В Севастополь попал впервые в 1965 году на борту учебного корабля Морского училища «Вапцаров». Когда в 1968 году я начал свою офицерскую службу на подводных лодках, этот красивый и славный город превратился чуть ли не в мой второй родной город, в котором по череду службы мы бывали эжегодно по 1-2 месяца. И независимо от того, что я провел 4 прекрасных года обучения на курсе командиров и на полном академическом курсе в Ленинграде, по многим причинам — служба, приятели, приключения и т.д., Севастополь — тот город, который «лег» мне на сердце, как это случилось с многими болгарскими военными моряками и в особености с подводниками.
Нет, я не буду рассказывать про Севастополь, а о некоторых событиях в городе и о служивших недалеко от меня советских колегах.
В конце 1969 года наши две подводные лодки пр. 613 перебазировались в Южную бухту Севастополя на 2 месяца.
Гостеприимным хозяином нашего пребывания была как всегда 153 Краснознаменная бригада подводных лодок, командиром который был в то время спокойный и уравновешенный человек — капитан 1 ранга Петр Павлович Иванов. С его распоряжения нам предоставили все условия, даже чуть больше мыслимого, для пребывания и подготовки. Так было принято, что мы чувствовали себя частью этого соединения, часто называя его «наша бригада».
Принято было носить на борту некоторые основные продукты — муку, картошку, рис, мясо и т.д., которые сдавались в определенном соотношении в склады бригады, а дальше еда обеспечивалась почти полностью ее береговой базой.
Расположение наших двух экипажей было рядом с советскими, на втором этаже в старой, но поддержанной в идеальном состоянии казарме около матроса Кошки (так все назвали то место, где и сегодня возвышается скромный памятник героя Крымской войны).
Через несколько десятилетий при посещении Севастополя на борту учебного корабля Военно-морского училища Болгарии я нарочно сел на тролейбус и сошел на знакомую мне остановку. Все было по старому, только напротив матроса Кошки, по другой стороне улицы, я увидел новый изумительный памятник, который в отличие от сделанных наспех у нас бетонных недоразумений, сочетал в себе красоту и воображение, которые можно встретить только в России: посреди большого, огражденного мрамором и полного воды басейна возвышалась как будьто только что всплывшая черная рубка подводной лодки, на мостике которой виднелись изваянные как живые фигуры командира и сигнальщика. Позднее в Интернете прочитал, что есть проблемы с содержанием памятника в хорошем состоянии. Такие проблемы имелись и с невероятным подземным портом — «штольня» — для подводных лодок в Балаклаве, но потом с облегчением все, у которых есть некоторое отношение к подводным делам, узнали, что приняты очень сериозные меры по сохранению и превращению этого чуда архитектуры и реликты Холодной войны в Музей.
Естествено, у нас сразу установились (впрочем, они никогда не прерывались ни на минуту, несмотря на разделяющее нас море) взаимоотношения полного понимания, составлен был подробный план подготовки и все началось отрабатываться полным ходом. Одной из наиболее важных и продолжительных по времени задач, было усвоение нового индивидуального спасательного снаряжения подводников ИСП-60, которое включало индивидуальный дыхательный аппарат ИДА-59, специальную теплую одежду и герметический резиновый костюм, которые предназначались для спасения подводников при бедствии лодки до глубины 120 м.
Целые дни проводились теоретические занятия по поведению организма человека и различных газов при увеличении глубины погружения, по устройству самого снаряжения и правилам его использования. Все занятия проводились на УТС-247 (учебно-тренировочная станция), переоборудованная из списанной подлодки, поэтому условия были возможно самые близкие до действительности. Главнейшая часть наступила, когда пришла пора практических действий, которые проводились под руководством опытных руководителяй — мичманов, некоторые из которых участвовали еще в создании и испытаниях этого снаряжения.
Ходили по дну, проходили через сухой и мокрый торпедный аппарат, выходили методами свободного всплытия и по буйрепу с глубины 20 м, повышение давления в барокамере до 50 м и потом обязательная декомпресия и т.д. Все это очень трудно и долго для описания, поэтому только отмечу с обязательным упором на то, что это было не самое приятное занимание, поэтому имелись попытки обхождения занятий или отсутствия от тренировок, но созданная организация проверок, личных подписей в дневниках и взыскательность руководителей обеспечивала всем пройти полный курс обучения, что впоследствие превратилось в одну от важнейших деятельностей в дивизионе Варны, когда был создан подобный легководолазный комплекс.
Тут надо отметить, что я с изумлением узнал и наблюдал в фильмах, что на трагически погибшем Курске, да и на Тайфунах, используются те-же самые спасательные аппараты, созданные в 50-десятые годы. Неужели нельзя было разработать что-то более современное для спасения людей или аппараты оказались настолько хороши, что ими можно пользоваться бесконечно через столетия?
Самый неприятный момент наступил, когда при спусках по трапу для хождения и ориентации по дну температура воздуха достигла минус 13-14 градусов. Одевание и раздевание снаряжения и все останальные действия превратились в настоящий кошмар, особено если герметический костюм имел маленькие дырочки и пропускал хоть немного, но все таки холодную воду. Такую стужу я редко испытывал, несмотря, что учился 4 года в Ленинграде и жил при температурах до минус 30-40 градусов.
Тренировки не были прекращены, так как требования руководства по легководолазной работе предвидели прекращение, когда температура упадет под минус 15! Наступило и очень интересное явление: из-за резко нахлынувшего сибирского холода вода в порту начала парить и все вокруг превратилось в сауну — плотная мгла и видимость до трех-четырех метров. Через несколько дней холод ослабел и стало приятнее жить и тренироваться. Наконец, все было усвоено и отработано, на подводных лодках приняли новое спасательное оборудование с соответствующими резервами и подготовкой специалистов, которым предстояло заниматься поддержкой состояния имущества и проведением тренировок в Варне.
Вместе с этим усилено проводились тренировки по торпедным атакам, некоторые ремонтные работы на подводных лодках и подготовка к проведению эжегодного глобоководного погружения на рабочую глубину.
Как штурман на лодке я отвечал за ремонт заявленных штурманских приборов, от чего у меня ярко запамятовались два эпизода.
При первом рабочие отсоединили, вынули из трюма подводной лодки и перенесли на катере моего поврежденного лага ЛР-5 в штурманскую мастерскую, которая оказалась на другом берегу Южной бухты — точно напротив пирса, у которого была ошвартована наша лодка. Лаг (прибор для измерения скорости и пройденного расстояния) был весьма сложен и использовал несколько килограммов ртути, поэтому и назывался Лаг Ртутный. Сложность прибора, как и других приборов на подводных лодках, определялась необходимостью подавать точные параметры на глубинах от поверхности до рабочей глубины — 170 метров. Я сопровождал свой лаг, без малейшего подозрения что меня ожидает. А в мастерской, где разгрузили устройство, меня встретила руководительница цеха, женщина огромных размеров по высоте, килограммам и голосу, который за отрицательное время переменил цвет моего лица с лейтенантского на томатнокрасный.
— Как Вам не стыдно, молодой человек, содержать самый важный для подводной лодки прибор в таком грязном виде. Такого безобразия я за всю свою жизнь не видела.
Она нависла надо мной с таким искренним возмущением, как будто была готова в любой момент дать мне здоровую пощечину.
Вдруг ее лицо изменилось, появилась материнская улыбка и Зоя Алексеевна Пушкарева (буду помнить всю жизнь) мягко засоветовала:
-Ех, болгары, болгары! Как Вас зовут? А-а, Николай Васильевич, это Ваш первый ремонт, что-ли? Ну ничего, Вы молодой, еще научитесь. О материальной части надо заботиться как о девушке. Извините меня, но ремонт мы сделаем как надо.
Да, через месяц лаг был как новый, монтаж и дальнейшая его эксплуатация прошли без замечаний.
В мое заведование входили и два перископа подводной лодки. Перископ сложное и нежное сооружение для наблюдения за надводной и воздушной обстановкой, когда подводная лодка находится на так называемой перископной глубине — 8-10 метров. Перископ представляет собой длинную около 15 метров стальную трубу с диаметром около 20 сантиметров.
На верхнем конце имеется обектив, через который ведется наблюдение, а в нижнем конце — окулярная часть с различными системами: для смены увеличения, для измерения дистанции, для фотографирования объектов, для разворачивания перископа в горизонтальной плоскости и гидравлический подъемник для подъема и спуска. В перископе имеется сложная система из десятoк линз, призм, зеркал, светофильтров, десятки метров специальных тросиков для управления всего этого сложного оптико-механического аппарата. Перископ глаза подводной лодки и отношение к ним подобно отношению к глазам человека.
В Болгарии нет мастерской для ремонта перископов, как и других особенных устройств подлодок, поэтому ремонт перископов делали в Севастопольской перископной мастерской. На самом деле в дивизионе имели одного мичмана Людмил Стоянов, которого все назвали мичманом Люси. Это имя останалось у него со времен освоения «Малюток» в Одессе, где он, вместе с отличным знанием и обслуживанием сложной штурманской материальной части, проявил интерес и очевидную способность к «тонким» професиям, и конкретнее, он единствен имел право и смелость кувыркаться в перископах. Странно было наблюдать как этот 130-килограммовый мужчина спокойно и акуратно перебирает своими толстыми пальцами нежные рычаги, винтики, зеркальца и другие «внутренности» перископа. Повреждение зенитного перископа однако было такова естества, что наш прославленный мичман никак не мог справиться.
И вот к борту подлодки ошвартовался специальный катер, перископ был освобожден от мешающих деталей и длинная тонкая труба была вынута краном и внимательно положена на специальные деревянные такусы на борту катера. При выполнении этой операции не допускается ни малейшего изкривления, провисания или ударов, так как это могло оказаться фатальным для перископа.
После погрузки катер взял курс на север через Южну бухту, пересек главный севастопольский (Ахтиарский) залив и ошвартовался к берегу, где была расположена перископная мастерская. Я имел большое счастье сопроводить свой перископ и побыть в главном цехе. Еще не освоившихся с сюрпризами, которые кроет в себя великая страна во всех направлениях, перед моим взглядом открылось что-то невероятное для простого глаза: в огромном зале в нескольких рядов были расположены горизонтально (на специальных столах с соответствущими нивелирующими такусами) несколько десятков перископов и антенн радио- и радиолокационных станций. Быстрый взгляд, поскольку мое пребывание внутри было очень кратко, показало мне невероятное разнообразие этих видов сложной и важной для деятельности подводных лодок техники — по длинам, по диаметрам, по формам и сложности конструкций и т.д. Наш перископ был из самых простых.
Как и другие технические средства, мой перископ был доставлен и смонтирован вовремя и в отличном рабочем состоянии.
Как общий вывод о проведении ремонтных работ следует отметить большую организованность, квалифицированность и работоспособность рабочих, включая и с секретного 13-го завода, где через некоторые время пришлось ремонтироваться около месяца. Качество ремонтных работ и специальное привилегированное отношение, которое проявляли некоторые бригадиры и рабочие к болгарским подводникам, были на исключительном уровне.
Что греха таить, надо признаться, что много из работ, доставок запасных частей и т.д., осуществлялись на базе созданных близких приятельских контактов. В этом отношении большую роль играл алкоголь, как в виде купленных в Болгарии бутылки для своих личных нужд, так и около 100-120 литров чистого спирта, который обязательно был на борту лодки, отправляющуюся на ремонт и глубоководные испытания, и который использовался для изготовления КСП («коняк собственного производства») или для директного обмена по установленному курсу.
С самого начала моей службы я был впечатлен особым положением советских командиров подводных лодок, уважением окружающих и особенно любовью подчиненных к ними как к «первому после бога». Это, естественно, прямой результат системы подбора и служебного становления офицеров, специфичного статуса личности командира и многих других факторов. По этим причинам очень часто подчиненные офицеры и матросы даже начинали походить на своих командиров — по поведению, принципам и по маниерам.
В 1981 году для участия в совместном учении в Варне пришла подлодка, с командиром которой Александром Пастернаком быстро подружились и на этой теме он выложил свои наблюдения: «Когда я был молодым лейтенантом, командир выглядел для меня богом: Внешность безукоризненная, голос непререкаемый, решения немедленные и точные, по всем вопросам у него — четкие и правильные позиции и т.д. Короче я влюбился в своего командира, как и мои коллеги лейтенанты. Сейчас я командир подлодки, горизонт моих знаний и практики в командирской деятельности широчайший. Я принял многое от своих прежних командиров и, наверное, для своих подчиненных выгляжу таким-же гениальным и решительным, как выглядел для меня мой первый командир.»
Идем мы однажды с моим помощником-командира подводной лодки и прекрасный приятель Недялко Йосифов (который был любимцем многих болгарских и советских подводников, но недавно скончался — 9 июня 2008 года) от памятника матросу Кошке к пирсам подлодок и навстречу нам движется под строем команда из двадцати матросов под командой какого-то старшины 1 статьи. Вдруг проходящий офицер из бригады строго скомандовал: «Стой! Что за команда?» Из строя крикнул бодрый матроский голос: «Мы Сибилевцы». Голос офицера сразу приобрел совсем иной оттенок: «А-а-а, Сибилевцы, ну, идите тогда.»
Потом мы обсуждали этот мелкий, но с большим содержанием, факт: матросы с гордостью заявляют, что они подчинены командиру Сибилеву Михаилу Александровичу, а проверяющий, только услышав его имя, отказался проявлять строгость и поисков недостатков. Такие командиры имелись в большом количестве в советском и русском флотах, я позволю здесь упомянуть только малую малость фамилий командиров, с которыми я имел некоторый контакт: А. Лушников, Б. Данилов, А. Балашов, Ю. Ничик, И. Иванкин, В. Бабенко, А. Бабенко, В. Жучков, А. Чикин, Э. Зданевич и др., имена которых были образцом «первого после бога». Часто я думаю, что важность личности командира подводной лодки настолько велика, что через несколько лет весь экипаж как-то становится похож на своего командира.
Такие командиры превращаются в кумиров для своих подчиненных и долгие годы после увольнения в запас матросы с гордостью вспоминают, под чьей команде они служили. Фантастичное потверждение этих моих мыслях я видел осуществленными в фильме Александра Покровского «72 метра» — командир Гена Янычар, на первый взгляд заурядный человек, а на самом деле это один, созданный всей его службой под водой комплекс знания, спокойствия, расчетливости, хитрости, флотского юмора и командирской решительности, которые превратили его в кумира для подчиненных, а точнее сказать в «отца командира».
А вот в 1982 году на стратегическом учении прибыли 3 советских подводных лодок, одну из которых командовал Владимир Жучков. В разговорах зашла речь о личностях командиров и я рассказал свое доброе воспоминание о Сибилевской команде. Тогда Жучков, немного подумав, шутливо заметил: «А мои что должны будут говорить: мы — жучки?»
Подошел 7 ноября, самый большой праздник в СССР тогда, и мне впервые пришлось участвовать в организованном советском празднике. Впоследствие в участвовал в многих праздниках — День флота, День Советской армии, 1 мая, 9 мая и др., но этот я запомнил, не только потому что был первый. День начался с построения всех экипажей и торжественного поднятия военноморских флагов, гюйсов и флагов расцвечивания на всех кораблях. Церемония, установлена и отработана десетилетиями, внушала респект и трепеть: когда ровно в восемь часов над огромной Южной бухтой раздаются громкие торжественные команды десятков дежурных офицеров на кораблях: «Флаг, гюйс и флаги расцвечивания поднять!», звуки склянок и корабельных свистков.
Длинные и неинтересные для описания различные элементы праздника, как зачтение приказов, поздравления от шефских организаций, праздничный концерт, торжественный обед и т.д. Поэтому как гром среди ясного неба мне спустили приказ командира нашего дивизиона капитана 1 ранга Гуцана Гуцанова (вечная ему память): вечером он, замполит нашей подводной лодки Денчо Минчев и моя милость приглашены на торжественный ужин у командира бригады капитана I ранга П. П. Иванова. Почему я, молодой и зеленый лейтенант, попал в эту компанию, я так и не понял (для разнообразия, потому что молодой и хороший, из-за хорошего знания русского языка или ради другого соображения стратегического характера?).
Около 18 00 часов служебный джип отвез нас до дома комбрига — точно в центре города, напротив входа в центральный универмаг. Встретил нас очень радушно сам Пьотр Павлович сос своей супругой. Но главный сюрприз предстоял: у богато обставленного стола уже сидели два человека: около 65-летний слегка поседевший симпатичный мужчина в гражданском, а до него двадцатилетняя русоволосая красавица, которая оказалась его дочь. Познакомились (жаль, что память мне изменяет насчет их имен) и оказалось, что этот гость самый почетный для всей бригады и для всего подводного флота: это был директор завода «Красное Сормово», город Горький! Завод, который произвел большую часть подводных лодок Черноморского флота СССР, но и подводные лодки Болгарии.
Вечер потек по принятым советским правилам — красивые и точные тосты, прекрасные закуски и еда, но еще с самого начала я попал чуть ли не в шок от близости с этим человеком, который, шутя и рассказывая истории и воспоминания, понемногу вводил нас в рабочую атмосферу управляемого им завода: один из крупнейших может быть не только в СССР, но и в мире, имевший за 300 тысяч рабочих и служителей, производивший танки, самолеты, подводные лодки и черт знает что еще. Как-то случайно прошло у него, что каждое утро около 9 часов он, вместе с неколькими директорами важных заводов, докладывает лично Леониду Брежневу о состоянии и о ходе производства на заводе. Не буду скрывать, что шок, о котором сказал ранее, может быть имел как свою причину и то красивое создание, которое этот большой человек лично создал.
Недавно узнал от моего приятеля контр-адмирала Юрия Михайловича Ничика, что Петра Павловича, который после бригады командовал Учебным отрядом подводного плавания, нет среди живых. Вечная ему память, как и многим другим друзьям, но такова жизнь.
Недавно из Севастополя вернулся мой сосед Ангел, который по работе, свярзанной с ремонтом болгарских судов, был там в короткой командировке. Мы с женой дали один-два телефона и, о чудеса, когда он вернулся, засыпал нас подарками и поздравлениями от приятелей, а самое неожиданное произошло, когда, рассказывая про свое пребывании в Севастополе, изрек: «Пошел на остановку матроса Кошки и ....». Тут я его прервал и оказалось, что он проводил свою работу в судоремонтном заводе, вход которого находится в 200 метрах от знаменитого памятника, около которого и сейчас находятся те казармы, в которых многие годы ютились болгарские экипажи подводных лодок, рядом с советскими. Приятно было получить от первого лица поздравления от некоторых близких приятелей — Юрий Михайлович Ничик, Эдвард Борисович Зданевич и Рифат Андреевич Шамсутдинов. На большее не хватило времени.
Самый дорогой подарок оказалась книга «Подводные силы Черноморского флота», автором которой сам контрадмирал Ю. Ничик. Эта книга ценность не только потому что в ней прекрасно и най-более полно изложены данные по созданию и деятельности советского и русского черноморских флотов, но в ней нашлись много данных, имен и событий, связанных с созданием и развитием подводных сил Республики Болгарии. Вместе с этим родилась идея пригласить в почетные члены созданного в 2007 году Съюза подводников Республики Болгарии многих офицеров и старшин, как действующих, но прежде всего запаса, которые содействовали обучению, ремонтам и другим совместным деятельностям, проводимыми нашими подводными лодками.
Оставив в сторону политическую подоплеку вопроса, особенно создавшиеся не наи-лучшие взаимоотношения между нашими государствами (стоит остановиться на эти сложнейшие вопросы в другом рассказе), но история современного болгарского подводного плавания сложилась так, что без теснейшего взаимодействия и обеспечения учебных, ремонтных и других видов деятельности со стороны подводных сил Черноморского флота, существование, ежедневная и боевая деятельность нашего подводного флота были бы просто невозможны, по крайней мере на том уровне, на котором они были. Здесь я бы хотел бы только отметить, что распад Советского союза принес нам маленькую неожиданность: мы никогда не делили своих советских приятелей по национальностям, это были приятели с одинаковой службой, с одинаковыми проблемами как наши. Потом выяснилось, что некоторые из них русские, другие — украинцы, грузины, поляки, немцы и т.д. со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Надо ясно сознавать: история такова, какая есть или мы сами сделали, а приятели, независимо от своей национальности и официальной политики, остаются приятелями на всю жизнь.
23.07.2008 г.
P.S. Я послал этот рассказ моему другу контрадмиралу Юрию Михайловичу Ничику и с его позволения процитирую очень важную и точную мысль, которую он мне написал:
«Подтверждаю, что у надводников всегда между собой в разговорах спрашивают офицеры, мичманы, старшины, матросы — ты на каком корабле служил? На „Бедовом?. А у подводников в такой ситуации всегда вопрос: Ты у кого служил? У Бабенко. В этом особое отличие, можно сказать, что даже какой-то флотский шик, гордость.Также и когда по телефону звонят в экипаж подводной лодки, то дежурный всегда представляется: „Дежурный по команде Иванкина!? А ведь такого представления в уставе не предусмотрено, но традиция вечна, никакими уставами не отменяется.»
