На старт!

(Рига-1981)

 

Переходу «С-28» в Африку предшествовало месячное пребывание в Риге, а точнее в Усть-Двинске (Болдерае). Там находился известный учебный центр, где проходили подготовку иностранные экипажи строящихся  в Советском Союзе  кораблей.

На момент прибытия нашей лодки в Болдераю там обучались два ливийских экипажа. Ливийцы  настолько полюбили Ригу, что об их желании вернуться на родину  не говорило ровным счетом ничто.  Это были экипажи подлодок 641 проекта, которые уже поставлялись Ливии. Командир головной субмарины (всего было передано шесть единиц) к этому времени  успел  изрядно насолить своему командованию, столкнувшись, как минимум, с двумя иностранными судами. Третье столкновение стало для него роковым. Несмотря на то, что каждый раз ущерб полностью возмещался им из собственного кармана, правительство предпочло завершить его служебный путь как чреватый дипломатическими осложнениями. По  некоторым сведениям бедняга был расстрелян. Если это слухи, распространяемые недоброжелателями Ливийской Джамахирии, то они были здорово подкреплены происшествием, имевшим место незадолго до нашего появления.

Началось все с незначительного, по советским меркам, обстоятельства. Более года ливийцев не пускали в отпуск. Известно, что как бы хорошо не было в гостях, время от времени дома следует появляться. Недолго думая, «инициативная группа» приняла  решение начать забастовку, предварив ее... разгромом местной столовой. Расчет был прост. Не будет места приема пищи, «русские» не смогут выполнить контрактные обязательства, касающиеся питания экипажей. А коли так, на время ремонта всех непременно отправят домой.  Сказано, сделано. Разгромить столовую удалось в самом лучшем виде, с применением биллиардных шаров и булыжников. Причины столь остроумного решения следует искать в системе набора  «добровольцев».

Ливийцы набирали своих рекрутов со строгостью, присущей странам, ограниченным в выборе. Где взять будущего подводника в стране, лишенной не только флотских традиций, но и систематического образования? Не беда, были бы амбиции и средства!  Подготовить специалиста можно в стране, поставляющей эти самые лодки. Правильно! Но где взять людей, тем более что число желающих  добровольно пересесть с верблюда в железную бочку, до обидного мало?  Вот и приходится возвращаться к испытанному принципу «Не хочешь - заставим!» Как никак на дворе конец 20 века, не будешь же хватать людей на улице. Поэтому их пришлось хватать в пустыне. Прямо с верблюда. Национальные интересы, ничего не попишешь...

Дисциплина в ливийских группах поддерживалась строго. С учетом  полной беспросветности личного состава.  Чуть что, палками по пяткам  на плацу в присутствии всех и вся. На личный состав это оказывало непередаваемое воздействие... Впрочем, на случайных свидетелей вроде нас, не меньшее.

Ливийцы, невзирая на мусульманское происхождение, быстро вошли во вкус христианских вольностей. Тем более, что жалование этому способствовало. Матрос получал порядка 700 долларов, что и по нынешним меркам немало. В рижских ресторанах сплошь и рядом звучало с эстрады: «В честь прекрасной девушки Линды исполняется песня Адриано Челентано... которую ей дарит её верный ливийский друг Абдуррахман…»

Под утро таксисты пачками выгружали абдуррахманов и али у Болдерайского КПП, после чего те попадали под опеку своих офицеров со всеми вытекающими последствиями. Назавтра, тем не менее, все начиналось сначала. Латышские девы были так хороши, что никакие палки по пяткам не могли остановить душевный порыв будущих подводников. Пучина страсти порой оказывалась столь глубока, что засасывала не особенно сопротивлявшихся судьбе правоверных  фаталистов, так  сильно, что ливийское командование нередко выдавало своим советским коллегам самые неожиданные вводные.

В кабинет начальника учебного центра капитана 1 ранга Феликса Густавовича Мартинсона  решительно заходит старший ливийской группы:

- Товарищ капитан 1 ранга, я вынужден сделать заявление.

- Слушаю вас, - сердцем чуя неладное, произносит опытный офицер и дипломат.

- У нас пропал офицер - лейтенант Мухаммед Абу Гнида.

- Давно?

- Три дня назад!

- А почему вы докладываете только сейчас?

- Мы думали, что найдем сами. Он и раньше пропадал на день-два.

- Вот как, впервые об этом слышу. В милицию обращались? Какие предположения?

- Никаких, но я имею честь уведомить вас, что по нашим законам, в случае отсутствия военнослужащего более чем трое суток, он перестает быть нашим. Поэтому делайте с ним что хотите. Если найдете, конечно.

Вряд ли удастся скупыми словами передать всю гамму чувств, охватившую видавшего виды офицера после столь щедрого подарка.

- Вот уж нет! По нашим законам, а я полагаю, что мы все еще в Советском Союзе, вы примете самое живое участие в поисках пропавшего. Вам все ясно?

 

Через несколько часов пропавший лейтенант был изловлен на квартире своей «временной жены» (есть такой институт в мусульманском мире и сознании правоверных.). Разлучён, невзирая на протесты и стенания, стреножен и доставлен пред светлые очи командования. Однако заменить офицера гораздо трудней, чем рядового. Простым стаскиванием с верблюда очередного бедуина явно не обойтись! После надлежащего покаяния  Абу был прощен, получив последнее предупреждение.

Должен отметить, что данная мера нередко оказывалась столь эффективной, что меня не на шутку волновал вопрос, что же это такое надо сказать человеку, чтобы он напрочь перестал пить. Вскоре представился особый случай, отчасти проливавший свет на этот феномен...

Для расследования инцидента с разгромом столовой, общий ущерб от которого исчислялся сотнями тысяч рублей в ценах начала 1980-х, в Ригу из Триполи прибыла небольшая делегация. Ее возглавлял невысокий, но исключительно серьезный человек- майор Аль Фаиз. Печать суровой озабоченности не оставляла лица эмиссара Джамахирии. Его было нетрудно понять, осложнение дружеских отношений между нашими странами не сулило ни той, ни другой стороне ничего хорошего. В том, что майор выполнит свою миссию, никто не сомневался, но даже самые смелые предположения были далеки от того, с чем пришлось вскоре столкнуться командованию Рижского центра.

На третьи Аль Фаиз появился в кабинете начальника  и с удовлетворением доложил, что расследование окончено, и он намерен ознакомить  дружественное советское командование с его результатами. Ф.Г. Мартинсон с начальником политотдела изобразили подчеркнутое внимание. Переводчик, чеканя слова, синхронно доводил до них смысл гортанной арабской речи.

«...Именем Ливийской Арабской Джамахирии нижепоименованные военнослужащие, виновные в организации противоправных действий, выразившихся в порче имущества учебного центра дружественного нам Советского флота... (следовал список шестерых зачинщиков) подлежат расстрелу на месте. Приговор привести в исполнение немедленно...»

С этими словами майор деловито потянулся за кобурой, явно намекая, что во имя справедливости не намерен терять ни минуты.

Начальники нервно переглянулись, как бы удостоверяясь, не дурной ли это сон? Выходило, самая, что ни на есть, правда жизни. Первым, как и положено, в себя пришел начальник:

- Вы это серьезно?

Вид майора сам за себя говорил, что серьезнее не бывает.

- И как же вы себе это представляете?

Майор воспринял вопрос, как начало конструктивного диалога, и взгляд его потеплел:

- Я видел у вас неподалеку небольшое поле, оно нам вполне подойдет.

- Вот уж дудки! - воскликнул Мартинсон, вызвав замешательство у опытного переводчика, - никаких расстрелов на нашей земле. Везите к себе и делайте с виновными все, что заблагорассудится. Это сугубо ваше, внутреннее дело. Нас, в данном случае, интересует  только вопрос компенсации ущерба, так как с этим связано продолжение учебы ваших людей.

На лице уполномоченного застыло выражение неподдельного удивления. Эти «бледнолицые» явно мешали ему выполнить особое поручение полковника Муамара Каддафи (и своевременно доложить!). С таким выражением он и убыл на родину, увозя с собой наивных последователей «луддитов». Как ни печально, но по донесшимся до нас слухам приговор был приведен в исполнение прямо на летном поле в Триполи. Майор свою задачу, выходит, выполнил...

Однако этим тяга ливийцев к забастовкам не исчерпалась. Когда ударили морозы, они категорически отказались следовать с плавказармы в учебные классы пешком, несмотря на то, что речь шла о дистанции метров триста. По этой же причине была прервана погрузка боезапаса. Три ливийских торпеды так и болтались на пирсе в ожидании лучших времен. Здесь дети пустынь уже задевали мои интересы. Из-за того, что единственный причал, где официально допускалась погрузка боезапаса, оказался занят на неопределенный срок, встал вопрос, где принимать торпеды, предназначенные «С-28». Единственным местом, где можно было сделать это, правда, на свой страх и риск (об этом поспешили заявить как местный флагмин, так и оперативный флота), был небольшой деревянный пирсок. Делать было нечего, до выхода оставались считанные дни, и я скрепя сердце решился, полагая, что схваченные морозом древние бревна, выдержат наши  четыре торпеды. Остальное было уже загружено. Операция прошла успешно, пирс даже не скрипнул.

Пока ливийские мужчины изображали обмороженных, отлынивая от занятий и работ, их жены, не обращая внимания на морозы, семенили в тапочках на босу ногу в город за продуктами. Впрочем, замерзнуть им не давали столь полюбившиеся женщинам Востока советские флотские кальсоны с начесом. В них они отважно щеголяли по улицам в любую погоду. Как сейчас помню эти мелькающие голубые полоски на белом - это ливийки бойко семенят по хрустящему морозцу. Грех не порадовать вкусненьким любимых мужей, растянувшихся на софе в ожидании оттепели...

Помимо ливийских моряков в учебном центре обучались индийцы и,  конечно же, наши будущие подопечные - алжирцы. По уровню организации выше всех, несомненно стояли индусы. Их строгий, подтянутый вид говорил о хорошей морской школе - сплаве традиций британских королевских ВМС и древней национальной культуры, построенной на кастово-сословных отношениях. Мне особенно нравились сикхи в их белоснежных тюрбанах, украшенных флотской кокардой. С огромными бородами и торчащими в стороны усищами. За их строгими непроницаемыми лицами скрывались, как мне казалось, истовые служаки. А то, как они относились в своей форме одежды, было перманентным укором многим из наших военморов, свыкшихся с жеваными брюками и мятыми кителями, украшенными  горбатыми «эполетами». Вздымавшиеся над плечами погоны  чем-то напоминали червяков-землемеров, свидетельствуя о том, что их носители настолько ленивы, что не расстаются с формой, даже проминая койку в «Адмиральский час».

Тем глупее чувствовал себя наш экипаж, которому было приказано оставить военную форму в Лиепае. Этот, с позволения сказать, приказ я и не думал выполнять, полагая, что вскоре его наверняка отменят. Так оно и произошло вскоре после вызова «на ковер»  командира рижской бригады контр-адмирала Евгения Георгиевича Малькова.

- Вы что себе позволяете, командир? Команда разгуливает в гражданском, поймал на пирсе какого-то оборванного мужика, оказалось - ваш боцман. Да и у самого вид не из лучших. Где ваша  командирская «лодочка»?

- Товарищ адмирал, мы всего лишь выполняем приказ. А что до командирского знака, так вчера при вас был вынужден подарить его на приеме главе алжирской делегации - начальнику БП ВМС АНДР.

- Значит так, мичманам предоставить возможность съездить домой и привести себя в божеский вид. А вас я приведу в него сам. Сколько «лодок» нужно?

Не веря своему счастью (после получения допуска к управлению кораблем я получил две штуки), выпалил:

- Десять!

- Ладно, держи семь и будь здоров!

Вскоре команда вернула себе пристойный, в меру подтянутый, вид. А затем началась словесная перепалка по поводу зимней одежды для верхней вахты. Тыл флота, ничтоже сумняшеся, отказал нам в обмундировании на основании того, что лодка идет в Африку.

- Вы с ума посходили, - возмутился я, - на дворе - минус 30, в море немногим меньше. Идем в обеспечении ледокола! А до Африки больше двух недель хода!

В итоге, тыловики сдались... Мы получили четыре канадки и шесть «альпаков» (брезентовых курток на разворсованном сукне, чаще звучавшем как «разворованном»). Это был допустимый минимум, так как одежда сменившейся вахты обычно едва успевала высохнуть до следующего заступления...

Для «С-28» период «диких приказов» наступил за полтора месяца до выхода в Ригу, откуда намечался «старт» в далекий Алжир.  Каждый из приказов был несомненным ударом по здравому смыслу. Началось с того, что лодка  была исключена из состава Северного флота и передана Балтийскому. Незадолго до этого она вышла из завода и успешно отработала курсовые задачи. Наконец-то корабль приобрел божеский вид, а экипаж, утративший определенные морские навыки в ходе ремонта, на глазах превратился  в дружный сплоченный коллектив.

Поскольку ни у кого из окружающих не было опыта отправки кораблей за рубеж, со многими вещами пришлось сталкиваться впервые. Закипела бумажная работа. Требовалось накропать множество характеристик и аттестаций для отправки в Москву. Титанический труд близился к завершению, как свалилась очередная  вводная: «Заменить 100% личного состава, часть мичманов и даже офицеров»

 

Проще всего оказалось с мичманами. Не подозревая, как и все мы, что оплата денежного содержания будет производиться в валюте, они предпочли всему прочему старую добрую «полярку» и насиженные места в Видяево, куда вскоре и убыли.

Но заменить отработанных матросов и старшин за месяц до выхода в море представлялось чем-то абсолютно диким.

Волевой комэск рявкнул: «Исполнять!», подкрепив решение мощным аргументом: «Ничего, что моряки будут с других проектов, невелика разница, зато у новых бойцов оформлены выездные документы».

Что касается офицеров, то с особой грустью я распрощался со штурманом лейтенантом Олегом Дергачевым и начальником медслужбы старшим-лейтенантом Костиным. Оба были толковыми офицерами, но, к сожалению, успели попасть «на карандаш» политотдельским «ребятам», проштрафившись на  досадных мелочах. К примеру доктор, прославившийся тем, что излечил без отрыва от службы от нехороших болезней не одну сотню доблестных балтийских подводников, не мог, порой устоять от изъявлений благодарности, становясь жертвой собственной безотказности и общительности. За пару недель до выхода из Лиепаи врач был схвачен патрулем на крыше дома, где проживал начальник политотдела эскадры. Можно угадать его состояние, поскольку веселый, но рассудительный офицер Костин ни за что бы не стал разбирать трубу старинного дома, отмеченного проживанием столь именитых особ, да еще швыряться кирпичами.

Стройный красавец штурман стал случайной жертвой подозрительности начштаба бригады, обвинившего Олега в пагубных пристрастиях. Уже давно почивший в бозе НШ, в принципе, незлобивый человек, что-то унюхал в штурманской рубке на контрольном выходе и поспешил сделать все, чтобы лишить отличного офицера перспективы остаться на своем корабле. Непосредственно перед выходом в море штурман отмечал день рождения малолетнего сына с женой, незадолго до этого приехавшей в Либаву... Рад, что дальнейшая служба Олега протекала вполне успешно. Он стал флагманским штурманом линахамарской бригады, а несколько лет спустя мы встретились в коридоре Военно-морской академии. Его карьера завершилась почетной должностью флагманского штурмана легендарной 4-й эскадры подводных лодок.

 Но тогда не удалось отстоять ни того, ни другого. А жаль!

Итак, наш северный экипаж разбавили балтийцами, оказавшимися, в целом,  неплохими ребятами. Штурман, капитан-лейтенант Саша Болдырев, и командир БЧ-3, капитан-лейтенант Сергей Рожков были опытными офицерами и хорошими специалистами. То же можно было сказать и о новом враче - старшем лейтенанте Владимире Рябове, если бы не его вечная склонность к  меланхолии  в духе Пьеро, тоскующего по своей  Мальвине.

Напряженные тренировки и выходы в море с новой командой, в конце концов, дали свои результаты и вновь прибывшие матросы и старшины подтвердили данные им  характеристики. Сбоев было немного. И все же, оснащение лодки 633 проекта было более современным.  В частности, наш ТАС «Ленинград» (торпедный автомат стрельбы) оказался для нового торпедного электрика, знакомого лишь с допотопным «Трюмом» (проект 613), совершенно непознаваемым. Встретив своего будущего «ученика», старшина дал такой «пузырь», что алжирцу, прекрасно усвоившему учебный курс Рижского центра, ничего не оставалось делать, как приступить к отработке своего «учителя».   К счастью, пример такого рода был единственным.

Самыми памятными по своей абсурдности на флоте издавна считаются  всяческие демонстрации, требующие «показухи». Не стал исключением и день, когда мне было предложено показать «С-28» во всей красе делегации алжирских ВМС.

Возглавлял ее упитанный и вальяжный Начальник боевой подготовки ВМС АНДР майор Мухаммед Али. В ту пору, подобно Кубе, высшим званием в сравнительно недавно получившем независимость Алжире (1961 г.) было то, выше которого в колониальные времена не мог подняться выходец из простого народа. Если на Кубе это был майор - команданте, то в Алжире - полковник. Плотину из засидевшихся в звании майоров и капитанов прорвет в 1984 году, когда в АНДР появятся первые генералы, но тогда в 1981-м звание майор считалось весьма высоким. Его носили, к примеру, командиры военно-морских баз и военный атташе в СССР - Бахлюль, также член делегации. В нее входил и начальник Технического управления ВМС, тоже майор, Бузиан. Со стороны подводников  главным специалистом был обозначен будущий командир лодки - капитан Ахмед Хеддам - мой первый подопечный. С ним мы быстро нашли общий язык, мне импонировала истовость, с которой он отстаивал «подводные» интересы перед своим сугубо надводным командованием. Чем-то это напоминало рассказы очевидцев о Николае II. Царь, считая себя крупным специалистом в морском  деле, в ходе обсуждения очередной кораблестроительной программы, при всей известной мягкости характера, жестко отметал возражения оппонентов, пугавшихся  шестизначных цифр: «Нам морякам виднее, на что уйдут казенные миллионы!»  При этом он искал глазами поддержки авторитетных адмиралов и, конечно же, получал ее.

Выход предполагал дневное плавание с погружением в Рижском заливе и не представлял никакой трудности, если бы не сложная ледовая обстановка в гавани Усть-Двинска и густой туман, не желавший рассеиваться уже несколько суток. Это было связано с резким падением температуры, и как следствие - сильным парением  водной  глади.

Как и положено, на внешнем рейде крупного порта, стояли на якоре в ожидании своей очереди десятки торговых кораблей.

Лед благополучно раздолбали буксиры, с туманом оказалось сложнее, но времени не оставалось и я получил приказ «показать товар лицом, не дожидаясь тепличных условий»... Несколько удивила фраза оперативного дежурного флота:

- С вами пойдет начальник ВиС (Вооружения и судоремонта) флота контр-адмирал О.Македонский, но старшим на борту остаетесь вы!

- Но я же всего лишь капитан 3 ранга?

- Это приказание командующего флотом! Вам все ясно? Тогда выход в 08.00.

Смутные догадки подтвердились в день выхода. Алжирская делегация, невзирая на ранний час, прибыла на лодку загодя и теперь, нахохлившись от непривычного мороза, словно стайка воробьев, вглядывалась в «туманную даль». Ждали адмирала, и вскоре он появился, вышагивая «нетвердой походкой матросской».  Алжирцы тактично воздержались от реплик, даже когда  начальник попытался промахнуться мимо трапа. Вышколенные матросы швартовой команды ловко подхватили его и водрузили на надстройку.

- Смирно!

- Вольно!

Ничуть не смутившись, адмирал, бросил на ходу «Отдать кормовой», а, поднявшись на мостик и выслушав мой доклад о готовности к выходу, продолжал:

- Правый малый назад, левый малый вперед!

Разумеется, никто и не думал исполнять команды незнакомого человека.

Встретив его напряженный взгляд, я спросил:

- Товарищ адмирал, разрешите записать в вахтенный журнал, что вы вступили в командование подводной лодкой?

- Ладно, ладно, - резко «сбавив обороты», примирительно изрек начальник, -  командуй сам, я уже накомандовался.

Я знал, что Македонский в свое время командовал лодками и даже был замкомбрига на Балтике, поэтому был исполнен уважения к этому сухощавому, испещренному  морщинами и подвижному  как ртуть адмиралу, невзирая на некоторые слабости. Встречались мы лишь однажды, когда он в составе комиссии ВМФ прибыл на 29 СРЗ в Тосмаре проверить, как движется ремонт нашего корабля. Последний был практически завершен, оставалось произвести кренование, связанное с изменением  загрузки твердого балласта (балластировкой). Лодке предстояло плавать в Средиземном море, где соленость выше, чем в Баренцевом море, не говоря уже про Балтику, известную своей пресноводностью.

На «историческом» совещании, посвященном именно кренованию (процедура, связанная с размещением в отсеках приборов и последующим замером кренящих моментов), я стал свидетелем забавной сцены, связанной с явлением, которое трудно охарактеризовать иначе, как  «технический выпендрёж».

- Главный инженер, доложите причину отставания от графика! - негромко произнес председатель комиссии - вице-адмирал, начальник технического управления ВМФ.

- Видите ли, товарищ адмирал, - довольно развязно начал инженер, - теорию кренования мало кто понимает в должной мере.

- Надеюсь, вас это не касается? Вы же понимаете серьезность предстоящего мероприятия? Что мешает вам закрыть  этот вопрос в кратчайший срок?

- Я то понимаю, но видите ли, адмирал, вопрос кренования несколько зибзичен...

- Все, мать вашу так! - не смог сдержаться адмирал, и я полностью разделял его  негодование, - ишь, чего удумали! Я вам покажу зибзичность! Даю вам три дня сроку, - грохотал он, - а вы, Олег Филиппыч, - обратился он к Македонскому, - возьмите на контроль! Не уложитесь, я вам покажу, что такое  настоящая  зибзичность!

Это было одно из самых эффективных совещаний, в котором мне доводилось принимать участие...

Македонский оправдал доверие, вытянув из завода все жилы, и кренование прошло «на ура» и в срок.

Выскользнув из Даугавы, лодка  окунулась в туман. Мелькнувшая,  было, справа  красная будка знака Мангальсальский-Восточный мгновенно растворилась. Было зябко, но алжирцы, не желая признаваться в слабости, не спешили спуститься  вниз. На мостике плавно протекала светская беседа.

- Восемнадцать лет на подводном флоте, это вам, братцы, не шутка, - громко вещал адмирал, - почему, думаете, я там так задержался?

И, не дожидаясь вопросов, Македонский похлопал перед носом Мухаммеда Али огромными меховыми варежками:

- Потому что вот такие варежки подводницкие дают! - и он оглушительно рассмеялся, заразив большинство окружающих.

Мне эти рукавицы тоже нравились, я их носил и в Заполярье, и в Африке, как туркмен свой халат. Чтобы их снять, было достаточно опустить руки вниз и выпрямить пальцы... А сколько воды удалось сэкономить на помывке рук!

 

- Ну, вот ты, командир будущий, - обратился адмирал на сей раз к Хеддаму, - сколько мне лет?

- Лет 75, - без всякой задней мысли ответил алжирский капитан.

- Да ты в своем уме? А 57 не хочешь! - искренне огорчился  «морской волк», видимо рассчитывавший на комплимент. - Пошел я от вас вниз!

Алжирцы облегченно вздохнули, как выяснилось, преждевременно, и неторопливо потянулись следом.

- Да, чуть не забыл, - окликнула меня морщинистая физиономия, - командир,  у тебя в кают-компании пепельница есть?

- У меня на корабле не курят!

- А у меня курили! - задорно объявил Македонский и исчез в проеме рубочного люка, оставив недоброе предчувствие.

Сориентировавшись по целям, заполонившим Рижский рейд, я нашел «пятачок» радиусом мили в три и, заняв точку погружения, доложил на КП о начале «демонстрации». Оставалось пригласить дорогих гостей в ЦП (центральный пост).

В кают-компании меня ожидала жуткая картина. Гости сидели вокруг стола, украшенного немудреной подводной трапезой, оставив свободным лишь командирское место. Оно, как известно, свято и не может быть занято даже самым распочетным гостем. Я доложил адмиралу о готовности и опустился в кресло.  Тот кивнул и, продолжая прерванную моим появлением речь, предложил выпить за «соответствие числа погружений количеству всплытий»: «Иначе, господа-товарищи, точно не всплывем!»

Алжирцы, поглядывая друг на друга, подняли стаканчики с вином, демонстрируя готовность следовать уставу «чужого монастыря». Исключение составил лишь глава делегации, которому в знак особого уважения адмирал плеснул «шила», как, впрочем, и себе. Мухаммед Али был буквально зажат им в угол  между левым бортом и кондиционером.

- Как же так? - не унимался Македонский, - мы же тезки!

- Какие еще тезки? - удивился майор, впервые продемонстрировав пробел в русском, изученном в Бакинском училище.

- Ну, ты Али, а я - Олег!

Крыть было нечем, и «тезка» сломался.

- Командир, а ты будешь?

- Нет, - я решительно отмел домогательства и, терпеливо дождавшись логического завершения тоста, пригласил честную компанию в Центральный. Мы быстро погрузились и, не переставая напряженно следить за обстановкой по данным РЛС, начали маневрирование.

Алжирцы кучковались вокруг перископов и, судя по возгласам, получали истинное удовольствие, наблюдая как головка перископов переходила из жидкой среды в воздушную и наоборот. Народу в отсеке, надо сказать, набилось столько, что пришлось сразу же задраить нижний рубочный люк, который обычно остается открытым.

И надо же, именно в этот раз чья-то злодейская рука отвернула на верхнем рубочном люке клапан выравнивания давления. (Теперь я все больше склоняюсь к мысли, что эта рука принадлежала Македонскому). Таким образом, в ходе наших подводных эволюций шлюзовая камера медленно, но верно заполнялась.  Слава богу, что мне не пришло в голову погружаться больше чем на 30 метров! Так или иначе, к моменту всплытия в шлюзовой скопилось ведер шесть забортной воды. Приближалась эффектная развязка.

- А теперь, наверх! - голосом циркового конферансье объявил я, отрываясь от перископа.- Боцман, всплывай!

Подойдя к нижнему люку, я не стал, как обычно, нахлобучивать капюшон «канадки», а, обернувшись к застывшей в ожидании диковинного зрелища аудитории, произнес: «Вуаля!» и ударил варежкой по защелке кремальеры.

Люк открылся, и вся вода из шлюзовой хлынула мне за шиворот, вытекая в дальнейшем через штаны на палубу.

Поверьте, сохранить невозмутимое лицо было не так-то просто. Отдраив верхний рубочный люк, я выскочил на мостик, и спустя пару минут причина происшествия стала абсолютно ясна. Когда после продувания балласта, я спустился в ЦП, «зрители» все еще стояли под впечатлением увиденного.

- И что, товарищ  командир, так на каждом всплытии? - поинтересовался майор Али.

- Конечно, не зря ведь считают, что подводник - профессия  героическая, - вздумал пошутить я, и не подозревая, что высокая  комиссия  впоследствии запишет в акте «Лодка технически исправна, только не держит верхний рубочный люк».  Что, как вы понимаете, абсурдно само по себе.

В довершение всего адмирал сделал резюме, вызвавшее гомерический хохот обитателей Центрального поста, вскоре ставшее корабельным девизом:  «Я верю в этих людей, с ними вы будете плавать, пока не утонете!»

Стоит ли говорить, что реакция алжирцев была несколько отлична от нашей.

Переход в Северную Африку протекал, в целом, благополучно. Бискай оказался на сей раз довольно спокойным. А тяжелая ледовая обстановка, с которой пришлось столкнуться в Балтийских проливах, была с честью преодолена  «малой кровью».  Сохранив винты и волнорезные щиты торпедных аппаратов, мы несколько ободрали носовой обтекатель ГАС (гидроакустической станции).  Осколки огромных льдин, еще недавно покрывавших всю надстройку, были смыты или растаяли лишь на подходе к Ла-Маншу. Предвидя это, мы легли в дрейф возле мыса Скаген (пролив Скагеррак) и решили сфотографироваться на память. Особенно радовались алжирцы, впервые видевшие такое обилие снега и льда. Для меня это баловство обернулось легким членовредительством. Одна из льдин неудачно сползла, прищемив мизинец левой ноги.

Кроме будущего алжирского командира в переходе приняли участие: инженер-механик лейтенант Бенасер Бубакер, штурман лейтенант Мухаммед Бахрия и гидроакустик сержант Солтани, специализировавшийся  в море на  приготовлении кофе «по-бедуински».

В дополнение к стандартной  загрузке «автономщика», алжирцы взяли в поход несколько мешков превосходного кофе и множество кругов отменного сыра. И то и другое прошло «на ура».  В редкие минуты затишья, мы даже успели провести «чемпионат Атлантики» по «коше» (нардам) и, конечно же, «козлу» (домино). Капитан Хеддам продемонстрировал отличные боевые качества, особенно на «козлином» поприще, что давало основание надеяться на большое будущее и успешную подводную карьеру. Жизнь это подтвердила. В конце 90-х он вышел на пенсию с должности замглавкома ВМС.

Прибытие в долгожданный  Мерс-эль-Кебир было окружено ореолом  романтики и таинственности. Все чувствовали себя персонажами «Тысячи и одной ночи». Теперь трудно поверить, но именно столько большинству из нас предстояло провести в непривычной восточной среде...

Наконец, из моря вырос белокаменный Оран, по соседству с которым находилась главная база алжирских ВМС. На африканском берегу, залитом  тысячами разноцветных огней, которые мерцали и переливались, уже отчетливо виднелись верхушки пальм на Приморском бульваре (Front de Mer).

- Ну, теперь ваш черед направлять нашу субмарину, - обратился я  к Хеддаму, лицо которого озаряло вдохновение.

Он  встрепенулся и, приосанившись, скомандовал рулевому:

- Держите на те красные створы, видите, на горе.

- Вижу, но, по-моему, они двигаются.

- Да, - слегка зардевшись, признал старина Ахмед, - похоже, что это стоп-сигналы автомашин.

- Боцман, держать на ворота аванпорта, - уточнил я.

- Есть, держать на ворота. Курс 141.

Через несколько минут подводная лодка «С-28» вошла в огромную гавань бывшей главной  базы французских ВМС в Западном Средиземноморье - порт Мерс-эль-Кебир.

Наступал день 29 января 1982 года, и открывалась новая страница, теперь уже подводного флота Алжирской Народной Демократической Республики. И нам было суждено стать его «дедушками».

Что до поцарапанного льдами носа, через неделю его замечательно отреставрировал советский сварщик Ашот Амбарцумян. Его золотые руки да лист нержавейки компании Nippon steel позволили развеять глупый миф о том, что русские пытаются подсунуть Алжиру, лодку, потопленную в ходе Второй Мировой войны и недавно поднятую со дна моря...

 

1982 - 2004 гг.