тем, этот “грипп” все больше и больше смахивал на обыкновенную дизентерию. Больных становилось все больше и больше, к их числу присоединились офицеры и командиры лодок, дошла очередь и до офицеров штаба. Как это ни прискорбно, но флагманскому врачу вскоре пришлось распрощаться с маской таинственности и публично  признаться в своем поражении, подключить к локализации инфекционного очага силы и средства медицинской службы Балтийского флота. Диагноз – острая дизентерия, был установлен у всех заболевших. Действиями санитарно-эпидемиологического отряда (СЭО) флота была выявлена и причина заражения – питьевая вода. Для города Балтийска попадание фекалий из канализации в водопроводную систему – не такая уж большая редкость. Именно пресная вода весной 1969 года сыграла роковую роль в возникновении массового инфекционного заболевания среди подводников. Евгений Васильевич, поначалу, не желал верить, что герои-подводники могут захворать такой постыдной болезнью и так жидко обосраться. Надо говна нажраться, чтобы заболеть дизентерией, - раздраженно комментировал Бутузов складывающуюся ситуацию. Но сам лично болеть дизентерией Бутузов не собирался, поэтому беспрекословно выполнял все рекомендации флагманского врача, который услужливо “прыгал” перед начальником, надеясь получить прощение за допущенные промахи в работе. Но Бутузов не простил Пюрецкого и наказал его по всей строгости, навсегда перекрыв путь к заветной мечте – к должности флагманского специалиста. В то время, когда я прибыл  на службу капитан м/с Пюрецкий, мужчина 37 лет от роду, прозябал в полном забвении на должности начальника медицинской службы береговой базы. Пройдет несколько лет. Старые грехи забудутся. Пюрецкий защитит кандидатскую диссертацию, станет начальником Таллинской военной поликлиники и в звании подполковника уйдет на пенсию.


     В начале 1970 года Евгений Васильевич Бутузов прибыл к новому месту службы на Северный флот. Он был назначен на должность оперативного дежурного по флоту. По рассказам очевидцев, особых успехов в службе на новом месте Евгений Васильевич не показал. Бутузов был типичным и закоренелым балтийцем, масштабы Северного флота ему оказались “не по зубам». Ориентироваться в необъятных арктических просторах и принимать быстрые и правильные решения ему было не просто. Бутузов несколько раз допускал ошибки и просчеты во время своих дежурств. Однажды он дал “добро” на вход в базу одному из вспомогательных судов флота и тот в условиях плохой видимости сел на мель. Командующий Северным флотом мгновенно отреагировал на оплошность оперативного дежурного следующей фразой: “Товарищ Бутузов! Вы не умеете работать!” Говорят, что после этих обидных слов Евгению Васильевичу стало плохо. С сердечным приступом его увезли в госпиталь. Всю жизнь Бутузов считал себя непогрешимым, учил всех как надо работать, а тут самого признали дилетантом. Это был чувствительный удар по  самолюбию. Евгений Васильевич не  был морально подготовлен к такому резкому переходу из одного качества в другое. О дальнейшей судьбе бывшего командира бригады мне ничего неизвестно. Первое время он еще как-то был в поле зрения офицеров нашей бригады, но спустя недолгое время о Бутузове все дружно забыли, вспоминая лишь к случаю тот или иной эпизод, связанный с его самодурством. 


     Безусловно, Евгений Васильевич Бутузов был личностью неординарной. Он обладал огромным опытом управления подводными силами своей бригады. Везде и всегда он действовал самоотверженно, с полной отдачей сил, не щадя никого и, в первую очередь, себя самого. Трудно переоценить  вклад Бутузова в тактику использования малых подводных лодок. Много сил и энергии было отдано для наведения уставного порядка, организации службы в соединении. Одновременно светлый образ легендарного комбрига начинает тускнеть, когда речь заходит о формах и методах его работы. Вспышки ярости, несдержанность и, просто, элементарная грубость затрудняли общение начальника с “народом”, вызывали у подчиненных ропот недовольства, обиды, а иногда, состояние животного страха. Конечно, возразят  многие из вас, на подводном флоте нельзя быть добреньким и мягкотелым, ведь вся история данного рода сил написана кровью. Малейшие послабления в эксплуатации вооружения и технических средств могут привести к тяжелым, а подчас и непоправимым последствиям. Строгость и педантизм в процессе обучения и воспитания личного состава подводных лодок действительно жизненно необходимы. Строгость, да. Грубость – нет! К сожалению, у Евгения Васильевича грубость была в крови и никакие благие намерения ее не могут оправдать.


     После ухода из соединения Бутузова комбриги стали меняться как перчатки. В 1970 году командиром бригады стал капитан 1-го ранга Башкевич, он прибыл к нам с Северного флота. Продержался он недолго. Новый комбриг был полной противоположностью Евгению Васильевичу и являл собой олимпийское спокойствие и полное равнодушие ко всему происходящему. Кроме всего прочего, Башкевич был заядлым автомобилистом, и это сильно отвлекало его от выполнения служебных обязанностей. Свою машину (у него был “Москвич” оранжевого цвета) комбриг любил беззаветной любовью. Все мы неоднократно видели, как трепетно ухаживает он за своим “железным конем”. Большое внимание Башкевич уделял ремонтным работам. Личному составу бригады новый комбриг больше всего запомнился своим  задом, торчащим  из-под капота автомобиля. Иногда его можно было наблюжать распластанно-лежащим под днищем машины, где он вечно что-то подкручивал. Других великих дел ему не довелось совершить. Там наверху, вовремя во всем разобрались и сняли Башкевича с должности, отправив его на пенсию.  


     На смену Башкевичу пришел Портнов, который выгодно отличался от своего предшественника. Портнов был серьезным военачальником, болеющим за дело. Он был порой весьма горяч, типичный холерик. Но после Бутузова любые “закидоны” всех его последователей воспринимались как что-то благостное, вызывающее умиление публики. Разносы и нагоняи Портнова ласкали слух и даже вызывали улыбку у провинившихся. К тому же в гневе  комбрига было много комичного. Прослужил в нашем соединении Портнов два года.


     Комбрига Портнова на боевом посту сменил Мартинсон Феликс Густавович. Это был интеллигентный, суховатый, очень выдержанный офицер. Истинный прибалт, сын латышского стрелка. Мартинсон был красив как бог, худощав, строен и весь седой. А лет ему было чуть больше сорока. Командирам лодок поначалу растерялись, опешили. Их прежние отношения с Бутузовым, Бащкевичем и Портновым напоминали состязание луженых глоток, где каждый отдельный участник “круглого стола” старался перекричать другого. К такому базару все привыкли и ничего другого просто не представляли. А здесь на сцену явился холеный лорд, в каждом жесте которого сквозили утонченные манеры, а ледянная вежливость вообще приводила всех в состояние ступора. Все совещания и разборы отныне стали проводиться на академическом уровне. Временами казалось, что заседает палата английского конгресса. Как-то нечаянно, отдельные командиры попытались перейти на свой любимый сленг с ненормативной лексикой, даже попытались кричать. Феликса Густавовича подобное поведение не смутило, он вежливо пресек потоки красноречия своих оппонентов и попросил их остаться после совещания. Индивидуально-воспитательная работа вскоре принесла свои плоды. Прошло всего месяц,  и нужная рабочая атмосфера надолго воцарилась на бригадном небосклоне. Конечно, командиры лодок остались верны своим традициям, - хулиганить не перестали, и пить не бросили, но свои отношения с новым “бригадиром” серьезно подкорректировали, на рожон уже не лезли. Возможно, Феликс Густавович был чуждым элементом в нашей подводницкой среде, основу которой составляли дети рабочих и крестьян. Грубость и простоватость были весьма органичны для подавляющего большинства моряков. Хорошие манеры, интеллигентность, как-то не очень вписывались в суровую повседневность нашей жизни, где почти ежечасно  требовалась разрядка с выплеском на поверхность сильных эмоций. Но как бы то ни было, комбриг Мартинсон Феликс Густавович запомнился мне и подавляющему большинству офицеров соединения  по-хорошему. 


     В 1975 году на смену Мартинсону пришел очередной комбриг Иван Бучака, но я уже не успел с ним послужить, так как получил назначение на новую должность. Мое убытие в заграничную коммандировку совпало по времени со вступлением Бучаки в должность командира 157-й бригады подводных лодок, которая, тому времени, уже перестала быть отдельной, а вошла в состав сил 38-й краснознаменной дивизии подводных лодок.



     И вот 20 декабря 1969 года подводная лодка “С-166” взяла курс на Балтийск. Перед самым выходом нас проверил штаб бригады. Флагманский врач соединения капитан м/с Целищев Юрий Дмитриевич оценил мою готовность к работе и дал необходимые рекомендации. На должность флагмана Целищев был назначен всего два месяца назад. Его предшественник подполковник м/с Шкворов Н.В. провел на посту флагманского врача много лет. Николай Васильевич был участником Великой Отечественной войны. В его биографии был даже такой случай, когда на короткий  миг он возглавил медицинскую службу подводных сил Балтийского флота, то есть попал на генеральскую должность. Правда, все это было очень мимолетно, - ни генералом, ни даже полковником Шкворов так и не стал. Он был добродушным пожилым человеком невысокого роста, полноватым, прихрамывающим на одну ногу. Его хромоту я поначалу принял за последствия  фронтового ранения, но потом мне рассказали, что ногу Николай Васильевич повредил уже в мирный период жизни, в чисто бытовой обстановке. Уволиться в запас Шкворов должен был еще в середине года, но неожиданное фиаско Пюрецкого, случившееся на зимовке в Балтийске, позволило продлить службу ветерана-флагмана еще на полгода. Из всех лодочных врачей Юрий Дмитриевич Целищев представлял собой наиболее удачную кандидатуру на должность флагманского специалиста. Участник нескольких дальних походов, хороший хирург с опытом операций в морских условиях. Инициативный офицер и врач.  Высокий и статный, приятной наружности, 30 лет от роду. Словом, - все при нем. Целищев лишен был всякого позерства, был прост и естественен. Советы и наставления он мне дал хоть и незамысловатые, но ценные. “Самое главное, - говорил мне Юрий Дмитриевич, - пиши как можно больше всяких планов. Больше бумаги – чище ж…”

 

     И вот мы вышли из базы, двигаясь вслед за ледоколом, который расчищал нам путь среди льдов. Наконец мы преодолели зону оледенения и вышли на морской простор, дальше можно было двигаться без ледокола, самостоятельно. Погода начала портиться. Ветер стал крепчать. Море вздыбилось. Шторм набирал силу. Меня укачало. Я успел выбежать на мостик и поблевать с наслаждением в ограждение боевой рубки. Свидетелей моего позора было немного, но все они отнеслись к моему болезненному состоянию с большим пониманием и сочувствием. Все они, не сговариваясь,  сделали вид, что ничего не заметили. На следующий день около 11 часов дня мы уже подходили к Балтийску. Шторм стал стихать, я выздоровел и повеселел. Лодка вошла в 3-й бассейн морской гавани, где нашего прибытия ожидала плавказарма, к которой мы вскоре и пришвартовались.

Прочитано 4558 раз

  • АИХ
    АИХ
    Среда, 13 мая 2015 18:11

    С одной стороны написано интересно, увлекательно. Но с другой - это ведь не сочинение писателя на свободную тему, а рассказ о фактических событиях и людях. В описываемое время мне пришлось служить на Северном флоте, (1969-1974 г.г.), в должности старшего помощника командира и командира подводной лодки. Должен признать, по сравнению с Тихоокеанским флотом порядки были послабее, подемократичнее, что ли, как сейчас говорят. Но о повальном пьянстве, особенно в среде командиров подводных лодок, слышать не приходилось.
    Ну и в самом конце впечатление достоверности рассказа было испорчено всего одним предложением: "Шторм набирал силу. Меня укачало. Я успел выбежать на мостик и поблевать с наслаждением в ограждение боевой рубки. Свидетелей моего позора было немного, но все они отнеслись к моему болезненному состоянию с большим пониманием и сочувствием". Любой подводник, в том числе корабельный врач, обязан знать - в шторм выход наверх запрещен. Как правило, даже верхний рубочный люк задраен. Так что "выбежать на мостик", причем даже в отличную погоду , невозможно - каждый подводник персонально спрашивает разрешения мостика подняться наверх, и только получив такое разрешение поднимается в ограждение рубки. Бывают случаи, когда разрешается выход наверх даже целой боевой смене. Но это исключение из общего правила.

    Пожаловаться
Авторизуйтесь, чтобы получить возможность оставлять комментарии

Пользователь