Ужасна смерть была… о ней лишь вы молили,

Прощаясь и спеша страданья прекратить, -

С слезами на глазах товарищей просили

Друг другу пулю в лоб немедленно пустить…

Из старой матросской песни

Эта трагедия остается неизвестной для России и сегодня, как оказалась преданной забвению в далеком от нас 1917 году. Подводная лодка Балтийского флота  АГ-15 погибла в результате катастрофы 8 июня 1917 года вместе с 18 членами своего экипажа. Как это обычно бывает, в этой истории, в той давней трагедии в единое целое сплелись преступная халатность и невероятный героизм, отчаяние и надежда.

Россию било в лихорадке революций. К лету 1917 года уже пала Рига, и фронт медленно катился к Петрограду. Армия не желала больше воевать до «победного конца». На лето планировалось контрнаступление, но особых надежд на его победный исход не было. Солдаты большую часть времени митинговали. Не спасали положение и учрежденные «батальоны смерти» из георгиевских кавалеров. Не простой была обстановка и на Балтийском флоте. Уже остались позади массовые убийства офицеров в дни «великой бескровной» февральской революции, героический Брусиловский прорыв и подвиг канонерской лодки «Сивуч» в Рижском заливе. Корабли Балтийского флота еще выходили в море, но митинговали на них, пожалуй, еще больше, чем в армии. Это было безумием, но изменить ничего уже было нельзя. Разумеется, матросы, проводящие все свободное время на бесконечных митингах и заседаниях, служили уже далеко не столь прилежно как при «проклятом царизме». Халатное отношение к службе рано или поздно, но должно было неминуемо привести к трагедии, и это случилось.

 

НОВОЕ ПОПОЛНЕНИЕ

С началом Первой мировой войны оказалось, что не смотря на все усилия в России, по существу, нет подводного флота. Те немногие подводные лодки, что находились в составе Балтийского и Черноморского флотов больше могли рассматриваться если не как музейные экспонаты, то не более как сугубо учебные корабли. Выпускать их в боевые походы было равносильно самоубийству. Несмотря на это, балтийские субмарины честно несли дозор на входе в Финский залив. Не мудрено, что в первые годы войны никаких побед у балтийских подводников просто не могло быть. Однако все должно было измениться с вводом в строй новых подводных лодок типа «Барс». Но заложенных на отечественных верфях новых субмарин было уже явно недостаточно для все более увеличивающихся масштабов подводной войны. И тогда было принято решение о закупке у союзников первой партии в пять субмарин, только что начавшей строиться серии подводных лодок типа «АГ» («Американский Голланд»).

Американская сторона обязалась построить лодки на своей верфи в Ванкувере и доставить в разобранном виде во Владивосток. Окончательная сборка предполагалась на заводе "Ноблесснер". МГШ признал целесообразным приобретение лодок этого типа. Однако, учитывая, что завод "Ноблесснер" в указанный период строил подводные лодки типа "Барс" и не справлялся с установленными сроками, по результатам проведенного конкурса сборка американских лодок была поручена Балтийскому заводу. Контракт на поставку первых пяти лодок был заключен 18 августа 1915 года. Это были лодки системы Голланда типа "602-F". Сдача первых трех лодок планировалась в апреле, двух остальных - в мае 1916 г. Во Владивосток лодки были перевезены на трех пароходах. Из Владивостока секции лодок были перевезены по железной дороге в Петроград на Балтийский завод.

Сборка лодок началась 2 апреля 1916 года. В ходе работ выяснилось, что предварительно оговоренные в контракте монтаж и пригонка частей корпуса и оборудования в США не производились. Пришлось по месту выполнять пригонку заготовленных секций, т.е. выполнять не только сборку, но и вести обычные судостроительные работы. На воду лодки были спущены с помощью крана в августе 1916 года. Испытания проводились в Кронштадте, Бьерке-Зунде и Ревеле под руководством американских инструкторов и завершились успешно. Вместе с тем, комиссией были отмечены и недостатки проекта - подвсплытие лодки после торпедной стрельбы, ненадежная работа американских лагов, неудовлетворительная обитаемость. В строй лодки вступили в сентябре-ноябре 1916 года. Отмеченные при сдаче недостатки устранялись в зимний период на Ревельском заводе "Ноблесснер". Все пять лодок базировались на специально оборудованный транспорт "Оланд". 8 июня 1916 года все лодки были включены в списки судов флота под литерно-цифровыми обозначениями АГ-11, АГ-12, АГ-13, АГ-14, АГ-15.

«Американские Голланды» были для своего времени вполне совершенной подводной лодкой. Они значительно выигрывали даже в сравнении со знаменитыми отечественными «барсами», которые, не имея межотсечных переборок, гибли при малейшем повреждении.

Лодки «АГ» были однокорпусными. Корпус их имел круговое сечение почти по всей длине, а эллиптическая форма кормовой оконечности придавала ему каплевидную форму. В верхней части корпуса «Американских Голландов» была установлена надстройка с палубным настилом, переходящая у ахтерштевня в гребень. В этой настройке размещались заваливающиеся носовые горизонтальные рули, шпили подводного и надводного якорей, газоотводы двигателей и сигнальный буй с телефоном. Боевая рубка, расположенная над центральным отсеком, имела верхнюю и нижнюю крышки, что позволяло использовать ее в качестве шлюзовой камеры для выхода подводников из лодки в аварийных ситуациях. Все одки «АГ» были оборудованы двумя перископами, один для наблюдения из центрального отсека, второй - для наблюдения из рубки, что было по тем временам настоящим «ноу хау». На ходовом мостике между тумбами перископов «Голландов» была установлена труба подачи воздуха к дизелям в бурную погоду или при движении в позиционном положении. Управление заглушками трубы осуществлялось из рубки. В нижней части корпуса имелся коробчатый киль, выполнявший роль главной осушительной магистрали. Прочный корпус «Голландов» был разбит водонепроницаемыми переборками на четыре отсека. При этом в трех отсеках, кроме центрального, имелись выходные люки и удлиненные комингсы для обеспечения аварийного выхода подводников. Система погружения лодок типа «АГ» состояла из восьми заполнявшихся самотеком балластных цистерн, оборудованных кингстонами и клапанами вентиляции. Главные балластные цистерны располагались в оконечностях и в средней части внутри прочного корпуса. Это, хотя и потребовало увеличения диаметра прочного корпуса, но зато ускорило процесс погружения и улучшило внутреннее размещение. Управление лодкой было сосредоточено в центральном посту, кроме этого была предусмотрена и возможность управления из рубки. Кормовые горизонтальные рули располагались за винтами, что увеличило их эффективность. В целом, проект «АГ» оказался настолько удачным, что последние его представители приняли активное участие в Великой Отечественной войне и даже записали на свой боевой счет несколько побед.

Что касается АГ-15, то она была построена на судоверфи "Бэрнет Ярд" в Ванкувере (Канада) и предназначалась первоначально для ВМС Великобритании. Однако 18 августа 1915 года АГ-15 была приобретена заводом "Ноблесснер" по заказу Морведа России. В том же году в разобранном виде доставлена морским путем во Владивосток, а оттуда по железной дороге на Балтийский завод в Петрограде для достройки. 2 апреля 1916 года АГ-15  перезаложили на Балтийском заводе. 4 июня 1916 года АГ-15 была зачислена в списки кораблей Балтийского флота и в сентябре того же года спущена на воду.

14 октября - 14 ноября 1916 года подводная лодка прошла сдаточные испытания в Кронштадте, Бьерке-Зунде и Ревеле. В связи с тем, что переход из Петрограда в Ревель осуществлялся только военной командой, по ходатайству флота на еще не принятой официально в состав флота лодке 30 октября 1916 года был поднят Андреевский флаг. Война диктовала свои условия ввода в строй новых боевых кораблей.11 ноября 1916 года АГ-15 вступила в строй. Лодка начала кампанию в составе 4-го дивизиона дивизии подводных лодок Балтийского моря. Зиму с 1916 на 1917 год  АГ-15 провела на заводе "Ноблесснер" в Ревеле, где устранялись замечания, отмеченные при проведении сдаточных испытаний. Там экипаж субмарины пережил Февральскую революцию и вволю наслушался революционных речей на бесконечных митингах. В прочем более половины команды составляли уже походившие в боевые походы матросы, которые к речам агитаторов всех мастей относились куда более сдержанно, чем их тыловые собратья.

30 - 31 мая 1917 года подводная лодка успешно совершила свой первый практический выход в море. В июне 1917 года, наконец-то, официально вступившая в строй АГ-15 отрабатывала учебные задачи и активно готовилась к первому боевому походу. Команда лодки к этому времени была частично раскассирована по другим субмаринам, но все еще в своей основе состояла из опытных матросов, но командир лейтенант Михаил Максимович был назначен на эту должность совсем недавно в январе 1917 году. Именно для приобретения командиром навыков управления лодкой и были организованны тренировки АГ-15 по погружению. Предполагалось, что они займут несколько дней, после чего АГ-15 отправится на боевые позиции. Старшим офицером АГ-15 был Константин Людвигович Матыевич-Мациевич, окончивший Морской корпус в 1911 году и произведенный в лейтенанты в январе 1915 года. Из офицеров АГ-15 он был наиболее подготовлен как подводник, так как окончил курсы офицеров-подводников и  имел опыт боевых походов.

НИЧТО НЕ ПРЕДВЕЩАЛО БЕДЫ

Был обычный день 8 июня 1917 года, когда неподалеку от Ревеля на рейде острова Люм подводная лодка АГ-15 с утра отработала несколько погружений и всплытий, а к полудню подошла к борту своей плавбазы «Оланд», чтобы накормить команду горячим обедом. С утра лодка отрабатывала учебные погружения, в целях тренировки команды и после обеда командир АГ-15 лейтенант Максимович планировал продолжить отработку своих подчиненных.

- Константин Людвигович! – предупредил он своего старшего офицера лейтенанта Матыевича-Мациевича. – Что бы не терять времени понапрасну, прикажите все механизмы оставить готовыми к погружению. Как отобедаем, так и продолжим тренировку!

- Хорошо, Михаил Михайлович! – отозвался тот. – Все сделаем!

Отдав соответствующие приказания, старший офицер вызвал кока матроса Богданова:

- Что у нас на обед?

- На первое борщ с мясом, на второе – макароны по-флотски, на третье – компот!

- Как будет готово, сразу накрывай! – распорядился Матыевич-Мациевич.

Обедали быстро. Не смотря на наступавший революционный хаос, подплав еще неплохо снабжали продуктами, и подводники имели вдоволь и мяса, и овощей, и белого хлеба. К тому же обстановка на подводных лодках всегда была куда более демократичной и офицеры питались вместе с командой.

После обеда АГ-15 отошла от борта плавбазы. Старший офицер, как и положено, запросил от старшин отсеков о герметичности отсеков. Принял доклад о готовности к погружению. Увы, это не соответствовало действительности. Между тем, пока лодка стояла у борта, кок Степан Богданов, которому стало жарко у камбузной плиты, открыл люк третьего отсека и совсем забыл об этом.  Старшине отсека он доложил, что все задраено. Имена эта халатность и стала прологом трагедии.

- Заполнить цистерны главного балласта! – скомандовал лейтенант Максимович.

Лодка начала быстро погружаться, но едва верхняя палуба скрылась водой, все находящиеся в третьем отсеке услышали шум вливающейся воды.

- В лодку поступает вода!

Все решали мгновения. Командир немедленно бросился к люку, через который водопадом вливалась вода, и пытался его закрыть, но не смог преодолеть сопротивления воды. Лодка продолжала погружаться, и поток воды с каждой минутой нарастал. Тогда Максимович выскакивает наверх через рубочный люк, чтобы попытаться закрыть люк третьего отсека сверху. Это ему, вроде бы, удалось, люк закрылся, но, увы, не плотно, так как перекладина попала между крышкой и комингсом. Так как лодка все еще погружалась, то к этому времени рубку уже начало захлёстывать водой. Командир был просто смыт за борт.

Для находящихся на борту плавбазы и наблюдавших за погружением подводной лодки увиденное вызвало настоящий шок. И было от чего! Вначале, как и было предусмотрено,  АГ-15 началась погружаться на малом ходу в двух кабельтовых от борта плавучей базы. Затем неожиданно из ее рубки выскочили два человека и бросились в воду. Следом за ними показалась фигура командира, которая бегала по палубе уходящей в воду субмарины, что-то кричала и махала руками. Было совершенно ясно, что на лодке произошла катастрофа.

В Российском государственном архиве военно-мореного флоте хранится дело № 59, имеющее название "Авария подлодки АГ-15 на Люмском рейде 8 -19.6.17. В деле имеется донесение начальника 4-го дивизиона Дивизии подводных лодок Балтийского моря напитана 2-го ранга Забелина "Об аварии ПЛ "АГ-15" 8 Июня 1917 года":

"8-го Июня 1917 года, в 14 часов 25 минут ПЛ АГ-15 отошла от борта транспорта "Оланд" и пошла на практическое погружение. Предполагалось произвести срочное погружение с хода, заполнив сразу все системы и пользуясь произведённой утром дифферентовкой. В 14 часов 35 минут было замечено, что лодка идёт с очень сильным дифферентом на корму. Через несколько мгновений наверху появился один человек, за ним еще трое. Один был в белом и сильно махал руками. Видно было, как лодка продолжает погружаться, причём дифферент на корму увеличивается. Лодка шла полным ходом, разворачиваясь носом на минный заградитель "Ильмень". Я сошёл на АГ-11, где отдали концы и пошли полным ходом к подводной лодке АГ-15, чтобы попытаться оказать ей помощь. Мичману Йорку (с АГ-12) приказал с "Ильменя" нашифровать телеграммы о случившемся Комфлоту (командующему Флотом Балтийского моря контр-адмиралу Д.Н.Вердеревскому – В.Ш.), Наподиву (начальнику дивизии подводных лодок Балтийского моря капитану 1-го ранга П.П.Владиславлеву – В.Ш.), Начальнику Або-Оландской укреплённой позиции и в Ганге. И это время лодка совершенно погрузилась и люди, бывшие наверху, оказались в воде. Трое из них, командир лодки лейтенант Максимович, боцман Рева и рулевой Пырьев были подобраны немедленно подошедшими шлюпками с "Ильменя" и "Оланда", а штурманский офицер лодки, прапорщик Петерс, не умевший плавать, утонул раньше, чем к нему успела подойти шлюпка. Сейчас же после погружения, на поверхность вышел большой пузырь воздуха. Поставили вешку и буёк на этом месте; в 15 часов 15 минут - второй пузырь. В 15 часов 19 минут была послана весьма срочная телеграмма начальнику службы связи и в штаб дивизии подводных лодок с просьбой выслать спасательною средства и водолазов. В 15 часов 26 минут я телеграфно донёс о случившемся начальнику дивизии.

Одновременно транспорту "Оланд" было мною дано приказание сняться с якоря и стать у места лодки, дабы немедленно же использовать имеемые средства для спасения. Водолазный аппарат погрузил на катер службы связи, который и шёл к буйку с водолазами "Оланда". Скоро прибыли водолазы с "Ильменя". Я предложил взять строп в отверстие форштевня и, взяв за него якорный канат "Оланда", и за кормовой лодочный рым на кормовую лебёдку выбрать их насколько возможно и отбуксировать лодку на мелкое место. Из слов командира лодки выяснилось, что лодка начала погружаться, имея не закрытый третий люк. В него полилась вода. Командир, полагая, что просто плохо задраили люк, не отрываясь от перископа, крикнул "Поджать!", но, услышав за собой шум льющейся воды, заглянул в третий отсек, в котором уже никого не было. Вода хлестала полным ходом. Тогда, крикнув старшему офицеру продувать все цистерны и идти к берегу, чтобы в случае крайности выброситься на мелкое место, он полез сам закрывать люк. Нащупав люк и видя, что сил закрыть его не хватает, лейтенант Максимович вылез наверх, желая захлопнуть люк ногами. Он не уверен, удалось ли ему сделать это, так как от хода его прижимало к кормовой стойке надстройки. Лодка всё более погружалась, и ему пришлось совсем вылезть наверх, где в это время уже были прапорщик Петерс, боцман и рулевой, а вслед за этим все очутились в воде, и были подобраны».

В 1921 году известный писатель-маринист А.С. Новиков-Прибой решил написать повесть о подводниках Первой мировой войны. Ключевым моментом повести должна была стать история затопления подводной лодки и спасения из нее моряков. По воспоминаниям Новикова-Прибоя ни одно из его произведений не давалась ему столь мучительно. За основу истории о спасении подводников с затонувшей субмарины, писатель решил взять уже позабывшуюся к тому времени историю аварии АГ-15. Для того, чтобы повесть выглядела реалистичней, Новиков-Прибой приехал в Кронштадт, где встретился с непосредственными участниками тех трагических событий и даже с выжившими подводниками АГ-15.

Повесть Новикова-Прибоя «Подводники», разумеется, произведение художественное в ней АГ-15 переименована в «Мурену», изменены в повести и фамилии участников реальных трагических событий, но Новикову-Прибою удалось передать главное – чувства и ощущение людей оказавшихся в затонувшем стальном гробу.

А потому предоставим слово знаменитому писателю: «Тихое утро. Небо - голубая бездна. Море - отпо­лированный хрусталь. Неподвижный воздух накаляется зноем. «Мурена» идет ровно, послушно, огибает суда. Выходим за каменный мол. Начинается поле минного заграждения. Приходится идти по фарватеру и постоянно поворачивать то вправо, то влево. На рубке стоят офицеры. Командир, как всегда, серьезен и сосредоточен. Старший офицер Голубев улыбается утреннему солнцу. Минный офицер почему-то оглядывается на берег. Кругом столько света и блеска, а в измученной душе моей глухая полночь. Я стою на верхней палубе и не слу­шаю, о чем говорят другие матросы… «Мурена» острым форштевнем разворачивает хрусталь и все дальше уходит от гавани. Начинаем приготовляться к погружению — задраива­ются люки. Я спустился внутрь лодки. Пахнет жареным луком. Это Камбузный Тюлень что-то готовит на своей электрической плите. После вчерашней пирушки он распух, точно от водянки, глаза кровью налиты.

- Как дела?

- Дела, как сажа бела, и сам чист, как трубочист. Башка трещит, точно в ней дизеля поставлены. А опохмелиться нечем.

Камбузный Тюлень вдруг завернул художественно-за­бористую ругань. Оказалось, что он по ошибке бросил перец в компот. Засуетился, схватил кастрюлю, но тут же столкнул - Уйди, пока не огрел чем-нибудь по башке! — кричит на меня и еще пуще ругается.

Матросы смеются. Прохожу за непроницаемую перегородку, в свое носовое отделение. Зобов мрачен и часто глотает воду. Залейкин стоит перед зеркалом и той же щеткой, которой он чистит сапоги, приглаживает маленькие усики и прямой пробор на голове. Поучает команду:

- Если хочешь иметь хорошую жену, то выбирай ее не в хороводе, а в огороде.

Смех других меня только раздражает. Гул и стук дизелей точно оборвался. Лодка движется при помощи электромоторов. Балласт принят частично. Идем в позиционном положении, имея самую малую плавучесть. В тишине слышен сердитый шепот:

- Анафема! Людей хочешь чадом отравить!..

Я догадываюсь, что это кто-то обрушивается на кока. И опять тихо, как в пустом храме. Только из машинного отделения доносится дрожащий ритм моторов. Лодка, герметически закупоренная, продолжает свой путь. По переговорной трубе долетает до нас распоряжение увели­чить балласт концевых цистерн. Засвистел воздух, яростно захрипела цистерна, глотая со­леную воду. А вслед за этим в лодку ворвался другой шум — шум грохочущего потока. С ним смешался крик, вой людей. Ничего нельзя разобрать. В носовое отделение, за непрони­цаемую перегородку, врывается несколько матросов и стар­ший офицер. Мокрые все, с искаженными лицами. Торопливо задраивают за собой железную дверь, точно от напавших раз­бойников. А за нею раздаются выстрелы. Кто кого бьет? Почему?

Я застыл на месте, раздавленный катастрофой. У других втянутые в плечи головы, точно в ожидании неизбежного уда­ра. Чувствую, как уходит из-под ног палуба. Это «Мурена» опускается в бездну. Все быстрее и быстрее. Проваливается в пучину, словно брошенный кусок железа. Я набрал полную грудь воздуха и не дышу. А вода продолжает врываться внутрь лодки, грохочет и рычит, как водопад мощной реки. Увеличива­ется тяжесть нашего суденышка. И сам я будто наливаюсь свинцом. Ноги прилипли к палубе — не сдвинуть их. Ах, скорее бы прекратился этот оглушительный рев потока! Я ничего не могу сообразить. Мне кажется, что гибнет мир, с треском и гулом проваливается куда-то земля...

 

ЗАЖИВО ПОГРЕБЕННЫЕ

 

Тем временем, внутри  лодки события разворачивались стремительно. Боцман Рева и штурман лодки прапорщик по адмиралтейству Борис Петерс успели выскочить через люк, часть команды перебежала в машинный отсек и там задраилась. Остальную команду старший офицер Мациевич успел согнать в носовой отсек. Одновременно он быстро открыл все клапана воздушной станции в центральном посту, чтобы получить возможность управления носовой станцией и успел задраить за собою носовую переборку, когда вода неудержимым потоком уже рвалась в носовую часть тонущего корабля. Все это происходило в абсолютной темноте, так как электричество почти сразу уже потухло.

Из повести «Подводники» А.С. Новикова-Прибоя: «…Толчок под ногами. Лодка на дне моря. А через несколько минут в носовом отделении водворяется могильная тишина. Вопросительно смотрим друг на друга безумными глазами.

- Ничего, ничего... Не волнуйтесь... Сейчас разберемся, в чем дело...

Старший офицер старается успокоить нас, а у самого пры­гают посиневшие губы. Светло горят электрические лампочки, словно ничего не произошло. Это дает возможность хоть немного прийти в себя.

- Как это все случилось? Кто знает?

- Я, ваше благородие! — торопливо отзывается комен­дор Сорокин, словно от его сообщения зависит спасение лод­ки. — Это все Камбузный Тюлень натворил. Он жирный соус пролил на плиту. Угар пошел. Кто-то начал ругаться. Тюлень испугался, что ему от командира попадет. Взял да и открыл самолично люк над камбузом. Он, верно, думал, что лодка не скоро начнет погружаться, успеет, значит, выпустить угар.

- А я видел, как минный офицер на месте уложил его, — поясняет другой.

- Там друг друга расстреливали и сами себя...

Посмотрели на глубомер — девяносто восемь футов. Над нами целая гора воды. Сидим крепко в проклятой западне. За перегородкой — тридцать с лишним трупов наших това­рищей. Очередь за нами. Нас десять человек, приговоренных к смертной казни. Железная перегородка не выдерживает тя­жести напирающей воды — выгибается в нашу сторону, взду­вается парусом. В перекосившихся дверях появляются щели, дают течь. Никакими мерами нельзя остановить ее. Это мстит море. Оно изменнически и подло просачивается в носовое отделение, чтобы задушить нас — задушить податливой мас­сой, мягкими лапами, медленно, с холодным равнодушием.

- Как же теперь быть, ваше благородие? — спрашивают старшего офицера. — Значит, конец нам?

- Не нужно отчаиваться. Подождите. Что-нибудь сооб­разим...

Зобов сурово обращается к старшему офицеру:

- За что гибнем?

- Братцы! Я сам — только пешка в этой дьявольской игре. Не время об этом рассуждать. Давайте лучше подумаем, как спастись...

Море напирает на нас. Переборка трещит по швам. Сей­час будем смяты, раздавлены, превращены в ничто. Матрос Митрошкин зарыдал.

- Замолчи! — кричит на него старший офицер. — Ты не девчонка, чтобы слезы распускать. Будь матросом до конца...

Митрошкин вытягивается и моргает слезящимися глазами. Голубев окончательно оправился. Все смотрели на него. Он опытный подводник и знает лучше, чем кто-либо из нас, что нужно предпринять.

- Прежде всего, братцы, нужно дать знать наверх, в каком положении мы находимся. А сделать это можно очень просто: отнимем от мины зарядник и выкачаем из него воздух; затем вложим в нее записку. Если такую мину выбросить через ап­парат, то она сейчас же всплывет. Здесь постоянно ходят суда. Кто-нибудь непременно заметит ее.

- Верно, ваше благородие, правильно...

Далеким маяком загорелась надежда. Через несколько минут все было готово. Мина шмыгнула из аппарата, понесла весть в отрезанный для нас мир, — весть из могилы.

И хотя вода прибывает, начинает заливать палубу, но на душе становится легче, точно чьи-то невидимые когти, что держали нас в тисках, ослабевают, разжимаются. Растет смут­ная надежда, что мы можем еще спастись. Об этом между нами идет разговор. За нашими маневрами, безусловно, сле­дили с мостиков всех кораблей. А наше длительное исчез­новение с поверхности моря вызовет подозрение на базе. Там сразу догадаются, в чем дело, и вышлют суда на розыски. Поймают мину, прочтут записку. Сейчас же будут пущены в ход все средства, чтобы извлечь нас со дна моря: водолазы, спаса­тельное судно. И снова солнце глянет нам в лицо.

Залейкин вдруг что-то вспомнил: срывается с места и ле­зет под рундуки. С поспешностью выхватывает футляр с двух­рядкой. Гармоника, радость его и гордость, оказалась подмо­ченной. Он ругается матерно.

- Хорошо, что мандолину повесил над головою, а то бы и этой конец!

Залейкина хоть к черту на рога посади, он все равно не уймется, и будет петь песни.

Из нашего кубрика можно выбраться только двумя путя­ми: или через носовой люк, или через минный аппарат, как когда-то спасся лейтенант Ракитников. Обсуждаем этот воп­рос. Выводы у нас получаются очень печальные. Чтобы выбросить человека из минного аппарата, нужно страшному дав­лению воды противопоставить еще большее давление воздуха. А это означает неминуемую гибель. Поднимаем головы и жадно смотрим на носовой люк. Как его открыть? А потом — такая тяжесть над нами! С остервенением хлынет море внутрь лодки, разорвет наши легкие, прежде чем мы выберемся отсю­да. При одной мысли об этом мутится разум. Решено твердо ждать помощи извне. Старший офицер приносит из своей каюты три бутылки хорошего коньяку.

- В поход себе приготовил. Люблю хватить в критичес­кие минуты.

- Благодетель вы наш!.. - радостно взвизгивает Залейкин. — Ведь это теперь для нас вроде причастия...

Только Митрошкин отказался от своей порции. Разде­лили коньяк на девять человек и выпили залпом, чтобы луч­ше ударило в голову. Жаль, что нельзя добраться до казен­ной водки - она осталась за перегородкой.

- Эх, повеселимся напоследок! - говорит Залейкин и достает свою мандолину.

Зазвенели струны, рассыпали веселые звуки. Подхваты­вает веселый тенор:

У моей у милочки

Глазки, как у рыбачки.

Оживают лица, загораются глаза. Вода на палубе - выше колен. Неважно! Я чувствую, что и во мне просыпается какая-то удаль. Пусть появится теперь смерть. Я плюну ей в костлявую морду и скажу:

- А теперь души всех!

Мы забрались на рундуки и сбились в одну кучу. Только один Митрошкин держится в стороне. Он украдкой крес­тится и что-то шепчет. Над ним издевается Зобов:

- Брось, слышь ты, эту канитель. Ты только подумай - до поверхности моря далеко, а до неба еще дальше. Не услышит тебя твой бог, хотя бы ты завыл белугой...

- Оставьте его в покое - советует офицер.

Мандолина сменяется граммофоном.  Под звуки рояля баритон напевает знакомые слова:

Обоими, поцелуй.

Приголубь, приласкай...

Все слушают эту песню угрюмо. Она звучит для нас ка­кой-то насмешкой. Там, наверху, в живом мире, лучистое небо разливает радость. Всюду блеск и трепет жизни. Может быть, в этот момент кто-нибудь смотрит с берега на море, любуется игрою красок и грезит о любви и счастье. И не подозревает, что под голубою поверхностью вод, под струящимся золотом, на глубоком дне в тяжких муках корчатся люди. Вода про­должает прибывать. Залитые ею аккумуляторы перестают работать. Электрическое освещение постепенно слабеет, свет гаснет. Воздух плотнеет, становится тяжким. Мы ждем не горячих поцелуев возлюбленной, а холодных объятий смерти. - К черту эту пластинку! - кричит старший офицер.

- Поставьте что-нибудь повеселее!

Завертелась новая пластинка. Женщина цинично поет про шофера-самца. Эта похабщина вызывает хохот... Прошло несколько часов мучительного ожидания. Электричество погасло. Пустили в ход юнгеровский ак­кумулятор. Это небольшой ручной фонарь. Свет от него слабый, как от маленькой свечки. Кругом полусумрак.

Вода дошла до высоты рундуков и остановилась. Давле­ние на непроницаемую перегородку с той и другой стороны уравновесилось. Но воздух начал портиться и настолько уплотнился, что больно стало ушам.

То и дело поднимаем головы и жадно, как звери на до­бычу, устремляем взгляды на носовой люк. Спорим, горя­чимся. Зобов доказывает, что этим выходом нужно восполь­зоваться немедленно, пока мы не истратили своих сил.

- Мы, как птицы из клетки, вылетим отсюда вместе с воздушным пузырем. Только бы люк открыть.

Его поддерживает комендор Сорокин, страдающий лег­кими. Другие возражают:

- Может, вылетим, а только куда прилетим? К черту в лапы?

- Лучше подождем.

Больше всех настаивает на этом старший офицер.

- Стойте! Тише! - кричит электрик Сидоров.

Голова его запрокинута, а правая рука поднята вверх. Напрягаем слух. Где-то и что-то гудит. Все ближе и ближе. Над головою различаем шум бурлящих винтов. Ясно, что проходит какое-то большое судно. Взрыв радости и надежды выливается в крики:

- Нас ищут!

- Сейчас выручат!

- Спасены!

Старший офицер поворачивается к Зобову и заявляет:

- Я прав оказался. Погода тихая. Мина с запиской не должна далеко уплыть. Нас скоро найдут...

Зобов отвечает на это:

- Да не скоро выручат...

Спустя несколько минут опять раздается гул винтов. Еще больше утверждаемся в мысли, что теперь будем спасены. Даже Зобов как будто начинает верить в это. Он запро­кинул голову и смотрит на носовой люк. Кулаки его, величи­ною в детскую голову, крепко сжаты, здоровые зубы оскале­ны. Рычит разъяренным львом:

- Эх, вырваться бы отсюда! Только бы вырваться! Я знаю грандиозные замыслы Зобова, понимаю его. Пламенем гнева загорелась грудь. Я откликаюсь:

- Дружба! Мне с тобой по пути - одним курсом...

В лодке не действует ни один прибор, ни один механизм. Все части ее давно похолодели. «Мурена» стала трупом. От соединения соленой воды с батарейной кислотою выделяется ядовитый хлор. Ощущается неприятное царапание в горле, ще­котание в ноздрях. Но мы упорно ждем спасения. В жутком полусумраке, издерганные, подбадриваем себя разговорами, шут­ками. Больше всех в этом отношении отличается Залейкин.

- Эх, братва! Уж вот до чего жаль мне свою женку!

- До сих пор ты как будто холостым считался, а? - спрашивают Залейкина.

- Это я наводил тень на ясный день. Иначе - перед любовницами разоблачили бы. А на самом деле я давно обручен. Да и бабенка же у меня, доложу я вам! Надставить бы ей хоть на один вершочек нос, была бы первая красавица на всей земле. Люблю я ее, как дождь свинью. Она тоже меня любит, как кошка горчицу. Словом, только в раю такую пару можно найти. И жизнь у нас проходила, можно сказать, только в одних радостях.

- Как же это ты наладил?

Залейкин, как всегда в таких случаях, рассказывает и не улыбнется.

- Очень просто. Один день я запущу в нее поленом и не попаду - она радуется. На другой день жена ахнет в меня горшком и не попадает - я радуюсь. Каждый день была у нас только радость. Вот!

Судорожным хохотом мы заглушаем свою тревогу, смер­тельный страх. Я думаю, что если существует Бог, то он, наверное, улыб­нулся, когда зачат был Залейкин. Не успели затихнуть от смеха, как от носа послышался испуганный шепот:

-Тише, братцы! Слышите!

Старший офицер поднимает фонарь. В стороне от нас, к носу, в полутьме маячит согнутая человеческая фигура. Это ползет к нам по рундукам Митрошкин. Он останавливается и показывает рукой к корме.

- Слышите? Царапают ногтями... Шепчутся... Живы они, живы...

- Кто живы? - мрачно спрашивает Зобов.

- Наши... Просят, чтобы пустили их в носовое отделение...

Митрошкин, не похожий на самого себя, ежится и в страхе закрывает лицо руками. Все невольно открываем рты и прислушиваемся. Мерт­вая тишина. Не слышно даже дыхания. Хоть бы, какой признак жизни донесся до нас из отрезанного мира! И есть ли где жизнь? Кажется, вся вселенная находится в каком-то оцепенении. Слабо горит свет, а между рундуками мертво поблескивает черная вода. Лица у людей неподвижны, как маски. Глаза холодные, пустые. Наш ручной фонарь - это лампада в склепе.

- Ха! Вот черт! Взаправду напугал! - смеется Залейкин.
Начинается нелепый галдеж. Говорят все сразу, нервно смеются, лишь бы только не молчать. Тишина для нас тяго­стна, невыносима. Мы можем сойти с ума. Воздух портится. Дышать становится труднее. В голове шум.

- Граммофон! -  скомандовал старший офицер.

- Граммофон! -  разноголосо повторяют и другие.

Из большой красной трубы, словно из пасти, выбрасыва­ются звуки оркестра, а за ним, как удав, медленно выползает здоровенный бас Шаляпина. Он громко возвещает о коро­левской блохе: Блоха! Ха-ха!..

Грохочет дьявольский грохот, точно кто бревном бухает по железным бортам лодки. Один из матросов повторяет за Шаляпиным: Блоха! Ха-ха!..

Его смех подхватывают еще несколько человек. Стано­вится и жутко и весело. Звуки оркестра пронизывают уплотненный воздух, испу­ганно мечутся на небольшом пространстве. Их оглушает гроз­ный бас:

Призвал король портного:

«Послушай ты, чурбан!

Для друга дорогого

Сшей бархатный кафтан...»

Грянул неистовый смех. Вместе с Шаляпиным и мы все повторяем: «Блоха! Ха-ха!..» Буйное веселье охватывает нас, как зараза. Ничего не слышно, кроме судорожного смеха. Залейкин задирает голову и будто клохчет. Старший офицер держится за живот, трясет плечами, сгибается, точно от боли. Зобов качается с боку на бок, как маятник. Комендор Сорокин дрыгает ногами. Некоторые ката­ются на рундуках, дергаются, корчатся, как в падучей болезни. У меня от смеха распирает грудь, трясутся внутренности. Мелька­ют на бортах уродливые тени, маячат предметы. В ушах треск от грохочущих голосов. Давно уже молчит граммофон, не слышно Шаляпина, а мы наперебой повторяем его слова: «Блоха! Ха-ха!..» И опять неудержимый шквал смеха сотрясает наши тела. Содрогается вся лодка...

Я пытаюсь остановить себя и - не могу. Я на время отворачиваюсь, зажимаю уши. Вдруг страх перехватывает мне горло. Я стою на коленях и с дрожью смотрю на дру­гих. Мне начинает казаться, что люди окончательно обезу­мели. Трясутся головы, оскаливаются зубы, слезятся прищу­ренные глаза. Фигуры ломаются, точно охвачены приступом судороги. У некоторых смех похож на отчаянные рыдания. Я не знаю, что предпринять. Дергаю за руку старшего офи­цера и кричу:

- Ваше благородие! Ваше благородие!

Он смотрит на меня непонимающими глазами. На лице смертельная бледность и капли пота. Тупым взглядом обво­дит других и орет не своим голосом:

- Замолчите! Я приказываю прекратить этот дурацкий хохот!

Страх и недоумение в широко открытых глазах. Над головою что-то заскрежетало, точно по верхней па­лубе провели проволочным канатом. Потом что-то треснуло, и опять раздался тот же звук. Нас нашли! Ура! Проходит еще несколько часов. Нас не выручают. Напрасно мы напрягаем слух: никаких больше звуков. Ждем впустую. Воздух портится все больше и больше. Отравляемся хло­ром. У людей желто-землистые лица, синие губы, помутив­шиеся глаза. То и дело чихаем, точно нанюхались табачной пыли. В груди боль, одышка. Мы дышим часто, дышим разинутыми ртами, сжигаем последний кислород. Наступает вялость. Сердце делает перебои. В голове шум, как от поез­дов, плохо слышим.

Комендор Сорокин совершенно обессилел. Он отполз от нас. Лежит на рундуках и стонет:

- Не могу, братцы, больше ждать... Мочи нет.

Временами мне кажется, что это только тяжелый сон. До смерти хочется проснуться и увидеть себя в другой обста­новке. Нет, это леденящая действительность! Как избавить­ся от нее? Я завидую всем морским животным. Они нахо­дятся вне этой железной западни. Море для них свободно. Если бы можно, я готов превратиться в любую рыбешку, только бы жить, жить...

Залейкин пробует шутить. Не до этого. Кружится голова, тошнит. В тело будто вонзаются тысячи булавок. Это терзает нас проклятый хлор. Он забирается в горло, в легкие и дерет, точно острыми когтями.

С каждым ударом сердца, с каждым вздохом слабеет мысль, мутится разум.

- Ой, тошно, - стонет Сорокин, - погибаю...

Решаем еще немного переждать - пять, десять минут.

В довершение всего у нас истощается энергия в ручном фонаре. Чтобы сберечь ее, мы выключаем на некоторое вре­мя свет. В один из таких промежутков наступившего мрака я отчетливо и ясно почувствовал знакомый запах женских волос. На мгновение засияли передо мною васильковые гла­за Полины. В мозгу прозвучал ласковый голос:

- Приходи сегодня...

Вдруг - выстрел. А вслед за ним громкий голос:

- Свет дайте!

Стираю со лба холодные капли пота. Оглядываюсь. Зобов высоко держит фонарь. Все точно оцепенели в своих позах, смотрят в одно место. Между рядами рундуков, в черной воде бултыхается по­кончивший с собой Сорокин. Он размахивает руками, падает, поднимается, хрипит, фыркает. Во все стороны летят брызги. Можно подумать, что он только купается. Но почему же, лицо обливается кровью? Сорокин мотает головою, ахает, точно от радости. На мгновение скроется в воде и снова страш­ным призраком поднимается над нею...

Я приблизился к грани, за которой начинается безумие. Еще момент - и я покатился бы в черный провал. Меня встряхнул знакомый голос:

- Братва!

Я оглядываюсь. Зобов потрясает кулаками и кричит:

- Не будем больше обманывать себя. Пока нас выру­чат отсюда, будет уже поздно. А у нас есть средство спас­тись.

Эти слова огнем обожгли нас.

- Какое же средство? Говори скорее!

Все потянулись к Зобову. Он похож на сумасшедшего. Глаза вылезают из орбит. Торопится, давится словами. Едва уясняем их смысл. Наши капковые куртки имеют плавучесть. Каждому одеться. Воздух у нас сильно сжат. Стоит поэтому только открыть носовой люк, как сразу мы вылетим на поверхность моря, точно пробки. Старший офицер добавляет:

- Если уж на то пошло, то нужно еще открыть баллоны со сжатым воздухом. Это облегчит нам поднять крышку над люком...»

ВЕРНУВШИЕСЯ С ТОГО СВЕТА…

Итак, АГ-15 с оставшимися в живых подводниками лежала на дне. Чем могли помочь тонущим подводникам, их товарищи, находившиеся на порту плавбазы? Так как все происходило на рейде острова Люм, в приличном отдалении как от Ревеля, так и от Гельсинфорса, то никаких средств к спасению подводников на плавбазе практически не было, кроме нескольких водолазов и буйков, для обвехования места катастрофы.  Разумеется, с плавбазы немедленно доложили о происшедшей трагедии и в Ревель и в Гельсингфорс, но когда оттуда придет помощь? Не будет ли она уже запоздалой?

Тем временем «Оланд» подошел к месту погружения АГ-15. На поверхность моря все время всплывали и лопались пузыри воздуха. Это, по крайней мере, позволило точно определить место нахождения субмарины. С плавбазы, не теряя времени, спустили водолаза. Через несколько минут тот доложил, что видит подводную лодку. АГ-15 лежит на глубине 84 фута, слегка зарывшись в ил, рубочный люк открыт. Постучав по корпусу, водолаз услышал стуки в ответ – это значило, что часть людей внутри субмарины еще жива.

Через некоторое время на АГ-15 были заведены буксиры, единственное, что могли придумать на плавбазе, чтобы попробовать отбуксировать лодку на мелкое место. Вдруг совершенно неожиданно для всех из-под воды вылетела торпеда, которая пошла прямо к острову. Сейчас же отправленная за ней шлюпка нашла в ударном отделении записку. На клочке бумаги размытыми от воды чернилами было написано следующее: "В первом отсеке нас 13 человек. Вода всё прибывает и уже по пояс, света нет, горит лампочка от компаса Спери. Спасите. Лейтенант Мациевич".

Из донесения начальника 4-го дивизиона дивизии подводных лодок Балтийского моря капитана 2-го ранга Забелина: «В 15 часов 30 минут "Оланд" стал на якорь у места лодки и, отклепав левый якорь, приготовил канат к подаче на лодку. Водолазный аппарат был в это время уже погружен на моторный катер службы связи, пришедший с берега и ставший на якорь над самой лодкой. Водолазы готовились к спуску. Место лодки отчётливо определялось по пузырям воздуха, которые периодически поднимались на поверхность с носа и с кормы, давая уверенность, что находящиеся в лодке живы и работают для своего спасения. В 15 часов 45 минут на телефонограмму начальника Або-Оландской шхерной позиции, нужны ли плавучие средства, ответил, что нужны, и прошу выслать средства для подъёма лодки; немедленно получил ответ, что высланы ледокол "Аванс" и миноносец № 129 с водолазами. Считаю долгом донести, что со стороны Начальника Або-Оландской укреплённой шхерной позиции имел самое и полное содействие, какое только было возможно. В 16 часов был с катера спущен первый водолаз. В 16 часов 05 минут появился большой масляный пузырь, по-видимому, лодка продула соляровые цистерны. В 16 часов 20 минут водолаз вышел и сообщил, что лодка лежит на ровном месте. Он стучал шлемом в борт около носовой части, ему изнутри отвечали, В 17 часов 30 минут: у носа появился большой пузырь воздуха, и в  часов 35 минут лодка выпустила мину, которая, пройдя кабельтов 5, ударилась об камень, изменила направление и остановилась вблизи от берега. За ней немедленно была послана шлюпка. К хвостовой части мины оказалась привязана клеенка, на которой рукой лейтенанта Матыевич-Мациевич было написано: «Под пробкой записка. Подымайте нас, буксируйте к мели». Вывинтив из мины пробку, нашли записку, написанную химическим карандашом и сильно намокшую, благодаря чему всё было сильно размазано, а при извлечении она была порвана. Однако с достаточной ясностью, можно было прочесть: "В носу нас 11 человек. Буксируйте на мель. Срочно подымите нас, вода прибывает, или подымите нос" (относительно точного текста записки имеется несколько вариантов – В.Ш.). С этого времени, сперва через 15 -20 минут, потом чаще, и под конец уже через три-пять минут появлялись с носа пузыри. В 18 часов 20 минут лодка начала травить пузыри воздуха с кормы, которые прекратились в 20 часов 04 минут, а в 20 часов 45 минут начались снова, но слабее. Непрерывной работой водолазов удалось завести конец в носу и корме лодки. В 20часов 45 минут пришёл миноносец № 129 с водолазным ботом, на котором было два аппарата и семь водолазов из Або. Работав одновременно тремя водолазами, завели в носу строп и взяли за него левый канат "Оланда".

Напрягая все свои лошадиные силы, старенький «Оланд» тщетно пытался сдернуть затонувшую лодку с места. На «Оланде» приуныли. Все понимали, что каждая минута уменьшает шансы на спасение оказавшихся в подводной ловушке людей. Водолазы работали беспрерывно. Остальным оставалось ждать чуда и молиться…

Около 11 часов вечера, воздух, поднимавшийся с глубины небольшой струёй, внезапно для всех вдруг вырвался громадной шапкой, настолько сильной, что раскидал собравшиеся вокруг катера и шлюпки. В центре бурлящего пенного круга барахтался выброшенный из глубины водолаз. Первым впечатлением от увиденного, было предположение, что на АГ-15 взорвалась батарея аккумуляторов. Но смущало, что никто не слышал самого взрыва. Учитывая небольшую глубину, его должны были обязательно услышать.

Пока на палубе «Оланда» терялись в догадках о причине столь огромного воздушного пузыря, спустя какую-то минуту, из-под воды внезапно вырвался еще один столь же мощный пузырь воздуха, в центре которого появился человек в капковом бушлате.

Потоком воды всплывший подводник был отнесён в сторону к заведенному канату плавбазы, за который он схватился и кричал. К всплывшему тотчас поспешила шлюпка, спасшегося вытащили - он был жив и здоров. Между тем за первым пузырем на поверхность моря вырвался второй, потом третий, четвертый… И с каждым из вылетающим пузырем на верх выбрасывало по подводнику в капковом бушлате. С последним пятым пузырем наверх всплыл старший офицер подводной лодки лейтенант Мациевич.

Спасенных тут же доставляли в судовой лазарет. При этом никто из спасшихся подводников даже не потерял сознания, только тела покрылись кровоподтёками от кровоточащих мелких сосудов, которые причиняли сильную боль.

Из хроники катастрофы АГ-15: «Придя в район, командир ПЛ лейтенант М.М. Максимович решил произвести срочное погружение с хода. Экипаж минного заградителя видел как ПЛ начала погружаться с увеличивающимся дифферентом и вскоре ушла под воду. На поверхности осталось четыре человека. Трое из них - командир, боцман и рулевой - были подобраны с минного заградителя, а четвертый - штурман, не умевший плавать, утонул. Через час после аварии к месту гибели лодки прибыли водолазы, которые зафиксировали, что лодка лежит на грунте на глубине 27 метров без крена и дифферента с открытыми кормовым и рубочным люками и, что в носовом и кормовом отсеках находятся подводники, отвечающие на стук по корпусу лодки. Через три часа после аварии из лодки была выпущена учебная торпеда, в которой лежала записка, сообщающая о нахождении в носовом отсеке 11 человек и просьбу о помощи. Помощь могла быть оказана только путем подъема лодки, а подъем мог быть произведен только спасательным судном "Волхов", вошедшим в строй 1 июля 1915 года. Однако, на момент аварии спасательное судно "Волхов" находилось в Ревеле. По тревоге спасательное судно вышло для оказания помощи, но его приход к месту аварии был возможен только на следующий день. Не дождавшись помощи, подводники первого отсека решились на самостоятельный выход. Под руководством старшего офицера лейтенанта К.Л. Матыевича-Мацеевича подводники, проведя около 10 часов в полузатопленном отсеке, подняли давление, открыли люк и вместе с пузырем воздуха выбросились на поверхность. Последним покинул лодку старший офицер. На поверхность выбросило 6 подводников, из которых в живых осталось 5 человек. 18 подводников погибло во время этой совершенно нелепой аварии. Как выяснилось, кок, приготавливавший обед, не поставив в известность командира, открыл для проветривания кормовой люк. Этот люк плохо просматривался с мостика и командир, не зная об открытом люке, дал команду на погружение».

А вот как описал историю спасения моряков А.С. Новиков-Прибой: «Вдруг с противоположного борта раздался отчетливый стук. Все обернулись, замолчали. Стук повторился. Зобов одним прыжком перемахнул через воду с одного ряда рундуков на другой. Мы кинулись за ним с криком:

- Спасены!

Кто из нас не знает азбуки Морзе? Старший офицер суф­лирует Зобову, а тот английским ключом выстукивает его слова по железу корпуса. И уже нет больше очумелости. С напря­жением прислушиваемся к диалогу.

- Кто там?

- Водолазы.

- Что думаете предпринять?

Будем пока подводить стропы под лодку. А когда явится «Мудрец», поднимем вас наверх.

- Где же «Мудрец»?

- Он в пути из порта.

- А когда явится?

- Часов через двенадцать.

- Будет уже бесполезно. Наша жизнь исчисляется ми­нутами.

Водолазы продолжают еще что-то выстукивать. Конче­но. Мы не слушаем. Единственное наше спасательное судно «Мудрец» придет не скоро. Больше никто не может нас вы­ручить. Мы, как приговоренные к смерти, ждали помилова­ния. От кого? От случайности. А нас бросают на растерзание бездушным палачам: испорченному воздуху, ядовитому хлору, морской воде... Минута безнадежного отчаяния. Мы на эшафоте. Петля на шее затягивается. Наступают хаос, тьма. И не только мы, а все человечество провалилось в бездну. Зобов возбужденно крикнул:

- Рискнем, братва!

Дружно бросили ему в ответ:

- Рискнем!

Мы теперь готовы на что угодно. Действуем по определенному плану, одобренному всеми. Прежде всего кинули жребий, в каком порядке должны выбрасываться из лодки. А потом каждый наспех обмотал себе бельем голову, уши, лицо, оставляя открытыми только глаза. Это предохранит нас от ушибов о железо и от давления воды. В люке отвернули маховик. Крышка теперь держится только тяжестью моря, старается пустить из баллонов сжатый воздух. Это должен исполнить последний номер нашей очереди - электрик Сидоров. Залейкин и в этот страшный момент остался верным само­му себе: он едва жив, но привязывает к груди свою мандолину. Не принимает никаких мер к спасению лишь один Митрошкин. Он держится в стороне и таращит на других глаза. Все готово. Электрик Сидоров уползает от нас по рунду­кам в темноту, в самый нос, где находятся клапаны воздуш­ных баллонов. Слышно, как плеснулась под ним вода... А мы стоим уже в очереди. Я иду третьим номером. За мною - старший офицер. Еще через человека назад - Зобов. Слабо горит фонарь, прикрепленный к верхней палубе, около люка. Минный машинист Рябушкин, идущий за головного, ко­лотится, дрожит, растерянно оглядывается.

- Не могу... Боязно очень.

К нему кинулся Зобов, отшвырнул его и заорал:

- Болван! Становись на мое место!

Удастся ли пробиться через толстый слой моря? Не бу­дем ли раздавлены громаднейшей тяжестью воды? В груди что-то набухает, распирает до боли ребра. Только бы не лоп­нуло сердце. Самый решительный момент. Игра со смертью. Это последняя наша ставка. Идем ва-банк...

- Пускай воздух! - громко крикнул старший офицер.

- Есть! - откликнулся из мрака Сидоров.

- Понемногу открывай клапаны!

- Есть!

Во всем носовом отделении забурлила вода. С шумом по­летели брызги. Воздух сжимал нас легким прессом, все сильнее давил на глаза, выжимал слезы, забивал дыхание. Клокотание воды увеличивалось. Мы как будто попали в кипящий котел. Зобов с решимостью начал открывать крышку люка. Я плохо отдаю себе отчет, что произошло в следующий момент. Помню только, как что-то рявкнуло, хлестнуло в уши, оглушило. В глаза ударило мраком, ослепило. Я оста­новил дыхание. Кто-то схватил меня беззубой пастью, смял в комок, выплюнул. Я полетел и завертелся волчком. Потом показалось, что я превратился в мину. Долго пришлось плыть, сверлить воду. В сознании сверкнула последняя вспышка и погасла».

Многие из находившихся тогда на палубе «Оланда» невольно вспомнили события марте 1913 года. Тогда при весьма сходных обстоятельствах близ Либавы погиб­ла подводная лодка «Минога». Неза­долго до этого на лодку был назначен новый командир лейтенант Гарсоев, командовавший ранее подвод­ной лодкой «Почтовый», которая относилась к кораблям совершенно другого типа. Гарсоев перевел на «Миногу» весь экипаж «Почтового», состоявший из сверхсрочнослужа­щих. Последние, полагаясь на свой большой опыт, новую лодку практи­чески не изучали и поэтому плохо знали ее конструкцию и особенности.

В 14.00 23 марта «Минога» ото­шла от пирса для первого практи­ческого плавания после зимнего от­стоя. Уже в этот момент случилось небольшое происшествие. Лейтенант Гарсоев не рассчитал выбега лодки при движе­нии задним ходом, и «Минога» ударилась кормой о борт стоявшей у пирса угольной баржи. При этом раскололся укрепленный на ахтерштевне золоченый двуглавый орел. Обе его головы утонули. Происшествие произвело самое тягостное впечатление на команду. Были предложения вернуться в Либаву, но Гарсоев прекратил эти разговоры.

Лодка при столкновении, однако, не пострадала и продолжала свой путь в сопровождении портового буксира. Около 16.00 оба судна по­дошли к Либавскому маяку, и Гар­соев приказал боцману Гордееву передать на буксир флажным сема­фором сообщение о намерении погру­зиться и далее следовать под водой заранее согласованным курсом. Вы­полнив приказ, Гордеев свернул сиг­нальные флажки и сунул их, как ему казалось, под решетчатый настил мо­стика, а на самом деле - под тарел­ку клапана вентиляционной шахты.

Перед погружением никто не обратил внимания на ненормально закрытый клапан, и сразу же после ухода под воду в лодку стала по­ступать вода. В результате она полу­чила отрицательную плавучесть и за­тонула на глубине 30 метров. С продува­нием цистерн главного балласта командир опоздал. Поэтому он при­казал отдать аварийный буй и по­пытаться заглушить трубу вентиля­ции, так как закрыть клапан из-за злополучных флажков не представ­лялось возможным.

Всплывший на поверхность буй заметили на буксире. Моряки с буксира подошли на шлюпке к бую и после достаточно длительного изу­чении (команда буксира не была знакома с подобными устройствами и перед выходом в море соответствую­щих инструкций не получила) обнаружили внутри него телефон. Вы­яснив по телефону, что «Минога» терпит бедствие, буксир полным ходом направился в Либаву, подавая при этом тревожные гудки

Время было вечернее и поэтому выход в море спасателей из Либавы удалось организовать лишь после 19 часов.

Положение в отсеках затонувшей лодки между тем ухудшалось с каж­дой минутой. Поступление воды внутрь корпуса удалось замедлить, но не прекратить полностью. Воздух в отсеках постепенно становился непригодным для дыхания. Посту­пающая вода подходила к аккумуля­торам, что грозило выделением хлора и   полным   отравлением   атмосферы.

В этой обстановке Гарсоев принял единственно правильное решение: он приказал продуть кормовую дифферентную цистерну. Корма лодки оторвалась от грунта и всплыла на поверхность, а находившаяся в кор­пусе вода потоком перелилась в носо­вые отсеки и толстым слоем мгновен­но залила аккумуляторную батарею, что существенно уменьшило выделе­ние хлора.

Подошедшие к месту катастрофы спасательные суда, подъемный крап, килектор, буксиры, водолазные бо­ты очень скоро обнаружили кормо­вую оконечность погибшей лодки, на флагштоке которой развевался Анд­реевский флаг (лодки в те годы ухо­дили под воду, не спуская флага). Под нее подвели стропы и припод­няли, пока из воды не показался кормовой входной люк. Дальней­шая эвакуация из лодки людей, большинство из которых уже не могли двигаться самостоятельно, была делом техники. Всех спасенных немедленно отправили в госпиталь, однако среди них не обнаружили виновника аварии — Гордеева.

Последнего удалось найти в проч­ной рубке по стуку, которым он давал знать о себе. Лодку подняли еще выше. Наконец из воды показался рубочный люк, и Гордеев вышел из рубки живым и невредимым, про­сидев там около 12 часов. Оказалось, что объем воздуха в прочной рубке вполне достаточен для дыхания одно­го человека в течение длительного времени.

Успешному спасению экипажа и последующему подъему «Миноги» на поверхность способствовала отлич­ная погода. Окажись судьба менее благосклонной к подводникам, ошиб­ка Гордеева могла бы иметь траги­ческие последствия. «Миноге» повезло, а как сложится ситуация на АГ-15 было еще не известно.

Из донесения начальника 4-го дивизиона дивизии подводных лодок Балтийского моря капитана 2-го ранга Забелина:  «В 21 час 45 минут пришли с моря ПЛ АГ-12 под брейд-вымпелом начальника дивизии подводных лодок и эскадренный миноносец "Боевой". По утверждению водолазов, с носа на стук всё время отвечали, с кормы - же около 18 часов 30 минут больше ответа не давали. В 23 часа 04 минут лодка начала очень сильно травить воздух носом. В 23 часа… минут появился на поверхности первый из выбросившихся из лодки людей. Вслед за ним выбросилось из лодки ещё 4 человека, последний из них появился в 23 часа 10 минут. Через полторы минуты, в 23 часа 12 минут, когда воздух травился значительно слабее, выбросился старший офицер лодки лейтенант Матыевич-Мациевич. Выбросившихся подхватывали на шлюпки, стоявшие у места аварии, держась под вёслами и отправляли в лазарет на "Оланд". После старшего офицера лодки больше никого не появлялось и, когда воздух стал травиться совсем слабо, и исчезла надежда на то, что остальные пять человек могут спастись, вновь приступили к работам, надеясь спасти людей оставшихся в кормовом отделении».

Только тогда после опроса спасшихся, и в первую очередь после доклада старшего офицера, стало возможным  выяснить картину происходившего внутри подводной лодки.

В первую минуту катастрофы лейтенант Матыевич-Мациевич собрал большую часть команды в носовом отсеке, успев задраить за собой переборку. Первоначальным планом лейтенанта Матыевич-Мациевича было отсидеться в отсеке до прихода спасателей. Однако обстановка сложилась иначе. Силой давления воды на переборку средняя цистерна сдвинулась с места, а сама переборка выпучилась и дала небольшую течь. Свет у подводников был только от 2-х вольтовой лампочки батарейки компаса Спери, да и то было очевидно, что надолго его не хватит. Видя, что вода все больше и больше прибывает (это значило, что трещина увеличивается) решил создать противодавление воздухом. Эта грамотная мера значительно уменьшила поступление воды в отсек, но не могла его задержать окончательно, так как герметичность переборки была уже нарушена, и воздух выходил наверх. Стук по корпусу спустившегося водолаза вселил в людей уверенность, что не все еще потеряно. Однако потом, когда стуки прекратились (водолазы в это время занимались заведением буксирных концов для транспортировки АГ-15) среди матросов началось уныние. Чтобы поддержать дух, Матыевич-Мациевич велел заводить граммофон и петь хором русские народные песни.

Между тем уровень воды постепенно повышался. Вскоре вода затопила обеденный стол, на котором сидели и заводили граммофон подводники. Затем вода добралась до граммофона и тот, оборвав на полуслове шаляпинскую «Дубинушку», перестал играть. Совершенно мокрые, моряки дрожали от холода, силы их быстро убывали, запас воздуха уменьшался, а вместе с ним убывала и надежда на спасение.

Все взоры были обращены к одному человеку – лейтенанту Матыевич-Мациевичу. От него ждали некого спасительного решения, и лейтенант старался что-нибудь придумать.

В начале старший офицер предложил желающим выбрасываться из торпедного аппарата, но, так как это было очень рискованно ( в ту пору выход из лодки через торпедные аппарату еще не отрабатывался) таковых не оказалось. Тогда Мациевич решил послать письмо. Сначала его хотели написать на киоте корабельной иконы, как единственно оставшейся деревянной части, но потом отказались от этого, так как подумали, что выкинутый наверх образ сочтут за чудо.

- Пока будут спорить, людьми сделана запись на иконе или Божьим промыслом, до нас может дело не дойти! – здраво рассудил Матыевич-Мациевич. – Надо искать другой вариант!

После недолгих споров записку написали на бумаге и выпустили торпеду, но она вышла из торпедного аппарата и тут же упала на грунт. Пришлось писать вторую записку и выпускать вторую торпеду. Ее отстрел прошел более успешно. Как мы уже знаем, эта торпеда была замечена с плавбазы и записка попала в руки спасателей.

Тем временем, более слабые не выдерживали и, теряя сознание, тонули в ледяной воде, уровень которой доходил до груди. Паники не было. Люди держались до конца и, погибая, прощались с остальными.

Из документа расследования обстоятельств трагедии АГ-15: «Вскоре живых осталось 5 человек. Сколько было времени, они не знали, но чувствовали, что поздно. Вода прибыла настолько, что можно было ходить только с приподнятой головой. Мертвецы плавали тут же. Видя, что воздуха осталось только две группы, старший офицер заявил, что в лодке оставаться больше нельзя и предложил выбрасываться через люк. Это было единственное, что осталось попытаться сделать. Тогда все надели капковые бушлаты и по очереди подходили к люку. Старший офицер, дав воздух в лодку, сравнял давление со столбом воды, и люк был открыт. Вода хлынула в него и затопила отсек, потухла последняя лампочка. От поступающего из баллона сжатого воздуха образовалась у комингса воздушная пробка. Все стояли у люка с приподнятыми ртами и поочерёдно, держась за трап, влезали в узкую горловину люка и выбрасывались со страшной силой наверх. Старший офицер Мациевич, стоя у трапа, в абсолютной темноте прощупывал каждого влезающего в люк. Не успел он ещё пропустить 4-го, как услышал слабый стон и, когда нужно было пропускать 5-го, то, обведя руками вокруг, он его не нашёл. Тогда он понял, кто стонал, будучи отброшенным от люка сильной струёй. Тогда он сам полез в люк и с молниеносной быстротой был выброшен на поверхность моря. Эти 84 фута он пролетел так быстро, что впечатление от этого не могло быть никакого. Все 5 человек, полежав несколько часов лазарете для отдыха, чувствовали себя вполне здоровыми».

А вот, как А.С. Новиков-Прибой описывает ощущения вырвавшегося из подводного плена матроса: «Через сколько времени я очнулся? Не знаю. Надо мною развешан голубой полог. Новенький и необыкновенно чис­тый. Но зачем же на нем белая заплата? И почему она так неровно вырезана? Черная борода склоняется ко мне. На плечах серебряные погоны. Откуда-то рука с пузырьком протягивается к моему лицу. Что-то ударило в нос. Я за­крываю глаза, кручу головою. А когда глянул - все стало ясно. Паровой катер, небо, белое облачко, солнце с косыми лучами. Я раздет, повязка с головы сорвана. Меня перевора­чивают, растирают тело. Досадно, что мешают смотреть в голу­бую высь. Она ласкова, как взгляд матери.

- Выпей, - говорит доктор и подносит полстакана коньяку.

Горячие струи разливаются по всему телу. Состояние духа блаженное. Хочется уснуть. Но меня беспокоит мысль: не начинаю ли я умирать? Быть может, это только в моем потухающем сознании сияет небо? Сейчас очнусь и снова вижу себя в железном гробу. Нет, спасен, спасен! Я вижу: катера, лодки, миноносцы ходят по морю. Перекликаются го­лоса людей. На самой ближней шлюпке несколько человек держат электрика Сидорова, а он вырывается и громко хохо­чет: «Блоха! Ха-ха-ха!..»

Со мною рядом стоит Зобов. С ним разговаривает доктор:

- Восемь человек всего подобрали. Значит, только од­ного не хватает?

- Так точно - одного.

Глаза мои невольно смыкаются. Я знаю, кто этот один, но не могу вспомнить его фамилию. Напряженно думаю об этом засыпаю».

Из донесения начальника 4-го дивизиона дивизии подводных лодок Балтийского моря напитана 2-го ранга Забелина: «Из рассказов спасшихся видно, что, когда лодка стала погружаться, тот час же задраили люк в боевую рубку, через который пошла вода, но вода всё же текла через сальники, и довольно быстро заполнялся центральный пост, так что вскоре пришлось из него уйти и задраить дверь в носовой отсек. Перед уходом из центрального поста, лейтенант Матыевич-Мациевич озаботился дать воздух в корму и нос и закрыл клапана переговорных труб, чтобы по ним не могла поступать вода. При задраивании двери носового отсека, одна задрайка перевернулась и помешала плотно притянуть дверь. Вначале это не было замечено, так как работа производилась в полной темноте, изредка лишь пользовались карманным электрическим фонарём. Тоже удалось наладить электрическое освещение от батарейки компаса Сперри и включить две лампочки. Тогда увидели, что дверь не плотно задраена и сквозь щель поступает вода, но задраить её заново уже нельзя было, так как центральный пост был затоплен. Попытались продуть соляр и выбросить мины для облегчения веса, предварительно стравив воздух из них в лодку, чтобы использовать весь имеемый запас. В мину верхнего аппарата пробкой положили записку, к хвостовой части привязали клеёнку с надписью, дав рулям небольшой угол всплытия, выстрелили. Вода продолжала прибывать, и дышать становилось всё тяжелее и тяжелее. Тогда лейтенант Матыевич-Мациевич велел разрезать капковые матрасы, набил капок под бушлаты тем, у кого не было спасательных бушлатов, объяснил, как надо спасаться, выбрасываясь, и составил нечто вроде расписания, кому, где стоять у люка и в каком порядке выбрасываться. Но всё же, они ждали, надеялись на помощь извне, так как слышали работу водолазов и перестукивались с ними до последнего возможного момента, пока вода, поднималась, не дошла им до ушей. С кормовым отсеком тоже перестукивались, но часа через три после погружения с кормы перестали отвечать. Двое, из находившихся в носовом отсеке тринадцати человек, утонули от усталости и плавали среди них ногами вверх. Видя, что ждать больше нельзя лейтенант Матыевич-Мациевич дал давление в лодку и приказал открыть люк, из которого люди стали выбрасываться. После того как несколько человек выбросилось, он подождал ещё, но так как больше никто не шёл, он пошёл сам к люку и выбросился. Третий люк, благодаря которому и случилось несчастье, оказался не задраенным, так как рулевой Богданов после обеда, никому не доложив, отдраил его, чтобы вы пустить чад после варки пищи, и потом забыл об этом. Установлено, что в носовом отсеке погибли электрики Воденюков, Соловьёв, минные машинисты Лиханов, Кобезский, Боряев, телеграфист Баранов и рулевой Богданов. В кормовом отсеке - электрики Белянин, Монашев, Лаврушин, мотористы Вершинин, Кубынин, Самсонов, Казаков, Безсонов, рулевые Казаков и Лагунов. Кроме них, при начале погружения утонул прапорщик Петерс. Спаслись при погружении командир лейтенант Максимович, боцман Рева и рулевой Пырьев, при выбрасывании - лейтенант Матыевич-Мациевич, минные машинисты Артамонов и Пигунов, рулевые Соколов и Сущевский и электрик Бахвалов»

 

ПОДЪЕМ ЛОДКИ И ЕЕ СУДЬБА

 

Судьба как часто бывает в подобных случаях, сыграла с людьми в рулетку. Как всегда кого-то в тот роковой день не оказалось на лодке, и они, благодаря этому, остались живы. В тот роковой день в отпусках, госпиталях и командировках находились: мичман Кияшкин, мотористы Петухов и Бутяев, рулевой Молодцов, телеграфист Туров, электрики Григорьев и Ивлев, минные машинисты Акимов, Мозжухин и Смирнов, содержатель Чернышёв, комендор Васильев и санитар Карачан. Наконец, минный машинист Зайцев за день до аварии был переведён на соседнюю лодку АГ-12. Все они вытащили свой счастливый жребий…

Из донесения начальника 4-го дивизиона дивизии подводных лодок Балтийского моря напитана 2-го ранга Забелина: «Надеясь на возможность спасти оставшихся в корме, продолжали работы. В 23 часа 40 минут сделал попытку поднять нос лодки с помощью брашпиля транспорта "Оланд", но скоба лопнула, и снова начали заводить канат, достав другую скобу. Перлинь, заведённый с кормы,  подали на ледокол "Авакс". По приказанию начальника дивизии в 22 часа 25 минуту послал телеграмму в Гангэ капитану 1 ранга Тигерстед срочно выслать (плавучую мастерскую – В.Ш.) "Каму". Начальник дивизии передал мне приказание Командующего Флотом руководить работами и не посылать лодок в море.

9-го июня в 5 часов 30 минут начали поднимать лодку, но кормовой перлинь лопнул, и решили ждать прихода "Камы", которая прибыла в 7 часов. Все попытки подмять лодку с помощью "Камы" и "Олэнда" окончились неудачей, и надежды на спасение людей уже не оставалось никакой, решил дожидаться прихода "Волхова" и спасательной партии и производить подъём, не рискуя поломкой лодки. С утра выбросившиеся из лодки были посланы в Абоский морской лазарет. Общее самочувствие их довольно хорошее, хотя и жалуются на боль в суставах, особенно ног. В 17 часов отправил подводную лодку АГ-11 и АГ-12 в Або, чтобы личный состав не присутствовал при подъёме и не сохранил на предстоящие им походы и погружения, тяжёлого впечатления от вида трупов. По прибытии спасательной партии и "Волхова", стали последний устанавливать точно над лодкой, что затруднялось начавшимся свежим ветром и заняло целый день.

10 июня в 3 часа начальник дивизии ушёл в Гельсингфорс, взяв с собой Максимовича. 10 июня больные из Або были по их просьбе и ввиду хорошего самочувствия отправлены в Ревель. В этот же день в Або были заказаны 17 гробов командированным туда мичманом Кияшкиным.

11 июня получил телефонограмму командующего флотом, что общее руководство работами поручается начальнику спасательной партии капитану 1 ранга Мономакову, коему всё и сдал. Следующие дни по 15-е включительно прошли в подводке и заведении стропов. Решено было поднимать лодку, имея один строп взятым за боевой рубкой, один в носу позади подводного якоря, и третий за кормовую скобу. 15 Июня в 18 часов 30 минут начали выбирать все гини, и лодка отделилась от грунта. В 20 часов 45 минут пришёл эскадренный миноносец "Боевой" с офицерской следственной комиссией в составе: начальника 2-го дивизиона дивизии подводных лодок Балтийского моря капитана 2 ранга Вальронда-1-го, капитана 2 ранга Даниленко, лейтенанта Могучего и членов комитетов дивизии подводных лодок Балтийского моря: Микрюкова, Одинцова, Соболева и Сергеева.

16 июля в 0 часов 50 минут показалась из воды верхушка перископа. К этому же времени выяснилось, что один из отводных блоков на "Волхове" не надёжен, поэтому было решено закрепить его струбцинами и домкратами и подвести под кормовую часть лодки третий строп, дабы не передавать всю тяжесть, если сдаст ненадежный блок средних гиней, на кормовой лодочный рым. 19 часов продолжали подъём лодки. И к 19 часам 30 минутам лодка вышла на поверхность. Наружный осмотр показал, что третий люк прикрыт.

Вещи и деньги погибших описаны и собраны в мешки по моему приказанию комитетом штаба дивизиона и будут отправлены на транспорт "Окама" в дивизионный комитет дивизии подводных лодок Балтийского моря для отправки родным погибших.

Технические недочёты на лодках типа "АГ", выяснившееся во время аварии, представлю дополнительно. Причиною аварии считаю неосторожность рулевого Богданова, отдраившего люк и забывшего об этом. В действиях личного состава не вижу материала для обвинения, хотя полагаю, что было бы правильнее закрывать люк не самому командиру, а боцману, Впрочем, вопрос этот будет освещён Следственной комиссией, В моих глазах командир лодки не виновен, тем более, что опытом не обладает. Вследствие чего АГ-15 была мною оставлена в Ревеле для практики до 3-го июня, когда как 4-й дивизион ушёл в Люм 13 мая.

Свидетельствую об исключительной доблести старшего офицера лодки лейтенанта Матыевича-Мациевича, проявившего исключительную доблесть, мужество и хладнокровие е чрезвычайно тяжёлой обстановке, сохранив до конца полную ясность ума и исполнившего свой долг так, как можно пожелать этого всем офицерам Российского Флота".

Спасательное судно подводных лодок  "Волхов" прибыло к месту аварии только через шесть дней утром 10 июня. Подъем лодки начали в 13 часов 13 июня. Лодку к этому времени уже сильно засосало в грунт и пришлось делать промывку грунта под корпусом ПЛ. Сдвинуть лодку удалось к 19 часов 15 июня. Окончательно лодка была поднята утром следующего дня. Это было первое использование спасательного судна "Волхов" по прямому назначению. Кро­ме «Волхова» в спасательных работах участвовали плавбаза «Оланд», пароходы «Черно­морский № 2», «Карин», «Эрви», «Геро», ледокол «Аванс». К 10 часов 30 минут водолазы установили буйки над местом гибели лодки, но при ма­неврировании «Карин» снес два буйка, и все пришлось начинать сначала. После по­вторной установки буйков «Во­лхов» попытался встать точно над лодкой (так, чтобы буйки находились во внутреннем бассейне судна), однако из-за сильного ветра якоря навет­ренного борта не держали грунт, и судно дрейфовало. Попытки продолжались до по­лудня 11 июня и лишь после того, как «Оланд» и «Эрви» встали вблизи «Волхова» с на­ветренного борта и подали на ют перлинь, удалось занять требуемое место. 13 июня в 13 часов начался подъем лодки. Оказалось, что лодку настоль­ко сильно засосало в пе­сочную мель, что потребова­лась двухчасовая промывка грунта под ее корпусом. Сдвинуть лодку удалось лишь в 19 часов 15 июня. После подъ­ема лодки из нее откачали воду и извлекли тела по­гибших моряков. 22 июня «Волхов» привел ее в Ревель.

Всего внутри подводной лодки было найдено семнадцать трупов. Из них восемь в первом отсеке, и девять в машинном отделении. Именно тогда открылась еще одна, наверное, самая страшная тайна погибшей субмарины.

Обратимся еще раз к документам, на этот раз к рапорту врача 4-го дивизиона дивизии подводных лодок Балтийского моря коллежского асессора Александра Александровича Финогеева своему комдиву, написанный 17 июня 1917 годе на борту плавучей базы подводных лодок "Оланд". Вот что написал врач Финогенов:

"Доношу Вам, что сего числа под моим общим наблюдением были вынуты из отсеков затонувшей подводной лодки АГ-15 трупы матросов в количестве 17 человек. При осмотре оказалось, что большинство из них были полураздеты, а некоторые и совершенно голые.

У четырёх оказались огнестрельные раны в области головы. На трупе машиниста Вершинина имелась огнестрельная рана с входным отверстием в правой ноздре и выходным напевом виске на два сантиметра выше ушной раковины с выпадением мозга. У машиниста Самсонова - огнестрельная рана с входным отверстием над правой ушной раковиной на расстоянии одного см. верху и выходным на левом виске позади ушной раковины. У матроса Логунова - огнестрельная рана с входным отверстием в области правой височной кости на полтора см. выше ушной раковины и выходным на левой стороне в области угла нижней челюсти, причём угол этой челюсти разбит. У электрика Лаврушина имеется огнестрельная рана с входным отверстием на левой стороне в области левой височной кости и выходным на правой стороне, в месте сочетания лобной кости с правой височной заметно выпадение мозга. При ощупывании черепа этих трупов заметно дробление костей. На трупах других матросов никаких признаков насилия и ранений не заметно. Все трупы сохранились довольно хорошо, лишь на некоторых трупах заметны незначительные трупные гипостазы. Эпидермис у верхних конечностей на ладонной стороне и на подошвенной нижних конечностей - омертвел, бледен и легко отделяется. Трупы с огнестрельными ранами обнаружены в кормовом отсеке, всего в корме находилось десять трупов, в носовом отделении - семь человек.

Смерть тринадцати человек последовала от утопления, четырёх человек от огнестрельных сквозных ран с нарушением кости и вещества мозга, ран, безусловно, смертельных.

Из кормового отсека были извлечены: машинный унтер-офицер Иван Вершинин, машинист Николай Самсонов, матрос Тарас Логунов, электрик Андрей Лаврушин, электрик Сергей Монашев, моторный унтер-офицер Фёдор Кубынин, старший электрик Михаил Белянин, моторист Иван Безсонов, моторный унтер-офицер Михаил Казаков, ученик рулевого Александр Казаков.

В носовом отсеке были обнаружены: электрик Семён Воденюков, минно-машинный унтер-офицер Василий Баряев, минно-машинный унтер-офицер Иван Кобезский, радиотелеграфный унтер-офицер Фёдор Баранов, матрос Степан Богданов, электрик Александр Соловьёв и минный машинист Павел Лиханов.

При затоплении лодки АГ-15 в момент её скрывания под водой утонул прапорщик Борис Петерс. Всего погибших восемнадцать человек.

Считаю долгом отметить деятельность среднего и низшего медицинского персонала 4-го дивизиона: санитарного кондуктора Кучепатова, фельдшера Хямялайнена и старших санитаров Баранова и Балаева, много потрудившихся над спасёнными 8-го сего июня воинскими чинами лодки и усердно работавших сегодня с трупами, доставленными из лодки, по приведению их в чистый вид и укладке в гробы. В работе медицинскому персоналу помогало несколько матросов, преимущественно из команды транспорта "Оланд" и вверенного Вам штаба».

Страшно себе представить, как в одном отсеке подводной лодки погибающие подводники слушали граммофон, а в другом в это же самое время их товарищи в очередь по жребию пускали себе пулю в висок. Именно тогда родилась следующая матросская песня:

В стальном гробу на дне, на дне пучины,

Уснули вы навек…несчастные сыны…,

Исполнившие долг матроса-гражданина,

Погибнувши за честь и счастие страны.

 

Ужасна смерть была… о ней лишь вы молились,

Прощаясь, и спеша страданья прекратить,-

С слезами на глазах товарищей просили

Друг другу пулю в лоб немедленно пустить.

 

И вняв мольбам души, измученной, разбитой,

Раздался звук глухой под сводом роковым…

Один из вас упал, товарищем убитый.

Второй сошел с ума, стал страшным и седым.

 

Там два еще…потом…потом и остальные,

Надежду потеряв спастись… не умереть…,

Покончили с собой… Их имена святые

Останутся в сердцах на много-много лет.

В июне – июле силами мастерских судна "Волхов" в течение месяца АГ-15 была отремонтирована и вновь вступила в строй. Новым командиром ее был назначен лейтенант Матыевич-Мациевич, столь блестяще зарекомендовавший себя во время катастрофы. 25 октября 1917 года АГ-15 вошла в состав Красного Балтийского флота. Матыевич-Мациевич новую власть не принял и новым командиром АГ-15 был назначен лейтенант Мацеевский.

А вскоре всем стало не до памяти о погибших на АГ-15. В октябре грянула новая революция, за ней долгая Гражданская война, в ходе которой на развалинах старой России родилось новое государство с новыми героями и новыми ценностями.

Вскоре из боевого похода не вернулась АГ-14, которой командовал сын адмирала Эссена Антоний. С декабря 1917 года из-за ледовой обстановки боевые выходы русских подводных лодок были прекращены. В зимний период АГ-15 базировалась на Ганге (Финляндия) вместе с другими лодками 4-го дивизиона и плавбазой "Оланд". 3 апреля 1918 года германские корабли, преодолев плотные льды, высадили в Ганге десант. Вывести лодку из Ганге не было возможности из-за тяжелой ледовой обстановки и отсутствия ледокола. Чтобы лодка не досталась Германии, экипаж вынужден был взорвать лодку. Команда АГ-15 выехала поездом в Гельсингфорс. Впоследствии, в 1924 году лодка была поднята финскими спасателями, демонтирована и сдана на слом.

Как сложились судьбы офицеров АГ-15? Командир АГ-15 лейтенант Михаил Максимович впоследствии активно участвовал в белом движении на юге России, был воспитателем Морского корпуса в Севастополе. В период эвакуации из Крыма Максимович командовал эсминцем «Звонкий». В Бизерте он командовал учебным судном «Моряк», а затем снова «Звонким». После ликвидации эскадры в 1924 году старший лейтенант Максимович перебрался в Алжир, где проживал до 1932 года, затем переехал во Францию. Умер в 1965 году в Париже.

Главный герой трагических событий на АГ-15 лейтенант Константин Людвигович Матыевич-Мациевич также впоследствии служил в армии Деникина, а потом и Врангеля. Во время эвакуации из Крыма и в Бизерте он, в чине старшего лейтенанта, командовал подводной лодкой АГ-22. Дальнейшая судьба Матыевича-Мациевича нам, к большому сожалению, пока неизвестна.

Мичман Владимир Владимирович Кияшкин, который по счастливой случайности в тот роковой день отсутствовал на лодке, впоследствии был активным участником белого движения на юге, служил в Добровольческой и Донской армиях. В 1920 году эвакуировался в Турцию. Являлся членом союза морских офицеров в Константинополе. После 1922 года судьба лейтенанта Кияшкина неизвестна.

О начальнике 4-го дивизиона дивизии подводных лодок Балтийского моря капитане 2 ранга Забелине известно лишь то, что в эмиграции он осел в Румынии, и в 1936 году проживал в Бухаресте.

О судьбах кондукторов и матросов АГ-15 мы не знаем ничего. Новая революция и многолетняя Гражданская война навсегда разметала их по стране. Можно лишь предположить, что когда во второй половине 20-х годов ХХ века, когда Новиков-Прибой решил написать повесть «Подводники» и приехал в Кронштадт, кто-то из оставшихся в живых матросов АГ-15 еще служил в балтийском подплаве. Он то и рассказал писателю не только об обстоятельствах трагедии, но и о том, что происходило с людьми в полузатопленных отсеках на дне моря.

Со времени трагедии АГ-15 минуло уже почти сто лет. За это время в России произошло множество иных, куда более страшных трагедий. И все же, наверное, пришло время вспомнить и об АГ-15. Увы, ни памятника, ни хотя бы памятного знака погибшим морякам АГ-15 так и не было поставлено. Но разве они в том виноваты? История отечественного подплава писалась кровью  и каждый шаг вперед, каждый метр глубины был оплачен жизнями подводников.

Список моряков, погибших на АГ-15:

1. Петерс Борис Евгеньевич - прапорщик по адмиралтейству (утонул на поверхности, тело не найдено).

2. Баранов Фёдор - радиотелеграфный унтер-офицер (утонул в лодке).

3. Баряев Василий - минно-машинный унтер-офицер (утонул в лодке).

4. Вершинин Иван - машинный унтер-офицер (застрелился в лодке).

5. Казаков Михаил - моторный унтер-офицер (утонул в лодке).

6. Кобезский (Кабезский) Иван - минно-машинный унтер-офицер (утонул в лодке).

7. Кубынин Фёдор - моторный унтер-офицер (утонул в лодке).

8. Белянин Михаил - старший электрик (утонул в лодке).

9. Безсонов Иван - моторист (утонул в лодке).

10. Воденюков (Водянюков) Семён - электрик (утонул в лодке).

11. Лаврушин Андрей - электрик (застрелился в лодке).

12. Лиханов Павел - минный машинист (утонул в лодке).

13. Монашев Сергей - электрик (утонул в лодке).

. Самсонов Николай – машинист, по другим данным – моторист (застрелился в лодке).

. Соловьёв Александр - электрик (утонул в лодке).

. Богданов Степан - матрос, рулевой (утонул в лодке).

. Логунов (Лагунов?) Тарас - матрос, моторист (застрелился в лодке).

. Казаков Александр - ученик рулевого (утонул в лодке).

 

Мир их праху!

 

Владимир Шигин