С чем сравнишь боевой поход подводной лодки? Это две или три недели ежедневного, ежеминутного неослабного напряжения, постоянного ожидания неведомой опасности. Напряжения внимания, собранности, терпения в поиске. Напряжения воли, стойкости, самообладания во время преследования. А сам бой, требующий полной концентрации моральных и физических сил, морской бой, который называют не иначе как скоротечным! У подводников он отнюдь не скоротечен: атака длится порой больше часа, а если прибавить сюда и уклонение от противолодочных сил, то все вместе занимает иногда сутки с лишним. На всем протяжении похода подводники не чувствуют настоящей нервной разрядки — она наступает только с возвращением в базу. Весь поход — чередование большого напряжения с предельно большим. И главное, напряжения длительного.
Я говорю об этом, чтобы было понятнее, почему о подводниках много писали газеты, почему их имена были хорошо известны на флоте, а некоторых — и во всей стране. Думается, что почести, оказываемые воинам подводного флота, не были преувеличенными. Они отвечали той мере духовных и всех прочих испытаний, которые выпадали на долю людей, выходивших в море.
Но в преодолении этих испытаний играли незаметную со стороны и тем не менее очень важную роль десятки, сотни скромных тружеников, чья служба проходила на берегу. Они меньше рисковали своей жизнью, их меньше знали, меньше отмечали вниманием и наградами, но без них не были бы возможны победы на море. Я имею в виду тех, кто готовил к походам корабли, и людей, кто в тяжелых военных условиях старался украсить межпоходный быт и отдых подводников.
О нашей береговой базе уже был рассказ. К нему остается добавить, что командир базы капитал 2 ранга Григорий Павлович Морденко летом 1944 года ушел к новому месту службы. Его сменил инженер-капитан 2 ранга Николай Александрович Бычков, в прошлом механик подводной лодки, потом работник тыла флота. Грамотный инженер-подводник, накопивший к тому же хозяйственный и административный опыт, он оказался достойным преемником Морденко. Вместе с капитаном 3 ранга Солониченко — заместителем по политчасти — они составили хороший дуэт, задававший тон всей беспокойной, кипучей жизни береговой базы.
Базе никогда не приходилось работать с недогрузкой. Ремонт и снабжение лодок всеми видами довольствия и боеприпасов, обеспечение их нормальной боевой деятельности — все это требовало от базовых специалистов поистине самоотверженного труда.
Бесперебойно работали учебные кабинеты, в которых моряки осваивали практические приемы борьбы с водой и огнем, тренировались в заделке пробоин и устранении аварий, совершенствовали свои знания и навыки в использовании оружия и техники. Здесь подводники получали первооснову боевого мастерства, которое не раз с таким блеском проявлялось в море.
На береговой базе было немало людей замечательных, по-своему знаменитых. Почти все они до службы на берегу плавали на кораблях. А такие, как зубной врач подполковник медицинской службы Георгий Петрович Крылов и мичман Дмитрий Воробьев, находились на Севере с самого основания флота.
Не буду называть других славных тружеников береговой базы, честно выполнявших свой воинский долг, — слишком много имен пришлось бы упомянуть. Но о ком нельзя не сказать отдельно — так это о наших женщинах.
* * *
Девушки-краснофлотцы появились на бригаде весной 1942 года. Поначалу это вызвало некоторое изумление — уж очень непривычными для глаза были женские фигуры в матросской форме. Да и вообще вторжение девушек в повседневную бригадную жизнь многих смущало и настораживало. Но глаз вскоре привык к сочетанию женственности с мужественной одеждой, да и к самим краснофлотцам женского пола быстро привыкли.
Девушки оказались серьезными, вели они себя скромно и с достоинством. Да ведь этого и следовало ожидать. Все они пришли на флот исполненные самых высоких и светлых патриотических чувств, готовые к любым трудностям лишь бы принять непосредственное участие в войне.
Девушек назначили связистками, санитарками, поварами. Работали они и в радиоузле, и в библиотеке, и на других должностях. Со своими обязанностями они освоились быстро и выполняли их очень добросовестно. Некоторым из них потом были присвоены старшинские звания. Наверное, каждая из них мечтала сходить в боевой поход на лодке. Во всяком случае, недостатка в таких просьбах не было. Разумеется, специфика службы на корабле, и тем более на подводном, не позволяла сделать этого. И девушки получали вежливый, но твердый отказ.
— Здесь, на береговой базе, тоже фронт, — говорили обычно им. И они старались трудиться по-фронтовому. Самых лучших отзывов заслуживали старшина 2-й статьи Миронова, краснофлотцы Васильева, Уласова, Емельянова, Богдановская, Асеева, Наумова, Колесова и немало других девушек-морячек. В массе своей они выделялись дисциплинированностью, и случалось, их ставили в пример матросам-мужчинам.
Опыт призыва девушек на флот вполне себя оправдал. Мы, например, благодаря их приходу сумели выделить из состава береговой базы некоторую часть краснофлотцев в отряды морской пехоты, где испытывалась острая нужда в бойцах. А кроме того, нельзя снимать со счета и моральный выигрыш — то облагораживающее влияние, которое оказывали девушки на традиционно мужской коллектив, принявший их как равных в свои ряды.
Помимо женщин в военной форме были у нас на бригаде и женщины гражданские, работавшие по вольному найму на «вспомогательных участках» — в различных мастерских, официантками в столовой. Среди них были старожилы бригады, к которым все давно привыкли. Анна Семеновна Пашкевич, например, пришла сюда на службу в 1934 году. И она, и Лидия Васильевна Бердникова, и Мария Ивановна Китаева, и многие другие женщины трудились не за страх, а за совесть, для дела всегда готовы были пожертвовать отдыхом в любой час дня и ночи.
Анна Семеновна продолжает работать у моряков и по сию пору.
* * *
Нельзя не сказать о том большом вкладе, который внесли в нашу общую победу над врагом люди искусства, вооружавшие нас острым и действенным идейным оружием. Тема Севера, тема суровой и беспощадной подводной войны вдохновляла многих литераторов, композиторов, художников. Их произведения помогали нам воевать, согревали нас в трудную минуту душевным теплом, звали на отличное выполнение воинского долга. Из этих произведений весь наш народ узнавал о мужественном труде подводников Заполярья.
На бригаде у нас подолгу бывали писатели Юрий Герман, Николай Панов, Александр Зонин, Владимир Рудный, Макс Зингер, Борис Яглинг, Евгений Петров, Вениамин Каверин, Владимир Ставский, Александр Марьямов. Заглядывали к нам и Борис Лавренев, Константин Симонов. Одни из них известны народу как истые маринисты, других с флотской темой свела война, и эта тема не нашла сколь-либо значительного развития в их творчестве. Но тогда почти все они выступали во флотской печати — в журналах, газетах, и в их произведениях образы моряков-североморцев получали яркое отображение.
Не обходили писатели своим вниманием и низовую печать. В нашей бригадной многотиражке «Боевой курс» моряки с интересом читали, например, рассказы «Жизнь подводника» Бориса Яглинга, «Магомед Гаджиев», «Первый выстрел» и «Подводник с высоких гор» Макса Зингера. В них они узнавали себя, своих товарищей.
Нашими желанными гостями бывали знаменитые поэты-песенники Василий Лебедев-Кумач и Сергей Алымов и просто поэты, которые считались скорее «своими», чем гостями, — Николай Флеров, Александр Ойслендер, Александр Жаров. Они почти всю войну провели на Севере. А Дмитрий Ковалев и вовсе был поэтом-подводником — он служил в нашей бригаде. И в его стихах, регулярно появлявшихся в «Боевом курсе», подводная тема преобладала над всеми иными. Автор черпал темы для своих стихов из событий, очевидцем которых он был сам.
Многие литераторы принимали деятельное участие в жизни подводников, не раз выходили в море. Но в этом они не могли соперничать с журналистами, которые по долгу своей службы не могли не ходить в боевые походы. Вместе с экипажами лодок мы провожали и встречали военных журналистов Николая Михайловского, Николая Ланина, Алексея Петрова, Николая Букина, Михаила Величко, старого североморца Андрея Петрова, фотокорреспондента Николая Веренчука. А Александра Мацевича встретить так и не пришлось: он погиб на гвардейской «К-22».
Нашими верными спутниками на войне были песни, созданные служившими на Севере композиторами Евгением Жарковским и Борисом Терентьевым. А песня «Прощайте, скалистые горы», написанная Жарковским на слова Букина, пройдя все испытания временем, и по сей день звучит и на Севере и на других флотах.
Особенно близко свела меня судьба с художниками.
Еще месяца за два до войны на Север прибыла из Москвы в творческую командировку группа художников, состоявшая из восьми человек. Вместе с ними был и писатель Марьямов. Всех их политуправление флота почему-то направило на бригаду подводных лодок. А на бригаде они попали на дивизион «щук», которым я тогда командовал. В этом был свой смысл: на «малютке» слишком тесно для работы, «катюши» стояли в ремонте, а у нас из шести лодок пять были на ходу.
Художников мы приняли гостеприимно. Дали им возможность побывать в море. Они рьяно взялись за работу. Их глаз привлекали и угрюмые скалистые берега, и необычных оттенков волны Баренцева моря, и причудливое северное небо, и конечно же люди, покоряющие эту недружелюбную природу. Они не отрывались от альбомов и портативных этюдников.
Но к сожалению, эта горячая, вдохновенная работа длилась недолго. С началом войны большинство художников было отозвано в Москву. Не могли же столько баталистов и маринистов оставлять на Севере: для одного флота это, наверное, было бы слишком жирно!
Осталось у нас трое: Александр Меркулов, Алексей Кольцов и Наум Цейтлин. Для Меркулова здешние места были привычны. Он много раз бывал на Севере, плавал на ледоколах и по своему творческому профилю определился как маринист с «северным уклоном», художник Арктики. Цейтлин тоже не был новичком и на море и в Заполярье. В свое время он служил здесь матросом на кораблях. Кольцов не имел такого опыта в работе над флотской темой, но это восполнялось избытком энтузиазма.
Все трое с большим вдохновением и творческим накалом преуспевали в самых различных жанрах: участвовали в оформлении журналов и газет, создавали плакаты, занимались живописью и даже, случалось (пока на флоте не было профессионального скульптора), ваянием. Материал для своих работ они черпали всюду, где только возможно: выезжали на фронт, выходили в море на кораблях, подвергая себя риску наравне со всеми моряками.
Осенью 1943 года Алексеем Кольцовым был создан бюст Федора Видяева, который установили как памятник и открыли 7 ноября в том же году.
Особенно значительную галерею картин, запечатлевших военный Север, создал Александр Александрович Меркулов. Наибольшее впечатление на нас, подводников, произвели две из них: «Выстрел Победы» и «Побежденная Арктика».
Во второй половине 1943 года на Северный флот прибыл только что окончивший учебное заведение скульптор Лев Кербель. По приказанию члена Военного совета краснофлотца Кербеля назначили для прохождения службы на бригаду подплава. Нам, конечно, было лестно заполучить «своего» скульптора. Правда, о его профессиональных достоинствах судить мы еще не могли, да и подходящей мастерской для него пока что не имелось, но мы надеялись, что он сумеет развернуться. И молодой художник действительно развернулся.
Кербель быстро приспособил под мастерскую отведённое ему помещение и буквально с первого же дня взялся за творческую работу. Он начал создавать бюсты подводников, морских летчиков, катерников, пехотинцев. За его работой по-отечески следили член Военного совета Николаев и начальник политуправления Торик. Знатоки хорошо отзывались о его работах, находили в них признаки незаурядного таланта.
Еще в зимнюю пору возникла мысль установить на территории береговой базы памятник подводникам-североморцам, павшим в боях с врагам. Военный совет и политическое управление флота одобрили эту идею. Воплотить ее в жизнь, естественно, поручили Льву Кербелю.
Это была первая большая скульптурная работа молодого художника. Он тщательно разработал проект памятника, выбрал для него удачное место. Потом с помощью выделенных в его распоряжение моряков начал воплощать свой замысел в материале.
22 июня 1944 года подводники собрались на открытие памятника. Участие в этом событии приняли командующий флотом, представители штаба и политуправления, гости из других соединений.
По команде «смирно» замерли шеренги моряков. Вот прозвучало: «Памятник открыть!» — и мичман Сергей Дмитриевич Кукушкин, старшина группы с гвардейской Краснознаменной «Щ-402», снял покрывало. Глазам присутствующих открылся массивный постамент с высоким серым обелиском. У обелиска выделялась скульптура краснофлотца, стоящего у приспущенного флага. Левую руку моряк сжал в кулак, в правой держал бинокль. Он так и излучал внутреннюю мужественную силу, скрытую динамику человека, готового мгновенно отозваться на сигнал боевой тревоги. На постаменте были выбиты слова: «Вечная слава героям, павшим в борьбе за свободу и независимость нашей Родины!» В верхней части обелиска виднелось барельефное изображение ордена Красного Знамени, а под ним надпись: «Героям-подводникам Северного флота». На тыльной стороне обелиска резец скульптора начертал орнамент, включавший в себя традиционный якорь, торпеду и орден Отечественной войны.
Начался митинг. Выступавшие подводники говорили о крови боевых друзей и страданиях родной страны, взывавших к священной мести, о тех усилиях, которые мы должны приложить, чтобы приблизить час разгрома ненавистного врага. Потом состоялся парад бригады.
Так сила искусства реально и зримо воплощалась в силу материальную, боевую, поднимая дух людей, ведя их к подвигу.
Лев Ефимович Кербель выдержал экзамен на зрелость художника. Отсюда, с бригады подводных лодок Северного флота, получил он путевку в большую творческую жизнь, в большое искусство.
Почти два десятка лет стоит этот памятник. Мощная фигура моряка выражает собранность, готовность к действию. Матрос зорко смотрит на запад.
А напротив Большого театра в Москве высится величественный памятник основоположнику научного коммунизма Карлу Марксу, зорко смотрящему в предвиденное им будущее. За эту работу Лев Ефимович Кербель удостоен Ленинской премии.