Вспоминая прожитые годы, я с удивлением открыл для себя что мало помню о годах учёбы в училище. Тогда я стал разбирать старые письма, дневниковые записи, вчитывался в пожелтевшие страницы, как-то незаметно события и факты давно минувших дней стали всплывать с глубин забвения, выстраиваться в картины нашей бывшей училищной жизни. Наиболее яркое впечатление у меня осталось от штурманского похода на учебном судне «Неман». Произошло это так: 2 августа 1954 года нас погрузили в товарные вагоны, в которых слева и справа от двери были оборудованы двухярусные нары, где мы спали не раздевась прямо на досках, накрывшись бушлатом, подложив под голову брезентовый морской чемодан с нехитрым курсантским имуществом.

И вот наш эшелон начал движение в Архангельск. В дорогу нас снабдили хлебом, сахаром и мясными консервами, мы их называли «конём». На станциях мы бегали с чайниками к будкам с надписью «кипяток», наполняли их и обратно в вагон. Питание у нас было однообразным: кипяток с сахаром и хлеб с «конём». Многие курили махорку, в вагоне дым стоял столбом. В проходе лежат ящики с точными приборами: секстантами, хронометрами, палубными часами и звёздными глобусами; на них играют в преферанс, пользуясь отсутствием начальства, которое едет в штабном вагоне. На верхней полке кто-то играл на гитаре и приблатнённым монотонным голосом пел о том, что «какие-то зубы стучали по клавишам рояля».

Наши начальники решили разнообразить курсантское «меню», в Волхове рано утром раздалась команда: «Построиться в ресторан!» Её исполнили с большим удовольствием, построились и прошли в здание, где нас накормили комплексным обедом. И снова наш эшелон продолжил путь.

В открытых дверях мелькают леса-леса. … Одинокие домики, часто старые и печальные. Недалеко от Архангельска поезд остановился на какой-то станции и долго стоял. Разрешили выйти из вагона и пообедать в столовой. Кругом грязь, гнилые неровные деревянные тротуары, пролегающие между покосившимися домишками. Зашли в столовую. Вонь. Борщ с мухами и мухи без борща. Кругом пьяные, шатающиеся фигуры между лужами и в них. Обедать не стали, вернулись в вагон, где закусили очередным «конём». И вот, наконец, наш эшелон прибыл в Архангельск.

Кругом склады, заводы, корабли. Двина широка и могуча. Пришли на учебное судно «Неман». Все начали суетиться и бегать, бегать и суетиться. Мешки с вещами несут вверх по трапу, другие вниз, все кричат, хватают матрасы, занимают койки. Мичман Спицын носится за курсантами, надо таскать ящики с точными приборами… Работа, которую, наверно, осилил бы лишь Илья Муромец на пару с Алёшей Поповичем. В нашем классе есть только один такой человек, но он занят борьбой со своим мешком, в который наши шутники тайком положили 16 килограммовую гирю. Все кричат и соглашаются с мичманом, что нужно заносить ящики на корабль, но почему-то этого не делают, продолжают искать свои бескозырки и мешки. Мичман объявляет всех сволочами и кретинами и уходит жаловаться командиру роты..

Курсанты мрачно рассуждают: одни хотят съесть «коня» сейчас; другие за то, чтобы ещё больше проголодаться, а потом съесть, Какая партия победит я не знаю, у меня желание съесть его немедленно. Всё рано или поздно кончается или начинается. Каждый получил койку в кубрике, устроился, поход начался.

От пирса нас вывел на фарватер буксир, далее пошли самостоятельно. «Неман» ложился на бесконечное количество створов, название которых кто-то провозглашал гнусным голосом. Путь наш лежит из Архангельска на Новую Землю, куда судно должно доставить роту солдат-строителей.

Командир роты капитан Сидоров сидит на корме судна с собакой Надькой. Капитан скучает, Надька, наверное, тоже. По правому борту контркурсом плывёт лодка с сеном, на ней поднят чёрный пиратский парус, на корме сидит здоровая баба в ватнике и рулит веслом. Мы ведём прокладку на открытой палубе, над столами с картами, бланками и навигационными журналами натянут брезент. Нас разбили на три смены, таким образом каждый ведёт прокладку восемь часов в сутки. В начале похода все активно работают, берут максимальное количество пеленгов, носятся от столов к пеленгаторам как телята, подбадривая друг друга шутками.

Погода с каждым часом ухудшалась, ветер крепчал, волна становилась всё круче, где-то на середине пути к Новой Земле «Неман» стало изрядно раскачивать. Несколько наших товарищей очень быстро попадало в койки и лежало пластом, слегка постанывая; большая же часть крепилась и продолжала вести прокладку. Состояние моё напоминало ужасающее шипение окурка, брошенного в унитаз; ощущение в желудке: будто там пьянствовала орава алкашей, закончивших свою оргию крупной потасовкой. Продолжаю вести прокладку, есть сухари и ржавую селёдку. Мой товарищ за соседним прокладочным столом мрачно ожидает очередной атаки морской болезни, в кульминационный момент он кричит что-то среднее между банзай или ура, и бежит как раненый леопард к корме, где страстно обняв флагшток, испускает струю напоминающую работу гейзера или извержение вулкана. Так он висит несколько минут, потом бодрой рысцой возвращается к нам. А в желудке тоска, слюна заполняет рот; когда корабль падает вниз, то внутренности тоже, а ты за ними не поспеваешь.

Солдаты, едущие на Новую Землю, младенчески розовы, у каждого по огромной цыгарке с махоркой, сидят на корме, весело игогочут и беспечно плюют в разбушевавшееся море. Собака Надька одиноко бегает по кораблю. Глаза её полны тоски, ест она сейчас только сахар, ей тоже плохо, Четыре часа ночи, сменились и пошли спать в кубрик, где через шпигаты в палубе с протяжным хлюпующим звуком, ритмично качке, попадает вода, Кажется, что здесь агонизирует какой-то полуприрезанный дракон.

Около трапа ерзает огромная бадья с содержимым наших желудков, злые духи летают между койками, кто-то храпит как носорог. Лежу на койке, поднимаюсь вверх, потом вниз, убийственно безостановочно, от тебя это не зависит, заснуть не могу.

Стал вспоминать как после окончания Рижского Нахимовского училища в июне 1951 года нам дали отпуск, после которого мы поехали в Ленинград продолжать учёбу в Первом Балтийском высшем военно-морском училище. Утром 15 июля поезд прибыл на Варшавский вокзал, пешком дошли до училища, где нас ждали, как выяснилось, к 20 августа. Всех, у кого были родные в Ленинграде, отпустили по домам, а небольшую группу иногородних оставили в казарме, где нас сразу же заставили самих себя охранять.

До 1 сентября заниматься было нечем. В основном валялись на матрасах, которые были разложены по койкам, но этому быстро пришёл конец. Однажды в кубрик вошёл довольно внушительного вида капитан 1 ранга, как потом мы узнали- это был начальник 4 курса Бикаревич. Все вскочили и встали по стойке смирно, в том числе и Володя Каспер, но он был в одних трусах, его брюки лежали на соседней койке. Бикаревич обратился к нему с вопросом: «Товарищ курсант, Вы почему без штанов?» При этом он продолжал демонически пронзать его взглядом. Каспер смог выдавить из себя только два слова: «Курсант Каспер». После чего замолк и продолжал смотреть на Бикаревича, как кролик на удава, хлопая своими длинными белыми ресницами. Бикаревич, не получив ответа, почему Каспер без штанов, произнёс приговор: «За неуважение к начальству, выраженное глазами, пять суток ареста».

После этого, как только на горизонте появлялся данный начальник, то первый заметивший его, оповещал остальных криком: «Бикаревич !» На нас это слово действовало подобно удару электрического тока, после которого мы мчались как мыши, удирающие от свирепого кота Васьки, не забывая громко орать: «Бикаревич, Бикаревич……….. Бикаревич!»

Но однажды курсанты так торопились, что большая толпа застряла в дверном проёме и одну жертву он отловил за шиворот; поставив курсанта перед собой, спросил: «Вы почему выражаете свой восторг при моём появлении криками Бикаревич, Бикаревич?» Не получив ответа, дал курсанту трое суток ареста и далее продолжил свой путь. Вскоре нас передали для воспитания лейтенанту Груздеву, который сразу получил кличку «Петер» по персонажу трофейного кинофильма.

Лейтенант окончил училище береговой обороны и представлял собой как внешне, так и внутренне полное убожество. Его основной идеей фикс было наведение порядка в гальюне. Все мы прошли у него полный курс наук по этому профилю. «Петер» любил инструктировать как и что нужно делать. Вот наступил и мой черёд дневальства по гальюну. «Петер» немного шепелявил, он осмотрел меня своими бегающими глазками, после чего сказал: «Не позволяйте курсантам пить воду из писсуаров. Следите, чтобы каждый курсант использовал не более четырёх кусочков газеты, а затем бросал их в банку. Смотрите, чтобы в гальюн не попадали газеты с портретами вождей партии и правительства.» Ну и так далее и тому подобное. Запомнилась также его речь о значках : «Комсомольские значки носить на фланелевых рубахах слева, на уровне соска груди, правее его к воротнику на два пальца. Старшие по статуту значки- к низу.»

Начиная с первого дня , я сразу же взялся с большим энтузиазмом за учёбу. Стало чётко и ясно видно для чего в дальнейшем пригодится тот или иной предмет на флоте. Пришлось очень много самостоятельно работать над книгой и конспектом. Наш первый курс состоял из бывших воспитанников Нахимовских училищ и Саратовского подготовительного училища, и совсем немного с гражданки после 10 класса. Почти все саратовцы играли на балалайках и домбрах. У них в классе стояли струнные инструменты всех размеров, большие были похожи на свежесрубленные избы. На каждый класс выдали по два ящика махорки, в перерывах между занятиями на лестничных площадках стоял густой белый дым. Для смазки яловых ботинок старшина роты принёс огромную банку со смазкой очень похожей на деготь. Молодая красивая преподавательница английского часто нас спрашивала : «Почему у вас постоянно пахнет махоркой, гуталином и тройным одеколоном ?» В ответ — дружный смех.

Высшую физику читал Мирский, он безукоризненно знал свой предмет и блестяще его нам преподавал, всегда у него оставалось время кратко задиктовать суть вопроса. Один недалёкий курсант задал Мирскому вопрос : «Так и записать ?» Тот с иронией посмотрел на него и ответил : «Запишите всё наоборот.» Мой любимый предмет — астрономию вёл капитан 2 ранга Верещагин, знал он своё дело в совершенстве. На перемене один наш курсант снял с звёздного глобуса крестовину и одел себе на голову, с самим же глобусом стал играть, подбрасывая его вверх. В это время в класс вошёл Верещагин, он онемел от этого зрелища , лицо его побагровело и, наконец , с возмущением он сказал : «Вам лучше всего это продолжить со своими мозгами , но только их не ловите , пусть упадут на пол. Тогда можно будет сказать, что вы раскинули мозгами в первый и последний раз.»

Распорядок дня был построен так, что личного времени почти не оставалось. С утра четыре учебных часа, далее обед, один час отдыха, после ещё два учебных часа, ужин, два часа самостоятельной подготовки, прогулка, проверка и отбой. Всё направлено на учёбу. Отдых в воскресенье. Предметы : высшая математика, физика, аналитическая геометрия, астрономия, навигация, военно-морская история и много других предметов. Жил первый курс в большом помещении, сразу три роты, отделялась каждая рота друг от друга небольшими проходами, в каждом стояло по одной тумбочке, у которых несли службу дневальный и дежурный. Ночью дежурным спать не разрешалось, они должны были находиться рядом с дневальными, отсыпались же в первой половине дня. Итого ночью стояло шесть человек. Кто это придумал — я не знаю. Очевидно, предполагалось нападение каких-то марсиан, но у стоящих около тумбочек имелись только нарукавные повязки.

В один из дней я заступил дежурным по роте, где-то в два часа ночи я отошёл от дневального и сел на свою койку. В это время появился полковник Соколов, в эту ночь он проверял дежурную службу, который сразу же заметил нарушение и сурово изрёк: «Десять суток ареста!» На следующий день командир отделения отвёл меня на гауптвахту , которая находилась на Садовой улице. Здесь главную роль играл старшина по прозвищу Бармалей. Посаженных на губу он содержал в ежовых рукавицах. Все переходы из камеры в столовую, гальюн, на работы производились бегом. За любое замечание он добавлял сутки к назначенному сроку. Кормили очень плохо. Все десять дней нас посылали в троллейбусный парк, где мы таскали на носилках кирпичи. К вечеру ладони были в кровавых мозолях, а все мышцы ныли единой болью и просили только отдыха. После скудного ужина в камеру пришёл фельдшер для проверки нас на вшивость. Койки ( «самолёты» ) были пристёгнуты к стенам камеры, так что присесть можно только на пол , но и этого не разрешалось , за этим следила охрана через глазок в дверях. После обхода камер начальником караула и проверки арестованных, давалась команда «отбой», «самолёты» отстёгивали и мы ложились спать.«Самолёт» состоял из реек, на которых арестованные спали, прикрывшись бушлатом, свет в камерах не выключался.

Рано или поздно всё кончается , ничто не вечно , кончился и мой срок. В училище меня отпустили одного , пришёл я как раз к самостоятельной подготовке. Мои товарищи с интересом расспрашивали : «Как и что ?» Должен сказать, что более мне сидеть на губе в дальнейшей службе не пришлось. Достаточно оказалось одного раза. В тот период дисциплинарные меры были довольно жёсткие. Были случаи, когда курсанты приходили из увольнения пьяными, после чего некоторых сразу же отчисляли на флот, где они продолжали службу матросами. Но так поступали с простыми смертными, а для сыновней высокопоставленных начальников были другие подходы. Среди нас тоже учился из «этих». Ему сходило всё с рук : пьянки , самоволки, неуспеваемость по нескольким предметам. На экзаменах по высшей математике он получил два балла и его не отпустили в отпуск. Тут же поступил звонок из Москвы и он уехал. После отпуска мать наняла ему преподавателя, чтобы тот с ним занимался. Преподаватель приходил, а высокопоставленный курсант капризничал и хамски с ним разговаривал . Этот сынок в свои восемнадцать лет выглядел уже много пожившим хлюстом. Пьянки и доступные девицы оставили следы на его лице. По окончании училища он служил на Ладожском озере, умер от цироза печени, когда ему было не более сорока лет.

В училище постоянно работала билетёрша, у которой можно было всегда купить билеты в любой театр или концертный зал. Многие курсанты этим часто пользовались, не забывая и про музеи. Другая часть в основном налегала на танцы в различных клубах и дворцах культуры. Был среди нас один человек , который за четыре года ни разу не был в театре и музее , он ходил только на танцы. На наши увещевания он всегда отвечал : «На хрена попу гармонь , а курсанту филормонь» ; и заливался счастливым смехом. Идя в матросский клуб, некоторые выпивали стакан водки и на закуску пряник, чтобы было веселее и быть более раскованным. В те времена почти в каждом ларьке продавалось в разлив это зелье. Девушки были с фабрик и заводов, торговых предприятий. Кто хотел познакомиться со студентками, те ходили на институтские вечера. Каждый искал то, что ему было нужно. Многие девушки в Базовом матросском клубе одевались под «стиль-утиль» : какие-то немыслимые яркие расцветки и фасоны. Уже в ходу было слово стиляга. На танцах в основном играли бальные танцы; фокстрот, танго, вальс-бостон исполняли редко.

Танцевальные вечера проводились также и в училище, кроме того довольно часто у нас выступали артисты ленинградских театров и филармонии. Прошёл слух, что наше училище будет участвовать в параде на 1 мая 1952 года в Москве. С начала марта начали усиленно готовиться, почти каждый день строевые занятия на плацу, начали с одиночной подготовки, свободного времени почти не оставалось.

В первых числах апреля уехали в Москву, поселили нас в Лефортовских казармах, каждый день строевые занятия в Химках. От Главного штаба ВМФ к нам прикрепили полковника. Если бы за шагистику давали звания, то ему безусловно нужно было бы присвоить звание академика. Дело своё он знал в совершенстве и тренировал нас до полного изнурения. С каждым днём мы маршировали всё лучше и лучше. Забегая вперёд, должен сказать, что наш батальон единственный получил на параде оценку отлично, а полковник за труды орден «Красной Звезды».

В Химках рядом с нами маршировали войска МВД, капитан орал на солдат :«Выше , выше ногу , я вам мать вашу так покажу дополнительный паёк !» К нам , конечно , так никто не обращался. Жили мы в одном месте, а столовая была в другом, поэтому приходилось ездить на специально оборудованных сидениями грузовиках. А т. к. нас было много, то создавалось впечатление, что мы весь день ездим и кушаем. И вот, наконец, первомайский парад. Команда :«К торжественному маршу…» Наш батальон подходит к мавзолею , одним глазом держу равнение , другим пытаюсь смотреть на вождей , вижу Сталина , сильно постарел , совсем седой. Несколько секунд и мы уже прошли.

После праздников уехали обратно в Ленинград , где сразу же стали готовиться к годовым экзаменам за первый курс. В конце мая 1952 года сдали их и уехали на практику на Северный флот.

Прибыли мы в губу Долгую, где стояла плавбаза и торпедные катера, которые попали по лендлизу из Англии, США : «Воспера» и «Хигенсы»; а также трофейные из Германии «Люрсена».

Поселили нас на плавбазе. Старшим на практике над нашей группой был назначен капитан 2 ранга Верещагин, под его руководством мы много занимались астрономией : замеряли высоты светил, после чего решали задачи по определению места. На торпедные катера нас сводили всего лишь на одну экскурсию, вся практика прошла на плавбазе, которая иногда выходила в море для решения своих задач, на этих выходах мы вели навигационную прокладку. Спали в кубриках , занимались в старшинской кают-компании, где замполит корабля наглухо заклеил все стены лозунгами :«Армия и флот Родины оплот. От зорьки до зорьки моряки на вахте зорки. По волне и море знать. Руль за борт не положишь. Свет советского маяка виден издалека. Солдат бьёт врага в поле, а моряк в море. На следующий день старпом плавбазы собрал курсантов и отчитал нас за нерадивость :»Некоторые уклоняются от приборок. Риск не стоит свеч. Вместо занятий шляются. Хождением не заниматься. Внешний вид разболтанный. Тут я остановил одного. Ходит как девушка, двойки получает как девушка, кораблём будет управлять как девушка. Офицеров не приветствует. А я вам говорю :«Офицеров приветствовать прикладом….. (далее длинная пауза )……. руки к голове.»

Бухта Долгая окружена сопками , на которых даже в середине июня ещё местами есть снег. Ни какой растительности, лишь закорузлые мхи. Солнце не заходит, круглые сутки светло. В одно из воскресений отпустили в увольнение, пошли гулять в сопки. Нашли небольшое озеро, разделись до плавок, одежду положили на нестаявший сугроб, искупались, вода тёплая. Но долго в сопках гулять не пришлось, заели комары. Так незаметно под качку и воспоминания я заснул. На следующий день море продолжало штормить. Страдающие собрались в средней части корабля, где меньше качало. У всех карманы были полны сухарей, в руках по ржавой селёдке, щёки смертельно бледныё , холодно.

Наконец, мы пришли к Новой Земле и встали на рейде на якорь. Плоские каменные невысокие берега. Появилось Солнце , но оно совсем почти не грело. Вода, камень, облака,- создавали какой-то холодный ледяной вид. Начали разгружать с «Немана» ящики с консервами на тралыцик. К вечеру раздалась команда : «Увольняющимся на Новую Землю построиться на правом спардеке !» Мы перешли на тральщик и пошли в губу Белужью. Наконец , появилась и сама столица Новой Земли: посёлок Белужье. Домов 25-30 , не более. Подойти к берегу вплотную тралыцик не смог , мелководье. К его борту ошвартовалась шлюпка , в которую мы стали грузить ящики с консервами , после чего сели сами. Температура воды плюс четыре градуса. Один курсант при погрузке упал в воду, выскочил на поверхность с глазами, помутившимися от ужаса, начал стучать по воде руками и ногами. Вытащили, хохот, шум, миллион восторгов, как у Маяковского :«Лошадь упала, упала лошадь…» Шлюпка подошла к берегу и мы группами разбрелись осматривать достопримечательности.

В посёлке была школа, больница, клуб, а кругом северная пустыня. Как нам сказали, это единственный посёлок, на остальной территории Новой Земли есть отдельные домики охотников. Одного из них мы встретили на улице: лицо всё в коричневых шрамах, рубашка расстегнута, хотя на улице было лишь всего плюс семь градусов, рядом с ним несколько здоровых северных лаек.

Пошли на метеорологическую станцию, где поговорили с молодой женщиной, которая проработала здесь уже шесть лет, никуда не хочет уезжать, рассказывает о здешней жизни, о трудностях как о чём-то нормальном, обычном. У её ног лежит пёс Тарзан и преданно смотрит на свою хозяйку. Далее наш путь лежал к аккуратному домику, на котором висела вывеска -«Совет депутатов». Председатель местного совета (здесь его зовут Президентом) отсутствовал, отдыхал в санатории на юге. Была его жена, которая пригласила нас в дом и всё показала : на стене висело ружьё, портрет мужа, нарисованный каким-то художником, лицо простое, волевое; патефон с набором пластинок, национальный костюм, немного книг и одеколон «Белая сирень». Увольнение закончилось и мы вернулись на «Неман».

Ещё по дороге на корабль со мной стало что-то твориться: появилась сонливость, головная боль и жар. Заболел, в санчасть не пошёл, остался лежать в кубрике. «Неман» снялся с якоря и начал движение в Мурманск. Изредка просыпаюсь в полуобморочном состоянии. Кажется, что меня поставили головой вниз на столб, который выше Эйфелевой башни. Покрываюсь холодным потом, ужасно страшно; кажется, что с этой огромной высоты я сейчас упаду, пытаюсь балансировать и удержаться в этом положении. Периодически это состояние проходит, в полусне я продолжаю вспоминать….

На втором курсе от своих начальников узнали, что училище скоро станет с подводным профилем. Нас всех пропустили через барокамеру в учебном отряде на Васильевском острове. В результате оказалось, что некоторые из нас не могут служить на подводных лодках, т. к. «не продуваются», т. е. нарушена проходимость путей носоглотка — ухо. Через некоторое время их перевели в другие училища.

На подводных лодках в те времена имелись артиллерийские орудия. Мы стали изучать их устройство и боевое использование. Был тренажёр, где курсанты, ориентируясь только по всплескам падающих снарядов, руководили артиллерийской стрельбой. Конечно, всё это имитировало специальное механическое устройство. В пункте управления огнём стояла стереотруба и гофрированный гибкий шланг, который заканчивался мегафоном, через это устройство подавали команды.

Курсант Овсянников занимался борьбой и часто отсутствовал на занятиях, т. к. участвовал в различных соревнованиях. И вот его назначили управлять стрельбой, он зашёл в рубку и долго там молчал. Руководитель стрельбы запросил. его об обстановке, Овсянников закричал :«Двойной уступ, больше два ! Ничего не вижу, темно !» Преподаватель зашёл в рубку и увидел, что Овсянников смотрит не в стереотрубу, а в шланг. Тогда заорал преподаватель: «Овсянников, вы двойной дуб ! Вон отсюда !»

На втором курсе в конце зимы 1953 года мы узнали, что в Москве была арестована группа врачей — вредителей, которые якобы «отравляли» руководителей партии и правительства. Вечером на прогулке, когда мы шли строем по Дровяной улице, навстречу брёл пьяный мужик, который размахивал кулаками и орал: «Бей жидов! Вешать их на столбах! Отравители!» В училище учились ребята всех национальностей, в том числе и евреи. Через несколько дней один наш курсант во время самостоятельной подготовки начал изрекать : «Я лично стал бы вешать евреев на столбах !» Надо сказать, что у него мама была еврейка, но он это тщательно скрывал. Я случайно узнал эту тайну несколько лет назад. Пришлось ему ответить :«Начни тогда со своей мамы.» Он задёргался :«Причём тут моя мама?» Но тут же сразу замолк, как человек, налетевший во время бега на железобетонную стену и потерявший сознание. Эту тему далее никто не развивал и не поддерживал.

В соседнем классе здоровяк, борец Мориц (еврей) на комсомольском собрании сказал, что он больше любит читать иностранную литературу. Через три дня его отчислили матросом на флот за низкопоклонство перед заграницей.

Вскоре умер Сталин. Нас вывели на Дворцовую площадь, громкоговорители транслировали похороны вождя, у некоторых на глазах были слёзы. Многие задавали себе и другим вопросы :«Как дальше будет жить страна ?» В эти дни Коля Соколов был на свадьбе у друга, пришёл из увольнения с запахом, начальники учуяли и приказали разобрать строжайшим образом на комсомольском собрании. Часть фанатиков требовала Колю исключить из комсомола, мотивируя : «Умер товарищ Сталин, а он напился!» Сочувствующие Коле отвечали : «Соколов с горя напился, простим его.» В конце концов закатали мы ему выговор.

Дело врачей после смерти Сталина лопнуло как мыльный пузырь, оставив после себя сломанные или загубленные жизни.

На втором курсе на уроках физкультуры мы стали заниматься боксом под руководством прекрасных тренеров. Училищная команда систематически выигрывала на соревнованиях призовые места. Членов команды негласно стали называть «волками». Если на занятиях курсант дрался плохо, то ему ставили неудовлетворительную оценку и не пускали в увольнение. Исправлять оценку приходилось в вечернее время в период самостоятельной подготовки.

После окончания второго курса наш класс проходил практику на Северном флоте на эсминце «Опасный», который был недавно построен в Северодвинске. Всех нас расписали по боевым постам, где мы дублировали матросов и старшин. Экипаж корабля жил воспоминаниями о Северодвинске, называя его «маленьким Парижем». У каждого там была одна или несколько любовных историй, которые они нам ежедневно рассказывали, флотские «Тысяча и одна ночь».

Там, где стоял эсминец, жили офицерские семьи, матросам и старшинам некуда было ходить в увольнение. Единственным развлечением было рассматривание женщин в бинокли и дальномер, которые сопровождались соответствующими комментариями и пожеланиями.

В один из дней на эсминец прибыл капитан 2 ранга Лаховский, который забрал нас с собой на специальный полигон, где мы начали отрабатывать подрывное дело. Весь наш класс он разбил на несколько подрывных команд. Мне выпала участь стать командиром одной из них. Лаховский выдал каждому командиру тротиловую шашку, детонатор и бикфордов шнур. Подрывные команды находились на одной линии с интервалом метров в пять. Все действия должны были выполняться по командам командиров подрывных команд с соответствующим докладом Лаховскому. И только последнюю команду «Поджечь бикфордов шнур» мы должны были выполнить все вместе по его команде. Стараясь сделать «лучше», я и ещё один командир запалили шнуры самостоятельно и сразу же доложили об этом Лаховскому. Он побледнел и пронзительно закричал :«Всем в укрытие !» Всех мгновенно сдуло в окоп. Через положенное время наш заряд рванул, потом второй. Я думал, что Лаховский меня убьёт, он долго орал на нас, потом разжаловал меня из «бранд-майоров в простые топорники» и арестовал на семь суток. Правда, на губе сидеть не пришлось. После этого занятия продолжили и всё закончилось благополучно.

После возвращения с практики нам сообщили, что последующая учёба будет проходить по двум специальностям: штурманской и минно-торпедной. Каждый должен был сообщить своё желание командованию. И так мы разделились на два факультета: штурманский и минно-торпедный. К нам назначили нового командира роты майора Моргунова Афанасия Петровича. Он слегка прихрамывал, но тогда причины этого мы не знали, а вначале подсмеивались над его южнорусской интонацией речи и его высказываниями : «Товарищ курсант, ну что вы мчитесь как чёрт, который летит — нога висит!» И только через несколько месяцев мы начали ценить его требовательность, принципиальность и заботу.

Афанасий Петрович перед войной служил матросом торпедистом на дизельной подводной лодке. Началась война. Когда на сухопутном фронте стало людей не хватать, пошёл защищать Таллин , где был тяжело ранен в ногу. После выздоровления воевал в Севастополе, был ранен в другую ногу. Стал офицером, а в 1953 году — командиром нашей роты. Лично я ему благодарен, что он меня научил командовать людьми. Когда нас в училище назначили командирами взводов и отделений, нам пришлось командовать, а для этого надо иметь командный голос, который не является природным даром, его нужно отрабатывать. Он нужен не только для того, чтобы управлять строем , но и для управления подводной лодкой в различных условиях. В дальнейшей службе мне пришлось сталкиваться с командирами подводных лодок , которые не имели командного голоса. У одного из них все слова сливались в какое-то клокотание, так что, однажды, командующий флотилией заорал на него: «Перестаньте жевать …, говорите медленно и чётко !» В дальнейшем Афанасий Петрович уволился в запас. Старые раны продолжали болеть, пришлось ампутировать одну ногу. На тридцатилетие нашего выпуска в 1985 году он пришёл на костылях. Через какое-то время ему ампутировали вторую ногу, перенёс два инфаркта. С третьим он не справился, и , вот , 28 апреля 1993 года его похоронили на Ковалёвском кладбище. Проститься пришли : Ищейкин, Воюц, Монахов и я , от училища никого, караул не прислали. Кругом была весенняя жирная грязь , два алчных могильщика и убитые горем родственники.

Возвратимся к штурманскому походу на «Немане». Мы прибыли на рейд Мурманска, где встали на якорь. К этому времени я выздоровел и включился в наши будни. Для сообщения с берегом была выделена дежурная шлюпка и моторный катер. В этот день на дежурную шлюпку команду выделял наш класс, а дежурным офицером на «Немане» был весьма плюгавый лейтенант с наглыми и хамскими глазами, которого в дальнейшем мы так и звали -«Плюгаш». И вот он даёт нам команду идти к берегу, чтобы мы забрали корабельного доктора и доставили на корабль. До берега оставалось где-то метров пятьдесят, как у нас под носом проскочил моторный катер, который забрал доктора и сразу же умчался к «Неману». Нам же пришлось развернуться и тоже идти обратно, а расстояние, которое мы прошли было где-то около двух миль. Через двадцать минут «Плюгаш» снова нам дал команду идти к берегу, где мы должны были забрать другого офицера. И опять всё один к одному повторяется. Где-то за пятьдесят метров до берега подлетает катер, посланный «Плюгашом», забирает офицера, а мы опять возвращаемся порожними, подходим к «Неману», «Плюгаш» стоит у борта и злорадно изрекает нашему старшине : «Если будете прогуливаться, то я вас всех посажу в карцер!»

На другой день команду для дежурной шлюпки выделил другой класс. Шлюпка перевозила на берег несколько матросов. В корме шлюпки сидел офицер с «Немана», мы его прозвали «Хлюстом». Один из гребцов устал и было видно как тяжело это ему даётся, он недавно вышел из госпиталя , это был Кашин. Один из матросов изъявил желание подменить и сел вместо него. «Хлюст» приказал Кашину снова сесть на своё место и продолжать грести. Кашин ответил , что он не может , что ему плохо. На этом дело и закончилось. По приходу на корабль «Хлюст» настрочил рапорт, где представил Кашина как человека, который чуть ли не организовал восстание.

Старпом на «Немане» вообще был редчайшей сволочью, другого нашего товарища довёл издевательствами до белого каления , и тот уже готов был дать ему в морду , но его удержали другие курсанты. Вечером состоялся походный военный совет, который решил Кашина и другого курсанта списать на флот матросами. На следующий день их посадили на катер , все пришли их провожать. У обоих в глазах слёзы , бледные , голоса дрожат , но всё равно держатся хорошо , достойно. Оба парня хорошо учились , красавцы. Катер отошёл , они на берегу , уже другая жизнь , другая судьба.

«Неман» продолжил поход , снялись с якоря и пошли в Печенгу. Офицеры «Немана» говорят о списании в матросы с цинизмом , с иезуитской усмешкой. Старший помощник изрёк перед строем: «Придётся ещё оставить парочку курсантов в Печенге матросами !» Наш руководитель практики («Федя Морж») тоже ходит в расстроенных чувствах. Курсанты мрачно шутят , что теперь за каждую мелочь будут списывать в матросы , приедет в Ленинград один «Федя Морж» и доложит «Машке» (начальнику училища) : «Всех списали , расстреляли и повесили корабельные власти !»

Далее наш путь лежал в Норвежское море, проливы Скагерак ., Каттегат , Большой и Малый Зунд. Пришли в Балтийск . Командование флота выделило нам десантную баржу, на которую мы все погрузились и начали движение в Калининград , по приходу всех отпустили в увольнение посмотреть город.

В Калининграде почти никто из нас не бывал. Город всем очень понравился. Деревья одной стороны улицы обнимаются с деревьями другой стороны. Идёшь по зелёному коридору. Много разрушенных зданий. Памятник Шиллеру. Могила Канта. Красивые виллы. Время быстро пролетело и мы возвратились в порт , где нас ждала десантная баржа. Все курсанты вернулись из увольнения вовремя , а вот с командой десантной баржи дело обстояло весьма сложно. Большая её часть пришла из города сильно пьяной , притащив человек пять в состоянии полной невменяемости. Командир десантной баржи рвал и метал, организовал массовое вытрезвление, включил насос и лично поливал из брандспойта пьяниц , которые были не в состоянии даже уклониться от мощной струи воды. Некоторым он давал затрещины , поджопники и подзатыльники.

Наконец, с трудом завели дизеля и мы медленно начали движение по морскому каналу в Балтийск. Пьяниц , которые лежали пластом , перенесли в нос, чтобы их обдувало ветерком. Некоторые стали шевелиться и приходить в сознание. Один притащил гармошку и стал играть разудалые частушки и песни , некоторые я успел записать :

«Я играю на баяне ,
Я танцую и пою,
И всегда несу отлично
Вахту зоркую свою.

Я в погоду штормовую
Не скисаю никогда.
Помогли мне закалиться
Солнце , воздух и вода.

У меня в любую качку
Превосходный аппетит,
Как приду я за добавкой ,
Кок меня благодарит

Хорошо мне в шторм и бурю
По родным морям ходить ,
На сверхсрочную останусь ,
Буду дольше всех служить.«

Остальные пьяницы орали что-то несуразное, каждый во что горазд, не забывая, конечно, великий , могучий русский (ставший впоследствии международным ) мат. Сбоку , сверху рисовалась такая картина : около сотни курсантов рядами , как в концертном зале , сидели и слушали «артистов», которые выступали в носовой части корабля. Когда десантная баржа подходила к «Неману» , то на палубу высыпали все кто только мог , они стояли и смотрели на всё , как будто с неба спускался неопознанный летающий объект.

И прежде чем перейти к последнему году жизни в училище , должен вам рассказать о летней практике на подводных лодках 613 проекта в Севастополе, которая предшествовала походу на «Немане».

В Севастополь наш курс ехал в товарных вагонах почти целую неделю через всю страну с севера на юг. По приезду нас всех расписали по подводным лодкам. Наша группа попала на подводную лодку , где командиром был капитан 2 ранга Семёнов , а нашим непосредственным начальником — командир БЧ-1-4 старший лейтенант Лазарев.

Ещё в училище , благодаря нашим прекрасным преподавателям , мы хорошо изучили устройство подводной лодки , поэтому через неделю мы уже достаточно уверенно ориентировались и умели выполнять первичные мероприятия : подать воздух высокого давления , загермитизировать и осушить любой отсек.

Преподаватели Ельсиновский , Добахов научили пользоваться электронавигационными приборами , а также их ремонтировать , находить неисправности. Даже сейчас я могу нарисовать принципиальную схему гирокомпаса и рассказать про маятниковый эффект гироскопа. Они были талантливыми людьми и любили своих учеников. Самые тёплые слова также о Сонарове , Сутягине , Михайлове , Гельфонде , которые отдавали теплоту своих душ , наставляя нас на путь флотского офицера , на службу нашей Великой Родине.

Пока мы стояли в базе , никому до нас не было дела. Лето , жара , позанимавшись на лодке , мы уходили в сторону от пирсов и уплывали к огромной швартовой бочке , которая стояла посередине бухты , карабкались на неё и лежали как тюлени , подставляя южному солнцу свои тела.

Наконец , нам объявили , что подводные лодки уходят на рейд для отработки задачи номер два.

Так как на подводной лодке лишних мест не было , то нам предложили размещаться и спать где придется. И мы устроились : кто в трюме , кто на металлической палубе отсеков , кто у бортов рядом с трубопроводами и кабельными трассами. Ночью стояли на рейде на якорях , а днём уходили в районы боевой подготовки , где отрабатывали элементы задачи номер два. Для ведения навигационной прокладки нам отвели кают-компанию во втором отсеке , где не было ни одного навигационного прибора , а на время завтрака , обеда , ужина и вечернего чая нас оттуда просили удаляться , т. к. вестовые накрывали стол , офицеры кушали , после чего убирали грязную посуду и прибирали помещение.

Во время отработки задачи часто играли учебные, боевые и аварийные тревоги , когда отсеки герметизировались и мы никуда выйти из отсека не могли , тем более подняться на мостик и взять пеленга для определения места.

Штурман Лазарев иногда приходил проверить как у нас идут дела. Мы ему жаловались , что лишены всякой навигационной информации. Он посмеивался в свои чёрные усы и успокаивал нас : «Где бы не работать -лишь бы не работать.» Сам он был генетический лентяй и считал , что весь мир состоит из лентяев. Командира лодки раздражал только один вид курсантов , как мошка , попавшая человеку в глаз. Однажды , к вечеру он пришёл проверить нашу прокладку , убедившись в идиотизме событий , Семёнов стал орать на нас и Лазарева. Немного успокоившись , он объявил , что ему нужно отрабатывать экипаж , а курсанты чтобы в сей же момент катились бы к едрённой матери и ещё куда-то дальше , что вызвало у нас сомнение — сумеем ли мы все семь человек там разместиться. От спанья на железе и по трюмам , нехватки воды для умывания , сюриалистической навигационной прокладки и постоянных гонений мы за неделю превратились в форменных дреопитеков.

Вечером на рейде к подводной лодке подошла шлюпка , которая перевезла нас на штабной корабль «Лётный» , где мы привели себя в порядок , а потом стали мрачно обсуждать свою дальнейшую судьбу , не исключая , что по докладу командира нас могли списать в матросы , хотя никакой вины мы за собой не чувствовали. Через трое суток «Лётный» пришёл в Севастополь , до нас опять никому не было дела , а через неделю всех отпустили в отпуск.

Четвёртый выпускной курс пролетел мгновенно. Мы изучали тактику подводных лодок , теорию и практику торпедной стрельбы , продолжая совершенствоваться в штурманском искусстве. Государственные экзамены. Мичманская практика на подводных лодках. И вот 3 сентября 1955 года в клубе училища состоялся выпускной вечер. Каждому вручили пригласительный билет , на котором была нарисована подводная лодка и военно-морской флаг. Текст пригласительного билета предварял эпиграф :

«Товарищи ! Вы окончили высшую школу и получили там первую закалку. Но школа — это только подготовительная ступень. Настоящая закалка кадров получается на живой работе , вне школы , на борьбе с трудностями, на преодолении трудностей.»

И. В. Сталин

Мы получили дипломы , где было написано , что нам присвоена квалификация офицера-штурмана подводного плавания. Начальник училища контр-адмирал Египко вручил золотые лейтенантские погоны и кортик. Пожелал счастливого плаванья , сколько раз погрузиться -столько же раз и всплыть. И каждый по своему поплыл по жизненному океану. Мы не знали какие нас ожидают впереди житейские шквалы , бури и ураганы , что будет с нашей Великой Родиной.

Мы были полны надежд.