«В чем разница и что общего между диаматом и матом?» спрашивает преподаватель основ марксизма — ленинизма у курсанта на экзамене. Ответ: «Разница в том, что Диамат никто не знает, но все делают вид, что знают, а мат все знают, но делают вид , что не знают. Общее: то и другое являются идейным оружием нашего рабочего класса».
С началом перестройки появилось множество литературы. Авторы, не стесняясь, использовали нецензурную лексику. То же самое можно было услышать со сцен наших театров и экранов кино и телевизоров. «Свобода» слова - это не свобода словесного блуда.
Что касается морской литературы, например, произведений Александра Покровского, то часто встречающиеся похабные выражения, не украшали их. Со всей ответственностью могу сказать, что на флоте такого разгула матерных выражений в адрес подчиненных за все время 28 летней службы я НИКОГДА не СЛЫШАЛ.
Мне, выросшему в семье высококультурного офицера, от которого ни я, ни его сослуживцы, ни разу не слышали даже грубого слова, было сложно общаться с теми, для кого мат был просто украшением речи.
Когда же я пришел служить на подводные лодки, то матерные слова я слышал чаще, чем слова благодарности. Правда, они были скорее привычкой, чем оскорблением. Я вспоминаю случай, описанный Станюковичем К. М., как царский адмирал, прибывший на корабль с проверкой, после доклада вахтенного офицера «покрыл его матом». В ответ из уст юного мичмана он услышал такую же отборную брань. Адмирал вынужден был извиниться, сказав, что он не имел его в виду.
Вспоминаю несколько эпизодов из моей службы, когда начальники, не стесняясь, «крыли» матом и что из этого выходило. Я понимаю, что в сложной обстановке, когда от каждого члена экипажа зависели результаты многомесячного труда всего коллектива, командиру может не хватить обычных слов. Но в других случаях, пользуясь своим положением, офицер в разговоре с матросами или старшинами использует мат, это должно быть немедленно пресечено командиром корабля.
Хуже, когда командир сам оскорбляет подчиненных. Я испытал это на себе. Во время службы на пларк «К-23» у меня сложились непростые отношения с командиром. При любой возможности он оскорблял меня. До сих пор чувствую себя обиженным.
Однажды во время практической торпедной стрельбы он, находясь на мостике, в присутствии моих подчиненных без всяких на то причин, допустил нецензурные выражения в мой адрес. Терпение мое кончилось. Я воспользовался советом моего наставника флагманского штурмана 26 дипл капитана 2 ранга Алефиренко И. С. и в следующий раз решил дать «хамству» бой.
В августе 1968 г. наша лодка находилась в районе возможного прохода через Японское море американского АУГа, в состав которого входили АВУ «Китти Хок» и 60 кораблей охранения. Около 3-х часов ночи командир вызвал меня в ЦП. Сидя на аварийном буе и махая ногой, он сказал: «Штурман, вы х..вый штурман!» По реакции моих подчиненных, рулевых, я понял, что даже для них это было оскорблением. Тогда громко, на весь ЦП, чтобы слышали все, кто в это время здесь находился, я ответил: «Товарищ командир. У хороших командиров - хорошие штурмана, а я у Вас!», и ушел в штурманскую рубку. В ЦП в течении 10 минут установился режим «Тишина».
С Можейкиным я прослужил еще полгода, но ни разу больше он не допускал грубых выражений в мой адрес. Выходит - подействовало.
Во время службы на другой пл, командир капитан 1 ранга Агавелов С.В. допустил в отношении меня грубость, но тогда была другая ситуация.
Мы возвращались с отработки задач № 2 и 3 из района бухты Кит. Было 22.00 часа. На море-штиль, видимость полная, ночная, 15 миль. Надводное положение. Скорость полная надводная, около 16.5 узла. Включив РЛС для контрольного наблюдения за обстановкой, я обнаружил надводную цель и доложил командиру на мостик. Как позднее оказалось, это был морской буксир, который вышел из бухты Судзюхэ и шел в Находку со скоростью 16 узлов. Не выключая станцию, я продолжал вести наблюдение и рассчитывал ЭДЦ. Когда расстояние между нами уменьшилось до 30 кбт, я сообщил на мостик, что сближение будет опасным, т.к. пеленг практически не меняется.
Вахтенный офицер после первого доклада стал постоянно вести наблюдение за целью. Однако никаких решительных мер командир не принимал. Когда же расстояние уменьшилось до 20 кбт, я поднялся на мостик и убедил командира уменьшить ход, но было уже поздно. Пришлось давать «Реверс», чтобы избежать столкновения. Это было уже опасным маневрированием. Цель пересекла наш курс, отошла на дистанцию 35 кбт, повернула вправо, и, не уменьшая хода, продолжила создавать нам помехи. Расстояние между кораблями снова начало уменьшаться. Новая ситуация была значительно хуже предыдущей.
Мы приближались к мысу Поворотный, не зная обстановки за ним. Там проходила «большая дорога» из порта Находки в Японское море и всегда было много судов. Буксир слева прижимал нас к берегу. Выскочив за мыс, мы могли столкнуться с другими судами. Несмотря на мои неоднократные обращения к командиру и начальнику штаба дивизии с предложением уменьшить ход и пропустить буксир, никаких реальных действий не последовало.
Когда расстояние между нами сократилось до 12-15 кбт, я вспомнил советы флагманского штурмана, вышел в ЦП и сделал запись в вахтенном журнале ЦП: «В командование кораблем вступил капитан 3 ранга Островский». Потом переключил управление ВР с мостика в ЦП и положил руль «на правый борт». О своих действиях доложил на мостик. Корабль начал циркуляцию на полном ходу с большим креном на правый борт.
Этот маневр был мною предварительно рассчитан и одобрен начальником штаба 26 дипл капитаном 2 ранга Абрамовым Михаилом Борисовичем. Ну, если бы вы слышали, какой мат доносился с мостика в течение всего маневра! Это была реакция командира на мои действия. Мы этого и ждали.
Через несколько минут мы снова легли на старый курс, пропустив вперед этот буксир. Теперь никто нам не создавал опасность при маневрировании. Я переключил управление вертикальным рулем на мостик и доложил командиру.
Командир спустился в ЦП и пригласил меня в штурманскую рубку. Не буду передавать его монолог. Поверьте мне, это было что-то. Но в суть его слов я не вникал, т. к. в душе хвалил себя за решительные и правильные действия, которые не позволили создать предпосылку к навигационному происшествию. Когда командир устал ругаться и замолчал, я задал ему один вопрос: «Кто приносил бы нам передачи в камеру, если бы мы столкнулись?» Командир всё понял, и конфликт был исчерпан.
Вот второй случай, когда меня материли, но с другим «акцентом». Совсем другой была и моя реакция. Я понимал, что командиру надо пережить и «разрядиться».
«Грешил» отборным матом и командир 26 дипл контр-адмирал Корбан В. Я., который всегда в сложной момент командные слова заменял матерными. Он болел за дело и ему это прощали.
Его заместитель - капитан 1 ранга Вереникин И. И. — тоже мог «наградить» кого угодно матерком, но это был совсем другой текст и интонация без злости и грубого намека. Это была «песня», наподобие той, что описал Леонид Соболев в рассказе «Индивидуальный подход».
Но были командиры и начальники, которые полностью исключили мат из своего словарного запаса и прекрасно служили на разных должностях. Таким выдержанным офицером запомнился вице-адмирал Иванов Юрий Васильевич всем, кто с ним служил или встречался.
Мне пришлось с ним выходить в море, когда он, как комбриг 90 обпл, был старшим на борту. Командир дизельной подводной лодки 613 проекта капитан 2 ранга К., несмотря на неоднократные предложения со стороны контр-адмирала Иванова изменить курс для входа в залив Владимира, не реагировал, хотя лодка могла проскочить входные створы. Тогда Юрий Васильевич, находясь на мостике, по переговорному устройству связался с ЦП и приказал записать в вахтенный журнал «В командование пл вступил контр-адмирал Иванов». Потом скомандовал рулевому «Лево на борт».
Когда лодка, закончив циркуляцию, легла на створы, Юрий Васильевич, так же спокойно сказал: «Командир, командуй дальше!». Позднее он возглавил первую дивизию атомоходов ТОФ и оставался таким же выдержанным на всех испытаниях подводных лодок в море.
Мат в обычной флотской жизни создавал и анекдотичные ситуации. Например, приказы, переданные по внутренней штабной связи, иногда состояли только из мата. Особенно этим грешил НШ ТОФ вице-адмирал Сидоров В. В.. Однажды он передал приказание ОД Флота капитану 1 ранга Анатолию Полежаеву вызвать машину. Слышимость была плохая. Понимая, что с него будут требовать исполнения распоряжения, ОД весь разговор записал на магнитофон, выполнив приказ Командующего Флотом. Владимир Васильевич через 20 минут снова запросил ОД о машине. Полежаев ответил, что такого приказания он не получал. Для подтверждения своих слов он включил магнитофон. В записи кроме мата ничего не было. Это его оправдало. И такое случалось.
