Глава 6, которой вместо эпилога и заканчивается эта история
После прощания с добрыми троллями характер нашего путешествия решительно изменился. С него как мишура с новогодней ёлки, сошел весь блеск развлечения или удовольствия. Мы ехали в полной тишине, понимая, что аккумулятор и какая-то дрянь вокруг него неисправны, и есть только одна возможность остаться в живых, поскорее добраться до заветной Кеми, там по быстрому подремонтироваться и двинуться дальше. О плохом думать не хотелось, но оно лезло в голову с каждым поворотом трассы, с каждой ухабиной дороги, с каждым переключением передачи. Фары по-прежнему то тухли, то вспыхивали огнями, разрезая темноту плотного соснового леса, и мы уже совсем не включали некогда веселившего нас приёмника и некогда обогревавшей нас печки...
Угнетённого настроения однако не было, даже наоборот, у нас появилась какая-то отчаянная холерическая искорка, как наверное это случается с людьми побывавшими на краю жизни, но нежданно-негаданно возвратившимися с того света. Мы, впившись глазами в теперь уже совсем тёмную дорогу, следили за каждым изгибом трассы в четыре глаза и видели, как пугливо мечутся зайчики дальнего света по соснам и сугробам:
- А мы на двоечке! - разговаривал с коробкой передач Васёк, аккуратно вписываясь в очередной поворот...
- А креветочки-то по пиву истосковались! - подбадривал его приятным я...
Мысль о том, что с каждым километром мы приближаемся к людям, к дорогам "в эксплуатации", к заветной Кеми и вырываемся из костистых лап холода и откровенной кукушечки, подзадоривала нас. Километровых столбиков конечно не было, но мы и так отлично знали своё местоположение и отмечали каждое движение колёсика спидометра, сокращавшего оставшееся расстояние до цели. И опять за весь путь мы не встретили ни одной встречной или попутной машины, но Бог пожалел нас и через несколько часов экстремального пробега впереди над лесом начало светлеть - верный признак приближающегося большого города!
Кемь, как и многие города Севера, встретила нас несуразными тёмными постройками и редкими домишками, в которых иногда тускло горел свет. Начали изредка попадаться машины, которые несмотря на поздний час спешили по своим делам мимо. Однажды повстречался даже рейсовый автобус, кольцо которого заканчивалось где-то тут же на окраине, в его пустом салоне подрёмывало несколько человек...
Мы смотрели на эту понятную и простую жизнь с необыкновенным чувством восхищения и восторга - как оказывается здорово, когда вокруг люди, жизнь, движение и тепло! Совершенно расслабившись от происходящего вокруг, Васёк и я не заметили, как въехали на железнодорожный переезд, проложенный между несколькими линиями. Рельсы были сильно заглублены и утоплены вниз от полотна дороги, так, что неторопливо переезжая каждую из них, комбик приседал и клевал носом...
В один момент Васёк то ли не скоординированно сработал педалями и рукояткой, то ли давняя автомобильная болячка липы опять вдруг дала о себе знать, но мы опять заглохли... Случись же это аккурат посредине переезда, когда наш задок завис на одном пути, а радиатор и капот нагло высунулись на другой!... Немая пауза, красноречивые взгляды и противное предчувствие нежеланных приключений снаружи уютного салона комбика…
И опять этот чёртов звук, похожий на щелчок костяшками пальцев, внутри мотора! И опять оцепенение от беспомощности, что то сделать, чтобы надвигающееся не стало реальностью… Ну чтобы просто продолжать хотя бы медленное, но безмятежное движение вперед...
Но не тут то было - Васёк бешено вращая глазами и крутя головой во все стороны, выскочил из машины и криками показал мне толкать её сзади, а сам крутя рулём снаружи и упираясь в переднюю стойку плечом попытался сдвинуть её с рельсовой ложбины. Ноги у него скользили, разъезжались, но не позволяли крепко упереться и сдвинуть комбик с места. Мои усилия сзади были также бесполезны - липа села в канаву с рельсиной на дне прочно. Стало ясно, что наших сил мало, чтобы убрать её наверное с самого нежелательного места остановки во всей Кеми...
Мы уже поняли ситуацию правильно и даже не заводя разговора о грустном оба уставились на предупреждающие светофоры, которые могли загореться красными мигающими фонарями с противным дребезжащим звуком-звонком в любую секунду! Но в это день Бог был рядом с нами! Он, похоже, не сильно был занят в тот день и не очень отвлекался на другие дела вдоль мурманской трассы, а полностью посвятил себя спасению двух "несмышлёнышей", то и дело попадавших в смертельные передряги...
- Чего заснули?! - вывел из оцепенения нас голос из распахнутой дверцы обгоняющего попутного армейского УАЗика. - Хватай скорее конец!
И немолодой уже, видать повидавший всякого на северном своём пути, водитель в фуфайке выпорхнул вдруг как акробат из своей машины и на ходу, ловко разматывая тонкий металлический трос, кинул один конец Василию, а второй защёлкнул карабином на торчащем уазиковском крюке! Уже не сговариваясь, они как по команде прыгнули в свои машины и УАЗик, не сильно напрягаясь, начал тащить комбик по переезду за собой, упруго подпрыгивая на рельсах-ложбинах...
Хитрый гаишник, побывавший сегодня и не в таких ситуациях, решил мгновенно воспользоваться УАЗиком как толкачём для заводки комбика, и без лишних разговоров передёрнул педалями, предварительно включив пониженную передачу, и липа с пол-оборота завелась... Васёк, сделав вид, что это была какая-то мелкая неприятность, быстро отстегнул карабин, смотал трос и крепкими рукопожатиями тепло отблагодарил спасителя, который хотя и помотал головой, проворчав что-то наподобие "Охереть можно от этих чайников!", но быстро и деловито умчался в темноту. Вся сцена на переезде заняла наверное около пары минут…
Я, немного запыхавшись, догнал уже совсем счастливого Васька и его неразлучного друга комбика метрах в ста от переезда. Как раз в это время переезд весело загорелся фирменными огоньками и через минуту пропустил через себя красиво раскрашенный экспресс... Смахивало на 1 мая. Мы переглянулись и одновременно покачав головами, закатили глаза вверх и в сторону от липы...
Всё дальнейшее спрессовалось в череду приятных и милых фрагментов сменявших друг друга с мультяшной частотой. Нас любезно разместили в недорогой местной гостинице в небольшом двухместном номере с огромной кроватью, размеры которой изменяли все представления о геометрии пространства, так как она казалась гораздо больше площади комнаты... Мы столько пережили и так промёрзли за этот длинный полный странными событиями полярный день, что сил на просьбы поменять номер с раздельными лежанками или протестовать у нас не оставалось совсем! Не ужиная, мы завалились в одну постель и последней моей мыслью засыпая, было: "Боже, что я делаю - ведь я совсем его не знаю!"...
Утро встретило нас сумерками и пушистым снежком, Васёк ещё сладко спал оттопырив нижнюю губу и еле удерживая равновесие на краю кровати, а я, посмотрев на эту святочную картинку, с радостью и теплотой, наверное, первый и единственный раз в жизни подумал, что не все гаишники пидорасы...
Липу, оставленную на ночь перед гостиницей, было уже не завести ни колом, ни топором и только на буксире удалось отволочь в "мастерскую", а по сути, гараж какой-то близлежащей конторы. Ещё чистенький поутру и трезвый механик, которого нам представили как "Наш Левша", покопавшись пару минут под капотом комбика вылез из него с поднятыми вверх руками, в одной из них поблескивала небольшая чёрненькая коробочка. К нашему удивлению и ужасу, он ни слова не говоря, сильно размахнувшись, пульнул коробочку со всей силы об дальнюю стенку, отчего та рассыпалась на мелкие части.
- Реле-регулятор сдох! - признёс он в нашу сторону, несколько шокированных обращением с нашим другом и имуществом, липой зелёной...
- Говно-деталь, - скрасил он как мог приятным определением свой резковатый поступок, и тут же вынул из промасленного верстака на вид совершенно такую же коробочку. Потом он немного покопался ещё под капотом и сказал невесело, - Батарея тоже сдохла!
"Какой патологоанатом пропал, всё у него сдохло!"- без всякого сарказма успел подумать я, но тут же удивился, когда из волшебного верстака он достал серо-бурмалиновый с неясными подтёками по бокам потрёпанный в дорожных боях старый на вид совершенно убитый аккумулятор. Размеры этого замурзанного чуда были даже на взгляд больше липового, но Левша, восприняв как знак согласия наше изумлённое молчание, отвинтил клеммы у лакированного чёрненького комбиковского когда-то источника электричества и поставил на его место "новую" батарею. От этого вид подкапотного пространства новой «липы» мгновенно стал унылым и потрёпаным, будто она поучаствовала в ралли "Париж-Дакар"... Закрепив прочно аккумулятор-ветеран гибкой металлической планкой Левша, не спрашивая нашего согласия влез в кабину комбика, повернул ключ зажигания, завёл его с пол-тычка и выйдя к нам просто спросил:
- Шило есть?
Обалдев от такой метомарфозы с оказывается всё это время сильно придуривающейся «липы» и ошалело переводя взгляд с, как ни в чём не бывало, теперь мирно по-дачному урчащего комбика, а потом на Васька, затем в угол, с россыпью говно-детали, и обратно на новенький, но увы сдохший липовый аккумулятор, тихо стоящий под моими ногами на нечистом холодном полу "мастерской", я как на духу откровенно выдохнул:
- Слили троллям...
Левша, как будто и ожидал такого ответа и, совершенно не удивившись некоторой его мифологичности, тут же предложил:
- Тогда две...
Ещё плохо понимая его шкалу, я с ужасом подумал, что сейчас придет конец всем моим сбережениям и финансовым планам.
- Две, чего? - робко спросил у Левши я.
- Две столичные, не московские же!
Из знакомых словосочетаний я понял, что речь идёт о водке и ещё боясь поверить своему счастью, быстро сбегал в продмаг напротив. Вручая ставшую назойливым напоминанием о грустном происшествии на трассе, большую коробку с креветками и честно заработанный магарыч Левше, я искренне поинтересовался у него:
- А вообще что это было? - имея ввиду кукушку, троллей, переезд, пластмассовую коробочку, фантастически быстрый ремонт...
Он, не задумываясь, чётко ответил:
- Херня!
Мне сразу же от этого стало как-то легче...
Дальнейший путь мы прошли без каких-либо происшествий и приключений. Учитывая, что весь ремонт у Левши занял не более получаса, впереди открывался целый день, и мы его использовали для скорейшего продвижения. Комбик как будто оправдывался за свои прошлые грехи и доставленные неудобства. Он работал настолько безукоризненно и гладко, что будь на нашем месте другие, они легко смогли бы наслаждаться путешествием. Как будто и не было трассы не в эксплуатации, тишины с кукушечеой, КРАЗов, ледяного холода, краника под брюхом комбика… Невесть куда делись затухания. замирания и промерзания. Фары разливали ровный и мощный сноп света, приёмник работал на всех волнах устойчиво и стабильно, печка разогрела салон так, что мы разделись до рубашек и даже иногда открывали окошко, чтобы проветриться... Кроме того, довольно быстро мне стала ясна разница между трассой в эксплуатации и тем заснеженным трактом, по которому изредка проделывали путь грейдеры и которым отважились рвануть из Мурманска мы. Машины шли сплошным потоком по очищенной до асфальта широкой дороге в обоих направлениях и, случись здесь любая аварийная остановка, мгновенно бы нашлись десятки помощников, которые тут же пришли бы нам на выручку.
Что-то послужило причиной наступившей между нами с Васьком отчуждённости и пустого пространства. Молчание, как домоклов меч, повисло в салоне и оно красноречивей любых слов говорило о том, что каждый из нас пережил за эти пару дней, чего это стоило и что оставит скорей всего глубокий след навечно в каждом из нас...
Когда, послушно повинуясь моим командам, Васёк медленно подъехал к родительскому дому на проспекте Ветеранов, по фантастической интуиции, свойственной только моей маме, штора любимого с детства окна тут же немножко отодвинулась... В образовавшемся треугольнике тёплого света милых окон появилось светлое тревожное, но улыбающееся счастливое лицо мамы и слабенькая ручка помахала мне в приветствии. Сразу же за её спиной возникло искрящееся радостью и добротой лицо отца...
Я выскочил из машины, впился глазами в их родные черты и не мог насмотреться. Хорошо, что до меня им было далеко, Васёк оставался в салоне, а прохожих не было – в узком дворе хрущёвской пятиэтажки у необычной машины марки ИЖ-комби цвета "липа зелёная" с работающим двигателем стоял махал рукой лейтенант советского военно-морского флота, а по щекам у него катились нежданные и искренние слёзы...
Ещё минуты ушли на то чтобы добраться до гаража, с которого собственно и началась вся эта история. Поставив комбик на заветное выстраданное место, мы с Васьком прямиком направились на вокзал... Билетов как всегда не было, но поканючив минут пять у ветеранской кассы, где, как показывает опыт, работают самые чувствительные тётеньки, нам всё же достался билет на боковое место в плацкартном вагоне. Поезд уходил через несколько часов, и у нас с Васьком было время.
Ноги сами привели нас в уютный вокзальный ресторан, где в это время было совсем мало посетителей. Заняв столик в углу, и сделав первичный, по традиции нашего экипажа, аскетический, неизменно производящий неизгладимое впечатление на официанток, заказ, мы внимательно посмотрели в глаза друг другу. Неужели мы ещё недавно были чужими, не знали друг друга, он мог тормознуть и оштрафовать меня за переход улицы в неположенном месте, а я мог послать его и сослаться на боевую тревогу? Мы были незнакомы!?...
Сейчас на меня смотрело почти родное слегка заросшее щетиной усталое лицо даже не друга! Больше - брата! На нём, наверное, как и на моём, отпечаталась усталость и тревога... Тут мне показалось, что там ещё присутствуют не то что смущение, а стыд... Да, да, да - я не мог ошибиться, Васёк в эту минуту казался не просто, смущённым! Он прятал от меня свой взгляд, нервно теребил скатерть, смахивая с неё несуществующие крошки, оглядывался по сторонам, бесцельно рассматривал билет на поезд до Мурманска... Когда мы посредине этой томительной паузы вдруг молча встретились глазами, он как то тяжело выдохнул и сказал тихо-тихо одними губами:
- Витя, ты прости меня!..
Я сделал вид что не понимаю, о чём он и, вздёрнувшись, спросил:
- За что?
- Я не имел права ехать по этой трассе... Это было безумие... Я хотел помочь...
Слова давались ему нелегко. Он подбирал их с трудом, и было видно, что он не привык к таким откровениям, но продумал этот разговор. Наверно это терзало его на конечном самом благополучном участке нашего пути. И видя, что я хочу прервать его, Васёк сделал протестующий жест и сказал:
- Да что я говорю - денег хотел заработать лёгких, вот и подался!...
В эту минуту мне было искренне жаль его. Честно говоря, эти неприятные мысли лезли и мне в голову, но когда вещала кукушечка, было не до них, когда раскорячились на рельсах, тем более... А потом я просто гнал их от себя. Молчал и гнал, мечтая и представляя, как увижу, наконец близких и закончится эта затянувшаяся страница моей жизни!
- Я вот что решил, - продолжил Васёк свою тираду, - денег я от тебя не возьму! Хоть убей - не возьму! Не могу и не хочу за такое деньги брать! Спасибо, что билет купил, а больше ни копейки!
Официантка осторожно поставила перед нами цыпленка табака и круглый запотевший графинчик с двумястами граммами столичной...
Рюмки сразу же тоже запотели от налитого и мы повторили. Тостов не говорили, но было ясно, что думаем мы об одном и том же, снова и снова проходя на комбике трассу, на этот раз в ресторане Московского вокзала. Графинчик оказался не только пузатым, но ещё и унизительно маленьким и повторный заказ заставил официантку переспросить объём и качество. Да, всё верно, бутылка любимого коньяка КВВК "Гремми", конечно же нашлась в ресторанном буфете... А когда из-за шторок кухни на нас уже начали выглядывать поварихи, я не смог закончить прощальный ужин с Васьком ничем другим как бутылкой полусладкого шампанского "Абрау-Дюрсо"... Возможно для Васька это и было немного лишним, всё же разница в возрасте один год и другой род войск, если ГАИ называть войсками, могли ему навредить. Но уйти вот так не попрощавшись с официанткой и поварихами было бы нетактичным и неблагородным... Было впрочем, искренне жаль, что Васёк уже в этих торжественных мероприятиях активного участия уже не принимал. Он прикорнул на стуле, а одна щека его лежала на белой скатерти ресторанного столика.
Я пронёс его, необычайно лёгкого, по длинному перрону прямо в вагон мимо прикрывшей ладошкой от ужаса рот проводницы и аккуратно разложил на верхней полочке как тряпочку поверх одеяла, предварительно сняв с Васька хромовые сапожки и аккуратно поставив их внизу. Купе, располагавшиеся вокруг, притихли и зачарованно смотрели на эту трогательную сцену прощания флотского лейтенанта с тем, что ещё недавно было сержантом ГАИ.
- Братика в армию провожает...- поползло по вагону. - А вещи где?
- Он налегке...- стараясь быть убедительным заверил их я и незаметно засунул оставшиеся от моей эпопеи деньги в задний брючный карман васьковского галифе.
В этот самый момент Васёк неожиданно открыл глаза и поразил меня, да что меня - весь вагон, чрезвычайно чётко и громко произнесённой и внешне казавшейся совершенно бессмысленной длиной фразой:
- На ижике, да на комбике с музыкой и с ветерком домчимся мигом по новой трассе до Питера! - в соседнем купе запричитала старуха, и все уставились на полку с Васьком, но он уже крепко спал, сладко причмокивая по привычке губами.
Я вышел на перрон, потому что тёплого прощания не получалось, а изображать из себя расстроенного брата и мозолить глаза пассажирам уже надоело. Питер был как всегда прекрасен – моросило, смеркалось, в залива дул порывистый северо-западный ветерок… Поезд медленно оторвался от перрона и заскользил к Мурманску, быстро набирая ход. Я ещё долго стоял, глядя ему вслед, пока совсем не исчезла из виду вихрящаяся за ним позёмка.
С Васьком мы больше никогда не встречались, но и не расставались уже тоже никогда!
