Никто не против служить в подводном флоте

Опубликовано в Главный старшина Федин Владимир Иванович Воскресенье, 16 января 2011 00:15
Оцените материал
(5 голосов)

Глава 1. Пункт назначения — Владивосток

Воинский эшелон с призывниками 49-50 годов рождения, постукивая колесами на стыках, медленно катил в сторону Владивостока.

Три раза в сутки из полевой кухни в одном из товарных вагонов эшелона призывники получали кашу, суп, хлеб, сахар- рафинад и пайки масла. В вагоне выкладывали из сумок на стол захваченные из дома пирожки, вареные яйца, разливали по стаканам бордовый портвейн и водку, выпивали, закусывали, затем пели песни под гитару. А за окном — теплый майский день, зазеленевшие поля и еще не растаявшие кромки льда по берегам рек. Матросы военно-морской авиации, сопровождавшие эшелон, отсыпались после нудной службы и нарядов в своей части, ругались охрипшими голосами, и «наставляли» зеленую молодежь.

...На одной из станций, во время остановки эшелона, Николай отправился за выпивкой. В магазине сразу за старым деревянным вокзалом он купил шесть бутылок портвейна, распихал их по внутренним карманам и под ремень; застегнул на все пуговицы широченное осеннее пальто соседа-призывника, однако пройти незаметно мимо сопровождающего эшелон младшего сержанта не удалось. «Эй, ты, пойдем в тамбур, поговорить надо». В тамбуре, красномордый сержант ударил Николая кулаком в пах. Удар был слабый. Николай вообще-то раньше занимался боксом, и мог нанести ответный прямой, однако настроение было хорошее, к тому же перед ним было воинское начальство, поэтому, сделав угрожающее лицо, он сказал:

— Но ты, фраер, я сейчас свистну своих ребят.

-Ты меня не пугай..., уже неуверенно ответил сержант, — однако, на всякий случай отступил на шаг назад. Инстинкт подсказывал Николаю., что драться с командирами, хотя бы и младшими, не следует. Поэтому он развернулся и, насвистывая, пошел в вагон.

«Добрые» проводники в вагонах снимали с призывников хорошие носильные вещи и обувь, предлагая взамен выцветшее старье, и совесть не мучила их принципиальную пролетарскую натуру.

Промелькнула очередная станция, молодая женщина в железнодорожной фуражке с красным околышем протянула навстречу поезду желтый флажок....
Возле двухквартирного брусового дома стоял бортовой ЗИЛ, утонув по
самые ступицы в грязи, за домом подсохший огород, за ним — березовый колок и синие горы вдали.

Николай любил эти картинки простой деревенской жизни. Что-то с детства знакомое и близкое оставалось там, за покосившемся забором, где из сарая с сенником наверху выглядывала пестрая корова и скучно жевала прошлогоднее сено. Он вспоминал, как в детстве мать приносила ведро парного молока после утренней дойки, разливала его по крынкам и банкам и ставила в подпол: холодильников тогда не было. «Появился дикий зверь огромадный: то ли буйвол, то ли бык, то ли тур...»,- подражая Высоцкому, пел под гитару один из призывников.

Пять дней пролетели быстро, и наконец, поезд, извиваясь змеей, медленно катил по одному из путей ж. д станции «Владивосток», затем подал сигнал и замер у платформы. По перрону взад и вперед забегали дежурные матросы из эшелона, послышались отрывистые команды, и появился патруль: старший лейтенант и два матроса в мешковатых брюках. Поступила команда: «Всем на выход с личными вещами!»

Личных вещей уже почти нет, разномастная толпа, матерясь, покидала вагоны и строилась на перроне. Первое место- баня, огромная, пропустившая через себя десятки тысяч человек, с неистребимым запахом хозяйственного мыла, хлорки, еще какой-то дряни; после помывки и прожарки личных вещей новобранцев повели во флотский экипаж.

Жители Владивостока уже, очевидно, привыкли к толпам призывников и равнодушно провожали их взглядом.

— Смотри, какая пошла, а ножки-то, ножки! — крикнул из глубины колонны белобрысый подросток в засаленной рабочей спецовке с чужого плеча.

-Отставить, — прогудел голос сопровождающего,- только что из дому, можно подумать, век юбки не видали!

Николай смотрел на сопки, по которым карабкались коробки жилых домов, урчали на подъемах в гору зеленые и синие ЗИЛы. Внизу ослепительно блестела на солнце бухта, где у причала стояли сухогрузы и другие, непонятные большие и малые суда, облезшие борта которых напоминают старые контейнеры, а ее противоположный берег ощетинился многочисленными стрелами портовых кранов и грузовых причалов.

А вокруг кипела жизнь. Типичная городская улица, где продавщицы из павильонов и ларьков маршировали с ящиками и какими-то бумагами, водитель хлебного фургона носил поддоны со свежеиспеченным хлебом в магазин напротив. Дорога шла то в гору, то плавно спускалась к зеленым пятнам садов и скверов, яркое солнце отражалось в оконных стеклах и слепило глаза..

Наконец, показались ворота с золотыми якорями из листового железа на арматуре. Сбоку, у турникета -вахтенные матросы со штык —ножами и красными повязками «Дежурный по КПП». Рядом с КПП табличка: Войсковая часть 15110. Называется это — Владивостокский флотский экипаж.

В экипаже — разномастная толпа смешивается с синими робами и бескозырками матросов и черными кителями и фуражками офицеров и сверхсрочников. Учета почти не было, лишь на вторые сутки вечером построили постоянно свистящих и орущих призывников и, Иван Богатырчук, старшина 1 статьи, очевидно старший по кубрику, где остановился Николай и другие Иркутские призывники, проинструктировал о «правилах поведения при нахождении в воинской части 15110».

-Теперь вы на флоте, — гудел бас Богатырчука,- а флот —это порядок и дисциплина. Попрошу не орать, не покидать кубрик без разрешения старшего. В случае если нужно сходить в гальюн, то не следует хлопать меня по плечу, типа, Ваня, я пошел п.....ть, а нужно обратиться по уставу и сказать: Товарищ старшина 1 статьи, разрешите отлучиться в гальюн! Понятно?
-Да, паанятно -, нестройно гудят голоса.

На камбуз ходили, как и положено, три раза в день, еда была сытная, призывников постепенно разбирали " покупатели", и лишь Николай, казалось, никому не был нужен. Он обошел окрестности за пределами флотского экипажа, посетил замурованные форты, оставшиеся еще со времен русско-японской войны, и от скуки грелся на солнышке за казармой. На четвертый день он услышал свою фамилию. В комнате, за каким- то прибором, похожим на радиоприемник, сидел худощавый старшина первой статьи.

-Садись« — указал он на табуретку. — Надень наушники, и слушай сигнал. Если тон будет меняться, скажешь мне. Понял?
Николай утвердительно кивнул головой.

Старшина поворачивал ручку настройки, а Николай пытался определить низкие и высокие тоны звука.

-Все,- сказал первостатейный,- будешь служить гидроакустиком!

Глава 2. Учебный отряд подводного плавания

Учебка оказалась огороженной территорией в сопках Владивостока, ее служебные помещения постепенно вгрызались все дальше и дальше в гранит окрестных скал. Разношерстную толпу повели в баню.

Баня — светло-желтого цвета. Перед входом в моечную всех постригли наголо.
Внутри все как обычно: дюралевые тазы, краны с горячей и холодной водой, каждому — по куску «семейного» мыла.

На выходе старшина и матрос срочной службы выдали робу, тельняшки, брючные и поясные ремни, кирзовые и хромовые ботинки, бушлаты.

Запах новенькой кожи и сукна. Николай посмотрел вокруг себя и не мог понять, что произошло. Вокруг- стриженные затылки и одинаковые синие робы... Уже не было орущей толпы, а лишь застенчивые новоиспеченные матросы.

... Рота, подъем! — Николай кубарем скатился с кровати, натягивая на себя робу, затем один ботинок, второй — шнурки завязать некогда- и тут же последовала другая команда: «на зарядку бего-ом, марш!»

120 человек, громыхая тяжелыми ботинками, покинули казарму.

-Раз, два- раздается команда инструктора, — не сачковать!

У Николая в голове звучала в ритм песня: — опять по шпалам, опять по шпалам иду домой по привычке....

— Федоров!... куда тебя несет, назад в строй, в казарму бегом, марш!

После приборки рота направилась на камбуз, мерный стук сотен ботинок
вызывал отрывочные, как барабанная дробь воспоминания: мать в старом пуховом платке вошла в дом с клубами мороза. Из сумки достала сахар- рафинад, хлеб, крупы в мешочках и, обращаясь к Лельке, сестре Николая, и самому Николаю сказала:

— Вот, купила продуктов.., вроде ничего не брала, а отдала тридцать рублей, почти пол-зарплаты..

Чаю... бы, большую кружку, с сахаром, да каши с маслом... Есть хочется постоянно. Карташов, его кровать стоит напротив в кубрике, обычно жует хлеб под одеялом после отбоя, и равномерное чавканье уже не раз вызывало гнев другого соседа, Генки Сидоренко:

— Опять, сскотина жуешь, спать мешаешь!

Отрывистая команда возвратила Николая к действительности:

— Бегом на камбуз... марш! Смена, сесть. Медленно садимся!... Смена встать! А теперь, сменаа... сесть! К завтраку приступить!

Есть нужно было быстро, а то не успеешь проглотить кашу, чай и хлеб c маслом. Масло обычно делил бачковой, сегодня это — Петренко, из Комсомольска — на- Амуре. В бытовке, перед зеркалом, он любил надувать грудь, стараясь походить на культуристов из «Спортивной Росси». Сейчас, от напряжения, он даже высунул кончик языка, а на лбу застыла капелька пота; все остальные ждали... Вот он отодвинул от себя плоскую алюминиевую тарелку с маслом, которое мгновенно разобрали ухватистые руки.

Каша обжигала рот, но никто этого не замечал. Жаль, в бачке из -под каши ничего не осталось, а то съел бы еще... Николай намазал на белый хлеб кубик масла, и откусывал от ломтя небольшие кусочки, стараясь растянуть удовольствие, прихлебывая из алюминиевой кружки чай... Крепкий чай, с привкусом алюминия.

-Рота, встать! — прозвучала команда инструктора смены,- на выход, бегом... марш!-

Снова дробный стук ботинок, и смена покинула столовую.

Короткий перекур перед началом занятий. Николай присел рядом с Володей Паниным, земляком из Амурской области. -Угости, земеля, сигаретой ...

После завтрака — занятия в учебном центре.. В классе кроме столов и привычной
черной доски установлены гидроакустические станции.

У курсантов на лицах — любопытство —для чего нужны эти штуки, непонятно. Но занятия по изучению станций будут только через месяц, а сейчас капитан-лейтенант Новиков проводил опрос по последней теме занятий: устройство подводной лодки. У Николая слипались глаза: хотелось спать. Постоянно. Когда он дежурил дневальным по кубрику, то умудрялся спать на ходу, и просыпался после того, как лбом упирался в прохладную стену казармы....

-Федоров!

-Я!

-К доске!

-Есть!

— Покажите расположение отсеков и расскажите о назначении каждого из них!-
Николай вышел к доске, и указка поползла по огромному, на всю доску чертежу, показывая номера отсеков. Все эти линии и разрезы на плоском чертеже, очевидно, были понятны инженерам-конструкторам или срочникам, проводящим по несколько лет в этом сигарообразном контейнере, однако для Николая и других новобранцев это были дремучие лабиринты, выход из которых знал только преподаватель.

-Таак..., а где располагается станция погружения и всплытия? — спросил каплей. Николай неуверенно ткнул указкой в центр.

-Да, попал пальцем... прямо в... гальюн!- Класс смеется. — Садись, Федоров.

Невезение началось с утра, когда Николай обнаружил, что у него из тумбочки пропал плакат " The Monkeys« — цветной небольшого размера плакат поп-группы, который ему прислал Славик, друг Николая и вообще замечательный парень. Николай очень дорожил им, но понимал, что искать- бесполезно, скорее всего ее взяли «годки» — как предмет буржуазной пропаганды, подлежащей изъятию.

Второй урок — электротехника и преподаватель, на этот раз молодой c оттопыренными ушами старшина второй статьи, хотел, чтобы курсант Федоров рассказал о правиле буравчика.

Правило простое, только Николай не помнил его, и этого ушастого тоже не слушал на прошлом уроке. Не мог он принять вчерашних невыразительных выпускников десятилетки в качестве преподавателей. Да и какое правило буравчика, когда за окном май, мысли плывут, словно волны прилива и несут его домой. «Двойка, Федоров»,- торжествующе произнес строгий преподаватель.

Во второй половине дня смена отрабатывала приемы с оружием.
-Это что за порнография?!- молоденький старшина второй статьи смотрел на круглого низкорослого матроса со светлым стриженым затылком из-под бескозырки.

-Автомат на... грудь!

Старшина 2 статьи Вилков, инструктор 132 учебной смены, медленно тянул слова команды:

— Aвтомаат... положить!

За занятиями наблюдал старший лейтенант Сенин: некоторое время он служил на лодке, однако в силу каких-то обстоятельств его отправили служить на берег. Как истинный подводник, которого судьба направила с боевого корабля на «базу», он брезгливо щурил глаза, постоянно протирал белым носовым платком свои пальцы и смотрел прямо на Николая.

-Вилков! — обратился он к инструктору.

-Я, товарищ старший лейтенант!
-Не нравится мне этот блондин. Он все время заглядывает в ж... своего товарища... Не нравится...

После занятий уставшие и голодные курсанты отправились в расположение роты (кубрик). До перехода на камбуз оставалось полчаса, можно почистить асидолом бляху ремня, покурить или просто присоединиться к группе и послушать, о чем шел разговор. А разговор был о любви. Вечная тема...

После ужина- комсомольское собрание смены: подведение итогов боевой и политической подготовки..

-Есть у нас и нарушители дисциплины, и двоечники — медленно цедил зам. комвзвода, прищурив маленькие восточные глазки.

-Федоров, встать!- Николай встал.

-Вот, полюбуйтесь... Мало того, что он получил двойку по электротехнике, и поэтому смену ждет последнее место в соц. соревновании, он еще и фотографию от комсомольского билета потерял. А может, специально оторвал? Молчишь, Федоров? Прошу высказываться!

Высказываться никто не хотел, за исключением подхалимистого Васильева из городского поселка Красноярского края. Его уже два раза избирали в почетный президиум, и он вполне резонно считал, что имеет право критиковать и поучать других... Васильев хмурит низкий лоб, щурит темные бегающие глаза и долго подбирает ускользающие слова:

— Э ...,это пусть он скажет нам, почему он получил двойку?

-Федоров, встаньте!- раздался голос замкомвзвода. Николай поднялся

-Что, сказать нечего? Вас призвали на флот и ваша задача сейчас — учиться! А вы? На Пентагон работаете! Как в том анекдоте, где американцы выкрали советского гидроакустика и пообещали расстрелять, если он не расскажет устройство новейшей советской гидроакустической станции, а гидроакуcтик взмолился и сказал: «братцы не убивайте, ей богу не знаю, как устроена, проклятая, да ее теперь выучу «от» и «до». А ему говорят: «раньше надо было учить!» Вам оказали высокое доверие, отправив вас служить на флот! Садитесь Федоров! Вы будете наказаны!

Николай сел, на душе-препаскудно: — Калашникова бы сейчас в руки, я б тебе показал Пентагон!

Из дому пришли сразу два письма. Мать писала о том, кого, из Николаевых ровесников забрали в армию, а также о других слухах, которые могли, по ее мнению, заинтересовать его.

«А еще, сынок, видела мать Лены Малышко, Она просила передать тебе, чтобы ты не писал больше Лене, все-таки она замужем... сам понимаешь...» Николай понимал, в памяти еще свежи были события последнего вечера на свадьбе своего близкого друга, и танцы с Ленкой, его одноклассницей, затяжные поцелуи во время танца, и взгляд исподлобья высокого друга Ленки, за которого она впоследствии вышла замуж...
Еще было письмо от Сашки. Тот даже фамилию не написал. Может это был Саня Воробьев, его одноклассник?

— Пень, ты, Колька, -бросил институт. — писал Саня

-А ведь правда, пень: сейчас бы отдыхал со Светкой, на берегу озера за городом

-Рота..., приготовиться к переходу на камбуз!

На ужин — жареная камбала с рисом. Вкусно, но мало. Карташов снова набрал хлеба за пазуху.

После ужина — прогулка. Конечно, лучше сразу бы в кубрик, однако согласно внутреннему распорядку следует пройти несколько кругов по плацу с песней. Плац огромный, с высокой трибуной для командования.

Подали команду: запевай! Передний в шеренге запел:

«Эх, ты песня флотская, с берега Охотского
Ты лети от дальних берегов, будь грозою для врагов!»

На втором круге начальство услышало, как первые шеренги стали притопывать «паровозиком». Зам. Комвзвода Лященко, веснущатый, подвижный как на пружинах старшина 1 статьи недоверчиво прислушался...

-Так и есть! Опять паровозик, как вчера! -, тонкие губы замкомвзвода вытянулись в хищную кривую линию.

-Жлобы, е..... вашу мать! Будем ходить строем до самого отбоя!

Однако паровозик продолжался, инструктора смен носились возле своих колонн, пытаясь выявить зачинщиков. Безуспешно. "Жлобы«- это 131 смена 13 роты, рост каждого из них от 180 см и выше, и все курсанты почти все свободное время проводили за изучением строевых приемов, а также приемов с оружием. Называется это — почетный караул. Даже во сне, по признанию высокого курсанта, соседа Николая по кубрику, их преследовали клацанье карабинов и отрывистые команда: «На караул!»

От такой жизни затопаешь не только паровозиком... Наконец подали команду: — В казарму......марш!- С гулом толпа влетела на второй этаж. До отбоя — полчаса. Федоров быстро разделся и нырнул под одеяло. Правой рукой достает из тумбочки словарь Мюллера. Можно успеть прочитать статью...

-Рота, отбой!- Дневальный выключил свет, и казарма затихла.

«Прошел еще один день,-думал Николай, погружаясь в сладкую дрему, — а всего 25-ый, впереди — целая вечность из 1070 дней....»

Где-то недели чрез две 132 смена заступила на дежурство по отряду. Федорова направили на камбуз. Те, кто думают, что камбуз — это вечная лафа и обжираловка- глубоко ошибаются. Главный на камбузе — кок Васильич. Звание его не разобрать, на голове — обычный поварской колпак, а на круглом солидном животе — белая поварская куртка и флотская тельняшка под ней. Возраста он был неопределенного, на его лице от жары постоянно выступали бисеринки пота, и вообще он был похож на мужика, выскочившего из парной — маленькие глаза на распаренном красном лице.

Любимое ругательство — долбаный пижон, так он называл своего помощника — старшего матроса с бегающими глазами. На нем роба без гюйса, на спине хлоркой написано Bitles.
-Тоже мне, пижон нашелся... — мысленно ворчал Федоров — не знаешь, мог бы спросить у других, как пишется Beatles.

Однако критикой заниматься некогда, потому что работнику камбуза уготована роль футбольного мяча, который пасуют друг другу кок и его помощник. Подъем был в 4 утра, а сейчас время медленно ползло к обеду. Федоров замыл уже три горячих, как раскаленные сковородки, варочных котла, вместе с камбузными рабочими начистил с помощью старой картофелечистки три 40 —литровых лагуна картошки, и носился как угорелый, выполняя бесконечные команды Васильича и его помощника.

— Эй ты,- крикнул Васильич, обращаясь к Федорову, — сбегай в мойку, принеси несколько глубоких чашек!

Николай побежал в моечную: там его встретили густой пар и капли конденсата на потолке, а также три огромные ванны, на 2/3 заполненные горячей водой. В левом углу Саня Гвоздев держал над ванной брусок хозяйственного мыла и ножом состругивал ломти, которые исчезали в мутной пенистой жидкости для мытья алюминиевых чашок, вилок ложек и других «столовые приборов».

Накрошив мыла, Саня взял метровое деревянное весло и с его помощью стал вращать всю эту массу, пыхтя и сдувая пот с верхней губы. Отложив весло в сторону, он взял губку, которой затем проводил по внутренней стороне посудины, молниеносно переворачивал ее, затем смахивал внешнюю сторону. Готовые и очищенные от жировой пленки и остатков пищи чашки он ловко швырял во вторую, промежуточную ванну, которые потом шли в третью- чистовую. У противоположной стенки- деревянные стеллажи, куда Гвоздев и Аржанов аккуратно составляли друг на друга (в обойму) уже чистую посуду. Аржанов сидел там же, на баночке, и перевязывал тонким бинтом пальцы на обеих руках: горячая вода спровоцировала ожоги, которые превратились в пузыри и теперь лопались, обнажая незащищенные живые ткани, а попадание мутного кипятка вызывало острые боли.

— Что, Леха, болит? — спросил Николай.

— А ни черта не сделается,- до свадьбы заживет, весело ответил тот, словно ожоги — вовсе и не ожоги, а так, мелочь...

В моечную вошлит двое: полноватый мужчина и молодая женщина: оба в белых халатах.

— Так... , почему посторонние в моечной? — строго спросил мужчина в халате.

— Это Коля Федоров, из камбузного наряда, товарищ капитан, — весело ответил Гвоздев, не переставая ловко кидать чашки во вторую ванну. Капитан поворачивается к Аржанову:

— Что у тебя с рукой?- Внимательно осмотрев руку, видит лопнувшие пузыри.- Немедленно в санчасть, — Почему довел до такого состояния?

-Так ведь моем посуду кипятком, товарищ капитан. Иначе не отмыть...
-Добавляйте побольше мыла...

-Мичман Попов выдал только четыре куска. Говорит, в соответствии с нормой.

— Я разберусь с Поповым. В санчасть, -снова повторил начальник в белом халате- Скажешь, капитан Малахов отправил.

Жещина-медик подошла к обоймам посуды на стеллажах, достала салфетку и вытерла края нескольких чашек на выбор. Манерно поджатые губы, лицо непроницаемое и строгое: сейчас она при исполнении. Оно и понятно: находиться среди полутора тысяч матросов, ребята молодые, голодные до любви. Любая дама «средней страшности» (так говорил Генка Сидоренко) чувствовала себя здесь королевой. На салфетке мокрые пятна, однако, врач заметила: есть следы жира. Необходимо перемыть всю партию!

-Тормози, приехали- подумал про себя Николай. Вся партия — это дополнительно два часа работы. Вот же угораздило пацанов попасть на это каторгу! Схватив несколько чашек, он побежал на камбуз.

-Тебя за смертью только посылать,- крикнул ему Васильич. — Марш замывать котел под компот!

Николай подбежал к пышущему жаром котлу, вылил несколько ведер воды, которая тут же превратилась чуть-ли не в кипяток. И так до самого вечера. Уже заполночь смена сдала камбуз вновь заступившей смене из 1-ой школы. Уставшие и ошалевшие от бесконечной работы матросы брели в кубрик. Роба прилипла к телу, воняла кислятиной. Постирать негде. Хорошо, что завтра будет банный день. Смочив лицо прохладной водой из умывальника, Николай пригоршнями воды промыл кожу под мышками и в промежности, смывая накопившийся за день едкий пот. В кубрике он снял робу, аккуратно завернул ее в газету и положил в тумбочку.

-Завтра постираю- шепотом сказал самому себе, доставая сменную робу. Три оставшиеся смены уже спали. Николай разобрал постель, и едва успев прикоснуться к чистой простыне и подушке, сразу же провалился в бездну.

8 августа, во вторник, после прихода в кубрик, инструктор смены отрывисто произнес:

-Федоров, тебе посылка из дома... Получи в баталерке!

Николай, прыгая через ступеньку, достиг баталерки,- вещевой комнаты роты, где красномордый баталер указал ему на вскрытый фанерный ящик. Вскрыли старослужащие для проверки содержимого на наличие «алкоголя». Жаль, внутри была бутылка вина. Со словами «спасибо» баталер зачерпнул две пригоршни конфет и положил себе на стол

-Свободен..

-Почему не предупредил, что тебе пришла посылка?- спросил страмос Северцев, когда Николай угощал сослуживцев своей смены,- сами бы получили ее-. Северцев — один из инструкторов смены, крепкий парень лет 20-ти, хорошо развит физически, и даже те, кто прослужил уже 3.5 года, побаивались его независимого нрава и сильных, как стальная пружина мускулистых рук. Был он справедлив по отношению к курсантам, всегда подтянут, и Николай запомнил округлые ровные буквы адреса подруги на конверте, когда ему пришлось собирать письма курсантов 13 роты и относить их на почту. Курсанты уважали Северцева и поговаривали, что его разжаловали из старшин 2-ой статьи в старшие матросы за драку с кем-то из старослужащих. Он как-то отчитал Николая за робу, которую тот спрятал под матрас:

— Ты что это, Федоров, не знаешь, где положено хранить робу? Немедленно сверни и убери в тумбочку. Из-за тебя будет замечание всей роте... Понял?

-Понял, товарищ старший матрос!

— Вот это другое дело

В субботу вечером на агитплощадке -вокально-эстрадная группа КТОФа (две гитары, ударник и саксофон) давала концерт. Под аккомпанемент ансамбля солист Гуртовой исполнил несколько песен о море, присутствующим особенно понравилась песня из кинофильма " Матрос с «Кометы», а затем конферансье объявил исполнение композиции «По Амурскому Заливу», автором которой был заявлена данная группа, и в которой Николай признал одну из мелодий Рэя Чарльза.

Через неделю в воскресенье на утреннем построении смены замкомвзвода объявил:

— Сегодня получен наряд на работу: цементный завод и строительство навеса для ГСМ. Инструктору смены ст. матросу Вилькову подготовить рабочие группы для работы на объектах!

Николай попал в группу по строительству навеса. Его приятель из Иркутска Юра Сизов не скрывал свой радости:

— Повезло нам с тобой, Коля!

— Чего хорошего, идти вкалывать где-то? Так бы полежал на травке, отдохнул...

— Ну, конечно, раскатил губу, — полежал на травке- передразнил его Сизов.- Кто же тебе даст отдыхать? Через каждый час будут объявлять построение, чтобы не дай бог, не сбежал кто-нибудь! Потом объявят приборку часа на два-три, чтобы, как говорит наш старший лейтенант Сенин, народ не маялся от безделья! А здесь — свобода! Девочки вокруг! Может, удастся закадрить с какой-нибудь. Да и насчет выпивки будет шанс.. Это тебе не цементный завод- и взять нечего, и вернешься в отряд — роба колом стоять будет.-

— А что можно взять там, на складе ГСМ, бензин да солидол?- в голосе Николая звучало явное недоверие.-

— Эх ты, деревня! В-общем, сам увидишь!

Склады ГСМ находились в пределах огороженной териитории, в сопках на окраине Владивостока, персонал составляли всего 4 человека — зав. складом, ,Анастасия Федоровна, бухгалтер — Катя, и сторож-пенсионер. Матросов сторож называл «сынками», рассказывал о своей молодости, и о том, как в прошлом, в Красной Армии кормили в основном кирзой и чечевицей. Вспоминал других матросов, работавших здесь по выходным:

-А один из них,- продолжал он свой бесконечный рассказ, пыхтя самокруткой, — Витька, шустрый такой, гляжу, а он вот здесь, прямо на доски положил ее и.....-

Матросы разобрали пилы, Сизов по —хозяйски осмотрел их и сказал зав. складом:

— Пилы точить надо, да и ручки не мешало бы заменить, напильники хоть есть?

— Конечно, есть, — обрадовалась женщина.- Василий, принеси напильники! — с казала она сторожу.

— Прихвати, также, топоры — крикнул вдогонку Сизов.

Сторож принес напильники и старый оселок. Сизов подправил топоры, затем
из старого черенка от лопаты вытесал две ручки и ловко насадил их на пилу.

-Как тут и были,- сказал он, подмигнув Николаю.

К обеду все приготовления были закончены, и работа закипела. Николай удивлялся
умению своих товарищей по смене: с плотничьим инструментом они управлялись свободно и ловко, словно всю предшествующую жизнь только и строили навесы.

Рядом с вкопанными в землю столбами росли штабели напиленных досок, пахло свежими опилками и горьковатой смолой. Яркое солнце стояло в зените, на горизонте -зелено—коричневые сопки, а внизу — синее море.

Сизов покрикивал на работающих как самый настоящий бугор:

— Не спеши, ребята, работа — не... ,постоит. Перекур!

Перекуры объявлялись все чаще и чаще, и завскладом, сначала обрадованная приходом целой бригады: так все хорошо начиналось с утра, — теперь же чувствовала, что работа явно не клеилась!

-Юра, — обратилась она к «бугру»,- что-то случилось? У вас через каждые полчаса —перекур. Нужно поскорее закончить строительство: на следующей неделе обещали дожди, у меня пропадут химреагенты: они же в бумажных мешках и лежат на открытом воздухе! Надо бы поспешить!

— Поспешишь- людей насмешишь!- сурово произнес Сизов. — Работа требует аккуратности. И потом — как можно без перекуров? Конечно, если бы стимул какой-то был. А то так, работаешь... за здорово живешь..

Он искоса посмотрел на завсклада.

— Но у меня же нет ничего, кроме химреагентов и смазочных масел?- улыбнувшись, ответила она

— Кое-что есть,- парировал Юрка,- там, в углу стоит несколько бочек с клеем БФ!- - Верно, стоят. Только зачем вам клей?
— Клей, — в хозяйстве пригодится. Вот ежели бы вы нам ведерко, тогда....

— Да я пожалуйста,- начинала догадываться завскладом,- хоть сейчас!

— Отлично- отозвался Юрка, и повернулся к Николаю:

— Бери ведро и сходи с Анастасией Федоровной, она нальет нам клею....для проведения хозработ в помещении роты...

Один из матросов подставил ведро к бочке, Николай открутил пробку, наклонил бочку и наполнил ведро тягучей коричневатой жидкостью.

— А ну, мужики, кончай перекур, за работу

Повторять команду не было нужды -, зазвенели пилы, застучали молотки и навес, казалось, начал расти сам по себе, принимая формы прочного сооружения с покатой крышей и стенами, обшитыми свежими смолистыми досками. Время приближалось к 18:30, пора было возвращаться в учебку на ужин. Бумажные мешки с реагентами, где-то около 200 штук, были аккуратно уложены штабелями под крышу новенького навеса, осталось только закончить переднюю стенку, сколотить и навесить на петли дверь- и навес готов!

— Переднюю стенку мы оставим на завтра? —спросил Сизов

— Конечно, — согласилась довольная Анастасия Федоровна,- завтра и закончите!

А тем временем, несколько человек из группы уже колдовали над клеем: в ведра добавили соли и начали помешивать воду до тех пор, пока густая коричневая масса не собралась в комок на поверхности- это и было собственно клеящее вещество. Бурую массу завернули в газету и выбросили в контейнер с отходами, а в ведре осталась белая мутноватая жидкость — чистый спирт. Еще во время обеда в столовой матросы положили за пазуху ломти хлеба, сторож принес сала и чеснока — короче, закуска получилась мировая. Каждому налили по стакану бело-мутной жидкости. Николай выпил свой стакан- внутри обожгло и по всему телу распространилось приятное тепло.-Оказывается, жизнь — даже очень хорошая штука!- думал он, закусывая салом, вкус которого напомнил былые времена, когда на ноябрьские праздники кололи поросенка и отец засаливал сало на зиму. Сало всегда находилось в сенях, в старом чемодане, иногда в бочке под гнетом, рядом с бочками соленых огурцов и помидоров. Сейчас бы домашнего соленого огурчика с ароматом смородинового листа! До армии Николай к салу был почти равнодушен, а вот сейчас попробовал и вкус- язык можно проглотить!

Больше наливать не стали, нужно было еще сходить на ужин и постараться не попасть на глаза начальству.

-Завтра еще выпьем — подмигнул Юрка.

В воскресенье закончили обшивку лицевой стены хранилища, навесили дверь, Анастасия Федоровна приятно улыбалась и благодарила, а Николай в очередной раз испытывал досаду: других девчонок, кроме бухгалтера Кати и завскладом, на объекте не было.

Лето проходило медленно, до ДМБ еще было страшно далеко, и как-то неожиданно наступило 1-ое сентября. Через окно учебного класса Николай видел, как по высокому противоположному берегу бухты шли школяры младшего возраста и несли большие букеты цветов и новенькие портфели. Скоро дома будут копать картошку... Подсохшая земля на нежарком сентябрьском солнце пахнет осенью, мать выдергивает и аккуратно раскладывает жухлую картофельную ботву, а из лунок достают чистые, ровные клубни...

-Федоров, что является высшим органом Варшавского договора?

Федоров вздрогнул и посмотрел на преподавателя.

-О чем задумался, Федоров?.. Один наряд вне очереди!

В октябре подул пронзительный ветер, объявили форму одежды — бушлаты, скоро должна была начаться отправка на действующие корабли.

В канун Великой Октябрьской революции матросы тщательно отгладили форменки, брюки и гюйсы- 7 ноября в 10 утра должно было состояться построение на плацу, торжественное приветствие в честь 51-ой годовщины Октября, прохождение строем и праздничный обед. Николай почистил ботинки, утюгом отпарил брюки, а также маленькой щеткой, которую купил по случаю в гарнизонном магазине, прошелся по бушлату и бескозырке. Пряжка кожаного флотского ремня блестела на солнце, якорь со звездочкой придавал матросу Федорову законченный парадный вид. Утром дул холодный ноябрьский ветер, срывая последние желтые и красные листья, раскачивал бордовые, слегка прихваченные морозом, грозди красных ягод на яблонях-дичках — посаженных по периметру плаца, холодный тонкий слой инея покрывал крыши ротных и хозяйственных помещений учебки. Матросы построились на плацу по школам, как раз напротив трибуны. Ровно в 10:00 оркестр грянул «Встречный марш» и контр-адмирал- командир учебного отряда подводного плавания- начал обход школ, расположившихся в виде огромного прямоугольника. Адмирал имел солидный живот, и с трудом держал правую руку «под козырек», которая постоянно норовила съехать в сторону. Вот музыка замерла, адмирал, сделав поворот направо, раскатистым басом обратился к курсантам 1-ой школы:

-Здравствуйте, 1- ая школа!

Более сотни курсантов, слегка набрав воздуха в легкие, неожиданно рявкнули на адмирала и его замов:

-Здравия желаем, товарищ адмирал!

Адмирал вздрогнул — он любил эти моменты, когда сотни молодых мужских глоток выдыхали приветствие, в связи с чем он чувствовал свою причастность к могучему Военно-морскому флоту СССР. — Поздравляю вас с 51-ой годовщиной Великой Октябрьской Социлистической революции! —В ответ грянуло «урааа!».Обойдя строй и поздравив с праздником все четыре школы, адмирал подал очередную команду: К торжественному маршу, на одного линейного дистанции, первая рота прямо, остальные напра-во! Сотни ботинок с металлическими подковками клацнули по асфальту плаца. — Шагоом... марш! Снова грянула медь оркестра и ботинки начали выбивать дробь строевого шага на плацу. Прямо с плаца —в столовую. На праздничных столах — бачки с пловом, на плоских алюминиевых тарелках — хрустящие пончики с повидлом, а горячий чай пили с шоколадными конфетами вприкуску- по две штука на брата. Время неумолимо продолжало свой бег, независимо от событий как в личной, так и «общественной жизни» страны.

Отправка на действующие корабли была совсем близко. Дисциплина падала, матросы дерзили инструкторам смен и другим начальникам. При этом, почти все курсанты имели, как говорится, «зуб» на своих инструкторов и преподавателей и пытались насолить, хотя бы по мелочи. Киномеханик Булкин, тихий и исполнительный матрос, ушел в самоволку, а поймали его на обратном пути с двумя бутылками водки, котрую он наотрез отказался отдать своему инструктору.

На новостроящуюся плавбазу в Николаев забрали двух матросов из соседней смены, еще человек двадцать отправили в Ракушки и Конюшки на атомоходы.

Прибывало новое пополнение, еще вчерашние подростки здесь, в учебке, беспрекословно подшивали подворотнички, аккуратно затягивали ремень на мешковатой робе, и с почтением прислушивались к тому, что говорят старослужащие. Николая вместе с оставшимися матросами майского призыва каждый день назначали в наряды, так как вновь прибывшая молодежь еще не прошла карантин и не приняла присягу. "Федорова не трогай"- говорили инструктора смен и прочее начальство не то с усмешкой, не то с уважением, Федоров и так пашет...«. Иногда Николаю давали большую дежурную шинель с погонами старшины второй статьи для сопровождения вновь прибывших курсантов в медсанчасть, склады и на другие «хозяйcтвенные объекты», и Николай только внутренне улыбался, когда его одногодки отдавали ему честь. Особенно доставалось вахтенным при назначении в наряд на водохранилище, на одной из сопок Владивостока. Нужно было стоять на вершине сопки, у люка, что вел в подземное хранилище, а там дул злой и колючий ветер, он проникал через шинель, овчинный полушубок и валенки с калошами!

Глава 3. Место назначения — Камчатка, бухта Крашенинникова

Прошло еще несколько дней. Федорову и другим, оставшимся в учебке сослуживцам, приказали подготовиться к переезду на новое место службы.

Все личные вещи уложены в вещмешок, туда же Николай упаковал словарь, письма от матери и подруги по институту, новенький суконный бушлат с погонами ТФ и № 1077778 на внутренней стороне, написанный белой хлоркой: к этому времени уже поступила команда перейти на зимнюю форму одежды, значит, придется ехать в шинели.
В кармане- недавно полученное жалованье — три рубля 80 копеек, а добираться придется пароходом.

На пирсе холодно, дует колючий северный ветер, моряки поеживаются и пританцовывают в начищенных хромовых ботинках. Черная вереница фигур в шинелях и шапках медленно поднимется по высокому трапу на борт "Советского Союза«- огромного флагмана пассажирского флота СССР, бывшего «Адольфа Гитлера». Николай с товарищами расположился в 8-местных чистых и аккуратных каютах, питание — в столовой, качество приготовления, особенно свежеиспеченный хлеб на борту парохода — выше всяких похвал: вкусно, порции достаточные, чтобы вечно голодные курсанты смогли поесть досыта. Трое суток во время перехода матросы были предоставлены самим себе: спать можно было сколько угодно, лишь бы не опаздывать на завтраки, обеды и ужины.

Николай выходил на палубу, где постоянно дул холодный ветер, и тучи соленых брызг обрушивались на нее, исчезая затем с шипением в шпигатах. Днем пароход обгоняли дельфины, а на горизонте иногда маячили промысловые сейнеры. Единственный раз, поздним вечером, пароход потревожил мощный луч прожектора — с японского сторожевика, пояснили потом знающие люди.

Все хорошее когда-нибудь заканчивается, — на четвертые сутки громада пассажирского теплохода медленно входила в небольшую бухту Петропавловск Камчатского порта, подталкиваемая маленьким облезлым буксиром. Крутые сопки окружали маленький порт с замасленными старыми причалами, крошечные деревья, казалось, с трудом удерживались на их склонах.

На пирсе появился капраз (капитан 1 ранга) в черной шинели, каракулевой шапке с золотым крабом и повязкой на рукаве: " оперативный дежурный «. Старший группы доложил о прибытии, Капраз был чем-то недоволен: „Немедленно позвонить — фамилию и звание Николай не расслышал,- и доложить о прибытии!“ приказал он. Прошло несколько часов, и морской паром с группой матросов отвалил от пирса и направился в бухту Крашенниникова. Высоченные сопки, покрытые снегом, медленно проплывали мимо, дул пронзительный сырой ветер, скручивая гребни волн в белые барашки. Наконец появился пирс. У соседних пирсов с обеих сторон пришвартованы лодки, похожие на морских касаток с вертикальными плавниками-ограждениями боевой рубки. Верхние вахтенные в валенках с калошами, шинелях и шапках с опущенными ушами, метлами сметали снег с верхней палубы. Вновь прибывших повели в строевую часть, где у деревянного крашеного барьера, отделявшего прихожую от столов с писарями-матросами, стоял главстаршина в мешковатой синей робе. В руках — журнал учета личного состава. Николай увидел свою фамилию и напротив цифру 50.

-Это что такое — 50?

-Номер лодки»,- небрежно отвечает старшина.

-Атомной?«- с надеждой спросил Николай.

-У нас только дизеля- также небрежно ответил старшина.

На старшине — мешковатая роба, на скуластом наполовину азиатском лице — карие глаза и утиный нос. По звонку дежурного по казарме пришел трюмный Сева в застиранной робе и с боевым номером на белой полоске материи.

«Пошли!», — Сева кивком головы пригласил Николая к выходу. Они уже спускались с сопки по направлению к пирсу, где стоял огромный корабль с несколькими 2-х орудийными башнями на носу и на корме.

-Это что,- спросил с Николай, — крейсер?

-Плавбаза" не то равнодушно, не то презрительно ответил Сева,- там наш кубрик.

-А лодка где?

-Пришвартована, у пирса. Команда придет вечером -. Запахи, их много и они не похожи на те, что были в учебке. Здесь и солярка, и специфический запах металла, краски, кожи.
В кубрике — сумерки, лучи морозного солнца освещают лишь отдельные уголки помещения через иллюминаторы, да в нескольких местах светят тусклые корабельные фонари. Дневальный по кубрику — старослужащий старший матрос, худой и невзрачный на вид, в застиранной робе лениво посмотрел на Николая и спросил: «Есть хочешь? Да»,- признался Николай

-Савостьянов, сходи на лодку и принеси пару банок консервов.... любых.

-Вот это да,- отмечает про себя Николай.

Когда-то в далеком детстве, консервы покупали к празднику и подавали на стол вместе с дымящейся картошкой и солеными огурцами и капустой. С камбуза принесли чайник с кипятком, вернулся Сева и положил несколько банок рыбных консервов: «Мелкий частик в томатном соусе», «Камбала, обжаренная в масле», «лосось в собственном соку».Старослужащий-дневальный поставил на стол крашеный фанерный ящик, открыл крышку. Внутри — несколько банок сгущенного молока, сахар- рафинад, порционные куски сливочного масла, белый хлеб, сыр.

— Садись, ешь!

На столе — такое великолепие! Николай отрезал ломоть хлеба, намазал его маслом; затем открыл баночку частика, налил чаю, добавил сгущенного молока и... Здесь следует сделать остановку, чтобы он мог насладиться всей этой гастрономией, ибо тот, кто служил, особенно в сухопутной армии, знает, что значит, для военнослужащего вкусно и досыта поесть. Это уже потом Николай узнал о существовании специального жаргона, связанного с едой. Матросский быт — предмет особого разговора, и непосвященные не сразу могли понять все эти названия: баночка, чумичка, вертолет, лагун, мослы, а также именные ложки с выцарапанной надписью, типа: «Ищи, сука, мясо!» Перекусив, Федоров спросил разрешения у дневального сходить покурить, на что тот равнодушо сказал: иди в тамбур, либо в гальюн...

-А где команда- поинтересовался Николай, перед тем как покинуть кубрик,- на что дневальный так же лениво ответил:

-На лодке, где же ей еще быть....ночью вернулись с моря..

-На учениях были, наверное, — пытается продолжить разговор Николай.

-Да нет- все таким же равнодушным глосом ответил дневальный.- Ведут поиски лодки... из соседней 29 дивизии... К-129, в мае перестала выходить на связь.-

-Утонула?- спрашивает. Николай.

-.Кто же ее знает?- Шесть месяцев прошло, наверное покоится сейчас на дне океана. Там глубина более 4000 метров, так что искать бесполезно, но- положено вести поиск — вот и ищут-

-А много народу было на борту?- снова спросил Николай.-

-Около 130 человек.

Николай вышел из кубрика: как-то не верилось, что так, буднично, можно было говорить о погибшей ПЛ. Это потом он узнал, что на лодке находились крупные чины-проверяющие из штаба флота, научные сотрудники из головного НИИ. После данной трагедии в эскадре лодки этого проекта стали называть «гробы», а возле одного из служебных помещений поставили памятный камень из гранита.

Вечером, часов в 7 послышался грохот сапог, и по железному трапу в кубрик стали спускаться матросы с Б-50,или как называли ее «букашка». Еще совсем молодые матросы в потертых бушлатах, с пятнами сурика на яловых сапогах уже имели на лице налет той жесткости, которая появляется после продолжительного нахождения в мужском коллективе. Чувствовалось, что они пришли домой, и впереди был ужин и заслуженный отдых. К Николаю подошел высокий старшина 1 статьи с черными разлапистыми бровями:

-Ты вновь прибывший гидроакустик

-Я,- ответил Николай.

— Я — Соболев Николай, старшина команды гидроакустиков.- Тут есть твой ровесник... прибыл неделю тому назад.

В это время из соседней шеренги коек вышел небольшого роста розовощекий паренек с открытым детским лицом. Он протянул Федорову руку:

-Привет, я- Саня Марков, а твое лицо мне знакомо. Ты, из какой смены? —132- а я из 135.

-Я тоже, Саня, помню тебя.

Саня оказался милейшим парнем и хорошим товарищем. Он уже самостоятельно работал на гидроакустических станциях, подменяя своих товарищей, разбирался в электронике и хорошо читал электросхемы. Поскольку в команде гидроакустиков было три человека, Николай- старшина команды, Гоша — командир отделения, Валера — старший гидроакустик, Саня и Николай оказались за штатом. Каждый вечер молодежь отправляли на лодку до вечерней поверки, как говорили «для изучения устройства боевого корабля». Для этого нужно было получить наряд вне очереди, что было проще простого. Уже на третий день во время вечерней поверки, Николай, старшина команды, критически осмотрел Николая и спросил:

— Почему ботинки не чищены?

Федоров стал искренне объяснять, что работал, не было времени, но завтра обязательно почистит.

-Не успел сегодня,- подсказал Николай. Федоров кивнул в знак согласия.

-Ну вот, пока один наряд вне очереди, понял?

-Понял,- недоуменно произнес он. Николай считал, и так говорили ребята в учебке, что на лодке все матросы- товарищи, а звания и должности — пустая формальность. Оказалось- не формальность, субординация соблюдалась также жестко, как и в учебке, несмотря на большую свободу в отношениях друг с другом; команда делилась на молодых, подгодошников и годов, то есть три категории, и старослужащие отнюдь не собирались отказываться от своих неписанных прав.

— Меня долбали... и я буду,- так говорили они.

Вообще существовала поговорка, когда на флоте служили четыре с половиной года,- первый год- без вины виноватый, второй год- хождение по мукам, третий год — веселые ребята, четвертый год — у них есть Родина!"
Вечером к Николаю подошел старослужащий из БЧ-5 и, дружелюбно посмотрев на него, предложил:

-Давай меняться, земляк. Ты отдаешь мне свои хромовые ботинки и бушлат, а взамен получаешь мои, почти новые!

Так Николай. стал обладателем бушлата на два размера большего своего собственного, который, судя по масляным разводам, верой и правдой служил своему бывшему хозяину и не раз прикрывал его, когда старослужащий почивал в родном дизельном отсеке № 5. Ботинки также были на пару размеров больше и имели несколько пятен свинцового сурика.

На следующее утро Николай вместе с командой отправился на лодку. На пирсе — несколько подводных лодок, пришвартованные с обеих сторон в два корпуса. Некоторые похожи на пресмыкающихся: борта пестрят зачищенными и засуриченными рыжими пятнами. В воздухе- запахи моря, краски и солярки. Николай с опаской спустился через верхний рубочный люк, и далее через боевую рубку — в третий отсек. Бог мой! Сколько всяких приборов и клапанов! Матросы шмыгали мимо и чувствовали себя как рыба в воде. Затрещал зуммер связи: вахтенный офицер снял трубку и спустя несколько секунд доложил стоящему рядом командиру ПЛ с золотой лодочкой над клапаном кармана: «Товарищ командир, верхний вахтенный докладывает, что пришел журналист, из «Боевой Вахты», и просит разрешения спуститься в лодку и взять интервью... Командир, Василий Иванович, или как его называют в бригаде «Чапаев» вытаращил глаза на вахтенного: «Какой журналист?- Из „Боевой вахты“, товарищ командир... Какого черта! — глаза Василия Ивановича округляются, лицо багровеет. Гони его отсюда!- Не понял, товарищ командир?- Я сказал: гони, потом напишет м... к и ославит на всю бригаду! Чтоб духу его здесь не было!»

Через третий, центральный отсек, они прошли во второй, аккумуляторный. Там находилась, как ему объяснили, кают-компания, которую в экстренных случаях можно превратить в операционную: над столом расположены огромные лампы с отражателями, а у доктора в шкафу, что находится в правом углу кают-компании, был весь необходимый медицинский инструмент. Справа, каюта СПС ( матросы называли его шаман- или «Спи пока спится» ), далее рубка гидроакустика, напротив — каюта командира ПЛ. Николай протиснулся вслед за Соболевым в рубку, где с трудом могли сесть три человека. До этих пор Федоров видел станции только в учебных классах, здесь же — настоящие рабочие пульты управления: «Арктика», «МГ-10», «МГ-15».

-Ковалев,- обращается к Валере старшина команды,- покажи Федорову лодку!

Валера, старший гидроакустик, кивнул Николаю следовать за ним и, сначала они перешли в первый отсек, где по обеим сторонам на стеллажах лежали длинные сигары торпед, а торпедист- Валя Пивоваров, снисходительно пояснил ему, что это — парогазовые, а были еще электрические, акустические и т. д. , затем они снова прошли через второй отсек и отправились дальше до седьмого отсека, осматривая «заведование» — приборы гидроакустических станций. «Да...- медленно соображал Николай, — много и непонятно: тут и станция определения кавитации гребного винта, МГС —29, генераторные блоки «Арктики»....,да... сколько всего... В четвертом отсеке, аккумуляторном, как раз напротив рубки радиотелеграфистов, Николай обратил внимание на какую-то коробку прибора, к которой снизу крепились через уплотнение две медные трубки. Высокий худощавый старшина 2 статьи с разводным ключом в руке окручивал гайки на кожухе.
Одна из трубок через уплотнение пускала крошечные пузыри, а внизу на палубе образовалась небольшая лужа.

— Что, трубка течет- дружелюбно поинтересовался Николай- Матрос повернул свое красное лицо и жестким отрывистым голосом, который никак не вязался с его мальчишеской челкой, отрубил:

— Это не у меня, а у вас течет. Ни хрена не следите за своим заведованием!

Позже Николай сообразил, что слова эти были обращены не к нему а к Валере, который сопровождал его. Но он также понял, что «чувства» на лодке не пройдут, необходимо четко выполнять свои обязанности и никого не напрягать. Через 5-й, дизельный отсек, и далее через 6-й с какими-то бортовыми разъединителями Валера провел Николая в 7-ой, торпедный, показал торпедные аппараты, верхний люк живучести и откидные койки с брезентовым основанием по обоим бортам отсека. В воздухе стоял запах сырости и сурика.

-Здесь будешь отдыхать после вахты, можно занимать любую свободную койку, — пояснил Валера.

Прошло несколько дней. У Николая пропала шапка: просто он как-то утром не нашел ее на вешалке.. Однако без шапки ходить было не положено: холодно, да и по уставу нельзя. Пришлось матросу Федорову взять единственную в кубрике старую свалявшуюся шапку подросткового возраста, разрезать тыльную сторону. Ходил он в ней больше года, пока не получил новую, в соответствии с нормами вещевого довольствия.

На следующий день — первый выход в море.

Утром во главе с дежурным офицером матросы Б-50 строем отправились на пирс, где была пришвартована лодка; многие взяли с собой походные сумки с различным имуществом: кое-что из одежды, бритвенные приборы, зубная паста, мыло. По прибытии на лодку они ловко ныряли в горловину верхнего рубочного люка, и далее расходились по боевым постам. Пост гидроакустиков — № 22. По связи поступила команда: «командирам боевых постов доложить о готовности к бою!».Дошла очередь до 22-го, Соболев доложил: «22-ой боевой пост к бою готов!» Затем зазвучала трель звонка по отсекам и голос вахтенного офицера: «По местам стоять, со швартовых сниматься!» Николай прислушался: за бортом — плавный рокот дизеля, затем шуршание волн. Спустя полчаса началась бортовая, а потом и килевая качка,

-Все, вышли в океан,- прокомментировал Валера.

Зарычал ревун, из центрального поступила команда:
-По местам стоять, к погружению!
Старшина отсека подбежал к клапанам воздушных заглушек, открыл их и доложил в центральный пост. Лодка погрузилась на заданную глубину. Соболев, медленно поворачивая штурвал поиска целей «Арктики», доложил в центральный:

-Горизонт чист, шума нет!- Из центрального — новая команда:

-Матросу Федорову и матросу Петрову прибыть в центральный!

Николай отправился в третий отсек.

В центральном — командир, Василий Иванович, у перископа. Старпом держал в руках вахтенный журнал, и о чем-то вполголоса говорил рулевому. Над станцией погружения и всплытия с множеством красных больших и малых клапанов дрожали стрелки манометров, слышно было, как жужжали электрические моторчики и сельсины на пультах управления, металлические тросы выдвижных устройств слегка подрагивали и блестели в матовом свете плафонов янтарно желтой смазкой.

-Федоров, Петров, подойдите сюда!- старшина отсека протянул алюминиевую кружку Николаю:

-На-ка, выпей кружку забортной воды!- Николай, преодолевая отвращение выпил всю воду и возвратил кружку старшине отсека.- А теперь поцелуй кувалду!- Николай поцеловал холодную пятку кувалды. Затем Сашка Петров выпил воду и тоже поцеловал кувалду.

Посвящение в подводники состоялось...

— Поздравляю!- не то серьезно, не то в шутку сказал старшина отсека. Командир повернулся к молодым и с улыбкой спросил:

— Как водичка?

Первые полгода Николай провел на лодке большую часть вечеров: наряды вне очереди он получал часто и много. Не мог он услужливо улыбаться старослужащим и стремительно выполнять их приказы, поэтому по вечерам, когда команда отдыхала в береговом кубрике, он драил палубу, алюминиевые паёлы, медные части клапанов, собирал подтеки масла и солярки ветошью, а затем выносил мусор на пирс, и сваливал в специальные емкости. Изучение «боевого корабля» продвигалось медленно; запомнить все эти мудреные названия, а тем более понять их назначение казалось практически невозможным: клапаны, станция погружения и всплытия, выдвижные устройства, АПЛ, ПУТС, РДП, СГП, СБД, ИДА-59, парогазовые торпеды, «Кортик», газоанализаторы, воздушные заглушки, патроны с регенерацией. Можно перечислять и дальше, и вряд ли хватит страницы, чтобы поместить на ней лишь одни сокращения, не говоря уже о принципах действия всех этих механизмов.

Открытое добродушное лицо Николая располагало к себе моряков подлодки, однако были и такие, кто прямо, либо исподтишка старался поставить на место и дать почувствовать ему и другим матросам первого года службы, кто был хозяин на корабле. Николай восседал на железном ящике с гепкалитовыми патронами, словно просидел здесь всю свою предыдущую жизнь, бросая в 20 —литровый дюралевый лагун очищенные картофелины.

В это утро — экипаж работал по распорядку дня. Гидроакустики расположились в своей рубке, когда по внутренней связи вахтенный офицер передал команду: «Начать проворачивание оружия и механизмов!» «Федоров! В первый отсек, нужно провернуть клапана гидропривода «Арктики»,- обратился старшина команды к Николаю. Арктика — гидроакустическая станция, предназначена для работы в активном и пассивном режимах; ее отражатель располагался в нижней бульбе носовой части подводной лодки. Николай направился в первый отсек. Прямо у люка, возле стеллажей с торпедами, сидел старшина команды торпедистов Зворыгин и чистил пастой ГОИ бляху с якорем.

— Тебе чего, ? — Надо провернуть клапана от гидросистемы Арктики....- Иди, проворачивай- В проходе между торпедными аппаратами стоял Володя Рева, торпедист 48 года, осеннего призыва. Увидев Николая, Володя нахмурился.

-Чего тебе, салага?

-Клапаны провернуть надо...-. Пошел- ка ты на..... -Володя,- миролюбиво ответил Николай,- ты все-таки позволь мне пройти и провернуть клапана, а потом я пойду туда...,- Ты, однако, не понял, салага, давай отсюда, а то, как у.... сейчас!

Терпение Николая лопнуло, он повернулся к Реве, взял его за грудки, приподнял и с выражением лица, не предвещавшим ничего хорошего, сквозь зубы сказал: -Володя, если я тебя у.... сейчас, то здесь же и похороню...

— Вот это да...., молодой катит бочку на старослужащего, оборзел вконец!- подал голос Зворыгин. Он тут же снял трубку телефона внутренней связи и позвонил Соболеву. Крышка люка переборки открылась, в проеме появилась голова Соболева. — Боб,- так коротко звали старшину команды гидроакустиков,- твой молодой задирается и угрожает старослужащему?!- Боб подкрутил пальцем свой черный ус и безразлично произнес:

-Один наряд вне очереди!

Николай ответил: «есть» с легкостью уже познавшего вкус службы матроса. Всю зиму лодка участвовала в походах, частые выходы в море были необходимы для отработки задач и обеспечения надводных кораблей: эсминцев, СКРов, а также атомных лодок. «Илья Муромец» — портовый ледокол, взламывал толстый лед и выводил темно-зеленую российскую субмарину из ледяного крошева за боны, а там — открытый океан и глубина сразу от 1200 м, а в районах обеспечения 4000 м и более, так что СГП (спасательный гидрокомбинезон подводника) и ИДА-59 (изолирующий дыхательный аппарат) нужны были скорее психологически: максимальная глубина работы с этими аппаратами не превышала 120 м. На все эти вещи моряки-подводники смотрели равнодушно, и в основном беспокоились, чтобы в борще было побольше мослов, а начпрод Кондратенко выдавал вино, шоколад и прочее довольствие вовремя и без жульничества.

В конце марта согласно учебно-боевого плана в море вышли несколько экипажей бригады для обеспечения поисков и уничтожения ПЛ условного противника группой эсминцев и МПК. Подошло время обеда. По внутрикорабельной связи раздался голос дежурного: Команде приготовиться к обеду!

Николай — гидроакустик за штатом, поэтому его назначали на всевозможные вахты и работы, не связанные с его прямыми обязанностями: обычно он гарсонил в офицерской кают-компании, либо помогал на камбузе. В составе 78 человек экипажа ПЛ было 11 офицеров и несколько мичманов-сверхсрочников. Гидроакустики и торпедисты ели в первом отсеке, офицеры — во 2-ом, в кают-компании, и так далее по отсекам и боевым постам. ...

Он уже получил бачки с первыми и вторыми блюдами (борщ, каша и котлеты), нарезал проспиртованный из полиэтиленовых пакетов хлеб (Леня-кок предварительно обжарил его, чтобы не крошился), открыл банки со сгущенным молоком, персиковым компотом, осталось все это поставить на стол. Первым пришел старпом. Он сел на свое место справа от командира. Ему не было и сорока, но для 18-22 летних матросов это уже почти стариковский возраст. Выпускник Нахимовского училища, кадровый флотский офицер в четвертом поколении, старпом был всегда чисто выбрит, его отутюженные китель и брюки хорошо сидели на холеной фигуре, короткие рыжие волосы аккуратно зачесаны назад. Старпом — почти не ругался матом, носил краткий англо-русский — русско-английский словарь в кармане брюк, с матросами держался ровно, по-товарищески. Говорят, у него была приятная и миловидная жена, правда также ходили слухи, что в его отсутствие она оказывала повышенное внимание как офицерам, так и матросам срочной службы. Следом подошли доктор, командир БЧ-1, замполит. Разговор ни о чем: о погоде, о предстоящих маневрах и обеспечении надводных кораблей.

Чуть позже появились командир группы движения и командир БЧ-5. Кители обоих офицеров отсвечивают масляными пятнами,- в 5-ом дизельный отсеке масло везде- и предательские капли солярки или масла постоянно вонзались в черное сукно кителя или брюк. Маслопупы,- так называли мотористов. Подошел командир БЧ-РТС, капитан-лейтенант Старков, хмурый офицер, который, по мнению Николая, тяготился и службой и семейной жизнью. Наконец объявился сам командир, Василий Иванович. За ним, согнувшись, в кают-компанию протиснулись офицеры из штаба бригады: они вышли в море для проверки своих боевых частей: БЧ-3 и БЧ-4 РТС.

-Радисты, — раздался голос замполита, — антенну на Волну!

-Товарищ командир?- Вестовой вопросительно взглянул на Василия Ивановича.

-Давай борщ! — коротко ответил тот.

Борщ- наваристый и очень вкусный: свиные ребрышки и янтарно-белые разводы сметаны (перед походом получили большой шмат свежей свинины и алюминиевую флягу сметаны) Николай накладывал второе. Аппетит у всех — будь здоров, тарелки пустели быстро. Николай бегал от стола к стойке с бачками и назад и, наконец, наступило время разливать чай. Он ловко открыл банки с концентрированным лимонным соком и поставил их на стол. Ловкость эта дорого обошлась ему в свое время: тупой и узкий нож, не желавший резать жесть, как-то сорвался и оставил глубокий надрез между большим и указательным пальцами.

-Опять ты эту кислятину поставил,- проворчал Петров, командир группы движения.

-Мне то что,- отозвался Николай,- команда была, вот и поставил.

-Петров, — окликнул командир офицера — Ты почему не пьешь сок?

-Кислый, не лезет, товарищ командир.

-Федоров!- командир повернулся к вестовому, -покажи! Николай налил полный стакан мутно-белого концентрированного лимонного сока и залпом выпил его. Знакомое ощущение привкуса железа во рту.

-Вот это да, не выдержал паузу Петров,- вот так, за раз, целый стакан соку?

А Василий Иванович уже переключился в разговоре на флагманов, Старков рассказывал Лютову, командиру торпедной группы, о своей поездке в отпуск и о том, как трудно было достать авиабилеты на обратный путь из Сочи...

-Представляешь, двое суток отстоял в очереди, был вторым, а тут, откуда не возьмись дама возраста моей тещи впереди меня,- я говорит, здесь стояла и даже видела вот эту женщину..-

А разговор гудел, взрываясь хохотом после очередной шутки командира.

Василий Иванович, командир лодки, до перевода на Тихоокеанский флот служил на Черном море, и, рассказывал старпому об Одессе.

-Город великолепный, улицы вымощены брусчаткой, по обеим сторонам- каштаны, а рынок?! В Одессе, на черном рынке, можно купить атомную бомбу!- гремел его голос. Присутствующие молчали, как бы подтверждая его правоту.

Даа. — продолжал повествование Василий Иванович.- Нужно было купить костюм ... Я в магазин — ничего подходящего: если пиджак нормальный, то брюки- как шаровары у запорожца. Ткань — либо шевиот: нынче не в моде, либо черт знает что, порой и не выговоришь... Я к соседу по лестничной площадке,- штурману сухогруза,- скажи, где купить приличный костюм? А сходи, говорит, на черный рынок, там найдешь все, что нужно.

— В воскресенье отправился на рынок... В глазах рябит: болоневые плащи, итальянские колготки, французские духи, купальники, футболки — весь дефицит в ассортименте, но цены!

Смотрю, мужик держит на согнутой в локте руке великолепный твидовый пиджак. Примерил пиджак, затем брюки — в самый раз, отдал 500 рублей и приобрел отличный английский костюм.

Флагманский радист, капитан 3 ранга Казанцев, делился своими мыслями о поэзии с командиром БЧ-5. Тема — редкая среди офицеров, но Казанцев — особая статья, это образованный, подтянутый офицер.

-Поэзия Есенина,- продолжил свою мысль Казанцев,- это прежде всего любовная лирика, возьми, например, «Шаганэ ты моя, Шаганэ».. Кстати, кто была жена Есенина?

Офицеры молчали. Николай не выдержал и назвал Айседору Дункан. Флагман с любопытством посмотрел на Николая:

-Матрос знает, а вы нет!- Командир БЧ-5 пробормотал: да я в общем — то знал, но

А про себя подумал: Есенина только мне не хватало! ! На дизеле левого борта нужно срочно менять поршневые кольца, столько мороки. В проеме двери появляется радист:

-Товарищ командир!

Командир кивает, поднимается и покидает кают-компанию.
После обеда Николай моет посуду и ставит ее на штатные места.

Раздается команда:

-По местам стоять, к всплытию!

Слышны хлопки воздушных заглушек, шипение воздуха в балластных цистернах и спустя некоторое время лодку швыряет словно Ваньку — Встаньку из стороны в сторону.
Николай направился, было в рубку гидроакустиков, когда резь в животе остановила его.

Сметана- молнией пронеслось в голове,- надо бежать в гальюн, который находился в третьем отсеке, а отмены боевой тревоги не было... Что делать? Сколько еще продлится тревога? И потом: что толку, если он попадет в третий отсек? Старшина отсека настрого запретил пользоваться «очком»:

-Неправильно продуешь систему гальюна и завоняешь мне весь отсек! — как-то он отчитывал молодого матроса, который решил было воспользоваться санузлом. Терпи, лодка всплывет на поверхность, тогда и сходишь в верхний гальюн- посоветовал в тот момент старшина. Из рубки вышел Соболев и, увидев страдальческое выражение лица своего гидроакустика, спросил:

-Федоров, случилось что-нибудь?

Николай, вытирая со лба капельки пота, как бы выдавил из себя:

-Не могу терпеть, видно понос.

Соболев улыбнулся и сказал:

-Держись, в случае чего я тебе дам ведерко.- Лодка уже была на поверхности, однако отбоя боевой тревоги пока не было.

Николай решил рискнуть: он нажал на ручку кремальеды и открыл люк переборки. В центральном находились командир лодки, командир БЧ-5 и рулевой.
Командир что-то просматривал в вахтенном журнале.

-Товарищ командир, разрешите выйти наверх?

Командир был серьезен: он внимательно изучал запись в вахтенном журнале, и движением руки как бы предложил не мешать. Тогда Николай повернулся к к-ру БЧ-5:

-Товарищ капитан 3 ранга, разрешите! Сил уже нет терпеть!

-Это еще что такое, развели здесь детский сад! Марш отсюда!

Кап. 3 ранга Бочаров, командир БЧ-5, обрюзгший и неряшливый, к 40 годам уже имел солидный живот и часто жаловался на то, что газеты приносят нерегулярно, «не с чем ходить в гальюн». Командир повернулся к Николаю, в глазах- улыбка:

-Что, Федоров, невтерпеж? Иди!

Николай молнией поднялся по трапу и с облегчением уселся на корточки в помещении верхнего гальюна.

— А еще говорят: нет в жизни счастья!- размышлял он.

Спустя некоторое время Николай сидел за пультом управления станции и крутил штурвал: в наушниках шипели шумы несколько малых судов.

-Акустики,- неожиданно раздался голос командира с мостика,- определить расстояние до целей и классифицировать их!-

Николай вздрогнул, но ответил:
-Есть,- и принялся крутить ручку штурвала, пытаясь совместить развертку на электронно-лучевой трубке с активным всплеском цели. Он даже от напряжения прикусил губу, но — цели убегали, и он медлил с докладом на мостик...

Дверь рубки открылась, в проеме — командир:

-Федоров, все цели потерял?- Николай опустил голову.

-Все, — отрезал командир, обращаясь к старшине команды- хватит отираться по камбузам и кают-компаниям... поставить вестовым другого матроса, а ты, Федоров, заступай на вахту вместе со старослужащими, ходи в учебный центр, в общем- мне нужен акустик, а не вестовой!-

Незаметно пришла весна 1969 года. На узловатых ветках черных камчатских берез набухли почки, за казармами, на солнечном склоне, появилась молодая трава; с крыш нависали огромные сосульки: замполит Ливанов уже несколько раз выражал свое неудовольствие на этот счет. С раннего утра синицы и поползни начинали пересвист, к полудню на асфальтовых дорожках появлялись лужицы растаявшего снега.. Николай любил постоять после обеда у берез за казармой; на вытянутую ладонь он клал несколько семечек, либо просяных зерен для поползней- и те нахально склевывали их...
Даже лед в бухте на вид стал тяжелым и приобрел зеленоватый оттенок.

-Весна она и на Камчатке весна, -вздохнул Николай.

После ужина он решил написать письмо домой. Пора: прошло полтора месяца с момента отправки домой предыдущей весточки. Из общей тетради в клеточку он вырвал листок, посмотрел на маленький календарь за 1969 год и отметил, что прошел год, как он покинул свой родной зеленый городок. Казалось, было это очень давно, и он уже представить не мог себя без ежедневных подъемов в 6:00, походов строем на камбуз, отработки нарядов, которых было так много, что он путался, старясь вспомнить, сколько осталось неотработанных: то ли 18,то ли 20? Николай не любил писать письма, его вырванные из тетради листки содержали обычно несколько предложений о том, что он был жив, здоров, кормили хорошо, и служба шла помаленьку.

И потом, разве мог он написать о том, что скучал по дому, что служба, даже на флоте, отнюдь не романтика, а повседневная нудная работа с постоянными окриками офицеров, старшин и годков. Мать Николая, также не любившая писать письма, тем не менее ждала от сына эти короткие с неровными краями листки, где знакомым, порой рваным, иногда- округлым почерком- в зависимости от настроения,- Николай излагал скупые строчки о себе.

А время размеренно продвигалось вперед, равнодушно взирая на ежедневную суету. Раз в неделю гидроакустики ходили в учебный центр. Николай вполне освоился, «почувствовал» лодку, и больше не таращил глаза на гидроакустические станции и другие приборы. Он уже сам включал многочисленные тумблеры и переключатели на панели приборов, проводил калибровку и вскрывал блоки, стараясь понять функции каждого из них. В море он подменял своих старших товарищей, прослушивал шумы винтов различных типов судов, которые лишь отдаленно напоминали учебные записи. В его движениях появилась уверенность специалиста, а голова автоматически обходила все навесные приборы, когда он шел или бежал по тревоге по отсеку. Из отпуска вернулся Иван Крупенин, старшина последнего года сдужбы. У Ивана — пухлые девичьи губы, огромные круглые глаза и оттопыренные уши. Он посвежел, отпустил длинную неуставную шевелюру на затылке (на лбу у Ваньки довольно большие залысины), и по вечерам рассказывал о жизни на гражданке. Сейчас он сидел на кровати нижнего яруса, рядом с ним кок и радиометрист. Играли в карты, причем карты, как заметил Николай, отпечатаны в виде черно-белых фотографий пышногрудых красавиц, и напомаженных кавалеров с закрученными колечками усов. Леня-кок погрозил пальцем Николаю:

-Свистни сразу, если появится кто-нибудь из офицеров!

Разговор шел о зарплатах, и где следовало работать после ДМБ.
Радиометрист Марченко, покрывая валетом десятку пик, заметил, что его сосед, машинист тепловоза, получал 400 рублей, и вообще на железной дороге платили хорошо, плюс бесплатный проезд и т. д. К играющим подошел Колыванов, матрос среднего роста, с небольшим ежиком пшеничных волос. Глаза его обычно прятали улыбку, он любил рассказывать любовные анекдоты, и если где-то разговор заходил о женщинах, то там обязательно был Колыван. Любовные отношения он возвел в основной принцип, и признавал их движущей силой во всех проявлениях человеческой деятельности. Любую тему он переводил на женщин. Колыван посмотрел на Марченко и с возмущением заметил:

— Ну что из того, что он получает 400 рублей? У нас секретарь райкома получал 500, а дочка его — трахалась с кем ни попадя!

Гафур и все остальные открыли рты и смотрели на Колывана, а тот, в свою очередь, на них.

А Колыван тем временем перевел взгляд своих голубых и по-детски открытых глаз на Крупенина. Очевидно за эту открытость и голубизну глаз любили девчонки Сашку- Колывана. Писем он получал много, конверты подписывались аккуратным женским почерком, Николай обратил на это внимание, когда ходил за корреспонденцией на почту.

-Ванька,- обратился Колыван к Крупенину,- ты, когда был в отпуске, с Наташкой встречался?

— Встречался — ответил Ванька. — А что?

-Ну и как она, в любви? Наверное.. ммм — и он прищелкнул языком — как бы испытывая высочайшую степень наслаждения.

— Колыван,- выдохнул фальцетом Иван, — заглохни, а то я за себя не отвечаю!

Колыван усмехнулся, затем недоуменно пожал плечами и направился к выходу. Раздался условный свист, матросы мгновенно српятали карты. В кубрике появился замполит- кап. три Ливанов. Он подслеповато щурился и вглядывался в ставшие придурковатыми лица матросов. Увидев Федорова, Ливанов улыбнулся:

-А, Федоров! Мне говорил о тебе Солодовников, ему помощь нужна в оформлении плакатов; ты, это... завтра оставайся на берегу, помогай Солодовникову: на носу 1 и 9 мая, а ленинская комната все еще не оформлена!

-Есть, товарищ капитан 3 ранга, -выпалил Николай. Последующие два дня он отсыпался, смотрел телевизор и помогал наклеивать буквы на плакаты, призывающие достойным ратным трудом встречать очередной съезд КПСС, на отдельный стенд закрепляли фотографии членов Политбюро ЦК КПСС.

Каникулы кончились после того, как командир ПЛ узнал, чем занимался гидроакустик Федоров.

Спустившись в кубрик после похода, и увидев Федорова с плакатом, Василий Иванович побагровел:

— Федоров,- рявкнул он,- чтобы я тебя больше с этими плакатами не видел, нашел себе занятие... завтра же марш на лодку!

Николай коротко ответил: -есть,- и в душе улыбнулся: сильно напоминал Василий Иванович Николаю отца, когда тот с помощью русского глагола неадекватно реагировал в детстве на Колькины просьбы «погулять».

Василий Иванович вообще с подозрением относился к инициативам замполита, а главное, предупреждал специалистов боевых частей не позволять заму крутить ручки и штурвалы в рубках подлодки:

— Гони его к.... матери, повернет не то и угробит всех — обычно говорил он.

Глава 4. Текущий ремонт.

В мае 1969 объявили: лодка встает в док на ремонт. Уже позже Николай понял, что ремонт — это целый этап в боевой службе корабля. Командир целыми днями пропадал в управлении по снабжению флота, пытаясь выбить положенные килограммы краски и других расходных материалов, особо нужно было договариваться с начальником ремонтной службы для постановки лодки в док и организации работ. На следующий день, когда Николай возвращался в береговой кубрик, кап-лей Мисюк, командир БЧ-3, о остановил его у двери в казарму:

-Федоров, ты помнишь, я давал тебе наряд вне очереди?

-Никак нет, товарищ кап. лейтенант,- не давали.

-Да, -удивился Мисюк,- значит, я даю его тебе сейчас!

На лодке много разных помещений, цистерн, выгородок и механизмов, а рабочей силы как всегда не хватало, поэтому на матросов, особенно первого года службы, наряды вне очереди сыпались как горох из мешка с прорехой. Николаю достались цистерны грязной и питьевой воды, затем оправили в группу по зачистке легкого корпуса. Несколько дней он вместе с товарищами драил корпус пневматическими металлическими щетками и скребками, очищая его от ржавчины и ракушек. Работать приходилось в противогазе, поэтому дышать было тяжело, и от жары на лбу выступал едкий пот..

— Все,- сказал Колька, снимая противогаз,- больше я в нем работать не буду.

Без противогаза было намного легче, однако к вечеру он почувствовал, что каждая пора на лице была забита микроскопическими кусочками краски, железа и окалины, а вода с мылом не смывали их. Решил он проблему просто: смочил лицо растворителем для красок, который удалил все частицы. На следующий день лицо распухло и покраснело. В течение нескольких дней по ночам Николай долго не мог уснуть: лицо горело, настроение было неважное, и в голову приходили мрачные мысли. Однако молодость брала свое, через несколько дней кожа снова стала бледной, с легким румянцем, какой обычно бывает у подростков.

Ремонт — ремонтом, но нужно было нести и другие вахты. Примерно через неделю после постановки в док, Федорова вместе с матросом последнего года службы назначили дневальным по кубрику на плавбазе. Старослужащий невзрачного вида старший матрос Филин (сокращенно от Филимонов ) похлопал Николая по плечу и сказал:

-Давай, Федор, заступай дневальным, а я займусь своими делами, не «годовское» это дело дневалить.

— Что мне, теперь не спать? Я не железный — как бы оправдывался Николай перед самим собой, потирая отяжелевшие веки и направляясь к кровати около 2 утра.- Сосну часик, другой и — ничего не случится-.

Проснулся он около 6 утра, как по будильнику. После утреннего построения командир БЧ-3 подошел к Федорову и спросил:

-Ты дневалил прошлую ночь?

-Так точно, я, товарищ капитан-лейтенант.

-Ну и как, все нормально..., никаких происшествий?

-Никаких, товарищ капитан-лейтенант.

-Так, — медленно протянул Мисюк.- А куда же тогда исчезла телевизионная антенна?

-Не знаю, товарищ капитан-лейтенант, А только я глаз не сомкнул, вахту отстоял, как положено..

-Куда же подевалась антенна? — опять спросил Мисюк.

-Да кто же ее знает, когда я заступал на вахту, никто не передавал мне никакой антенны, и я не помню, чтобы видел ее...

Антенна находилась в коридоре, перед трапом в кубрик. Николай видел ее раньше, а ночью антенну, очевидно, утащили матросы с другой лодки. Крали все, что под руку попадет: инструмент, кое-что из обмундирования, военное имущество. Нельзя было красть у товарищей: за это давали срок. Капитан-лейтенант посмотрел на Федорова, махнул рукой: если матрос начинал «молотить под дурака», дальнейшее разбирательство было бесполезно.

Несколько раз Николая назначали на верхнюю вахту в доке. Ночью на вахте — тишина, в темноте мигают стояночные огни подводных лодок и надводных кораблей, слышны тихие всплески воды у пирса, иногда лишь где-то прозвучит короткий корабельный гудок, либо звон спускаемой якорной цепи — и снова тишина. Над головой мерцают звезды, которые постепенно бледнеют и утром растворяются в молочном тумане.

За 4 часа вахты можно было вспомнить всю свою прожитую жизнь, друзей по школе и, конечно, Светлану, или как многие ребята-студенты называли ее " Светик " Николай вспоминал прочитанные накануне письма, где Светлана писала о женских мелочах, своих подругах и занятиях в ИНЯЗе. Каждое предложение он прочитывал по несколько раз, ему казалось, что от них исходит аромат ее духов. А Светлана тем временем сидела дома, писала курсовую работу по фонетике, и злилась на неудобное расписание работы библиотеки и фонетического кабинета.. А еще, пересчитав оставшиеся деньги — рублевые и трехрублевые бумажки вместе с мелочью, вытряхнутой на ладонь из маленького кошелька, она поняла, что не сможет купить массу вещей. Мать посыла ей 50 рублей в месяц- и тем не менее денег не хватало. Она отложила в сторону черновики и пошла в ванную: овальное зеркало отражало стройную фигуру с длинными ногами...

Она часто ловила на себе взгляды мужчин, и в эти минуты испытывала легкое волнение, а на щеках выступал румянец. Но как она была одета? Старый светлый плащ, несколько платьев и потускневшие от времени туфли-лодочки.

На столе письмо от Коли. Еще год назад он учился в одной группе со Светланой. Коля — простецкий парень, с коротким светлым ежиком волос. Было в нем что-то открытое и надежное, особенно когда он улыбался или смотрел в твои глаза, и Светлане казалось, что с Николаем они знакомы были давно, с самого детства. Николай запросто заходил к ней поболтать: они смотрели фотографии кинозвезд в польских журналах, рассказывали друг другу о своей школе, друзьях, а Светлана между делом поила его чаем и заставляла съесть бутерброд с колбасой: маленькой стипендии и денег, присланных из дома, хватало не ненадолго. Голодные студенты рыскали по друзьям, знакомым в поисках съестного. — -Совсем еще мальчишка- думала Светлана, глядя на Николая, жадно жующего бутерброд с докторской колбасой.

В день отправления эшелона из Иркутска Светлана опоздала к поезду, и увидела только последний вагон удаляющегося воинского состава. От досады и злости на городской автотранспорт, она разревелась и, размазывая тушь по лицу маленькой ладонью, отрешенно смотрела, разжав другую, на блестящую австрийскую зажигалку, которую она купила Николаю на барахолке: заграничные штучки в магазинах не продавали.

Светлана первая написала ему письмо, и, читая его, Николай испытывал одновременно неловкость и приятное удивление: впервые он получил письмо от девушки, которая фактически признавалась ему в любви. Таких как он одноклассницы обычно не замечают в жизни. Он написал ответ, лишь привязанность друг к другу в связи с общими интересами, с учебой. Светлана написала второе письмо, где отчитала его и напомнила, что она не собиралась вешаться ему на шею, а просто написала как товарищу по институту, а если он не хотел отвечать, то, пожалуйста, пусть не отвечает, подумаешь... Между тем время хоть и медленно, но двигалось вперед, ежедневная муштра и бесправие сжимали в тугую пружину самолюбие Николая, и требовалась какая-то отдушина. Хотелось поделиться с кем-нибудь своими сомнениями, излить душу, однако здесь не церковь — исповеди не получится. Он перечитывал письма Светланы. Обычно они начинались словами: -Милый Коля!- С фотографии размером 3×4,которую он случайно захватил с собой из института, на него смотрели знакомые глаза, губы таили загадочную улыбку. Как и его товарищи по роте Николай тяжело переносил все «тяготы и лишения воинской службы»: молодое упругое тело требовало женской ласки, а где же ее было взять здесь в учебке, где целый полк еще совсем юных мальчишек- которых мичман называл жеребцами- овладевал «военной наукой». С утра до вечера они трамбовали учебный плац, крутили ручки и штурвалы учебных станций, заучивали длинные списки имен замшелых членов Политбюро ЦК, отвечали на семинарах по политучебе, и на самоподготовке читали скучные и малопонятные тезисы Ленина.

И Николай не выдержал: написал второе письмо. Их переписка стала регулярной, он ждал эти письма и мечтал, как когда-нибудь поедет в отпуск и встретится со Светланой..
В эти долгие часы Николай строил планы на будущее: нужно было купить массу вещей: костюм, рубашки, туфли, болоневый плащ, и обязательно новый кожаный портфель: прежний он оставил в общежитии института, откуда Светлана и девчонки из его группы проводили своего единственного мужчину, Николая Федорова, на флот.

Звук нырнувшей в волну чайки вернул Николая к действительности. С моря потянуло сыростью, на востоке показалась бледная светлая полоса. Сейчас будет смена вахты, 4:00 утра........

Ремонт шел медленно. Не хватало квалифицированных рабочих, краска оказалась дефицитом: на лодку отпустили чуть больше половины положенного количества. В трюмах и отсеках разбирали насосы, компрессоры, меняли в них прокладки и целые узлы, удаляли ржавчину, смазывали, и устанавливали на место. Матросы вместе с рабочими-ремонтниками устанавливали новое электрооборудование. Визг шлифовальных машин, звуки ударов молотка по металлу, фейерверки золотистых искр от сварки. У ремонта были свои преимущества: матросы работали, не было частых построений и проверок, начальство не стояло над душой. Вообще, с дисциплиной было намного проще, а Васька Барабаш даже достал где-то гражданский пиджак, и, словно прораб ремонтного участка, щеголял в нем по лодке, покрикивая на одногодков, пока его не заметил командир и не приказал надеть уставную робу. Помощник командира ПЛ, неприметный лет тридцати с небольшим капитан-лейтенат, коих в Рыбачьем было великое множество, построил команду возле возвышающегося корпуса лодки.

— Ну что, архаровцы,- обратился он к матросам.- Время проходит, а до окончания ремонта как до Москвы пешком.

Голос помощника всегда сообщал неприятные для матросов новости: вахты, работы, и поэтому вызывал у многих раздражение, некоторые матросы поеживались, словно за шиворот проникали холодные капли дождя. —

-У нас с вами осталась всего неделя. В основном нужно завершить покраску механизмов и блоков. Предложения есть?

Матросы как всегда молчали, что означало: ты начальник, вот пусть у тебя голова и болит.

Инициативу на флоте, по понятным причинам, проявлять не любили. Однако начальник думал иначе:

-Работы нужно завершить в срок,- подытожил он,- завтра, в крайнем случае, послезавтра следует продолжить покраску. Где вы возьмете краску — меня не интересует. Вопросы? Вопросов нет. Разойдись! —

Вечером после поверки старшины команд собрали полтора десятка одногодков и куда-то ушли. Вернулись глубокой ночью, и Николай слышал, как они что-то оживленно обсуждали, однако сон оказался сильнее любопытства, и стриженая голова Николая снова опустилась на подушку.

Утром команда как обычно отправилась на лодку. Соболев, старшина команды гидроакустиков, выдал Николаю и второму гидроакустику Саше несколько банок краски, в основном «шаровку» и «слоновку»:

— Выкрасьте пульты управления и блоки питания станций в отсеках, причем на все работы даю два дня.- После покраски станции, сразу переходите на корпус лодки,.- добавил он. Николай и Саша по поводу появления краски вопросов не задавали. Начальству виднее, откуда и зачем.

В полдень перед переходом на камбуз дежурный по кораблю объявил построение
у корпуса ПЛ.

Перепачканные краской и ржавчиной матросы образовали нестройную шеренгу. По трапу на палубу дока спустились несколько человек: молодой щеголеватый подполковник береговой службы с малиновыми просветами и серебряными звездочками на погонах, два милиционера: старший лейтенант и сержант со служебной овчаркой на длинном поводке.

Подполковник подошел к помощнику, и что-то вполголоса сказал ему. Помощник пожал плечами и ответил, что без разрешения командира посторонних пускать на лодку не положено, на что подполковник отреагировал легкой гримасой на лице и сказал, что с командиром он говорил по телефону и получил добро.

-Моряки, обратился старпом к матросам. — С вами будет разговаривать представитель военной прокуратуры подполковник Сидорченко. Попрошу отвечать на его вопросы четко и по существу.

-Товарищи матросы,- голос подполковника был глухим и сиплым, и никак не вязался с его статной фигурой.- Такие нравятся женщинам, думал Николай, глядя на подтянутого подполковника, -вот только голос у него какой-то паскудный...

— На береговых складах случилось ЧП: злоумышленники проникли в материальный склад и похитили две фляги железного сурика, две — свинцового и двадцать 3-х килограммовых банок краски, как говорится, в ассортименте. Прокуратура возбудила уголовное дело, а я пришел к вам и хочу заявить, что если вы имеете какое-либо отношение к данному хищению, то давайте сразу договоримся: вы возвращаете краску, а прокуратура закрывает дело. Мы понимаем, что брали не для личных целей, а для ремонта своего корабля....Но краска была предназначена для других экипажей... Итак... будем признаваться?- помедлив, спросил он, глядя в упор почему-то на митчелиста Дятлова, которого обычно подразнивали: Дятел, это кто стучит там, в 5-ом, ты или твой подшипник?

Дятел не выдержал прокурорского взгляда и возмущенно выпалил:

— А причем здесь я? Я вчера был на вахте, хоть у кого спросите!

-Я вас ни в чем не обвиняю, — с досадой произнес подполковник. Дятел продолжал возмущаться и сердито бормотать что-то под нос.

-Старший лейтенант,- обратился подполковник к милиционеру,- начинайте!

-Мельничук, — старлей повернулся к сержанту — веди собаку!

Мельничук достал из кармана какой-то предмет, (наверное, вещдок — подумал Николай) и дал понюхать овчарке. Та замотала головой и заскулила.

-Не возьмет она след, товарищ подполковник.- обратился лейтенант к «прокуратуре».- Тряпка воняет какой-то дрянью: не то бензином, не то растворителем..

-Выполняйте,- раздраженно ответил Сидорченко.

Пес медленно шел вдоль строя, обнюхивая матросов. Когда он поравнялся с Дятловым, тот погрозил ему пальцем и сказал: «Бобик, не кусаться!»

Овчарка рванулась с поводка, челюсти клацнули в сантиметре от руки Дятлова, который инстинктивно выставил ее вперед.

-Товарищ капитан! Прошу обеспечить порядок,- поморщился подполковник.

-Дятлов, прекратить!- выдохнул помощник. Собака с лаем завершила свой осмотр.

-Товарищ старший лейтенант,- Мельничук обратился к милиционеру,- собака никого не опознала.- Колька молча смотрел на старлея: как же, опознает она... На складе за день побывало несколько сотен человек, а лаки, краски, растворители напрочь отбивали чутье любой собаке....

-Ну что ж,- медленно произнес подполковник,- вам повезло.- Помощник не вытерпел:

-Причем тут повезло — не повезло?- в его голосе зазвучало искреннее возмущение и та нахрапистость, которая появляется в результате осознания того, что опасность миновала. — -Матросы, конечно, не ангелы, всякое бывает, но чтобы взломать дверь в опечатанное и охраняемое помещение?! Это уже извините, ни в какие рамки.... В это время показался Василий Иванович, командир лодки.

Экипаж.., смирно!,- скомандовал помощник.- Товарищ командир, на лодке идут ремонтные работы по распорядку дня, происшествий и несчастных случаев не произошло!

-Вольно,- сказал командир, подозрительно глядя на странную группу незнакомых военных. — Кто такие?- Подполковник козырнул:

-Подполковник Сидорченко, из военной прокуратуры, это я звонил вам сегодня из прокуратуры, со мной- старший лейтенант Коротков и сержант Мельничук-

Василий Иванович уставился на всех троих, и, спустя несколько секунд, выдавил из себя:

-Я запамятовал, по какому вопросу?

-Кража со взломом, похищены лакокрасочные материалы из берегового склада. Подозревают ваш экипаж

-Чтоо?- Лицо командира лодки приняло знакомый багровый оттенок, что означало крайнюю степень возбуждения.- Мои матросы — воры?!

-Я так не говорил,- устало ответил подполковник.

-Да знаете ли вы, -Василий Иванович выдавливал из себя слова, словно они застревали у него в горле, — что мой матрос споткнется о предмет, ему не принадлежащий, нос расшибет, а чужого не тронет! А вы мне тут: ваш экипаж подозревают..

Подполковник с виноватым видом повернулся к милиционерам и сказал коротко:

-Пойдем!

Когда группа проверяющих скрылась за доком, Василий Иванович посмотрел сначала на матросов, затем вслед проверяющим и сказал:

-Ходят здесь, только работать мешают. Пехоота.

Ремонт закончился, лодка отшвартовалась у пирса, издали похожая на новенькую зеленую игрушку. Далее по плану — ходовые испытания. Несколько дней спустя в казарме, где располагались штаб, секретная часть, комната флагманов и экипаж Николая, он слышал, как командир лодки разговаривал с начальником штаба, оба стояли возле дверей «секретки».

-Вот, видите, Василий Иванович, ведь можете, и резервы нашли.

-Да эти резервы...- начал было командир.

-Потом, Василий Иванович, потом,- как бы отмахнулся от него начальник штаба.. -Корабль отремонтировали в срок, о чем я доложил командиру бригады. А вам адмирал велел лично передать благодарность за умелое руководство.- Василий Иванович, как всегда с багровым румянцем на лице, все еще пытался возразить начальнику штаба.- Не сейчас, Василий Иванович, извините, мне некогда,- и начальник штаба скрылся за дверью своего кабинета.

На ходовых испытаниях командир БЧ и командиры групп сновали как угорелые: после ремонта лодка текла как решето, нужно было заменить бесчисленное количество сальников и прокладок, демонтировать и ставить вновь насосы, подшипники, различные уплотнения, набивать смазку. Голоса охрипли, в кают — компании старпом и командир БЧ-3 обсуждали последующую загрузку боезапаса и расстановки личного состава.. Минер ( БЧ-3), как и любой другой командир, не любил, когда вмешивались в деятельность вверенной ему боевой части: он ее знал до последнего винтика, или, как говорили: нутром чуял все процессы, происходящие в торпедах, торпедных аппаратах, путсах и прочем своем заведовании.

-Работу начнем с утра,- командир БЧ-3 указал на пункт в плане-графике работ,- кран подойдет в 10:00.

Старпом поморщился: — Зачем он нам в 10:00,если к этому времени мы не закончим установку приспособлений в отсеке? На фига козе баян?-

-На фига бане гудок?- парирует минер.

В коридоре показался командир лодки. Старпом и минер приняли положение смирно: -Здравия желаем, товарищ командир!

Командир ответил на приветствие и повернулся к старпому:

— Сергей Петрович, следует начать подготовку к выходу, оповестите офицеров на квартирах, короче- вы сами знаете, что делать. Выход через два часа в 17:00.-

-Есть, товарищ командир!

Из офицеров на квартире не оказалось доктора: случилось какое-то ЧП в военном городке, и он оказывал экстренную помощь раненому. Вместо него на лодку явился доктор- капитан медицинской службы из резервного экипажа.

В 17:00, как положено, раздалась команда:
— По местам стоять, со швартовых сниматься!

Выйдя за боны ограждений, последовало новое распоряжение: приготовиться к погружению! Зазвучал ревун, хлопнули крышки бортовых заглушек, вода с яростью сжимала воздух, вытесняя его из балластных цистерн. Из отсеков следовали доклады через каждые 10 метров погружения. Глубина 60 метров!- объявил рулевой в центральном. Сразу за последней буквой доклада раздался хлопок, затем послышался свист, и отсек наполнился водяным туманом. Верхний плафон обозначился всеми цветами радуги. Присутствующие скорей догадались, чем обнаружили неисправность: вырвало прокладку верхнего клапана забортной воды. Командир подал команду:

— Продуть носовые и кормовые балластные цистерны, электромоторы- полный вперед!

За считанные секунды лодка выскочила на поверхность океана и шлепнулась с размаху на волны. Николай, снова назначенный вестовым на этот поход, во время экстренной продувки балластных цистерн находился в кают-компании вместе с доктором. Капитан, бледный как полотно, сдавливал побелевшими пальцами край стола. Тарелки и кружки, расставленные к обеду, со звоном слетели со стола; две тарелки разбились вдребезги, один из мелких осколков попал доктору в лицо. На его счастье на лице не осталось даже царапины. -Уф — радостно выдохнул пришедший в себя доктор.- Чтобы я когда-нибудь еще пошел с вами в море! Мне очень дорога и любима моя будущая пенсия!-

После проведения ходовых испытаний жизнь вошла в привычное русло. Несколько раз Николая назначали в наряд на камбуз плавбазы, где нужно было готовить на 200 человек команды плавбазы, плюс собственный экипаж 80 человек. Вместе с коком он ходил в провизионки,- так называли продовольственные склады, которых на плавбазе было великое множество,- за мукой и бараниной. Баранина была расфасована в ящики по 20 кг, а мука находилась на отдельном складе. Колька попеременно относил ящики с бараниной и мешки с мукой на камбуз, причем мешки взваливал себе на спину сам, без посторонней помощи и, кряхтя, относил их на камбуз. Мичман — провизионщик, взглянув на Николая, когда тот взваливал на себя очередной мешок с мукой, сказал своему помощнику: — этот битюг справится сам, наша помощь здесь не нужна.- В очередной раз Николай спустился в провизионку и заметил застывших мичмана и матроса продовольственной службы. В руках у мичмана была палка, а поза его выражала готовность к прыжку. Вот мичман сделал шаг вперед, взмахнул палкой и торжествующе процедил: еще одна! И тут Николай заметил несколько убитых огромных серых крыс на полу. Крысы- сущее бедствие для корабля, и на подводных лодках за 12 хвостов официально давали отпуск. Ночью, когда матросы ложились спать, черные поджарые дьяволы носились по верхним переборкам кубрика, забавляя уставших за день подводников. Попадались крысы везде — даже в варочных котлах, которые на ночь заливали водой и заваривали капусту для варки борща и щей на следующий день. На лодке создавали специально противодавление: крысы пищали, но издыхать не собирались и продолжали грызть экранированные кабели, грозя в один прекрасный день замкнуть цепи питания приборов.

Покончив с переноской продуктов, Николай заточил длинные кухонные ножи и начал разделывать баранину «блочную в костях». Срезанное с костей мясо он складывал в 40-литровый лагун, а ребра разрубал на более мелкие порции (мослы) для борща широким кухонным секачом. Старший матрос Слава, кок плавбазы, пропускал ломти мяса через мясорубку, катал из полученного фарша тефтели и жарил их на больших противнях камбузной печи. Затем отдельно готовил заправку: припускал томатную пасту из 3-х литровых жестяных банок, смешивал с мукой и луком, и, как говорится, пальчики оближешь!

После обеда Николай вместе с другими рабочими камбуза чистил картошку и в кубрик вернулся поздно, после 8 часов вечера. Он сходил в кормовой умывальник, вымылся по пояс холодной водой с мылом, почистил зубы и прилег на кровати: хорошо! Экипаж, смирно! — раздалась команда дневального. Федоров привстал с кровати и увидел спускающегося командира.- Команде построиться в проходе! Николай накинул робу, пристегнул гюйс и, спустя несколько секунд, стоял в строю. Командир некоторое время смотрел на матросов, как бы пытаясь прочесть на их лицах ответ на свои вопросы. А вопросов было много. Корабельного кока Зубова, который находился в нетрезвом состоянии за пределами части, задержал патруль. ЧП! Утром с ним разговаривал представитель особого отдела эскадры по соблюдению режима секретности. Один из матросов Б-50 в письме домой упомянул подготовку к автономному плаванию. В секретной части утеряна тетрадь по приему-выдаче секретной литературы. Сегодня же информация может быть передана в штаб эскадры, командиру лодки объявят выговор и снова задержат отправку на учебу на курсы «Выстрел» в Ленинград. Василий Иванович уже давно спланировал поездку; в Питере можно было отдохнуть от унылой гарнизонной жизни: сходить в приличный ресторан, ощутить серебро столовых приборов и хруст накрахмаленных салфеток. — Широкие проспекты, гранитная набережная Невы и знакомый запах речной сырости и нагретого асфальта. А Надя особенно будет рада.... В Ленинграде у нее остались родители, подруги.

Василий Иванович был родом из маленького провинциального городка Тамбовской области, рос без отца, (похоронка на Крючкова Ивана Сидоровича, пришедшая в 1942 году, хранилась за маленькой иконкой в углу). Мать одна воспитывала двоих детей. Жили они в небольшом добротном доме на окраине поселка. ( мать говорила, отец один поставил его ). Сразу за огородом начиналось болото, дальше зеленел луг, куда летом отправляли корову на выпас, там же Василий со старшим братом Михаилом заготавливал на зиму сено. В летнее время братья работали на огороде, по осени собирали картошку, солили капусту, — эти запасы и корова Марта помогли пережить лихие военный годы. Мать работала сторожем на хоз. дворе местной заготконторы, ее продуктовых карточек хватало лишь на соль, хлеб, и керосин: ( электричества во время войны и первые послевоенные годы не было ) - вот и зажигали по вечерам керосиновую лампу.

В доме, рядом с большой рамкой с фотографиями, висел большой черный репродуктор. Братья любили слушать радио, а когда объявляли музыкальную передачу «По заявкам радиослушателей», оба морщились как от зубной боли и недоумевали: неужели и вправду существовали такие продвинутые радиослушатели, которые писали эти письма и просили передать что-нибудь типа: «арии голодного» из оперы «Дай пожрать» — гримасничал Михаил, старший брат Василия.

Над старенькой железной кроватью Василия висела политическая карта мира, а на этажерке у изголовья кровати стояли атласы мира и СССР. Василий любил путешествовать по карте, воображение уносило его то — в Африканскую саванну, то — на Северный полюс. После окончания десятилетки трое его одноклассников поехали в Воронеж поступать в политехнический. Однако Вася мечтал о службе на море. Поэтому он уехал в Одессу и поступил в высшее военно-морское училище, а 5 лет спустя получил из рук начальника училища лейтенантские погоны и офицерский кортик. Распределили его на «новострой» — в Ленинград, где на стапелях Адмиралтейского завода достраивалась ПЛ 611 проекта. В Ленинграде он познакомился с Надей, через полгода молодая супруга уехала к месту службы мужа — во Владивосток, а похудевший лейтенант Крючков встретился с ней на казенной квартире Владивостока только через два с половиной месяца- переход через три океана был длительным и трудным.

В гарнизонной средней школе п. Рыбачий на Камчатке Надя преподавала русский язык и литературу. Два раза в неделю она ходила на репетиции местного танцевального коллектива «Чайка», состоявшего из жен офицеров и сверхсрочников, а также нескольких вольнонаемных, служивших телеграфистами в штабе эскадры. Надя любила танцы и, несмотря на свои 35 лет, сохранила стройную фигуру и походку 17 летней девушки. Правда, бедра немного раздались после рождения Наташки, предательские морщинки уже стали появляться возле глаз и в уголках губ, а нос стал еще более вздернутым. Надя вздыхала, глядя на себя в зеркало, наносила тонким слоем французский крем (подруга достала через знакомую в валютной «Березке» два года назад) ... и ждала обещанного Васей переезда в Ленинград на учебу. Все свободное время она делила между занятиями в танцевальном коллективе и своей дочерью, Наташей, крупной 13-летней девочкой, которой нужно было помогать в учебе, и следить, чтобы та постоянно играла свои экзерсисы на фортепиано. Василий Иванович прервал воспоминания, продолжавшиеся всего несколько секунд.

-Моряки! У нас ЧП! Старшего матроса Зубова задержал патруль в гарнизонном поселке. Зубов самовольно покинул расположение части, напился, и вместо того чтобы незаметно вернуться в свой кубрик, как это делают настоящие моряки, начал приставать к сторожу магазина, 60-летней женщине, требуя, чтобы та ответила на его признание в любви. Однако, вместо признания, пожилая вдова (так было сказано в протоколе задержания) огрела его несколько раз метлой, а подоспевший патруль забрал нарушителя.

Зубова я приказал отправить на гауптвахту. За что пришлось отдать две банки тараньки и литр спирту.. Просто так не берут: нет мест. Обменявшись непечатными любезностями с острословами экипажа, командир подвел итоги и приказал: водку не пить! В самоволку не ходить! К пожилым дамам не приставать! Во время прохождения срочной службы не жениться!

В один из теплых весенних дней Николай заступил дежурным по береговому камбузу. Как всегда пришлось начистить горы картошки: картофелечистка сломалась и полтора десятка матросов, практически не разгибаясь, чистили скользкие прошлогодние клубни весь день до вечера. На ужин моряки из камбузного наряда принесли несколько 5-литровых бачков наваристого супа, гору тефтелей и несколько чайников компота. Николай допивал компот, когда у стола появился азиатского вида паренек: покрикивая, очевидно, на своих сослуживцев из комендантской роты, входивших в камбузный наряд, он медленно продвигался по направлению к Николаю. Схватив чашку с тефтелями, что стояла рядом с Николаем, он уже было отправился восвояси, но тут Николай окликнул его:

— Эй, военный! Спрашивать надо, когда берешь чужое....

— Не понял, шнурок, это ты мне, что ли?

— Тебе, разумеется..

— Но, ты, салага-, и молодой матрос с раскосыми глазами легким движением ладони как бы пошлепал Николая по щекам. Николай встал, сделал шаг по направлению к «наглецу» и коротким прямым правым послал его в нокаут. К несчастью для нокаутированного, он не просто упал, а ударился при падении переносицей о нижнюю ножку скамейки. Из носа хлынула кровь... Николай хотел было уже подать ему руку и помочь подняться, когда раздался крик: наших бьют! Вокруг быстро собиралась толпа.

Он вспомнил, что на камбузе дежурил Солодовников, тот самый, который клеил буквы на плакаты для замполита и несколько раз отмазывал его, Николая, от бесконечных выходов в море... Посмотрев на дверь в столовую и сообразив, что через нее уйти ему не удастся, Николай кинулся к раздаточному окну камбуза. За ним медленно следовало человек 8 из береговой службы. Николай подбежал к окошку, просунул в него голову и увидев у котла Юрку, выпалил: Юра, за мной- толпа... с базы... Юрка — смышленый парень, два раза ему объяснять не надо: в мгновение ока он выскочил через боковую дверь в помещение столовой и размахивая поварским веслом заорал: Эй база, держись! Однако «база» решила не обострять ситуацию, и вся группа медленно вышла из камбуза, следуя один за другим.

.Недели две спустя, проходя мимо одного из многочисленных КПП, он увидел, как от деревянной будки отделился матрос и быстрым шагом направился к нему. Николай узнал его. Тот самый, с камбуза. -Ну вот, ты мне и попался, я искал тебя все эти дни — сквозь зубы процедил «знакомый» — пойдем, поговорим?

— Вот ведь злопамятный..- подумал Николай. — Не о чем мне с тобой говорить,- ответил он —

— Это тебе не о чем,- а мне есть... Или может быть дрейфишь?-

— Пойдем,- согласился Николай. По дороге, проходя мимо очередного КПП, его соперник выхватил у караульного карабин, и, щелкнув затвором, приставил ствол к груди Николая. Прошли долгие несколько секунд, комендатура, очевидно, стрелять передумал и, возвратив карабин караульному, сказал:

— Пока, живи!

Когда они миновали береговые баталерки, комендатура решил нанести удар первым. Николай по привычке уклонился и ударил правой по корпусу. Удар получился слабый, однако для комендатуры он был неожиданным. Затем Николай нанес своему сопернику еще 2 удара ( сказывались тренировки и хоть и скромная, но все же техника ведения боя), тот уже повернулся спиной и никак не реагировал... В это время Николай почувствовал, что кто-то взял его за шиворот. Оглянувшись, он увидел громадного, ростом около 2-х метров старшего лейтенанта из соседней дивизии подводных лодок:

-Я вас, шпану, сейчас сдам в комендатуру. Чтоб духу вашего здесь не было!

И дав каждому по подзатыльнику, он некоторое время наблюдал, как оба матроса уходили по направлению к береговым казармам.

Николай, насвистывая веселый мотив, спускался к пирсу, когда позади стал нарастать шум: кто-то бежал за ним ... Он повернулся- сильный удар в лицо свалил его на землю. Из носа хлынула теплая с солоноватым привкусом кровь. Николай поднял голову и увидел занесенный сапог с металлической набойкой на носке. Машинально он успел схватить обеими руками сапог нападающего и резко дернул его на себя.

Его противник упал, пытаясь освободить ногу; в уголках рта выступила пена. Охрипшим голосом он повторял: -теперь я с тобой в расчете.- Николай поднялся, задрал голову и приложил к носу кусок ветоши: нужно было остановить кровь. Голова гудела. Кровь запеклась в ноздрях шершавыми комками, нос распух и страшно саднил. Комендатура тоже встал и, пошатываясь, короткими перебежками направился к своей казарме.

Во время очередного выхода в море Николай Федоров продолжал поочередно нести вахту на станциях и выполнять обязанности гарсона в кают-компании. Капитан-лейтенант Старков, командир БЧ 4-РТС, поставил его на шатат ученика гидроакустика (оказывается была и такая должность) , и он стал получать 3р.80 коп. вместо «заштатаных» 7 руб.80 коп. Учитывая покупательную способность денег в то время, это уже было кое-что. Вместе с Сашей Цыганком он подписался вскладчину на "Спортивную Жизнь России«- там были упражнения с гантелями по развитию фигуры- атлетизму, а также фотографии гимнасток и других спортсменок в купальниках и спортивных костюмах,- по крайней мере другую «порнографию» командование смотреть не разрешало. Когда в кают-компании никого не было, Николай просил радистов включить антенну на «Волну», и, затаив дыхание, настраивался на волну японских радиостанций, которые передавали последние песни Beatles, Rolling Stones, Manfred Man — пока за этим занятием его не застал однажды сам замполит Ливанов. От удивления он вытаращил глаза и несколько секунд, молча, смотрел на Николая: прослушивание радиопередач было строжайше запрещено, а этот Федоров...

— Как ты посмел, Федоров?!- выдохнул замполит.

— Не понял, товарищ капитан 3 ранга?

— Кто тебе позволил включать приемник?

-Так ведь я, товарищ капитан 3 ранга, и не включал. Пришел готовиться к ужину, смотрю, шипит, думаю, дай попробую поймать «Маяк»!

-Какой «Маяк», Федоров? Ты лапшу на уши будешь вешать кому-нибудь другому,- вспылил Ливанов.- Я сам слышал, звучала иностранная речь... Ты что, не знал, что нельзя включать приемник, тем более — прослушивать вражеские голоса?

— Да кто же их знает, товарищ кап. 3 ранга, вражеские они или нет?- На них же не написано. Повернул немного ручку настройки- какая-то тарабарщина, то ли на японском, то ли на китайском... Ну я повернул ручку дальше, поймал станцию на русском, как раз объявили запуск космического корабля Луна-15...

Ливанов погрозил пальцем и предупредил, что если еще хоть раз застанет Федорова за приемником, то ему несдобровать.

— Уф, — выдохнул Николай- пронесло!

Глава 5. Назначить командиром отделения гидроакустиков....

.Прошел слух, что Федрова переводят на другую лодку.. Новая лодка оказалась в прямом смысле новой — полгода назад она прибыла из Ленинграда, пройдя три океана: Атлантический, Индийский и Тихий.

....Закончив калибровку «Арктики», Николай собрался идти в первый отсек, где находился генераторный блок: нужно было проверить ГИ-8 — генераторные импульсные лампы, которые отказывались формировать импульс. Колька нагнулся, чтобы взять маленький резиновый коврик: Вася Гратвольд, спокойный парень и отменный ремонтник теле/радиоаппаратуры до призыва на флот, погиб от разряда этих чертовых ламп только потому, что под ногами не было коврика; ребята рассказывали, что Васька горел словно факел. Соболев, старшина команды гидроакустиков и прямой Колькин начальник, указал ему на баночку: Садись, Федоров, поговорить надо... Знаешь уже, наверное, что тебя переводят на 397?

— Да, командир БЧ сказал вчера.

Соболев достал из нижнего выдвижного ящика станции бутылку со спиртом (спирт на лодке должен использоваться «для протирки контактов реле и т. д.»), затем сходил в кают-компанию и принес полную кружку питьевой воды. На импровизированный столик он также поставил два граненных стакана, налил в каждый граммов 50 спирта, положил рядом два бутерброда с сыром и открытую баночку «Цыпленка в желе».

-Давай, Федоров, выпьем за твой уход на 397.- Николай чокнулся с Соболевым и залпом выпил содержимое стакана. Не переводя дыхания, он запил спирт несколькими крупными глотками воды, откусил от бутерброда большой кусок и, медленно пережевывая, смотрел на Соболева: высокий рост, жилистые руки, смуглое лицо, а главное, Соболев отличался выдержкой, в вот он, Николай Федоров, часто взрывался по пустякам, и не имел той солидности, которая была необходима будущему командиру отделения.

Соболев аккуратно выпил содержимое своего стакана, запил водой, закусил цыпленком и сказал:

-Все, Федоров, теперь будешь служить у Маркова.... Обломают тебе рога на новом месте!

— Замучаются пыль глотать!

— Ну-ну, поживем-увидим.... В общем, не поминай лихом...

На 397-ой Николай в первый же день познакомился со своим земляком и погодком, трюмным машинистом Костей Масленниковым, который, как и Николай, родился в таежном краю в верховье Селемджи. Костя хранил в памяти рассказы отца о событиях того времени, о зэках в лагере, где он работал вольнонаемным бухгалтером, об эвенках, — малочисленных племенах коренного населения. Позже родители Николая возвратились в Свободный. Иногда отец вспоминал дни, проведенные в суровой таежной глуши, где расстояния в 20 и 30 км преодолевали верхом на лошади, а неожиданные встречи с лесным зверем на таежной тропе было обычным делом.

— Кочуют они со стадами оленей, в основном, в верховьях Селемджи, охотятся на пушного зверя, попадают белке в глаз — рассказывал отец о местных племенах эвенков. — А еще делают оморочи — долбленые лодки из тополя- и ловко поднимаются на них вверх по Селемдже и ее притокам.

В свободное от работы время отец мыл золото на Селемдже, и как рассказывала мама, по возвращении в Свободный, на боны, полученные в денежном эквиваленте за сданный драгметалл, они покупали великолепную телячью колбасу, крабов, копченую охотоморскую селедку, что по тем голодным временам было большой роскошью.

На день Военно-морского флота зачитали приказ о присвоении Федорову и четырем товарищам его года призыва звания старшего матроса. Два раза в неделю он ходил в учебный центр, прослушивал записи шумов американских подводных лодок на аудиокассетах великолепных по качеству «Филипсов» (говорили, что их получили по линии министерства культуры и сразу же передали в министерство обороны) — это тебе не МАГ-59!- обменивался новостями с акустиками других лодок.

Андрей, немногословный, долговязый инструктор учебного центра и годок Николая, обычно ставил кассету с записями шумов американских ПЛ, и пока акустики с лодок прослушивали их, доставал из стола завернутый в тряпку незаконченный парабеллум- зажигалку, паяльник, пасту ГОИ, мелкие напильники и продолжал пайку и шлифовку деталей блестящего пистолета в натуральную величину. Поцарапанные и обоженные подушки пальцев крепко сжимали старый паяльник и точно направляли капли олова на спаиваемые детали. Сделанный из купроникеля, пистолет по внешнему виду полностью копировал оригинал. Офицеры-подводники, а также их коллеги из береговых служб не раз предлагали Андрею продать его, но Андрей ценил свою работу, и хотел привезти домой после ДМБ вещь, которая бы напоминала ему о долгих трех годах службы на Камчатке.

Матросы делали не только пистолеты, но и макеты подводных лодок, парусников из эбонита, которые затем шлифовали до блеска, прикрепляли внешние детали — паруса, акустические приемники, гребные винты и т. д. из полированного купроникеля — и получались великолепные субмарины — и парусники-сувениры, которые в магазине не купишь...

Глава 6. Боевое дежурство в Бечевинке

Очередной Сентябрь принес с собой теплые дни бабьего лета, вода в бухте стала гладкой как зеркало, пожелтевшие березы и красные осины создавали настроение умиротворенности и покоя. Из штаба бригады поступил приказ: Б-397 отправиться на боевое дежурство в бухту Финвал (Бичевинка). На лодку загрузили боезапас и весь нехитрый скарб экипажа, причем больше всего казенных вещей было у замполита: учебная литература, плакаты с лозунгами и призывами служить по уставу и защищать Родину, особенно 10 учебников «Старшина-сержант», где в упрощенной форме для дебилов рассказывали о славных традициях Советской Армии и Военно-морского флота. Переход занял около суток, и, наконец, лодка пришвартовалась у одинокого пирса, на противоположной стороне которого стояла ПБ-3,- плавбаза обеспечения бригады дизельных подводных лодок. Команде разрешили выход из ПЛ. Когда Николай поднялся наверх, его взгляду открылась бухта, окруженная высокими, круто вздымающимися вверх сопками c белоснежными вершинами на фоне холодного синего неба. Справа, за пирсом — плоский берег с одиноким многоквартирным жилым домом, складами и прочими хозяйственными постройками. Несколько старинных малокалиберных корабельных пушек, больше похожих на музейные экспонаты, чем на грозные боевые орудия, смотрели в сторону моря. Вода в бухте была удивительно чистой и прозрачной, дни стояли теплые и моряки отдыхали от повседневной суеты гарнизонной жизни.

Перед обедом замполит обычно вызывал Витьку Киреева, электрика, и строго оценив его внешний вид, говорил:

— Киреев, к обеду крабов, сообрази там...

Витька отвечал: «есть», брал свой садок, похожий на сачок около метра в диаметре, привязывал на конец по центру кусок протухшей селедки и на тросике, закрепленном на конце 2-х метровой ручки от багра, опускал его в воду с носа лодки, где глубина была более 10 метров. Спустя некоторое время он поднимал снасть, в которой копошились несколько крабов, не успевших сбежать во время подъема: они медленно вращали свои выпуклые глаза-телескопы и щелкали клешнями. Здесь же рядом с пирсом на треноге находился 5-ти ведерный чугунный котел. За пару часов Витька добывал от полутора до двух десятков крупных крабов: хватало как для замполита, так и для любителей из команды. После ужина моряки варили оставшихся крабов, разламывали колючие клешни и смаковали нежное белое мясо, и, как говорил трюмный машинист Васька Барабаш, не хватало лишь 100 граммов для полноты счастья. Васька был натурой творческой и постоянно изображал из себя придурка из цирка: при разговоре с чужим начальством преданно и тупо отвечал на вопросы, порой «разыгрывал» своих товарищей, а в Бичевинке устраивал бои крабов, пока однажды один из них, вместо того, чтобы раздавить клешней своего противника, цапнул Ваську за палец. Васька рассвирепел, сбегал и принес из лодки аварийный топор, и принялся крошить обидчика. Экзекуцию остановил помощник командира ПЛ и отчитал «пострадавшего» за использование аварийного имущества не по назначению.

А жизнь катилась как по рельсам, распорядок дня практически не менялся: подъем в 6:00, в 7:00- завтрак, проворачивание оружия и механизмов, занятия по планам командиров боевых частей, обед, сон, политзанятия, ужин и т. д. Некоторые из матросов даже умудрились в один из выходных дней добраться почти до самой вершины, (подъем занимал несколько часов) и лихо скатиться вниз по заснеженной просеке почти до середины горы. За двухмесячный период дежурства два раза играли боевую тревогу, и лодка выходила на несколько часов в открытое море. Как-то во время перекура Николай договорился с Иваном, вестовым офицерской кают-компании на плавбазе, насчет браги. Тот обещал поставить, но с условием, что Николай достанет дрожжи: на плавбазе их выдавали строго по норме, и утаить даже малое количество было практически невозможно. Витька Киреев, электрик, и закадычный друг, достал и дрожжи, и кило сухофруктов: когда, как говорится, нельзя, но сильно хочется,- то можно. Для этого Витька периодически разбирал насос, частично выходивший в провизионку третьего отсека, где находились такие вкусные вещи как печенье в больших запаянных банках, кагор, таранька, сухая копченая колбаса ит. д. и там экспроприировал ( слова точней не придумаешь) у прижимистого и вороватого мичмана Кондратенко недополученные матросами продукты. В 10 литровую канистру поместили инградиенты и поставили в укромную выгородку возле калориферов. Несколько дней спустя офицеры плавбазы, проходя мимо выгородки в кают-компанию, поводили носом, а помощник командира ПБ-3, капитан-лейтенант Соколов, даже раздражительно заметил вестовому:

— Черт знает, что за запахи здесь у тебя... Самогон, что ли гонишь?

Если бы самогон,- ответил Иван, придав своему выражению лица придурковатый вид- это раковина на камбузе засорилась, не мог прочистить ее почти сутки, вот и воняет до сих пор кислятиной.-

-Прочистить и доложить!

-Есть, товарищ капитан-лейтенант...

На следующий день Иван вызвал Николая через верхневахтенного и предложил что-то делать с брагой: — Порвало канистру, представляешь, прямо по шву разошлась. Я добавил воды, поэтому крепость уже не та. Может, сегодня и выпьем?

-Пожалуй,- согласился Колька. После вечерней поверки Колька, Витька Киреев, Слава Букин и Иван-гарсон с плавбазы собрались в одном из пустых кубриков ( на плавбазе их было несколько, и только один занимал экипаж Колькиной коробки). При тусклом свете лампочки наполнили брагой алюминиевые кружки, чокнулись и выпили.

— Какая-то она не такая, — сказал Костя. Нет в ней крепости...

Приятели выпили по второй.

— Да, -подтвердил Николай,- живот надулся, а хмель не берет! Еще минут 10 все обсуждали новости повседневной жизни, когда Костя неожиданно заявил:

— Колька, что-то я не вижу тебя? В глазах — мушки бегают...

Николай также почувствовавший неладное, ответил:

-Может пора на отбой?

Иван с плавбазы убрал канистру, и моряки отправились спать.

В 5:30 дневальный заорал: команде подъем! А еще через пару минут прозвучала очередная команда: экипажу построиться в проходе! Николай, с трудом продирая глаза, надел брюки, непослушными пальцами натянул верхнюю рубашку матросской робы, когда в проходе показалось начальство: командир, кап-два Марков, старпом и командиры групп и БЧ. Тут что-то не так — подумал Колька- принесла их всех нелегкая в такую рань...

Командир выдержал паузу, поздоровался, выслушав в ответ нестройное: здравия желаем, товарищ командир, и сказал:

— Моряки, получен приказ: срочно выйти в море! Через 5 минут всем немедленно спуститься на лодку!

Николай подбежал к Славке: Слава, поднимайся, боевая тревога. Славка что-то промычал и повернулся на другой бок. Николай постоял еще несколько мгновений и кинулся догонять команду. В море вышли без Славки: по штату гидроакустиков хватало, а по возращении его отправили на гауптвахту, а затем перевели на другую лодку.

Глава 7. Будни подводников

Перед очередной ленинской годовщиной в лодку спустились двое штатских, назвавшись корреспондентами газеты «Боевая Вахта». Полтора часа спустя они ушли, а Виктор, старшина команды, позвал Николая и дал ему прочесть наброски очерка о несении боевой вахты гидроакустиками. Статья Николаю не понравилась. С легкой руки журналистов получалось, что у него были проблемы с опознанием надводных и подводных целей, и только благодаря инициативе старшины команды и его непосредственному руководству, Николай стал отличным специалистом, разумеется, после долгих и продолжительных занятий.

— Что я, придурок, что ли? Я прослужил уже полтора года, а меня представили здесь каким-то идиотом. Когда это я путал шумы подводной лодки с эсминцем, — возмущался он, обращаясь к Виктору.

— Коля, писал статью не я, и ты это знаешь..- оправдывался Виктор.- Хочешь, я вычеркну этот абзац?

— Конечно, вычеркивай... Виктор провел крест на крест две жирные линии, и, казалось, конфликт был улажен. Но когда вышел очередной номер «Боевой вахты», Николай увидел знакомый абзац в тексте статьи. -Козлы,- только и произнес сквозь зубы он. Коллеги — гидроакустики улыбались при встрече: -вот это да, ты теперь — знаменитость, читали о тебе в газете!- А Николай в душе посылал матом и статью, и корреспондентов и сожалел, что нельзя набить морду этой пишущей братии...

Приближался Новый год, моряки вскладчину закупали апельсины, яблоки (все остальное практически имелось в наличии на лодке) лепили пельмени, и каждый ждал этот праздник, ибо он менял в календаре две последние цифры и официально приближал ДМБ, три заветные буквы, которые, звучали, как сладкая музыка для матросов срочной службы. В короткой жизни Федорова это был второй Новый Год, а значит оставался еще только один- а там — свобода, которая стоила дорого и которую он, Николай Федоров, будет расходовать теперь бережно, по крупице. По команде старпома экипаж собрался в кубрике, и кап.3 ранга Сорокин вместе с замполитом поздравили экипаж с наступающим Новым Годом, а замполит при этом заметил, что он знает, о чем думают некотрые закоренелые нарушители воинской дисциплины, а думают они о том, чтобы напиться, как только офицеры покинут кубрик, и таким образом подвести под монастырь свое начальство. Но он не будет указывать пальцем на тех, кто уже закупил водку и спрятал ее до подходящего момента.

— Я вот пойду сейчас, Вакуленко, и под твоей подушкой найду бутылку, но я все-таки надеюсь, что ты и твои товарищи- сознательные матросы и не будете подводить своих командиров..-.

Вакуленко моргал глазами, как школяр перед учителем. Водка действительно была припасена, только находилась она не под подушкой, а в Ленинской комнате, в ящике стола этого самого замполита, в котором лежали несколько старых плакатных перьев, пузырьки с тушью и сломанная зажигалка. Ящик закрывался на ключ, однако не было таких замков, которые трюмный Вакуленко не смог бы открыть. Заглядывал замполит в ящик редко, поэтому Леша Вакуленко резонно решил, что это будет самое надежное место для хранения.

В 9 вечера, когда из камбуза принесли ужин и расставили алюминиевые тарелки, а
в центре стола поместили три большие хрустальные вазы с апельсинами и яблоками, ( жена командира настояла, чтобы у матросов тоже была красивая посуда)- у матросов потекли слюнки. В граненые стаканы налили ситро, чокнулись (не водка, конечно, но оно и понятно — на службе не положено)выпили и принялись за пельмени по-домашнему ( как у мамы дома,- сказал Васька Барабаш).

Стриженые затылки покачивались в такт жующим челюстям, молодые здоровые ребята обладали хорошим апетитом, за столом звучали смех и громкие голоса.
Костя Масленников сидел напротив Николая и рассказывал о недолгой работе охотником-промысловиком перед призывом в армию.

— Конечно, можно и беличью шкурку пустить на шапку, но ондатра — лучше. Хочешь я тебе пришлю после ДМБ шкурку ондатры? —спрашивал Костя Николая.- -Вот ей богу пришлю, ты только напиши...

Матросы продолжали разливать по стаканам ситро и накладывать пельмени.
Костя пару раз выходил из-за стола в гальюн, и спустя непродолжительное время, когда на столе было еще не все съедено, Николай заметил, что Костина речь стала медленной, он уже с трудом подбирал слова и путался в событиях.

— Где это он успел? ,-недоумевал Николай, хотя и понимал, что организовать выпивку было не сложно, недаром замполит выражал беспокойство накануне.

Зима постепенно переходила в весну, оттепели сменялись обильными снегопадами, и однажды утром матросы не могли открыть дверь казармы,- за ночь намело двухметровые сугробы, и моряки, вооружившись лопатами, расчищали проход из казармы на проезжую часть и далее к пирсам, где стояли пришвартованные лодки. Ночной шторм не только намел снегу по самые крыши, но и кое-где сорвал кровлю, а плакат рядом с казармой, призывающий добиваться новых успехов в боевой и политической подготовке, оказалася на земле: толстостенные 4-х дюймовые трубы были сломаны, как спички. В апреле, сам того не желая, Николай напрочь испортил отношения с командиром БЧ-4 РТС, капитан-лейтенантом Дорошенко. Грамотный офицер, он впрочем неплохо относился к Федорову, ценил его за умение читать и говорить по-английски, пока однажды, в связи с безалаберностью Николая, который забыл закрыть крышку выгородки, расположенную прямо перед дверью люка из 2-го отсека в 1-ый,- кап. лей не оседлал отполированную металическую обойму переборки. Николай находился в это время в рубке, в 2-х метрах от выгородки, и услышал стон, доносящийся из отсека. Открыв дверь рубки, Федоров увидел каплея, сидящего верхом на обойме...

-Мудак,- выдохнул каплей,- чуть калекой не сделал...-

С тех пор все складывалось так, словно черная кошка перебежала дорогу. Григорий Иванович стал чрезвычайно строгим и требовательным, придирался к Николаю по пустякам: то ему не нравились брюки последнего, то ремень не подтянут, и вообще, по его мнению, Федоров часто слонялся по кубрику, вместо того, чтобы изучать матчасть.

Не унывающий Витя Киреев, трюмный машинист и закадычный друг Николая, частенько заходил в гости в рубку гидроакустиков и угощал виноградным соком, таранькой, которые он реквизировал в провизионке 3-ого отсека, где часто в нужный момент выходил из строя этот «долбанный» насос, а ремонтировать его приходилось электрику Кирееву. Весной зашевелился 47 год — так звали моряков этого года рождения, пора готовиться к ДМБ, шить демэбушную ( в отличие от слова «дембельской» — не пристало матросу использовать те же слова, что были в ходу у «сапогов» — военнослужащих сухопутных подразделений) парадную форму, и когда экипаж был на берегу, они ходили только на камбуз, потому что остальное время нужно было отдыхать и морально готовиться к гражданке: там — свобода и много соблазнов, и о них порядком подзабыли здесь. Начальство смотрело на них сквозь пальцы, такой уж был неписаный закон на флоте: последние два- три месяца на службе матрос должен был отдыхать...

Садыков Рамазан- единственный в экипаже представитель одной из союзных республик, во время отдыха, особенно во время просмотра кинофильмов, обычно в самом патетическом месте кричал: дневальный! Закрой форточку! С кровати сдувает! Либо- Дневальный убери таракана, всю грудь, проклятый, истоптал!

А в это время молодые матросы смотрели открыв рот и затаив дыхание поппури из фильмов " По следу тигра«, «Восточный корридор», либо " Горький рис«, и т. д, где назревали интригующие любовные моменты. И на самом интересном месте этот Рамазан...

Вечером, после умных разговоров о том, что — ученье свет, — а неученье тьма, один из скоро увольняющихся спрашивал молодого из своей БЧ:

-Скажи-ка мне, Воробьев, когда я уволюсь из рядов доблестного ВМФ? —

-Когда рак на горе свистнет, товарищ старший матрос!

-И когда же он свистнет?-

-А это, когда доползет вот до той вершины.-

Старослужащий поднимался с кровати и шел к окну.

-Где эта вершина, — еще раз спрашивал он-

-Прямо перед вами, товарищ старший матрос!

-Ясно,- неопределенно мычал товарищ старший матрос,-

-Ну а ты-то видишь его?- спрашивал он Воробьева.

-Так точно, вон он... ползет.

-Ну ну — уже более спокойным голосом соглашался Рамазан.- только пусть ползет побыстрей!-

В пятницу, когда лодка стояла пришвартованная у пирса, пара пятитонных ЗИЛов привезли продукты для экипажа: это были банки с различными компотами, полуфабрикаты вареной картошки, соленые огурцы, тоже запаянные в банки, печенье в огромных прямоугольных банках, галеты, проспиртованный хлеб в полиэтиленовых пакетах, сухая копченая колбаса, сгущенное молоко, кофе со сгущенным молоком, какао, около десятка видов рыбных консервов, сухое вино, шоколад и, самое главное, таранька- Колька так и не мог понять, за что ее так ценили на флоте: наряду со спиртом таранька была местной валютой и за пару банок тараньки можно было зарезервировать место на гауптвахте для «нарушителей воинской дисциплины», либо обменять на любой другой по флотским меркам дефицит.

Мичман Кондратенко доложил командиру о поступлении продуктов, на что тот сказал:

-Ты, лично будешь отвечать за сохранность груза, а вино, шоколад и тараньку погрузить в первую очередь,- иначе снова матросы обведут тебя вокруг пальца, как в прошлый раз ( в прошлый раз моряки утащили ящик сухой копченой колбасы и несколько бытулок вина),- и снова будешь возмещать убытки из собственного кармана!-

Воровство продуктов на лодке — тема особая. Кондратенко, начпродслужбы Б-397, отличался чрезвычайной прижимистостью и искусством утаивания, или как он говорил, «экономии продуктов питания». Он мог не моргнув глазом выдать сок вместо положенного «Кагора», что в конце концов вызывало недовольство команды. Только после вмешательства командира, мичман с неохотой расставался с деликатесными продуктами, предназначенными для моряков.

Мичман ответил: есть,- и спустя несколько минут матросы спускали ящики, банки и коробки в узкий рубочный люк и далее — прямо в провизионку.

-Старшему матросу Федорову прибыть в центральный отсек! — прозвучало по корабельной связи.

-Бери, Федоров, карабин и заступай на охрану продуктов- приказал старпом.

Николай получил СКС с выцветшим прикладом, проверил магазин, который всегда был пуст (патроны не выдавали- не дай бог сдуру нажмет спусковой крючок!) и прошел к огромной куче банок и ящиков с продуктами. Охрана, как правило, выставлялась так, для порядку, но — положено по уставу внутренней службы, тут ничего не попишешь... Вроде тараньку и прочие флотские деликатесы уже погрузили,- соображал Федоров, поглядывая на кучу. — Однако, нет,- вот банка тарньки, вот еще одна.- Как только закончили первый этап погрузки и выставили вахтенного, наверх из лодки потянулись моряки. У каждого вдруг появилась необходимость именно в этот момент выносить мусор. В руках — кандейки с хламом, промасленной ветошью и т. д. Прямо здесь на пирсе стоял мусорный контейнер. Вывалив мусор в контейнер, моряки воровато оглядывались и спешили к куче с продуктами, а Николай тем временем демонстративно отворачивался и наблюдал за воронами в сером промозглом небе.

Вот из рубочного люка показалась кучерявая голова Севы, трюмного машиниста. Вместе с ведром он зачем — то вытащил резиновые сапоги. Сева вывалил мусор и направился к штабелю с продуктами. Федоров с любопытством наблюдал, пытаясь понять, что Сева будет делать с сапогами. Посвистывая и оглядываясь на лодку, тот положил банку тараньки в ведро, сверху поставил оба резиновых сапога и начал спускать в них банки со сгущенкой. Затем прошел с ведром на лодку и вытаскивая сгущенку из сапог, принялся распихивать банки по выгородкам эпрона. В это время из ограждения рубки показался замполит Ливанов. Прищурившись, он несколько мгновений наблюдал за Севой, а затем сделав знак Николаю помалкивать, крадучись пошел за ним, вытаскивая из выгородки банки. Николай кашлянул, а Сева, почувствовав неладное, оглянулся и оторопел...

-Два наряда в не очереди и марш вниз писать докладную! — прорычал замполит и, повернувшись к Николаю, заорал:

-Тебя, зачем здесь поставили, ворон считать?

Замполит и Сева скрылись в лодке, несколько минут спустя наверх поднялся мичман Кондратенко. Он боком подошел к куче с продуктами, и увидев, что она явно уменьшилась в объеме запричитал:

-Вот уроды, вот долбаные козлы, опять недостача, — и угрожающе посмотрев на Федорова, спустился вовнутрь лодки.

Когда Николай сменился с вахты и присел отдохнуть у себя в рубке, по внутренней связи раздалась команда:

-Старшему матросу Федорову, к старпому! Садись, Федоров, -дружелюбно предложил старпом,- как дела?

-Нормально, тов. капитан 3 ранга!

— Слушай, Федоров, неувязка получается.... Кондратенко докладывал, что не хватает
8 банок тараньки, десятка полтора — сгущеного молока... Он, конечно, — жмот, зажиливает продукты, но ведь так тоже нельзя.. Короче, скажи, кто взял тараньку, и на этом покончим.- ..

Николай спиной почувствовал неприятный холодок:

-Ну да, попробуй, скажи, — думал он.
-Не видал, — товарищ капитан 3-его ранга. Народу много проходило мимо кучи, потом эта погрузка первой партии продуктов.... Кто их разберет, грузчики это были или так.-

Старпом посуровел лицом, хотя иного ответа он и не ожидал.

-Пиши объяснительную,- буркнул он. Федоров взял лист бумаги и ручку, лежавшие здесь же на столе и, немного подумав, начал писать:

«6 августа 1970 года я заступил на верхнюю вахту и получил устный приказ следить за продуктами, сваленными в кучу на пирсе. Продукты я по описи не принимал: принял кучу и сдал кучу, хотя тов. кап. 3-его ранга утверждает, что она, куча, до моего дежурства была больше....

Я еще раз повторяю: продукты грузили моряки с нашей лодки, однако кто из них входил в бригаду грузчиков, а кто нет — я не знаю, плюс офицеры групп движения и торпедной группы тоже были среди них, что за всеми уследить просто было невозможно. Конечно, если бы объявили поименно, кто были грузчики, а продукты передали мне на хранение и осуществляли последующую погрузку по описи, ну, тогда другое дело. А то, я получается виноват? Нет, я считаю, это неправильно».....

Далее следовали число, месяц, год и подпись: Федоров, которая один в один походила на подпись капитан-лейтенанта Новикова из учебки, где Николай научился искусно подделывать подписи офицеров в их отсутствие, будучи журналистом смены.

Федоров положил в сторону ручку и, прочитав объяснительную, протянул ее старпому.

Так- протяжно отозвался старпом, прочитав Колькино сочинение, — никого не видел, ничего не знаю, ничего никому не скажу? Ладно, Федоров, пусть с тобой разбирается прокуратура, раз такое дело.

— А что я сделал? ,- угрюмо проворчал Колька.

—Старпом равнодушно посмотрел на него и ответил: — Будет проведено расследствие, материалы передадут в суд, а суд уже установит, что ты должен был делать, а что- нет.-Свободен- пока....-

Николай медленно пошел в кубрик. На душе было противно, внутренний голос предательски подсказывал разные варианты развития событий, причем все — не в его пользу. Тоска...

—Чего такой хмурый, Федор? ( Так Николая звали на лодке), — прервал цепь печальных размышлений Витя Киреев, приятель Николая.

-В душу, Витя, наплевали и обидели краснофлотца Федорова!

-Это по поводу продуктов? — догадался Виктор.

-Да- ,подтвердил Николай, -старпом пригрозил передать дело в прокуратуру.

-Плюнь, Федор и не бери в голову... это он всем так грозит. В прокуратуру, — передразнил Виктор,- в таком случае надо сажать всю команду, и первого- Кондратенко. Не дрейфь, Федор, все будет пять шар’э.-

Успокоившись, Николай прошел к своей кровати, привычно разгладил ладонью одеяло, достал из прикроватной тумбочки «Анну Каренину», сел на баночку рядом с кроватью (в дневное время на кровати сидеть не положено) и погрузился в чтение. Если бы кто-то скзал ему до призыва в армию, что он будет с увлечением читать Толстого, Колька посчитал бы его за идиота. Оно понятно, когда читаешь «Трех мушкетеров» — там любовь, приключения, поединки на шпагах. Особенно ему нравились миледи. -Великолепная жещина, — думал Костя- а Милен Демонжо, котрая сыграла коварную помощницу кардинала в одноименном фильме, просто очаровательна, в нее были влюблены поголовно все мужчины того времени...

У Толстого все было по-другому: отсутствовал блеск, герои были в общем скучные
люди, а описания природы изобиловали предложениями на целую страницу, так что, порой не хватало духу прочесть ее до конца.

А возьмите «Войну и мир». Николай с неприязнью вспоминал учебу в последних классах школы, когда нужно было писать сочинение и анализировать образы Платона Каратаева, Пьера Безухова, Андрея Болконского! Он никак не мог представить себе этих людей из совершенного другого мира: в городке, где он жил, не было помещичьих усадеб с высокими окнами, картинами, дорогой мебелью, библиотеками, как это звучало у Толстого. Взгляду приезжих открывалась унылая панорама из хрущевских четырехэтажек и бараков с отвалившейся штукатуркой, грязные неухоженные дворы, где обычно обитали несколько бродячих собак, сопровождавших пацанов повсюду: на речку, рыбалку и т. д, а на окраине- скопления маленьких частных домиков с огородами и скворечниками, либо вертушками на крышах, разбитые пыльные дороги. За городом раскапывали небольшие участки под картошку, огораживали территорию забором из разнокалиберных досок, создавая подобие дачных участков, где сажали овощи, держали поросят и кур- тем и кормились в полуголодную эпоху развитого социализма. Жили в подобных городках простые люди, тянувшие лямку повседневной суеты, перебиваясь от зарплаты до зарплаты и расслабляясь в праздники, устраивая застолье с водкой и домашней закуской. Как правило, такие гулянки заканчивались песнями и драками. Отношение к женщине было простым и без особых сантиментов: кто-то был под каблуком у своей благоверной и шагу не мог ступить без ее одобрения. Властные супруги выгребали из карманов все деньги, вплоть до копейки, а мужья затем униженно просили у них на сигареты или на бутылку пива; другие держали свою вторую половину в ежовых рукавицах. Взять хотя бы их соседа и фронтовика, дядю Петю-танкиста: во время таких застолий он не раз прикрикивал на свою не в меру болтливую супругу, и часто замахивался на нее то гитарой, то табуреткой, пытаясь прервать бойкое бабское вранье, похожее на пулеметную очередь.

«Анну Каренину» он начал читать под настроение и незаметно увлекся, и как бы сам стал участником событий в романе.

-Федоров, очнись!-

Николай поднял голову и увидел перед собой дежурного по команде.

-Сегодня вечером заступаешь на верхнюю вахту!

Николай прошел в бытовку: нужно было разгладить постиранную накануне робу и гюйс.. В бытовке Миша Мирошников, электрик из 4 отсека, что-то объяснял Приказчикову, старослужащему из бывшей ростовской шпаны.

-Да пойми ты, — убеждал Приказчикова Миша,- я же не каждый раз отпрашиваюсь... Поставь Севу, — он не против.

Николай догадался, что разговор шел о нижней вахте и от группы электриков Приказчиков сам назначал вахтенного.

— Понимаешь, слабость во всем теле, тошнота... Я бы сегодня отлежался, глядишь, завтра все прошло бы.

— Ты мне еще советы будешь давать, салага!- заорал Приказчиков. Ну-ка, мать твою, собирайся и рой на вахту!

— Непонятно,- размышлял Николай, — причем здесь Приказчиков? Не его дело назначать ребят на вахту. — Хотя что странного, -как бы ответил он сам себе.- Офицеры никогда не занимались личным составом, и все отдали на откуп старослужащим. В «воспитательных» целях... Вот годки и «воспитывали» по вечерам молодежь. Тихие и забитые в первый год службы, матросы на последнем году становились похожими на своих предшественников, такими же тупыми и жестокими.

В экипаже Приказчиков вел себя, как пахан в общей камере. Родом из Ростова, на Тихоокеанский флот он попал случайно, во время стоянки плавбазы, пришедшей из Севостополя на ремонт в док Адмиралтейского завода, где достраивалась также лодка для Тихоокеанского флота. Перед выходом в море один из торпедистов экипажа лодки заболел, и Прохорова оформили приказом на должность командира отделения торпедистов. В его лице было что-то цыганское: смуглый цвет кожи, крупный мясистый нос и черные разлапистые брови. Слегка сгорбленная фигура напоминала стойку одинокого шакала неподолеку от группы более крупных хищников, пожирающих добычу. Ходил он вразвалку, опустив длинные, как у орангутанга, волосатые руки.

Трусливый по природе, Приказчиков отличался хитростью и изворотливостью, и сумел подчинить своему влиянию одногодков, которые охотно проводили в жизнь его «инициативы по воспитанию», копировавшие «понятия» уголовной среды. Он постоянно отслеживал матросов более позднего призыва, заставлял по нескольку раз в день протирать влажной тряпкой палубу в кубрике, чистить и полировать свои ботинки и сапоги, поручал доставку пайки с камбуза и т. д. В разговоре с молодыми он переходил на крик, сверкая большими коричневыми глазами из под разлапистых черных бровей. Ситуация походила на захват власти в зоне: 48 год, который представлял Приказчиков, состоял, в основном из крепких рослых матросов, ( всего их было человек 12 —осеннего и весеннего призыва) которые держали в руках не только 49 и 50 годы, но и годков 47 года.

После ужина вахтовая смена отправилась на лодку. Николай видел, как Мирошников вышел из кубрика последним, и поплелся за остальными на коробку. Николай молча смотрел ему вслед. Два раза с промежутком в три месяца тот выезжал в краткосрочный отпуск. Сначала он получил телеграмму о смерти отца, а затем, спустя всего три месяца скончалась мать... Дома остался младший брат, его забрала к себе бабушка.

-Отличный парень, — думал Николай- вот только глаза..,с тоской в глубине.

В 23:15 с лодки прибежал один из верхневахтенных и, отдышавшись, выпалил:

-ЧП, там Мишка Мирошников, ранен

-Как ранен?,- спросил Барабаш.

-Вечером, при заступлении новой смены на вахту, объявили боевую тревогу...,

Приказчиков послал Мишку задраить верхний рубочный люк, а он, люк, на ремонте и без гасящей падение крышки пружины.... Мишка не знал, рванул на себя крышку люка, — и 90 с лишним килограммов упало прямо ему на голову. Мишку хотел убрать голову и не успел: она попала в зазор между крышкой и комингсом. Короче лежит в отсеке... без памяти.-

Дежурный по казарме срочно позвонил в госпиталь, там сообщили, что на лодку тут же отправят врача. На квартиру командира ушел посыльный, и, спустя полчаса, командир был уже на лодке.

-Смирно! Товарищ командир, разрешите доложить!- обратился к нему старший лейтенант Панченко, командир штурманской группы и дежурный по кораблю.-

-Раньше надо было докладывать.., на люке отсутствовала пружина, а вы и пальцем не пошевельнули! — заорал командир на дежурного- Какой болван отдал команду «учебно-боевая тревога»?-

-Я, товарищ командир,- откликнулся дежурный,- но я думал...

-А кто распорядился снять пружину! Почему не сделали запись в вахтенном журнале и не предупредили вахтенных о том, что нельзя закрывать люк во время учебно -боевых тревог!? Хотите, чтобы с меня завтра сорвали погоны? Я ваас спрашиваю!?-

Лицо Макарова приняло багровый оттенок, капли слюны упали на черный китель дежурного.

-Под суд отдам!- гремел командирский баритон. — Кто лично отдал приказ задраить верхний рубочный люк!?

-Старшина 1 статьи Приказчиков...

Командир повернулся к Приказчикову, который находился здесь же. Тот спокойно выдержал взгляд Макарова, на его лице можно было даже увидеть некое подобие нагловатой улыбки. Он хорошо понимал, что спрос будет с командира. Кто мог предположить, что Мирошников не справится с верхним рубочным люком. Тут не детский сад... и Мирошников сам виноват в том, что произошло....

Ссутулившись, Макаров повернулся и направился в свою каюту во второй отсек, бросив на ходу дежурному по кораблю: -Панченко, зайдите ко мне!

Дежурный последовал за командиром. Когда оба вошли в каюту, Макаров, не приглашая дежурного присесть: каюта крошечная, да и стул в каюте был только один, -спросил его:- что будем делать, Панченко?

Панченко между тем пытался угадать, как поступить в таком деликатном деле: виноваты были Приказчиков и он сам, дежурный по кораблю, не сумевший принять правильное решение в данной ситуации. Однако признать это — значило то, что неприятности возникнут не только у него, но и у командира, хотя формально вины последнего здесь не было.

-Может быть, все-таки в рапорте указать, что во время инструктажа перед заступлением на вахту матросы были проинформированы о том, что на люке отсутствовала пружина, однако Мирошников не придал этому значения? — Кстати как он? — спросил Макаров.-

-Похоже, в результате удара в черепе образовались многочисленные трещины, большие потери крови, правый глаз вышел из глазницы....

— Да, — только и произнес командир. На душе лежал камень, хотя своей вины в этом ЧП он не видел: кто же знал, что они сняли пружину... И ему не доложили. Комиссия по расследованию даст однозначное зключение: виноват командир, не сумевший обеспечить выполнение должностных инструкций.. Дальше — отставка... Дома — жена, две дочери. Учатся в институте... Сейчас зарплата командира зашкаливала за 700 руб. плюс паек и обмундирование. На гражданские суда уже не возьмут: не тот возраст, да и не любили там отставных офицеров ВМФ, а что делать на суше штурману? Пойти разве на завод и устроиться инженером? Хотя зарплата инженера едва дотягивала до 160-170 рублей со всеми надбавками... как в грузинском анекдоте на тему о профессиях, где учительница журила учеников, смеявшихся над одноклассником, у которого отец работал инженером, а не завскладом или товароведом, и назидательно говорила, что нехорошо смеяться над чужим горем.

— Хорошо, Панченко, пишите рапорт и завтра в 8:00 он должен быть у меня!

Время шло, согласно сообщениям из госпиталя Миша выздоравливал. Правда, он все-таки лишился правого глаза, а череп вытянулся и принял форму эллипса. Говорили, что ему дали инвалидность первой группы и сразу после выздоровления собирались комиссовать.

Командир продолжал службу в своем качестве, Приказчиков по-прежнему качал права, а старший лейтенант Панченко ушел на другую лодку с повышением: приказом командира бригады его назначали командиром БЧ-1 на Б-15.

Пришло время получать шоколад: в море матросы обходились без него ( 1 маленькая плитка в день), а когда накапливался запас за месяц или два, получали его целиком, затем меняли в поселке у местных товарок на спирт или тараньку.

Увидев Николая, Кондратенко ехидно улыбнулся и сказал:

-А тебе шоколад не положен!

-Это почему — удивился Федоров, у меня 35 суток в море.

-А погрузку продуктов забыл,- прошипел Кондратенко,- так что можешь жаловаться!

-Жаловаться не буду, но и тебе это не сойдет с рук!

-Угрожаешь?

-Нет, предупреждаю, тааварищ мичман....

-Оборзел вконец, — произнес Витька-электрик, выслушав рассказ приятеля. — Но ладно, шайба, не дрейфь... Что-нибудь придумаем!

Витя — мастер на все руки и не было на лодке уголка, куда он не мог бы попасть.
Через пару дней, вечером, когда очередная смена заступила на вахту, Николай, как обычно, оправился на верхнюю вахту, а Витя спустился в свой трюм.

В полночь Николай сменился с вахты и направился к своей койке, которая находилась за рубкой гидроакустиков. Заснул он сразу, как только голова коснулась подушки.
Спустя некоторое время Николай почувствовал, как кто-то дергал его за ногу. С трудом открыв глаза, он увидел перед собой Виктора, которой шипел на него:

-Ну и здоров же ты, шайба, насчет поспать, вставай, дело есть!

Николай протер глаза кулаком, мигом натянул сапоги и отправился за Витькой.

-Понимаешь, дежурный по лодке уснул, в центральном — никого, самое время заниматься делом.-

-Каким?- не понял Николай.

-Каким, каким- передразнил его Витька.- Какой ты непонятливый.... Кондратенко бомбить!

Николай тупо уставился на него. Виктор сделал знак рукой остановиться. Надев тонкие резиновые перчатки, он достал из кармана плоскогубцы и легко перекусил проволочку с пломбой на аварийном бачке, запертого на маленький висячий замок (Там хранились высококалорийные продукты на случай аварии: шоколад, сахар, сгущенное молоко) Порывшись в карманах, он вытащил связку отмычек, попробовал один ключ, затем другой, — не прошло и минуты, как Витька медленно вытащил дужку замка из отверстия.

-Все,- выдохнул он,- держи мешок!

Вместе они сложили сдержимое бачка в мешок, Витька аккуратно закрыл бачок на замок, приладил проволочку со свинцовой заготовкой для пломбы и опечатал ее самым настоящим компостером.

Затем вскрыли бачок в 4-м отсеке и точно также опечатали его.

-На сегодня хватит- сказал Витька.

Шум поднялся несколько дней спустя, — Кондратенко, непонятно по какой причине решил проверить содержимое аварийных бачков (срок очередной проверки еще не подошел. Может, подсказала интуиция?).

Обнаружив пустоту внутри, он немедленно доложил командиру, и предложил вызвать военного дознавателя.

— Всего, подлецы, вытащили 20 банок сгущенного молока, 7 кг шоколада, 10 банок кофе с молоком- подытожил он свой доклад.

Командиру не нужны были лишние хлопоты ( воровство на лодке? — пришлось бы признать, что командир не владеет ситуацией на вверенном ему корабле, а также отвечть на вопросы какого-то берегового службиста. Зная вороватую натуру своего начальника продовольственной службы, он жестко парировал все его доводы и как бы подвел черту:

-Я тебя, Кондратенко, предупреждал и приказывал не жульничать и выдавать матросам все, что положено по норме. И вот закономерный результат!

-Так я, товарищ командир, всегда, как положено!

-Ты эту феню будешь рассказывать дознавателю, если он появится здесь. Или ты забыл, как буквально месяц тому назад на тебя поступила жалоба от матросов, когда ты в очередной раз заменил вино на сок, а вместо печенья выдал галеты? Это как называется? Свободен.

Вечером Кондратенко подошел к Николаю и, измерив его жестким взглядом, спросил:

-Твоя работа?

-Какая работа? — прикинувшись придурком и выразив недоумение на лице ответил Колька вопросом на вопрос.

— Шоколад и сгущенка из аварийных бачков?

— Паанятия не имею, товарищ мичман!

— Погоди, вляпают тебе года два —три за кражу, вот тогда и поимеешь паанятие! — Николай придал своему лицу свирепое выражение и стал медленно наступать на мичмана:

-Ты какого черта наговариваешь на командира отделения и отличника боевой и политической подготовки!? Ты меня за руку держал, когда я, якобы, открывал твои аврийные бачки?

-Шайба, врежь ему пару разиков, чтобы неповадно было возводить поклеп на честного человека!- крикнул из другого конца кубрика Витя Киреев. Трусоватый мичман, не дожидаясь исполнения угроз, боком засеменил из кубрика. Витя засунул два пальца в рот и свистнул: мичман кубарем выкатился из кубрика, протаранив лбом входные двери.

-Это кто там свистит и не дает отдыхать старослужащему? — раздался голос из угла кубрика.

-Извините, Анатолий Гаврилович, это я, Киреев, больше не повторится...

-Смотри у меня,- просипел из угла Анатолий Гаврилович.

На вечерней поверке старпом огласил приказ командира гарнизона: военнослужащим перейти на форму № 4, а это значит, пора надевать бушлат и бескозырку!

Утром следующего дня перед походом на камбуз Николай накинул приготовленный с вечера бушлат, застегнул на шее «сопливчик». Затем надел бескозырку и с помощью ладони отцентровал звездочку прямо по переносице. Посмотрев на себя в зеркало и увидев знакомое курносое лицо, а также хорошо сидевший бушлат с золотыми нашивками старшины 2-статьи и красным штатом БЧ-4-РТС на рукаве, Николай выразил сожаление, что его не видела в этот момент Светик, или кто-нибудь из знакомых.

На камбузе, как всегда, для подводников были накрыты отдельные столы: на них стояли дополнительные тарелки с сыром и банки со сгущенным молоком.

48 год, видно, припозднился: человек 10 из них плелись в хвосте, отстав от основной команды. Николай и его одногодки уже усаживались на скамьи за стол, когда раздался визг Приказчикова:

— Федоров, мать твою, какого черта садишься за стол раньше старослужащих!

-Так где же ты был? — недоуменно спросил Николай,- в строю тебя не было, откуда мне знать, может быть ты вообще не собирался идти на завтрак?

-Пасть порву, салага! Будешь указывать, как мне ходить!

Одногодки Федорова стали с опаской вылезать из-за стола, однако Николай остановил их:

— Сиди ребята, столов на всех хватит.

Приказчикова на этот раз одногодки не поддержали: с его стороны был явный перебор, а один из них прошипел в сторону Николая:

-Ладно, потом разберемся!

Николай равнодушно улыбнулся, однако на душе было неспокойно: 48 год не прощал подобных ситуаций, надо что-то было делать... Это было в понедельник, а во вторник в кубрике проходило комсомольское собрание. Присутствовали замполит Ливанов, щеголеватый старший лейтенант Лютов — секретарь комсомольской организации экипажа и весь личный состав, за исключением вахты. Лютов спешил: сегодня был день рождения Инны, жены замполита Б-33, 30-летней красавицы с жемчужными зубами, муж которой, замполит Кухаренко, был в дальнем походе. Сегодня придут подруги, выпьют шампанского, съедят по кусочку торта- и по домам. А потом... она придет к Лютову, снова долгие поцелуи на квартире у приятеля-холостяка, уехавшего в отпуск: дома у Инны дети, а в общежитии у Лютова комната на двоих, где личная жизнь невозможна в принципе.....

В гарнизоне Инна выделялась среди других женщин, и дарила свое внимание не только законному супругу. Кухаренко давно махнул рукой на амурные авантюры своей жены, да и парткомиссия быстро поставит на место зарвавшегося супруга, попробуй только пальцем тронь....

Лютов совсем потерял голову: на тайные свидания спешил как мальчишка, чего еще никогда не было в его короткой флотской биографии.

Молодая женщина с внешностью и фигурой хорошенькой школьницы уже воспитывала двух дочерей- 5 и 7 лет. В ее присутствии Лютов терял всякую волю, и его можно было водить как "бычка на веревочке"- как однажды язвительно заметила Аллочка, боевая подруга мичмана Петренко. Мичман тоже увивался возле Инны, а Аллочка ревновала его и дома наедине пилила:

-Что вы все крутитесь вокруг нее, что в ней есть такого, чего нет у меня? Как появится какая-нибудь б... так вы тут как тут, как кобели вокруг сучки...

Инна понимала, что Слава — ее последняя любовь, она подолгу стояла у зеркала, критически осматривая себя и пытаясь с помощью крема вывести первые предательские морщинки. Думать о размолвке, которая рано или поздно должна была наступить, она не желала. Многие женщины гарнизона завидовали ей, втайне мечтая, также как она ловить восхищенные взгляды мужчин, и от этого у нее кружилась голова, а глаза начинали светиться необыкновенным блеском.

Как всегда подвели итоги боевой и политической подготовки, и Николай решил, что настал момент, когда можно кое-что предпринять в связи с утренним происшествием. Лютов увидел поднятую.

-Товарищ старший лейтенант, хотел спросить вашего совета: как нам теперь ходить на камбуз?-

-А что случилось.?

-Понимаете, товарищ старший лейтенант, вчера ст. 1 статьи Приказчиков обещал порвать пасть любому, кто раньше его окажется на камбузе.. , так вот мы подумали, что, наверное, нам не стоит рисковать и злить товарища старшину 1 статьи.... Лютов поморщился как от зубной боли и сказал:

-К делу не относится..., по повестке дня есть вопросы?

-Минуточку, товарищ ст. лейтенант,- произнес со своего места замполит Ливанов.

Несмотря на свое тугоумие, замполит обладал особым чутьем. Вопрос, который задал Николай, требовал серьезного ответа. Этот Федоров отличался настырным характером, умел ясно излагать свои мысли и если обратится затем по команде к командиру лодки, бригады, и что еще хуже — эскадры — будет организована проверка фактов, и еще не известно, что расскажут матросы, а до увольнения в запас оставался один год. Ливанов специально попросил перевода с Черного моря на Тихий океан, где год шел за два — и — пожалуйста,- все могло рухнуть в одночасье.

— Тебя кто за язык тянул? — шипел сзади на Николая Атаманцев, квадратный и жилистый старшина команды электриков.

Замполит между тем встал и с глухим раздражением, все более переходя на повышенные тона, обрушился на старослужащих:

-Я давно заметил, что на лодке существуют неуставные взаимоотношения... И я хотел бы напомнить всем, в том числе вам, Прохоров, что отношения между старослужащими и более молодыми членами экипажа должны быть товарищескими и одновременно уставными. Я выкорчую этот блатной дух, который стал проявляться последнее время в команде, и я хотел бы также напомнить, что есть военная прокуратура и дисциплинарный батальон! Прошу помнить об этом! У меня все, — закончил он.
На 48 год тирада замполита подействовала как ушат холодной воды. Членов экипажа регулярно знакомили со сводками о правонарушениях, и романтика дисбата не привлекала никого. А служить осталось совсем немного!

Глава 8. Штабная команда

Из штаба бригады пришел приказ: ст.2 статьи Федорова перевести на должность помощника флагманского гидроакустика бригады дизельных подводных лодок и назначить ему денежное довольствие в соответствии со штатным расписанием. Николай не совсем представлял себе, чем он будет заниматься на новом месте. А денежное довольствие −38 р.50 коп — было очень неплохим подспорьем. Можно будет покупать «Беломор», немножко откладывать на ДМБ, чтобы вернуться домой не голодранцем, а уважающим себя матросом, в нормальной гражданской одежде и деньгами на первое время.

Потом нужно будет купить кое-какие гостинцы для матери, отца и брата с сестрой.

Некоторых штабистов он знал в лицо. Причем один из них, секретчик, с идиотским выражением лица, напоминал дебилов из соседней с его домом спецшколы...

-Как их вообще призывают на службу?- недоумевал Николай.

В штабной команде также служили очень нужные для флота специалисты: писари ( из строевой части), секретчики, художник, кочегары. Хотя были и другие примеры. Взять к примеру Борю Цыбенова- вообще было не понятно, чем он занимался кроме того, что регулярно ездил на «вооруженку» (спортивные соревнования по боксу), и по возвращении уничтожал все запасы продуктов штабной команды, оставшиеся после завтрка: сгущенное молоко, сливочное масло, сыр, белый хлеб.

Боря — это особый разговор. На камбузе он обычно наливал чашку супа, клал туда несколько крупных кусков вареной трески, добавлял второе: кашу с мясом, все перемешивал, намазывал сливочным маслом, толстый ломоть хлеба, и начинал все это жадно есть, чавкая и усиленно работая челюстями, а пот градом катился с его лба прямо в чашку.

Однако, несмотря на усиленное питание, Боря оставался худым и поджарым, и начальник строевой части главный старшина Кручин часто говорил: " не в коня корм«. Начальником Николая был флагманский гидроакустик кап. 3 ранга Зимин Аркадий Иванович — офицер 37 лет, не пьющий, не курящий, родом из деревни Зимино, Нижегородской ( Горьковской области). Выпускник единственной в районе школы-десятилетки он выдержал конкурс и поступил в высшее военно-морское училище радиоэлектроники в Ленинграде. Простой деревенский мальчишка с копной мягких русых волос произвел хорошее впечатление на членов приемной комиссии и его приняли в училище.

В училище Аркадий Иванович звезд с неба не хватал, зато отличался чрезвычайной усидчивостью и дисциплинированностью, и был настолько положительным, что придраться было абсолютно не к чему. Офицеры-преподаватели порой недоуменно покачивали головой, глядя на вышколенного, подхалимистого курсанта. На лодке Аркадий Иванович служил недолго. Когда его выдвинули на флагмана бригады, все с облегчением вздохнули.

Аркадий Иванович мечтал закончить академию и дослужиться как минимум до кап. 1 ранга (лучше, конечно до адмирала), выслужить соответствующую пенсию, а затем устроиться в Ленинграде, либо в Москве.

В свободное время он открывал по случаю купленный в Ленинграде старенький учебник английского языка Бонк и скрупулезно перечитывал и старался запомнить мудреные фразы и идиоматические выражения, которыми изобиловали учебные тексты. Флотский офицер, по его мнению, обязан был говорить по-английски, и в кругу своих коллег он не без гордости говорил: «Никто в бригаде не знает лучше меня английский язык!» — правда было непонятно, как можно было сравнивать свои познания в языке Диккенса и Шекспира, если в матросской среде в ходу были только родной русский и матерный.

У Аркадия Ивановича была очаровательная жена, еще молодая женщина около 30 лет, которую Николай впервые увидел, когда по приказу своего начальника пришел на квартиру устанавливать крепления на лыжи для его дочери. Люда, так звали жену флагманского, симпатичная стройная женщина между делом спросила Николая, чем занимался Аркадий по вечерам в штабе бригады:

— Вы знаете, он меня обманывает, домой приходит поздно, и говорит, что работает по вечерам. — Странно... А вы..., вы видели его по вечерам в штабе?

Николай покраснел: красивая женщина смотрела проникновенно в его глаза!

-Я по вечерам в штабе не бываю, — глухо ответил он, досадуя на свою застенчивость,- раз говорит, что работает в штабе, видно так оно и есть.

-Да, вы так думаете?- сказала она, глядя на него своими большими серыми глазами.

Тонкая шерстяная кофта подчеркивала тугие выпуклости груди и узкую девичью талию. Николай промолчал.

Кто-то из сослуживцев рассказывал, что несколько лет назад Люда увлеклась матросом срочной службы, а когда тот демобилизовался,- забрала дочь и уехала с ним в Челябинскую область. Однако, жизнь на Урале не удалась. Родители Виктора попрекали ее тем, что она сидела у него на шее и не работала, хотя в местной школе учительских вакансий не было, а ничего другого она делать не умела.

Убогость дома родителей Виктора поразила ее. Примитивная даже по тем временам мебель: некрашеный стол на кухне с потертой клеенкой, посудный шкафчик на стене, черный платяной шкаф в зале, два старых общепитовских обшарпанных стула и несколько табуреток. В комнатах, отделявшихся друг от друга крашенными деревянными перегородками стояли старые железные кровати. Межкомнатные двери отсутствовали, а дверные проемы украшали ситцевые занавески. А еще в их с Виктором комнате была этажерка со старыми учебниками, альбомом для рисования, несколькими потрепанными книгами и когда-то популярной статуэткой «Хозяйки медной горы». Кровати с пружинными сетками ужасно скрипели, а по утрам в 6:00 из соседней комнаты раздавался голос диктора из довоенного репродуктора, предлагавшего всем заняться утренней гимнастикой. Порой, когда дочка засыпала после обеда на своей кровати, Людмила открывала томик «Поэты серебряного века» и погружалась в волнующий мир поэзии С. Есенина, И. Северянина, O. Мандельштамма. Мать с издевкой говорила Николаю:

— Ишь, твоя-то, опять с книгой, лучше бы тряпку взяла, да притерла полы.

Готовили в семье Виктора неважно. Мясо хранилось в сенях на полке зимой и летом, только летом его клали в кастрюлю с подсоленной водой (холодильник в ту пору был роскошью). Поэтому жаркое, либо котлеты всегда припахивали: никакая варка или жарка не могли истребить запах, который вызывал у Людмилы тошноту. Она отказывалась от мясных блюд и ела только супы под предлогом сохранить фигуру, и пила чай с сухариками, в то время как остальные члены семьи причмокивали и нахваливали кулинарные способности матери Виктора.

Она часто вспоминала свою маленькую скромную квартиру, где до замужества жила вместе с матерью. В двух хрустальных вазах на старинном еще от бабушки комоде всегда стояли живые цветы, а зимой их заменяли коричневые бутоны высушенного речного камыша, которые отражались в потускневшем зеркале трельяжа и напоминали об уютном лесном озере, где летом она загорала с подругами. На кухонном столе всегда была чистая хрустящая скатерть, а махровое полотенце в ванной пахло луговыми травами.

Мать Люды была чистоплотной женщиной и приучила дочь к порядку, особенно это касалось нижнего белья и гигиены. Правда, кулинарных изысков в доме не было: готовили просто, как и в любой советской семье. Единственным исключением была страсть Людмилы печь пирожные,- особенно ей удавался "Наполеон«- ее подруги охотно приходили в гости поболтать и отведать кусочек, который хрустел и таял во рту, и запивали его маленькими глотками чая из бабушкиных фарфоровых чашек.

В квартире Аркадия была казенная мебель, добротная и функциональная, а кухня и ванная комната с туалетом блистали чистотой, благодаря стараниям Людмилы.

Как-то поздним вечером отец Виктора, Иван Дмитриевич, возвратился домой навеселе после слета передовиков производства (мероприятие проходило в местном клубе, в райцентр съехались печники со всего района для обмена опытом, а по окончании совещания его участники переместились в кафе, где продолжили дискуссии с чаем и водкой.). Покачиваясь, он прошел на кухню, сел на старую табуретку и затянул свою любимую песню «Хасбулат удалой». Люда не выдержала и попросила его петь потише, потому что дочь Наташа вздрагивала после каждого его высокого по тону пассажа. Иван Дмитриевич усмехнулся и сказал:

— Ничего..., небось, не напужаю до смерти, а ты мне не указ, кто ты такая, чтобы делать замечания мне?. Благодари бога, что Витька подобрал тебя и твоего ребенка после того, как ты с другим в постели валялась.-

Людмила остолбенела от такого ответа, затем ушла в свою маленькую комнатушку и проплакала всю ночь. Виктор молчал: Людмила привезла с собой только проблемы: она постоянно требовала внимания к себе, а Виктор привык, чтобы внимание оказывали ему. Одно дело на флоте, где женщин не увидеть даже в перископ большой океанской подводной лодки, а молодое тело требует любви, и другое дело здесь, в своем поселке — девчонок — пруд пруди. Его поклонница Люська — ядренная кровь с молоком девчонка лет двадцати — с усмешкой как-то сказала ему:

— Что, Коля, своих, поселковых мало, что ли, что ты привез эту, селедку тихоокеанскую?-

Мать тоже не давала Николаю спуску и часто шипела:

— Какого рожна ты привез ее сюда, была бы хоть девка, а то чужую бабу у мужика увел, да еще с ребенком! Худющая (в поселке, как, наверное, и в целом по России, стройную женщину всегда считали худой, если она не походила на Кустодиевских красавиц), делать ничего не умеет: ни щей сварить, ни пирог испечь... Наполеонов она печет.. Да нешто мужику нужны ее Наполеоны? Мужику нужны мясо, борщ. жареная картошка с салом, холодец. Вон, Люська, вот это невеста, с такой бабой не пропадешь! И Виктор хотя не говорил вслух, но в душе был согласен с ней., тем более, что Люська ему нравилась и как то сказала при встрече на улице:

— Избавишься от своей селедки — пойду за тебя...

Но он любил Людмилу: это была совершенно другая женщина, не похожая на местных девчонок, ему нравились, как она одевалась, ее хорошие манеры, серебристый голос, от которого по телу пробегали мурашки.

Виктор работал штукатуром в СМУ, зарабатывал по местным меркам неплохо, но деньги как-то исчезали до следующей получки: почти все уходило на продукты питания.
Своих денег у Людмилы не было, а просить каждый раз у Николая — она стеснялась. В поселке — один старый деревянный кинотеатр в конце центральной улицы Ленина, по ее обеим сторонам располагались частные деревянные и кирпичные дома. Раз в неделю показывали кино, на просмотр собиралась вся местная шпана — во время сеанса парни и девчонки лузгали семечки, а особенно продвинутые громко комментировали любовные и интимные сцены, как бы подсказывая «придурковатому» зрителю, что будет дальше:- Так, полез на нее, сейчас...... будет!- После получки мужская часть населения собиралась в местном «кафе», покосившемся старом деревянном здании у дороги, где стояли общепитовские столы и обшарпанные табуретки. В кафе обмывали зарплату, после чего домой буквально приползали на четвереньках. Поэтому в день получки многие жены караулили своих мужей у кассы, и пытались забрать деньги, чтобы «алкаши проклятые» не пропили все и не «пустили семьи по миру».

На следующее утро Людмила собрала свои вещи и тщательно одела и укутала в пуховой платок Наташку, (на улице дул холодный мартовский ветер). Николай отвел глаза и сказал:

-Я тебя не гоню, а отец — человек уже пожилой, предпенсионного возраста, что с него взять?

Он проводил их до ж/д вокзала, помог Наташке залезть по заиндевелым ступенькам в тамбур вагона, затем обнял и поцеловал Людмилу, но остаться не предложил и Люда поняла, что это — конец их отношениям, а ведь в душе она надеялась, что Николай попросит ее остаться, поговорит с отцом. Не попросил... Незадолго до конфликта Людмила получила письмо от Аркадия. Он интересовался здоровьем дочери, и, как бы, между прочим, упомянул, что Людмила могла бы привезти (или отправить с кем-нибудь дочь погостить), и что он скучал по обеим. Своего отца Людмила не помнила,- он оставил их с матерью, тоже учительницей младших классов, когда ей было два года. Мать так и не вышла больше замуж, и все внимание отдавала Людмиле. Жили они перебиваясь, как говорят, «с хлеба на квас»,помочь было некому- родителей матери уже не было в живых.. И хотя в их семье не было особого достатка, Люда считала себя счастливой. От своего отца она унаследавала большие серые глаза и стройную фигуру, а от матери- великолепную белую кожу, и голос, от которого многие мужчины теряют голову. Училась она хорошо, школу закончила с двумя четверками в аттестате. При поступлении в пединститут не добрала одного бала, поэтому забрала документы из пединститута и отнесла их в приемную комиссию педучилища. В последний год перед выпуском из училища Люда познакомилась с Аркадием, курсантом военно-морсокого училища, приехавшим в гости из деревни, где он провел часть отпуска у родителей, а оставшуюся неделю решил провести у своего дяди в городе. Он постоянно приглашал Людмилу танцевать, не спускал с нее глаз, подруги завидовали ей, и Люда поняла, что он влюбился в нее, и от этого сладко замирало сердце. Она сама не знала, любила ли она Аркадия... И когда он предложил ей выйти за него замуж, она согласилась. Месяц они прожила на съемной кваритие недалеко от Петергофа, а после производства Аркадия в офицеры поехала с ним к месту службы в Палдиски. Затем — Тихоокеанский флот.

Первые пол-года пребывания в гарнизоне прошли быстро- новые друзья Аркадия, общие заботы офицерских жен. Потом она стала томиться от постоянного одиночества: Аркадий постоянно задерживался по службе, работы в местной школе не было, и Людмила скучала одна в пустой квартире. Можно было поболтать с соседками, но они все были значительно старше ее, разговоры их были скучными, как и они сами: о детях, болезнях. Несколько месяцев супружеской жизни принесли только разочарование. Молодой офицер оказался до тошноты положительным, педантичным во всем, что касалось службы. В любви он был крайне неловким и по-деревенски прост, и не умел внести в их отношения то очарование и разнообразие, которые ожидает женщина от своего избранника. Он тщательно следил за своим внешним видом, сам гладил китель и брюки. Лицо его было гладко выбрито и пахло дорогим одеколоном. Аркадий не курил и не ругался матом, что давало ему право чувствовать свое превосходство над другими офицерами бригады.

Через год родилась дочь, и Людмила с головой погрузилась в домашние заботы и воспитание ребенка. Прошло еще два года, Аркадий получил очередное звание капитана 3 ранга и повышение по службе. Зарплата у него была приличная я и Людмила могла ежемесячно высылать матери по 30, иногда 50 рублей. Мать скучала по дочери в одинокой квартире, где еще недавно звучали звонкие девичьи голоса, но на просьбы переехать к Людмиле с Аркадем отвечала отказом. Как-то в мае Людмила прогуливалась с Наташкой в коляске по гарнизонному Арбату — чистенькая улица с жилыми 4-х этажными домами с палисадниками, цветочными клумбами и березовыми рощами сразу за домами. Работники жэка уже вскопали землю на клумбах и высаживали хрупкие саженцы табака, астры, настурций, здесь же находились единственные в поселке два магазина- продуктовый и промтоварный от военторга. Было по-весеннему тепло, стайки воробьев порхали с одного дерева на другое, а березы покрылись робкой бледно-зеленой листвой и вообще — на душе было хорошо и радостно. Вдали — сопки с белоснежными вершинами и лазурь бухты, по которой ползли маленькие, словно игрушечные катера и подводные лодки. Людмила присела на скамейку. Наташка мирно спала в коляске, а Людмила от нечего делать стала наблюдать за группой матросов неподалеку, менявших бордюры на тротуарах. На них были смешные мешковатые робы, они быстро и ловко меняли старые разбитые бордюры на новые, присвистывали, шутили с проходящими мимо девчонками. Людмила посмотрела на часы, встала и покатила коляску по направлению к дому. Впереди на дорожке вместо асфальта появилась гравийная подсыпка: здесь собирались заменить асфальт — Людмила с трудом продвигала коляску по гравийке и, почувствовав усталость, остановилась. К ней подбежал высокий симпатичный матрос и, легко приподняв коляску, перенес ее и поставил на твердый асфальт. Недели через две Аркадий через домоуправление гарнизона заказал ремонт квартиры, и когда двое матросов — ремонтников пришли на квартиру ознакомиться «с фронтом работ», один из них был тот самый высокий голубоглазый молодой человек. На щеках у нее выступил легкий румянец, однако она тут же одернула себя: не пристало замужней женщине, жене капитана 3 ранга, обращать внимание на незнакомых мужчин. Она вежливо поздоровалась, улыбнулась и ушла в другую комнату. Ремонт длился долго, причем начальство могло неожиданно отозвать матросов на другой объект, и Людмила с нетерпением ждала окончания работ, чтобы навести порядок в квартире и отдохнуть от посторонних людей. В последний день работал только ее знакомый, и когда Людмила спросила, как долго еще будут продолжаться работы, матрос ответил:

— «Сейчас заштукатурю угол и — баста, не оставалять же назавтра».

Люда включила плиту, поставила чайник, сделала бутерброды с сыром и колбасой, наполнила хрустальную вазочку печеньем и спросила Виктора:

— Вас ведь Виктором зовут?

— Да, ответил он- а Вас?

— А меня — Людмилой

— Красивое имя,- сказал Виктор.

Людмила поскраснела и после паузы сказала:

-Как только закончите, мойте руки и садителсь пить чай. На ужин в столовую вы уже не успеете...

Виктор быстро закончил работу, вымыл руки и сел за кухонный стол напротив Людмилы. Маленькими глотками он отпивал из чашки ароматный чай, ( по случаю удалось достать в военторге две пачки индийского «со слоном»), ел бутерброды, а Людмила смотрела на него: перед ней сидел сильный молодой мужчина, его челюсти двигались как жернова, и он совсем не походил на Аркадия, который обычно, вяло жевал, на лице присутствовала озабоченность, словно ему предстояло решать мировые проблемы. Покончив с ужином, Николай аккуратно вытер губы салфеткой и сказал:

-Порядок, спасибо за угощение, мне пора..

Проходя мимо двери, ведущей в зал, он увидел висевшую на стене гитару и спросил:

-Играете?

-Да, немного.. А вы?

-И я немного. Может, попробуете?

-Неудобно, вернется товарищ капитан 3 ранга, а я здесь...-

-Товарищ товарищ капитан 3 ранга не вернется, — жестко парировала Людмила. —
Он сейчас в море. Не бойтесь, я вас не съем.- И тут же спохватилась: -Извините..-

Она предложила Николаю пройти в комнату, усадила его в кресло, рядом с диваном, подала гитару:

— Сыграйте что-нибудь, на ваше усмотрение....

Виктор чувствовал себя неуютно: во-первых, эта красивая молодая женщина была женой офицера, то есть, хоть и косвенного, но начальства, а он — матрос срочной службы из ДОС, а во-вторых, в своей потертой робе он чувствовал себя не в своей тарелке, сидя на краю кожаного дивана.

Виктор пробежал пальцами по серебряным струнам, немного подтянул их,- и пальцы стали сами как бы пощипывать струны и брать аккорды вальса «На сопках Маньчжурии».

Грустная мелодия вызвала приятные воспоминания у Виктора. До призыва на флот он играл на гитаре на концертах в поселковом клубе, играл неплохо, бывало — на бис, а дома в его комнате на стене висело около десятка грамот за призовые места в районных и областных конкурсах художественной самодеятельности.

Не получив специального музыкального образования, он, тем не менее, выучился играть по нотам, поэтому в его игре не было той фальши, которые допускают самоучки, набирая мелодии " на слух«. Сослуживцы по роте с открытым ртом слушали по вечерам фрагменты из «Лунной сонаты Бетховена», пьес Чайковского: классическая музыка «в живую» звучала великолепно. Он спел несколько популярных песен, причем одна из них — «Синий троллейбус» Булата Окуджавы- особенно подействовала на нее.. Онв вдруг отчетливо увидела себя в недалеком прошлом — постоянная нужда в доме, мать, вытряхивающая медяки «на хлеб» из старого потертого кошелька, школьные подруги, разочарование в замужестве. Она слушала и смотрела в пространоство, по щеке катилась слеза.. Виктор прекратил игру, отложил гитару и подошел к ней.

— Что с вами?

Людмила сама не могла понять, как она очутилась в объятиях сильного молодого человека, который что то шептал ей на ухо, ее щеки горели, и она уже не отдавала себе отчета в том, что происходило дальше. Ее любовь к Виктору постепенно становилась все сильнее, в нем было что-то первобытное, сильное и покоряющее с первого взгляда, и она уже не могла скрыть от Аркадия своего увлечения: он допоздна задерживался на работе, ужинал в одиночестве и спал на отдельном диване в большой комнате.

Людмила поднялась по знакомой лестнице на второй этаж, воспоминания нахлынули как весенние ручьи в солнечный день, и слезы покатились по ее щекам. Она нажала кнопку звонка. Открыл Аркадий — он был в домашней мягкой пижаме, как всегда тщательно выбритый и аккуратно причесанный. Наташка взвизгнула:

-Папа!- и бросилась к нему навстречу.

Людмила еще долго плакала, Аркадий гладил ее по голове, и все повторял:

-Успокойся, Люда, в жизни бывает всякое. Главное, ты вернулась, и я тебя по-прежнему люблю. Только не уходи больше.

Его голос осекся, и он замолчал, чувствуя, как к горлу подступил комок. Они продолжали жить вместе, и хотя Людмила по-прежнему не любила своего вновь обретенного мужа, однако ревновала его ко всем хорошеньким женщинам военного городка.

Аркадий Иванович сразу определил круг обязанностей Николая, и добавил, что у него, флагманского гидроакустика, работа творческая, и ему некогда заниматься такими пустяками, как печатание, а вот у Николая — механическая, поэтому нужно было срочно осваивать печатную машинку. А еще в обязанности помощника флагманского входили проверка правильности заполнения вахтенных журналов гидроакустиков на лодках бригады, оформление заявок на недостающие запчасти для гидроакустических станций, составление графиков посещения учебного центра и т. д.

Каждое утро в 9:00 Николай являлся для доклада к Аркадию Ивановичу, получал очередную порцию рукописей для перепечатки, до обеда успевал сходить на лодки
бригады, поделиться впечатлениями с однокурсниками по учебному отряду, а вечером штабная команда собиралась в кочегарке, где можно было выпить кружку горячего чая и «поговорить за жизнь».

Вообще каждый член штабной команды был личностью и обладал определенной долей независимости, наверное из-за близости к начальству. Даже кочегары, которые никоим образом прямо не вступали в контакт с командованием бригады, пользовались большой свободой, причем один из них, Виктор Иванович, умудрился не появляться в части более месяца, в течение которого он находился на квартире у разведенной продавщицы киоска «Союзпечать»,еще моложавой женщины лет 35-ти с выразительными глазами и сочными губами.

В кочегарке стояли два старых котла, воду качали несколько изношенных насосов, но зимой здесь было тепло и уютно, можно было сварить картошку, либо еще что-нибудь «неуставное», пропустить по маленькой, предварительно направив одного из матросов за входную дверь с лопатой, якобы для уборки снега.

Кочегарка привлекала многих, сюда же любили заглядывать дежурные по казарме, некоторые из них в порыве служебного рвения начинали орать, напирая на то, что в служебном помещениии находились посторонние, но таких было мало, да и всегда был предлог: в кочегарке пилили дрова для титана (квартиры офицеров штаба имели ванные комнаты с титаном, а вот дров в поселке не было),поэтому начальство смотрело сквозь пальцы на подобные сборища.

Штабная жизнь была не в пример службе на лодке. У Николая появилось свободное время, а Юрка Солодовников на обратной стороне фотографиии, которую он подарил на память Николаю вскоре после его перевода в штаб бригады, написал: «Помни, шайба, я — подводник, а ты — база флагманская!»

База — самое обидное слово для подводника, но Николай всегда с улыбкой читал Юркино послание, чувствуя за суровой внешностью торпедиста добрейшего парня
и отличного товарища.

В штабной команде, конечно, самой примечательной фигурой был Олег Уточкин, тот самый, похожий на дебила. Это был довольно высокий и полноватый старшина 1 статьи из Красноярска со слегка выпученными глазами, рыжей уставной шевелюрой, и длинными пальцами на узких ладонях, какие бывают у музыкантов и людей творческих профессий. Служил Олег в секретной части бригады под руководством Федоровича, пройдошистого и невозмутимого при разговоре с начальством мичмана — сверхсрочника, готовившегося к выходу на заслуженную пенсию. Федорович за свою жизнь подготовил немало секретчиков, но Олег Уточкин был самым способным. Он быстро и четко готовил приказы и документы, ловко печатал на пищущей машинке, и не глядя доставал из картотек нужную брошюру с грифами от ДСП до Сов. Секретно с литером «К». Разговор Олега с Федоровичем обычно проходил с помощью междометий, иносказаний и многозначительных мычаний, понятных только близкому окружению. Николай был свидетелем сцены, когда по заданию Аркадия Ивановича, он пришел за документом в «секретку», где у окошка стоял незнакомый кап.2 ранга, а в глубине виднелись затылки Федоровича, Олега и еще одного молодого секретчика.

—Гляди, вертолет! — произнес Федорович, вонзив взгляд в потолок.

Олег тоже поднял голову, выпучив глаза. Капитану 2 ранга не терпелось увидеть объект внимания обоих секретчиков, поэтому он почти наполовину протиснулся в окошко, с недоумением шаря глазами по потолку, пока не сообразил, что вертолетом была обыкновенная муха, — поэтому он матюгнулся с досады, при этом стукнулся затылком о верхнюю кромку окошка и, пригрозив Уточкину, типа «смотри у меня»,громко хлопнул входной дверью. Олег задыхался от безвучного смеха, а Федорович с невозмутимым видом скрипел пером, выводя писарские загогулины на очередном документе, и со вздохом говорил:

-Осерчал Иван Терентьевич, видно, больно ударил затылок.

Раньше Николай видел бригадное начальство по великим праздникам, теперь их имена произносили буднично, причем у каждого в матросской среде было свое имя, отличное от официального. Так командира бригады называли просто адмиралом, начальника штаба Охрименко Петра Ивановича — Петя, зама командира бригады по политчасти — просто по фамилии — Силаев.

Адмирала упоминали и видели редко- он постоянно пропадал в штабе эскадры, и в других присутственных местах, а вот Петя был почти у каждого на языке. Начальник штаба отличался от других офицеров нарочитой грубостью, жесткостью и частым употреблением «народных глаголов». Густые и черные как смоль брови придавали лицу выражение суровости и подозрительности, его побаивались все офицеры штаба, и только Федорович иногда осмеливался в своей эзоповской манере остановить разбушевавшегося начальника, промычав многозначительно что-нибудь типа:

-Гляди-ка, что делают, аспиды.

После чего Петя успокаивался и говорил: никто не работает, только вы меня понимаете, Алексей Федорович!

Из больших начальников был еще кап. 2 ранга Силаев, зам. командира бригады по политчасти. Невысокого росточка, щупленький, с прямыми русыми волосами, зачесанными назад, он строго смотрел на собеседника из под белесых бровей, прощупывая его своми маленькими глазами-буравчиками, как бы проверяя политическую благонадежность. Талантов за ним не наблюдалось, но был он самонадеянным, нахрапистым, и как любой политработник считал себя очень важным винтиком в огромном механизме, имя которому было Военно-морской флот. .Плох тот офицер, который не мечтает стать адмиралом, а Силаев мечтал... Следующей ступенькой в послужном списке могла быть должность начальника политотдела дивизии, а лучше эскадры. Он уже видел себя с погонами капитана 1 ранга в большом кабинете, где стоит полированный письменный стол, большая зеленая настольная лампа и потртрет Ильича на стене. Особенно он любил цитировать места из ленинской работы «Материализм и Эмпириокритицизм» и как-то сказал Олегу Уточкину, который печатал его мысли и тезисы по этой работе для очередного доклада:

-Ты, Уточкин, не представляешь, какая это сложная философская работа, может быть, когда-нибудь и ты прочтешь ее и увидишь всю глубину ленинской мысли!- На что Уточкин только таращил глаза и бормотал:

-Я, товарищ каптан 2 ранга, вряд ли пойму, даже выговорить и то проблема...

-Ничего, ничего — по отечески успокаивал его Силаев, — не боги горшки обжигают!- Олег и второй секретчик печатали до онемения длинные выдержки из ленинских работ для его доклада и материли промеж себя товарища капитана 2 ранга. В отсутствие командира бригады и начальника штаба он брал штурманские карты и шел на оперативные занятия в штаб эскадры " воевать" , хотя тактику ведения боя на море понимал не больше, чем китайские иероглифы. Каждый раз, когда он смело объяснял маневры подводных лодок бригады, офицеры оперативного отдела посмеивались в кулак.

А была еще строевая часть, или те, кого просто называют писарями. Влияние и популярность они имели, пожалуй, больше, чем секретчики. Известно, что строевая часть отвечает за выписку различных финансовых и проездных документов, заполняет массу различных формуляров, бланков и прочей канцелярщины. Однако позже Николай понял, что без писарей полноценно жить никак нельзя: и деньги и проездные документы, пайки, вещевое довольствие проходило через писарские руки, поэтому офицеры и сверхсрочники были с ними особенно предупредительными и вежливыми, а Толика Кручина, начальника строевой, с грехом пополам окончившим на гражданке школу-десятилетку, называли уважительно Анатолий Николаевич...

Анатолий Николаевич нутром чувствовал свою значимость, однако не злоупотреблял ей и умел поддерживать ровные взаимотношения со всеми офицерами и сверхсрочниками бригады. Лицо его всегда было строгим и непроницаемым, как и подобало начальнику строевой части, в руках находилась папка из кожзаменителя, что еще больше укрепляло его авторитет в глазах сослуживцев.

Сначала Николай печатал, или скорее учился печатать на машинках строевиков и секретчиков (когда они не были заняты), пока, наконец, Аркадий Иванович не распорядился выдать помощнику флагманского гидроакустика печатную машинку, и теперь каждое утро Николай стучал одним — реже двумя пальцами по клавишам, постигая трудную науку машинописи. Иногда он уходил печатать документы в строевую часть, где его однажды застал за этим занятием Василий Иванович, командир Б-50. Николай всегда испытывал уважение к своему первому командиру лодки, и увидев входившего Василия Ивановича, вскочил и произнес:

-Здравия желаю, товарищ командир!

Василий Иванович вытаращил глаза, пытаясь понять, чем мог заниматься Федоров в строевой части. Оценив обстановку и увидев перед Николаем печатную машинку, Василий Иванович изменился в лице и медленно процедил:

-Федоров, мой матрос-подводник стал писарем?!-

Затем, помянув не божью матерь, он повернулся и вышел из строевой части, очевидно, забыв о цели своего прихода.

На улице — весна, на березах набухли почки, а лед в бухте стал серым и непрятным на вид.
Весной Николай особенно ощущал свое одиночество, мысли о доме становились навязчивыми, во время разговора с другими моряками он внезапно испытывал приступы раздражения. Он поругался из-за пустяка с Венькой, старшим матросом-мотористом своего призыва, и послал подальше мичмана Кондратенко, отношения с которым и так были далеки от идеала

Случилось так, что два дня он не появлялся и не докладывал о «проделанной работе» своему непосредственному начальнику Аркадию Ивановичу. Но почуяв, что дальше наглеть нельзя — так можно и до дисбата дослужиться — Николай пришел в кабинет и поздоровался с флагманом: здравия желаю, тов. Кап. 3 ранга! —Федоров —прохрипел в ответ Аркадий Иванович ( Аркадий простыл, затем у него началась ангина и поэтому он разговаривал шепотом), я знаю, что в связи с моей болезнью, ты болт забил на службу, не появляешься, так нельзя.- Аркадий в общении с окружающими всегда отличался бесхарактерностью, и здесь также в его голосе звучало сожаление, а не металл..

-Так ведь я товарищ капитан 3 ранга, отсутствовал по уважительной причине...-

-Какая еще причина?- спросил флагман.

-Скоро состоится всесоюзный ленинский зачет.

-А ты причем здесь?

-Я — комсомолец, товарищ капитан 3 ранга, и взял обязательство изучить работу В. И Ленина «Шаг вперед — два назад».

-Ну и как? — недоверчиво покосился флагман на Николая.

— А никак.. не получается! Не пойму, какие шаги, почему один вперед, два назад? Нет там никокого объяснения и.. шагов нету.

-Аркадий беззвучно смеялся- ты, что, Федоров, это же иносказание. Ну хорошо, я сам буду проверять тебя ... Нужно во-первых, завести конспект, понимашь, все дело в конспекте, во-вторых — уметь схватывать самое главное и записывать в форме тезисов...

— Каких тезисов- таращил глаза на флагмана Николай. Аркадий Иванович подробно объяснил суть тезисов, протянул ему амбарную книгу и сказал:

— Иди и занимайся. Изучай ленинскую работу. Будешь мне докладывать каждый день!

Федорову объявили долгожданный отпуск, в связи с наступлением очередной годовщины со дня рождения В. И. Ленина " за успехи в боевой и политической подготовке«. 10 суток, не считая дороги. Дорога рассчитывалась на поезд, но поездом уже давно никто не ездил: летали самолетами, а это значит, что можно было добавить еще 10 суток к отпуску! Николай плохо представлял себе, чем он будет заниматься целых три недели дома. За два года пребывания на флоте он превратился в механического исполнителя чужой воли, из него как бы вылепили обыкновенного матроса с придурковатым выражением лица ( начальство не любило умные лица- а придурку всегда служится легче), хотя Николай Федоров оставался все тем же молодым человеком, призванным на флот 2 года назад, и внутри шла своя сложная жизнь с маленькими радостями (большие остались дома) и неудачами, которые никого не интересовали.

Он начал готовиться к поездке: нужно было ушить брюки, пригнать форменку, достать значки: отличник ВМФ, специалист 1-2 класса, может быть Воин-спортсмен, — все, на что равнодушно смотрят окружающие, за исключением мальчишек и младших братьев, но так важно для матросов срочной службы. Нужно было достать новую ленту на бескозырку,- жалко нельзя было надеть гвардейскую...

Значки Николай так и не достал- их было всего несколько штук на весь экипаж, поэтому пришлось отправляться в отпуск «без орденов».

Наступил день отъезда и Николай отправился на паром. В кармане — новенькие хрустящие десятки, воинское требование на ж. д билеты, отпускное свидетельство. На КПП, а затем на пароме документы придирчиво проверили часовые из комендантской роты. Паром быстро переправился на другой конец бухты, Николай на прощанье вглянул на зеленые камчатские сопки и «Трех братьев» — скалы в открытом море, провожающие и встречающие рыбаков и моряков на выходе из Авачинской Губы. Правда, если моряки гражданских судов видели их своими собственными глазами, подводники знали о них лишь по фотографиям, так как начиная от команды «Со швартовых сниматься» — и до касания бортом лодки пирса на возврате все матросы находились на своих боевых постах, а на мостике стояли лишь командир и рулевой-сигнальщик. День выдался солнечный, молодые женщины в легких весенних плащах казались особенно привлекательными ( в поселке их было немного, да и тех видели очень редко). Николай взял билет на самолет ( доплатил разницу за авиа) Петропавловск-Камчатский- Хабаровск — Иркутск. Еще перед поездкой в отпуск он купил коричневую полушерстяную футболку с длинными рукавами, так как ехать в форме, означало подвергать себя многочисленным испытаниям: нужно было постоянно отдавать честь офицерам, кроме того повсюду рыскали патрули. Футболку он надел навыпуск, так что она прикрывала брюки и флотский ремень, и по внешности он ничем не отличался от своих гражданских сверстников.

В Хабаровске он пересел на самолет до Иркутска, и спустя 3 часа ТУ-104 с ревом шел на посадку. Достигнув полосы, самолет жестко ударился колесами о бетон и, надрываясь от реверса, покатил к развороту. Вместе с советскими пассажирами в салоне самолета летела группа туристов-американцев ( это Николай понял из разговора двух его соседей), которые довольно равнодушно отнеслись к обеду-черной икре и жареной телятине с рисом, Николай же, обладая отменным аппетитом здорового двадцатилетнего парня, уничтожил все до последней крошки.

Николай возвращался в часть с чувством душевной усталости и пустоты. Флотская форма не произвела того впечатления, на которое он надеялся: окружащие чаще всего равнодушно провожали взглядом коренастую фигуру матроса, а молодежь нисколько не задумываясь ни о дальних рубежах Родины, ни о воинском долге и дисциплине: они назначали свидания, гуляли, влюблялись. В Хабаровске всех, кто летел на Петропавловск-Камчатский, загнали в мрачный «накопитель», и некоторое время спустя «из ниоткуда» появилась аэрофлотская дежурная, рослая ширококостная девица с волосами, отбеленными перекисью водорода, которая так рявкнула на всю эту серую массу военных и гражданских, что женщина рядом с Колькой вздрогнула, а старик, стоявший напротив, перкрестился.

— Мне что, сто раз вам повторять! Объявляется посадка на самолет на Петропавловск-Камчатский!

— Ты чего же кричишь на людей — дружелюбно спросил Николай.

— Я тебе тыкну, щенок! — взвизгнула дежурная,- я тебе так тыкну, всю жизнь заикаться будешь!

— Куда прешь,- кричала она уже на других пассажиров,- как бараны лезут!- Что за народ?!

— Тоня, ты чего развоевалась,- с улыбкой спросил проходящий мимо милицейский сержант, стараясь ущипнуть ее. Тоня в ответ игриво заржала, обнажив крупные зубы и, послав сержанта к черту, вновь повернула перекошенное лицо к «уважаемым пассажирам»:

— Опять лезут, не курить здесь! — гаркнула она на мужчину средних лет в поношенной шляпе.

Ошалевшие от натиска дежурной и от томительного ожидания в мрачном прокуренном накопителе, пассажиры молча проходили к автобусу. Наcтроение было изрядно испорчено, но ничего не поделаешь, надо добираться до части...

Если на пути домой он испытывал радость, предвкушая встречи с матерью, отцом, братом, сестрой и особенно со Светланой, то на обратном пути тоска все более овладевала им. Служить предстояло еще целый год, опять нужно было надевать ярмо, а на лице изображать глупую улыбку при разговоре с начальством. Штабная команда встретила его радостно, а Олег Уточкин даже прослезился.

Глава 9. Поход на север

Снова потекли скучные серые дни, лето проходило в повседневной суете, а в июле Аркадий Иванович объявил Николаю, что ему следует готовиться к походу на плавмастерской. Приказ есть приказ, только Николай понятия не имел о таком боевом корабле, как «плавмастерская». Позже выяснилось, что плавмастерская- это «плавучий цех со множеством металлообрабатывающих станков для ремонта кораблей в открытом море» , дополнительно оборудованный различными приборами для отслеживания ледовой обстановки. В крошечной импровизированной рубке с иллюминатором на двери установили несколько гидрофонов и небольших станций типа эхоледомеров, которые могли понадобиться при проводке атомной ракетной лодки, направлявшейся с Северного на Тихоокеанский флот, а плавмастерская должна была встретить ее в Восточно-Сибирском море и сопровождать до Камчатки. Николай провел калибровку, проверил все узлы гидроакустических приборов, расписался за приемку и решил, что настало время посетить ближайшего друга, Олега Уточкина. Тем более, что день назад моряки получили зарплату, и деньги всегда водились как у Олега, так и Николая. Накануне он даже отправил матери 70 рублей- что равнялось зарплате продавца в магазине, либо сторожа на материке.

По дороге в кубрик Николай заглянул в гарнизонный магазин, купил килограмм «Ласточки» (дефицит по тем временам) несколько пирожных, и поднявшись на второй этаж, постучался в дверь «секретки».

-Кто там? — раздался протяжный тонкий голос Олега ( этим голосом он подражал своей учительнице в школе- полной даме, помешанной на любительских детских спектаклях).

-Это я — грубым голосом уголовника-садиста из анекдотов ответил Николай.

Дверь открылась.

-Заходи,-пригласил Олег. Николай положил пирожные и конфеты на стол.

-Где начальство?- спросил он Олега.

-Петя ушел «воевать», адмирал- в Петропавловске, Силаев а отпуске...

-Гостинец вот принес, — сказал Николай,- может попьем чайку?

-Можно и чайку.- Олег сходил в другое, крошечное помещение и принес бутылку водки.

Несколько бутылок водки Олег с Николаем купили накануне, причем водка продавалась только в поселке, где офицеры и сверхсрочники проживали с семьями, и где постоянно находился патруль. Кроме того, матросам срочной службы «алькоголь» не отпускали. Поэтому накануне Олег предложил Николаю:

-Иди получай ружье, (имелся в виду дежурный карабин СКС ), пойдем за секретной почтой — сам взял чемодан для почты, поочередно надавил печатью две матрицы, заполненные пластилином, затем позвали Вову Безродных (прозванного моряками «Сирота Казанская»), который вместе с ними сходил в поселок и купил в магазине водку. Затем Вова пошел домой обедать, а Николай с Олегом упаковали водку и закуску в чемодан, и отправились в обратный путь. Слонявшиеся в ожидании команды перехода на камбуз матросы заметили возвращавшихся из поселка Николая и Олега, и зная характер их «служебного задания», ржали до слез при виде Олега, важно вышагивающего впереди с чемоданом, и Николая, который, напустив на себя свирепый вид, крепко сжимал карабин и покрикивал на подводников, слонявшихся здесь же:

-Куда прешь! А ну отойди в сторону! Не положено подходить ближе, чем на три метра! Буду применять оружие!

Приятели выпили по первой, затем по второй рюмке, обсудили некоторых офицеров, и Колька засобирался:

-Черт его знает, вдруг хватятся на плавмастерской..?

Опасения Николая не были напрасными. Отсутствовал он всего-то 2-3 часа, однако именно в это время на пароход приходило высокое начальство проверять готовность корабля и его служб к дальнему походу в «северные широты» для выполнения спецзадания.

Когда они подошли к рубке гидроакустика, то она оказалась запертой, дежурный по кораблю сбился с ног в поисках ответственного специалиста, обшарил все закутки на плавмастерской, однако так и не обнаружил старшину 2 статьи Федорова.

Начальник походного штаба кап.2 ранга Демиденко смачно выругался:

-Я этому м-ку устрою веселую жизнь! -и повернувшись к дежурному по кораблю, приказал:

-Хоть из под земли достань мне его!

Николай, наученный суровой корабельной практикой, и узнав от верневахтенного, что его усиленно искали, юркнул в кубрик и добравшись до кровати, залез под одеяло и притворился спящим.

Не прошло и 10 минут, как дежурный тряс его за плечо:

-Эй, как тебя... Федоров, вставай! Немедленно отправляйся к начальнику походного штаба!

Николай соскочил с кровати, сполоснул лицо водой из под крана, и отпустив пряжку ремня на два пальца, чтобы он свободно болтался на животе, отправился на мостик. На мостике он застал нач. походного штаба Демиденко и мичмана, дежурного по низам ПМ.

-Тов. Кап. 2 ранга, старшина 2 статьи Федоров явился по вашему приказанию!- Увидев Кольку, Демиденко поморщился, словно от головной боли:

— Что за вид? Почему весь какой-то помятый?... Подтяните брюки и поправьте гюйс!

. Начальник походного штаба был не в духе... Сегодня он разговаривал с Корзухиным, кадровиком: вакансии в штабе флотилии не было. Последние три года он работал на должности начальник штаба бригады ОВРа по боевой подготовке. С утра звонила Татьяна, жена. Она сказала, что звонили из местного отделения милиции и интересовались, где находился их сын в воскресенье. Парень совсем отбился от рук. Связался с компанией нигде не работающего 20-летнего балбеса, отчисленного из военного училища и сумевшего каким-то образом отвертеться от армии. Таня, жена Ивана, постоянно упрекала его за равнодушие к судьбе сына. Иван злился на себя, на Татьяну, на Антона — но ничего поделать не мог. Это не на корабле. Там был устав, дисбат. С сыном по душам разговор не получался, Иван начинал психовать, переходил на крик, а Антон только понимающе улыбался, как бы подчеркивая свое превосходство.

-Антона уже дважды задерживала милиция за участие в коллективных драках, а тебе хоть бы что,- пилила его Татьяна.

Он смотрел на старшину 2 статьи в измятой робе и недоумевал, зачем тот находился здесь, на мостике.

А это выражение лица.... Откуда такие берутся?

— Вы-кто? — строго спросил он матроса.

-Командир гидроакустического поста старшина второй статьи Федоров,- отчеканил Николай

-Даа? А где же ты был, командир, когда здесь работала комиссия?

-Наверное, отдыхал, тов. кап 2 ранга. У меня второй день болит живот, вот я и провожу пол-дня в гальюне, пол-дня в кровати.... Доктор давал таблетки, говорил, скоро пройдет...

-Я выясню у доктора, и разберусь с вами, а сейчас марш на свой боевой пост, и будьте готовы к комплексной проверке! Николай ответил — есть!, — и буквально выбежал из ходовой рубки: -Неужто пронесло? — спрашивал он сам себя и в то же время не верилось: не так-то прост был этот кап. два, моряки рассказывали, что он отличался подозрительностью и сам любил проводить дознание, когда случались ЧП.

Команда на ПМ подобралась разношерстная: матросы с эсминцев, ракетных катеров, тральщиков- обо всех этих кораблях Николай знал только понаслышке. Названия эсминцев вызывали уважение: «Влиятельный», «Бесстрашный», «Решительный». Прикомандировали сюда телеграфистов, артиллеристов(?), специалистов по ледовой разведке, гидроакустика, радиометристов, специалистов по радиационной безопасности.
Вся эта толпа должна была представлять собой единый экипаж, который еще нужно было сформировать.

Родной экипаж ПМ оказался абсолютно не готовым к управлению кораблем: ПМ за последние три года совершила лишь несколько выходов в море продолжительностью менее суток, поэтому ни ходовые, ни швартовые операции, равно как и операции по постановке на якорь не были отработаны.

Командир ПМ Тарасов был начальником цеха металлообрабатывающих станков, а не командиром боевого корабля. Он чувствовал себя как рыба в воде, когда дело касалось изготовления запчастей, токарных и фрезерных работ, финансовых и прочих документов.

-Швартовые операции- это тебе не фунт изюму,- говорил он самому себе.

Работы вели в основном моряки-станочники, а остальной экипаж от скуки дремал на своих боевых постах и вряд ли вышел бы из данного состояния, не случись этот поход.

-Вас бы Чапаеву отдать- думал Николай,- он бы из вас сделал настоящих матросов.

Василий Иванович, командир лодки, не жаловал многие профессии, не имеющие отношения к службе подводника, особенно недолюбливал спортсменов и любителей художественной самодеятельности:

-У меня работают специалисты, а не спортсмены, — часто говорил он, когда политотдел бригады, либо эскадры требовал организовать культурно- спортивные мероприятия.

— «Албанцы», «грабители», «разбойники» — кричал он как-то на матросов из «резервухи», которые за короткое время пребывания на лодке умудрились вывести из строя одну из гидроакустических станций и ПУТс (пульт управления торпедной стрельбой) в 3-ем отсеке.


Хочешь — не хочешь, а надо выходить в море и выполнять приказ командования. И вот ПМ-ка, боязливо прижавшись к берегу, взяла курс на север.

Скорость небольшая — около 11 узлов, пароход медленно крался к Берингову проливу, рассекая холодные волны. За ним, прыгая на крутой волне, шел МБ (морской буксир), тоже напичканный электроникой, и приданной походному отряду для выполнения спецзадания.

На переходе в основном работали мотористы, трюмные, радисты и штурманы, остальные занимались «профподготовкой по плану командиров БЧ». Николай, был предоставлен самому себе, с утра открывал свою рубку, проворачивал станции, и, до обеда читал
" Рассказы австрийских писателей" в потрепанном переплете.

.
Радисты несли круглосуточную вахту, а начальник похода кап. 1 ранга Соловьев не успевал отвечать на многочисленные запросы, поступающие из флотилии, штаба Тихоокеанского флота, Главного штаба ВМФ и т. д. Все требуют отчета, грозят, а идти до встречи с лодкой еще более тысячи миль, то есть почти неделю, и докладывать по сути нечего. За бортом резвились дельфины, обгоняя непонятную серую посудину, а к исходу четвертого дня, когда до Провидения оставалось ходу около суток, над палубой с ревом пролетел "Орион«- самолет-разведчик ВМС США. Недалеко — Аляска, где расположена крупная американская авиабаза, поэтому «Орион» все последующие дни как по расписанию делал облеты парохода несколько раз в день. Те, кто догадался взять фотоаппараты, смогли сфотографировать его и поместить фотографии в дэмэбушный альбом.

У Николая фотоаппарата не было, не было и фотоальбома, а десятка два любительских фотографий он хранил в обыкновенном почтовом конверте. На ПМ шла своя жизнь, пестрый по составу экипаж был, как бы разбит на группы, и Николай больше общался с матросами из бригады ОВРа. За несколько дней похода он знал почти наизусть повседневные обязанности артиллеристов, радистов, матросов других флотских специальностей и те термины, которые встречаются только на надводных кораблях и совершенно отсутствуют на ПЛ.

Демиденко про Николая не забыл и после беседы с доктором еще более укрепился в мысли, что матрос врет, и наверняка отсутствовал на корабле во время пребывания комиссии. Разговор с начальником отдела кадров бригады оставил в душе неприятный осадок.

-Найти мне мичмана Петренко- обратился он к дежурному по низам.

Спустя минут 5 Петренко докладывал:

— Мичман Петренко по вашему приказанию прибыл!

В глазах — безграничная преданность и служебное рвение. Красное лицо, круглые глазки и рыжие волосы — образ мичмана запоминался сразу и надолго.

-Ты докладывал в рапорте по поводу отсутствия Федорова на боевом посту?

-Так точно, я, товарищ капитан 2 ранга.-

-Принеси мне этот рапорт

-Есть!- бойко ответил Петренко. На прошлой неделе мичман крепко гульнул с сослуживцами: сначала вместе с двумя приятелями выпили по 150 в гарнизонном кафе, затем отправились в офицерское общежитие и там добавили еще. Потом Филя позвонил Алке, и та привела с собой двух незамужних подруг, и приятели вместе с ними гудели до самого утра.

Проснулся Петренко в комнате Аллы — «Алки-давалки», как ее называли в гарнизоне. Встречались они уже давно, и хотя Аллочка время от времени дарила свою нежность другим офицерам, мичманам и матросам, Филя привык к этому, как к досадной необходимости. На шутливые замечания сослуживцев, обычно отмахивался:

-Кто она мне?- Так, женщина на один сезон,- только этот сезон затянулся на несколько лет

Аллочка дорожила своим мичманом: приличный оклад, продовольственный и вещевой пайки превращали рыжего и вороватого Филю, начальника вещевой службы группы вспомогательных судов, в завидного жениха. От матери она унаследовала способность быстро и вкусно готовить, а ее соления на зиму окончательно покорили Филю.

-Мужчина — он как собака, кто ее кормит, тому она и служит- так говорили много повидавшие на своем коротком веку работницы местного дома быта, где работала Алла: она была отличной ученицей и схватывала житейские премудрости на лету. Филя взял с прикроватной тумбочки часы и взглянул на циферблат: полдесятого утра — проспал.

-Ты почему меня не разбудила?- Он попытался встать и почувствовал тупую боль возле правого глаза.

-Что за черт?

-Фингал у тебя под глазом, Сенька вчера поставил, за то, что ты его назвал козлом.

—Ситуация — думал Петренко-сегодня уже опоздал на службу, нужно идти с повинной к командиру. Алла налила большую алюминиевую кружку горячего чая и протянула ее Петренко:

— Выпей, Филя, может, полегчает...

Петренко пил чай, на лбу выступали бисеринки пота, а голова продолжала трещать с похмелья.

-Не надо было вчера после водки пить пиво- думал он.

Затем он быстро оделся и вприпрыжку направился на пароход. Командир не поверил байке Петренко относительно скользких ступенек общежития:

-Ты это можешь своей теще рассказывать,- сказал Тарасов. Учитывая особый характер отношений между ними, добавил:

-Проверь, все ли в порядке на судне, кстати, поступило штормовое предупреждение,- и потом доложи, или лучше — напиши рапорт....-

-Есть, написать рапорт- бойко ответил Петренко.

Во время службы на флоте как-то естественно получилось, что командир угадал талант мичмана замечать «все, что происходит вокруг», и Филимон стал докладывать почти ежедневно ему обо всех «безобразиях» и нарушениях.

Петренко знал, «где проверять».

Он спустился к трюмным машинистам, где на одном из боевых постов отстутствовал вахтенный котельных установок — хотя там следовало находиться постоянно, затем поднялся к радистам и обнаружил, что у радиостанции дремал старший матрос Михалев:

— Ты только посмотри, как подлец службу несет, — бормотал самому себе Петренко, — ничего, ты меня у меня отоспишься на всю оставшуюся жизнь!-

Проходя по средней палубе он не обнаружил на ней вахтенного — там должен был находиться старшина 2 статьи Федоров-который резонно решил, что глупо охранять корабль во время перехода по морю, так как вряд ли кто мог попасть туда с берега ( до которого было около 10 миль), либо из морской пучины( глубина под килем составляла около 900 метров), поэтому Николай сладко дремал в закутке матросского кубрика.

В такие минуты Петренко испытывал азарт, словно охотник, идущий по следу зверя. Он сидел в своей маленькой каюте и неровными буквами с множеством завитушек выводил фамилии нарушителей. Запятые и прочие знаки препинания не значились в его грамматическом багаже, поэтому командир обычно морщился, читая донесения мичмана. Закончив рапорт, он щелкнул языком:

-Вот так-то, ангелы мои,- что означало удовлетворение в связи с проделанной работой.
Командир, прочитав рапорт Петренко, нахмурился и, придав своему лицу строгое выражение, сказал:

-Я потом сам разберусь, а ты пока займись ими и... проведи комсомольское собрание, проработайте их как следует... О результатах собрания доложить! Свободен....-

Затем этот рапорт прочел начальник походного штаба.

Николай чувствовал, что над его головой сгущаются тучи. Второй проступок — уход с вахты — и оргвыводы уже маячили на горизонте. В нескольких местах была развешена молния, где осуждали нарушителей флотской дисциплины ( одна из трех фамилий была Федоров), а также оповещали личной состав о проведении комсомольского собрания вечером того же дня в 19:30. Повестка дня содержала только один вопрос: персональные дела комсомольцев Федорова, Михалева и Скворцова (котельного машиниста).

Секретарь комсомольской организации старшина 1 статьи Плотников оглядел и пересчитал всех присутствующих, и после выбора президиума и секретаря для ведения протокола открыл собрание.
На собрании кроме матросов присутствовали несколько мичманов комсомольского возраста.

Слово взял коммунист Петренко. Придав своему лицо сторогое выражение, какое бывает у прокурора, он подробно рассказал о том, что учитывая особую значимость этого похода, а также поступившее штормовое предупреждение, он решил обойти и проверить крепление различного оборудования, и вот — на тебе — трое вахтенных самым бессовестным образом отсутствовали (спали) на боевом посту, снижая тем самым боевую готовность корабля.....Им было наплевать на важное задание и вообще на всех членов экипажа!

Говорил Петренко настолько проникновенно, что и сам поверил в то, что проверка проводилась им из чувства долга, а не из каких-то личных побуждений. Николай слушал, и все более убеждался в том, что нужно что-то было предпринять.

-Этот болван в служебном рвениии может завести собрание черт знает куда... Надо прикинуться идиотом, раскаяться и попросить прощения у собрания и лично у Петренко- решил он, вспомнив, что прикинуться дураком- наилучший вариант поведения в подобных ситуациях.

— Федоров,- обратился председательствующий к Николаю — что можешь сказать в свое оправдание?-

Эта, — начал неуверенно Николай, ну..., — он кашлянул, затем достал из кармана носовой платок и начал тщательно сморкаться, как это делал Федорович, нач. секретной части бригады. Глазки Федорова бегали, вид его как бы говорил о чистосердечном расскаянии и осознании собственной вины.

-Я хотел сказать, — мямлил он — что товарищ мичман был абсолютно прав, но я уверяю вас, что больше это не повторится. И я прошу извинения, товарищ мичман, я исправлюсь.-

-Не извиняться нужно, а служить по уставу и не нарушать дисциплину.- в голосе мичмана зазвучали более мягкие интонации. Он любил напоминать о воинском долге, о выполнении требований устава, в такие минуты он чувствовал себя нужным и незаменимым мичманом-начальником вещевой службы войсковой части 13138, а проще — группы вспомогательных судов.

-Этих деревенских олухов нужно учить уму-разуму,- говорил он своим мичманам сослуживцам- я так полтора года не мог привикнуть к флотской дисциплине, говорил он обычно.

— Садись, Федоров!

Двое других нарушителей также проборматали что-то вроде: виноваты и больше не будем.....

Петренко предложил объявить нарушителям уставных положений строгий выговор без занесения в учетную карточку, и присутствующие разошлись, довольные вынесенным решением.

А ПМ-ка бежала по волнам, «Орионы» гудели над мачтами несколько раз в сутки, и на горизонте уже обозначились огни поселка «Провидение». Ночью пароход бросил якорь в бухте под тем же названием, недалеко примерно в 1-1.5 милях на якоре стоялми еще два сухогруза.

Утром подул колючий бриз со стороны Северного Ледовитого океана, волны приняли зеленовато-свинцовый оттенок, вечно голодные бакланы разрывали тишину гортанными звуками.

А на горизонте — серые скальники с белоснежными вершинами сурово маячили в бледно-розовом рассвете.

После суточной стоянки в бухте объявили о сходе на берег. Николай критически осмотрел свой бушлат, прошелся несколько раз щеткой по брюкам, отполировал суконкой ботинки и спустя полчаса садился вместе с группой матросов в плящущий на волне мотобот. Старщим группы назначили кап-лейтенанта береговой службы по обеспечению химической и радиационной безопасности судов, который глаз не спускал с Николая, и даже когда тот отправился в ближайший уличный сортир, кап-лей последовал за ним.

Однако — все это были мелкие издержки увольнения на берег. Матросы шли по шатким, деревянным тротурам, с любопытстыом смотрели на старые покосившиеся бараки и местных чукчей.

В поселке отсутствовала какая-либо растительность и только на берегу моря, у самой кромки воды робко пробивались из земли редкие зеленые стебельки травы. Собаки рвали внутренности тюленя, выброшенные аборигенами после разделки туши.

На скалистом берегу моря на фоне валунов с бледно-зелеными пятнами лишайника Николай сфотографировался на память ( пожелтевшая фотография до сих пор хранится у него в альбоме). Вечером, во время перекура на баке, трюмный второго года службы удивленно сказал своему товарищу:

-Глянь-ка, Сань, лучи прожекторов вон там, а говорили, что дальше — только тундра

-Деревня,- снисходительно ответил стоявший рядом годок, старшина 1 статьи Гордеев,- это же северное сияние!

Трюмный так и остался стоять с открытым ртом, а Николай наблюдал за бледными переливами цветной ленты на горизонте.

-Вот оно какое,- думал он, не переставая удивляться тому, что многие явления в реальной жизни совсем не похожи на те, которые рисует собственное воображение. То есть в жизни — все суровее, проще?. Это — с какой стороны посмотреть! Вот так...

ПМ продолжала стоять на якоре, матросы регулярно сходили на берег в увольнение, и вот, наконец, на 4 день в 5:00 утра раздалась команда:

-По местам стоять, с якоря сниматься!

Заскрипела якорная лебедка, шпилевые катушки наматывали метр за метром якорную цепь, которая словно железная щетка снимала успевшую накопиться ржавчину. К вечеру прошли Берингов пролив, на противоположном берегу которого мерцали тысячи огней американского городка, похожие на светлячков в сумерках летнего дня. Волны становились все злее и агрессивнее, распластанные носовой частью ПМ-ки, они с шипением катились по палубе и отступали, прячась в шпигатах.

Утром на следующий день, когда пароход был в зоне Чукотского моря, появились первые льдины.

Эти небольшие ледяные островки пока еше не представляли угрозы пароходу, однако их глухие удары о борта Пм-ки становились все ощутимее. Пм — не ледокол, она абсолютно не приспособлена для плавания в северных широтах, тонкая обшивка корпуса могла лопнуть от удара сравнительно небольшого тороса.

Командир похода капраз Русланов, плотный брюнет, чуть за 40 лет, с короткой стрижкой и открытым выраженем лица, получал по-прежнему десятки радиограмм из различных инстанций и отправлял донесения, докладывая свои координаты, состояние матчасти обоих судов, количество облетов «Орионами» и т. д.

Идти предстояло до острова Врангеля, однако интуиция подсказывала Русланову, что скорей всего придется повернуть назад.

-Тем лучше, — сказал самому себе Валерий Иванович,- баба с возу — кобыле легче...

Валерий Иванович Русланов был начальником штаба дивизии атомных подводных лодок, и это его дивизия должна была пополниться первой атомной лодкой с 16-ю баллистическими ракетами. Дома, как и у большинства офицеров, остались жена и дочь, и он охотно бы повернул назад, но приказ предписывал продвигаться на юго-запад до встречи с атомоходом.

Он стоял на мостике рядом с рулевым у штурвала и вглядывался в серый промозглый горизонт. Остров Врангеля должен был появиться через 10-12 часов, -только вот дойдем ли — размышлял он про себя. Льдины увеличились в размерах, ледяная шуга все плотнее обступала пароход. Могло начаться обледенение корпуса.... Два года тому назад, корабли в акватории Берингова моря получили сигнал SOS от РС (рыболовного сейнера) , направлявшегося в порт Петропавловска, последние кординаты сейнера определяли его местонахождение в 129 милях от порта. Капитан сообщал о начавшемся обледении.... В порт сейнер так и не пришел....

Холодный туман проникал в служебные помещения, поэтому старпом приказал включить калориферы.

-Разрешите обратиться, товарищ капитан 1 ранга?- на мостике появился радист, в руках — бланк радиограммы.

Русланов читал радиограммму, где ему предписывалось, учитывая ухудшение ледовой, а также изменение оперативной обстановки, повернуть назад и следовать в расположение эскадры в бухту Крашенниникова.

Прочитав, он еле удержался от вздоха облегчения: командиру не пристало на людях выражать чувства и, повернувшись к рулевому, негромко распорядился:

-Карнаухов, разворот на 180° ,курс 45° Зюйд-ост!- Занеси в вахтенный журнал!- приказал он стоявшему неподалеку вахтенному офицеру.

Только командир, да побывавшие в дальних походах офицеры знали цену данному приказу, а Николай и его сослуживцы восприняли приказ на возвращение как досадное невезение:

-Жаль, — вздохнул молоденький матрос БЧ-1, — я думал, увидим остров, который столько раз находил на карте, полярных медведей, а также настоящий подводный крейсер, а тут —облом!

ПМ резво бежала назад, несколько дней пути пролетели как один миг, сплошные ледяные торосы уступили место отдельным льдинам, а вместо колючего северного ветра с юга потянуло теплом. Юркие дельфины снова резвились недалеко от парохода. На седьмые сутки Пм медленно входила в бухту Крашенниникова, при прохождении через боны сработал сигнал-свой чужой- и Пм пропустили. Николай впервые летом стоял на палубе (первый раз это было на пароме, 1.5 года назад, когда матросов после окончания учебки из Петропавловска отправили в Эскадру). На лодке выход из бухты и возвращение в порт проходили в режиме боевой тревоги, поэтому все члены экипажа кроме командира, иногда старпома и рулевого-сигнальщика, находились на своих боевых постах. Вокруг — высоченные сопки со снежными вершинами, ниже — склоны, поросшие черноствольной каменной березой, кедровым и ольховым стланником, у самого подножия располагались заросли борщевика в рост человека и ягодные кустарники. Наконец, вдалеке замаячили пирсы с пришвартованными лодками.

Демиденко постучал в дверь каюты Русланова и услышал негромкое: войдите.

Валерий Иванович был в прекрасном расположении духа: сегодня после доклада командиру эскадры —он сразу пойдет домой. Дома жена-Настя, милая Настенька и дочь Катюша. На столе селедочка с картошкой, розетки с икрой и запотевший графин Посольской....

-Слушаю тебя, Иван Павлович, — прервал свои приятные размышления Валерий Иванович.-

Демиденко протянул командиру походной колонны приказ о поощрении членов экипажа, отличившихся во время перехода, который он подписал после беглого прочтения, а также отдельный приказ о разжаловании старшины 2 статьи Федорова, командира гидроакустического поста "за грубое нарушение воинской дисциплины и уставных требований«- до матроса.

-Что он натворил?

-Отсутствовал во время инспекторской проверки перед выходом корабля в море, а также самовольно покинул вахту на средней палубе во время перехода до о. Врангеля. —

Капитан 1 ранга Русланов пытался представить себе этого старшину 2 статьи Федорова. В синей робе и стрижеными затылками, они все были как бы на одно лицо. Но он хорошо помнил гидроакустический пост- крошечное помещение, напичканное аппаратурой.

-Он объяснил причины нарушения?

-Так точно. Но — звучит неубедительно. Думаю, врет.

-Откуда командирован к нам?

-Из бригады подводных лодок

Валерий Иванович хорошо знал командира бригады Игоря Каргаполова, вместе учились в военно-морском училище. Недавно Игорь получил контр-адмирала. Служба разлучила бывших друзей,-вроде живем в одном гарнизоне, а не виделись, наверное, с пол-года.-

— Вы уже и приказ подготовили?

-Так точно. Осталось подписать.

Валерий Иванович, прослуживший более 15 лет на лодке, начинал офицером штурманской группы еще на 613 проекте в «солнечном» Магадане, а перед назначением на должность начальника штаба дивизии атомных лодок, прошел несколько ступеней на лодках 658-проекта. Незлобливый по натуре, Валерий Иванович умел ладить как с офицерами, так и с матросами. Матросы, контрактники, офицеры для него были живыми людьми, и ему нужно было создать отработанный экипаж, где все понимали друг друга с полуслова. Иногда он мог и матюгнуть провинившегося, что бывало редко — к сожалению, некоторые члены экипажа другого языка не понимали. Валерий Иванович никогда не орал на матросов, считая, что унижение подчиненного — это шаг к снижению живучести корабля. А жить хочется всем, и Валерию Ивановичу тоже. Обычно в шутливой манере он мог пристыдить виновника, который как правило, сгорая от стыда, пулей вылетал из помещения и можно было не сомневаться в том, что данная ситуация более не повторится. Матросы срочной службы как минимум один раз за время службы ездили в отпуск: отдохнувшему матросу служится легче, — считал Валерий Иванович.

И дался ему этот, Федоров... Не напился ведь, не сбежал в самоволку, аппаратура в порядке — сам проверял.

-Приказ я подписывать не буду,- жестко сказал он Демиденко

-Не понял, товарищ командир.

-Я сказал, что не подпишу приказ.

-Но, товарищ капитан 1 ранга!

-Никаких «но». Более того, необходимо объявить благодарность старшине 2 статьи Федорову за отличное несение службы во время перехода, а также в связи с годовщиной победы Советской Армии над Японией.

Валерий Иванович видел, как у Демиденко играли желваки, поэтому он улыбнулся и сказал:

-Иван Павлович, забудь о своих карательных мерах, отправляйся к жене, расслабься. Желаю приятного отдыха!

Демиденко, несколько озадаченный таким поворотом, ответил: -есть, — и вышел из каюты.

В обед, когда Николай вышел на палубу, солнце стояло в зените, сопки вокруг бухты как бы демонстрировали последние всполохи зелени перед приходом холодных сентябрьских ветров.

На берегу его ждали двое из штабной команды: Олег Уточкин и Толя Кручин. Кручин- как всегда со своей папкой из кожзаменителя и строгим шельмоватым взглядом.

-Здорово, Федоров, живой, морду то наел на казенных харчах!

-Тебя бы посадить на эти харчи, — проворчал Николай, и уже серьзно:

-Толя, забери меня отсюда, а то я не переживу ихнего похода.- Анатолий усмехнулся:

-Что, дали прикурить?

-Дали, да еще как... Чуть было, не разжаловали, пехота.

На палубе появился Демиденко. Толик Кручин — рука в приветствиии к виску:

-Разрешите обратиься, товарищ капитан 2 ранга?

-Обращайтесь!

-Начальник строевой части в/ч 69003 главный старшина Кручин. Разрешите забрать старшину 2 статьи Федорова, начальник штаба бригады капитан 2 ранга Охрименко приказал забрать нашего специалиста и доставить в расположение части.-

-Мне ваш начальник штаба не указ. Федорова направили к нам для прохождения службы приказом из штаба эскадры, вот как получу такой приказ оттуда, тогда и отправим. А сейчас, свободны, главстаршина.-

Повернувшись, Демиденко отправился на мостик.

-Да.. ну и м.....к, проронил Олег.- Но ничего, Петя его обломает. Не дрейфь, Колька, вытащим тебя из этой консервной банки!-

В этот же день Олег Уточкин принес из секретки оперативные карты для начальника штаба и после краткого «свободен» продолжал стоять и смотреть на Петю, как называли его между собой работники штабной команды.

-Тебе чего Уточкин?

-Товарищ капитан 2 ранга, с севера пришла ПМ, на ней находится наш старший-инструктор гидроакустиков, старшина 2 статьи Федоров....

-Ну и что?

-Так его не отпускают с ПМ в расположении бригады...

-А зачем он здесь нужен, все равно, такой же бездельник, как и его бывший начальник, флагманский Зимин...

-Да, но когда Кручин обратился к начальнику походного штаба с просьбой забрать Федорова, и сослался на необходимость его возвращения в бригаду, то капитан 2 ранга Демиденко ответил, что ему плевать на эту необходимость и на ваш приказ, а Федорова он отдаст только после приказа из штаба эскадры.

-Так и сказал, — переспросил Петя.

-Так и сказал, товарищ капитан 2 ранга....

-Ну, это мы посмотрим, кто будет плевать...-

Петя снял трубку телефона, и когда в ней раздалось: дежурный слушает, Охрименко приказал:

-Соедини меня с флагманским гидроакустиком эскадры капитаном 2 ранга Зиминым!

-Минуточку!

После некоторого шуршания в трубке послышалось:

-Зимин у аппарата!

-Послушай Зимин, это с тобой Охрименко разговаривает, ты, почему держишь на ПМ моего матроса?

-Вы имеете в виду Федорова?

— Да.

-Я его не держу, сегодня будет подписан приказ, а завтра ему можно будет возвращаться в часть..

Аркадий Иванович побаивался резкого и крутого Охрименко. И хотя в это время он уже был флагманом эскадры, у него так и не хватило духу в жесткой форме ответить своему бывшему начальнику, и в голосе звучали оправдательные нотки.

-Так ты постарайся, чтобы его отпустили как можно быстрее!

-Я сейчас позвоню начальнику походного штаба.- Хорошо — только и ответил Охрименко и повесил трубку.

-Можешь забирать своего Федорова.

Глава 10. Снова среди друзей

Николай вернулся в штабную команду, и снова потекли серые, скучные дни флотской жизни. Осень стремительно охватывала прилегающие сопки бухты Крашнениникова: буквально за неделю листья на березах и кустарниках стали желтыми и оранжевыми, а по утрам лужи покрывались тонкой корочкой льда. Незаметно наступил ноябрь, подули осенние штормовые ветры, а матросы перешли на форму 3 — предписывающую носить шинель и шапку. В бригаде появился новый начальник парткабинета- кап.3 ранга Гаранжа, а двое членов штабной команды собирались на ДМБ уже через пару месяцев. Все свободное время — а оно у них всегда было свободное, за исключением сна и походов на камбуз,- ушивали форму, умелец с 33 делал для них модели ПЛ 641 проекта из эбонита и купроникеля, и хотя оба прослужили два с половиной года кочегарами в береговой котельной( первые пол-года — в учебке), домой следовало прибыть во всей красе флотской формы и с сувенирами, которые будут напоминать о «суровых буднях морской служб.».

В декабре перед Новым Годом в бригаду прибыло большое начальство с проверкой из штаба флота, начались бесконечные занятия по боевой и политической подготовке, а на одном из политзанятий строгий крепыш из штаба флота остался недоволен уровнем знаний штабной команды и резервного экипажа (они вместе ходили на политзанятия):
-Это как называется- кричал он обращаясь к зам. командира бригады по политчасти, — матросы и младшие командиры не знают политические и экономические основы советской власти?! Чем вы занимаетесь на политзанятиях? И вообще.. Матросы ходят в какой-то мятой робе, и больше похожи на грузчиков, чем на военных моряков. Потом, это что за дебил у вас в секретной части? Что у него с ногой? Если ему тяжело ходить, оформляйте документы! Его надо либо, комиссовать, либо лечить...!

Силаев и стоявший рядом политработник из резервного экипажа кап.3 ранга Беленко, держали кулак у рта, чтобы не расхохотаться в присутствии высокого начальства: они прекрасно знали, кого имел в виду разгневанный каптан 1 ранга.

Силаев уже не раз предупреждал Олега Уточкина, чтобы он не представлял дебила в присутствии проверящих: обычно опустив челюсть и округлив глаза, Олег выворачивал правую ногу ступней вовнутрь, и, не сгибая в колене, волочил ее, вызывая недоуменные взгляды особеннно старших офицеров. Те вообще не могли понять, почему в армии служат калеки, и неужто флот докатился до такого состояния, что нельзя было найти подходящую замену. И вот так у нас везде, простого вопроса решить не могут...

Но в мире все преходяще, и проверки тоже. Указав на недостатки, высокое начальство отбыло во Владивосток к своим любимым женам и дочерям, нужно было еще написать подробные рапорты о безобразиях и упущениях, получить продукты из офицерского пайка и заглянуть в финчасть за справкой об участии в походах на боевых кораблях.( за это полагались доплата, так называемые «морские»).

А еще следовало подумать о новогодних подарках как для своих законных, так и
временных подруг, потому что в эпоху тотального дефицита, особенно это относилось к товарам для женщин, сделать это было очень даже не просто...

Жены любили подарки, и называли своих грозных в матросской среде мужей просто:

Коля или Вася. Они плохо разбирались в воинских званиях, и когда обрадованный муж сообщал своей половине о присвоении ему очередного звания, она буднично спрашивала:

-Это насколько больше ты теперь будешь получать, милый?

И, услышав прятную для слуха цифру, обнимала его ( который в определенные минуты жизни мог легко стать нахалом, извергом, животным) и говорила:

-Вот и отлично. Значит, в следующем году можно будет купить цигейковую шубу и югославские сапоги

-Позволь, мы же недавно покупали тебе сапоги,- говорил озадаченный муж.

-Очнись, Вася. Это когда было?

А Вася, сообразив, что спорить бесполезно, переключался на приятные мысли о том, как он будет обмывать с сослуживцами очередную звездочку.

Предпраздничная суета захватила и штабную команду. Шурик — художник получил большой заказ по оформлению ленинской комнаты и кубрика. Николай сидел в кочегарке и сверлил отверстия в полуторометровых сосновых палках и вставлял в них ветки кедрового стланика: ели и сосны на Камчатке не росли, а в семьях офицеров были дети младшего и среднего школьного возраста, которые без елки никак не хотели встречать этот самый любимый праздник.

Николай уже почти закончил одну елку; пушистые кедровые ветки, вставленные в отверстия, почти скрывали ствол из черенка для лопаты, — оставалось только сделать крестовину,- когда дверь кочегарки открылась, и вошел Василий Иванович, бывший командир Николая. Он строго посмотрел на матросов, и, увидев своего бывшего гидроакустика, сдержанно улыбнулся:

-Чем занимаешься, Федоров?

-Елку делаю, товарищ командир

-Кому?

-Капитану 3 ранга Беленко, зам. начальника по политчасти резервного экипажа

-Это что же получается, Федоров? Твой командир без елки, а ты работаешь на этого бездельника? — Выдержав паузу, Николай ответил:

-Берите эту, товарищ командир, а заму я сделаю другую.

Василий Иванович взял елку и, открыв дверь кочегарки, сказал:

-Можешь так и передать этому бездельнику, что его елку взял я!

Между тем Николай взял заранее оструганный второй «ствол» и принялся просверливать в нем отверстия для веток.

В предверии Нового Года нужно было выполнить несколько поручений: он уже получил паек для Аркадия Ивановича (Тот хоть и работал на новом месте — в штабе эскадры, но иногда задействовал Федорова для мелких поручений с помощью телефонограмм из штаба эскадры в штаб бригады). Оставалось напилить дров для начальника парткабинета, который обхаживал его и Шурика-художника в течение двух недель. Кап 3 ранга Гаранажа с черными пышными усами и живыми подвижными глазами на смуглом лице, прибыл в бригаду всего два месяца назад и лично познакомился с каждым из специалистов штабной команды. Во время разговора он всегда дружески улыбался, порой подмигивал, и как бы располагал к себе собеседника. Причем, создавалось впечатление, что с матросами он общался охотнее, чем с коллегами-офицерами.

Николай и его сослуживцы с подозрением слушали нового зама, памятуя о том, что кривая — самый короткий путь к начальнику. Он понимал, что дрова пилить все равно придется, поэтому вместе с Шуриком притащили в кочегарку два старых высохших бревна, которые нужно было распилить на 30 см чурки, затем поколоть на дрова, сделать вязанки и отвезти на квартиру. Самое трудное было доставить дрова, потому что в поселке свирепствовали гарнизонные патрули.

Когда вязанки были готовы, Николай отправился с докладом к заму... Зам — один из немногих офицеров, кто прекрасно понимал, что получать что-либо даром — не хорошо, иначе пострадает качество услуг, поэтому он попросил Федорова подготовить две пустые бутылки, так как водку в гарнизонных магазинах продавали в обмен на пустую тару.
Около 7 часов вечера, когда темнота окутала поселок, Николай с Шуриком вывезли из кочегарки санки с тремя большими вязанками сухих дров. Они специально шли по боковым пешеходным тропинкам, в тени мрачных кустарников, подальше от освещенной части центральной дороги, по которой ходили пешеходы и проезжали редкие машины, и спустя полчаса уже стучали в двери квартиры зама. Дрова мигом подняли на третий этаж, а Гаранжа пригласил матросов к столу. Николай с Шуриком огляделись: зам. жил в стандартной 2-х комнатной квартире: на полу палас, у противоположной стены- сервант с хрусталем и фафровыми статуэтками, а над сервантом — большая картина-чеканка молодой женщины в бронзе. На столе — свежая скатерть, графинчик с водкой, кувшин с морсом, салаты, столовые приборы на 4 человек, большая супница от сервиза с дымящейся картошкой. Жена хозяина, закутанная в платок женщина неопределенного возраста (в гарнизонной котельной сломался один из двух рабочих насосов, поэтому в квартирах было прохладно), приветливо улыбалась и ставила на стол все новые салаты и закуски.

Выпили по первой. Приятное тепло разливалось по телу. Постепенно исчезал комплекс забитого защитника Родины.

Было непривычно сидеть в уютной квартире за одним столом с капитаном 3 ранга и на равных возражать ему, словно на дружеской вечеринке или за семейным столом.

— На лодке — столько всяких механизмов, моторчиков — все это можно использовать для различных самодельных элктроинструментов — говорил зам.

-Это точно, подтвердил Николай, смакуя пряную селедку, искусно приготовленную хозяйкой.- Не проблема, товарищ капитан 3 ранга, можно достать.

-Вот и спасибо — заулыбался зам. И снова, обращаясь к Николаю, спросил:

-Ты как считаешь, Федоров, вот, Лопатин, из резервного экипажа подал заявление в партию, что ты о нем скажешь?-

Николай насторожился. За два с половиной года службы он хорошо усвоил, что не надо болтать ничего лишнего, иначе можно здорово навредить самому себе и окружающим... "Мягко стелет, да жестко спать«- подумал он,- а заму ответил с серьезным видом:

-Не достоин Лопатин высокого звания коммуниста, товарищ капитан 3 ранга...

-Это почему?- удивился зам.

-А потому, что не обладает достаточной подготовкой... Не читал ни Маркса, ни Ленина. Как можно без прочтения «Капитала» вести пропаганду среди беспартийных? Да и вообще, пары слов связать не может....(А про себя подумал: хрен ты меня поймаешь на своих наводящих вопросах. Ты хитрый, но и я тоже не лыком шит).

-Ты не прав, Федоров. В жизни много примеров, когда в партию вступали малообразованные люди, и успешно работали, здесь главное — вера в торжество маркиситско-ленинских идей, они то и помогают овладеть политической грамотой и повысить общий уровень образования. Хотя...

-Вам виднее, товарищ капитан 3 ранга, — ответил Николай.

Гаранжа слушал Николая и удивлялся: все чего-то боятся, вот и Федоров, похоже, принял его самый обыкновенный вопрос за «провокационный». Николай Иванович прибыл на Тихоокеанский флот с Ленинградской военно-морской базы: нужно было набирать стаж и уходить на пенсию, а на «Тихом» год шел за полтора. Родом из Полтавской области, Гаранжа оставался сугубо гражданским человеком. Несмотря на то, что он давно не общался с земляками и служил в русскоязычной среде, его речь изобиловала украинсками словечками и оборотами. Он легко сходился с людьми, особенно с рядовыми матросами, любил рассказывать веселые анекдоты из украинского быта, гостей угощал великолепным салом собственного посола, и был незаменимым в любой компании.

Коммунистические идеалы вызывали определенные сомнения в душе Гаранжи. Он считал их чем-то вроде первородного греха — который и понять было невозможно, и в тоже время жить без него тоже было нельзя, поэтому он давно махнул рукой на идейные сомнения.

Незаметно выпили бутылку и принялись за вторую. Гаранжа рассказывал смешные истории из флотской жизни, а Николай и Шурик от души смеялись, когда он в лицах и с великолепным украинским юмором показывал придурков из повседневной жизни. Спустя полчаса матросы поблагодарили хозяйку, надели шинели и шапки, попорощались с Гаранжой и окольными тропами стали пробираться в кубрик. Когда Николай открыл дверь в спальное помещение казармы, команда резервного экипажа уже спала. Дневальный равнодушно посмотрел на них и ладонью прикрыл рот, чтобы зевнуть. Оба приятеля молниеносно разделись и нырнули под одеяло.

Утром Николай проигнорировал команду "подъем«- все-таки годок уже, да и Гаранжа обещал, что даст команду не будить их, но дежурный капитан-лейтенант, очевидно, этой команды не слышал и сдернул с головы Николая одеяло, чего тот вынести не мог и послал назойливого капитан-лейтенанта по известному адресу. Дежурный не ожидал такой реакции и сквозь зубы процедил:

-Ладно, посмотрим, кто туда пойдет.

Проснулся Николай уже около 8 часов утра, когда должно было появиться начальство резервного экипажа, и оставаться под одеялом уже становилось физически опасно.

Он спрыгнул с кровати, быстро оделся и побежал в умывальник. Вернувшись в кубрик, Николай начал заправлять кровать. Когда он по привычке проводил ладонью по одеялу, чтобы разгладить последние морщины, на пороге появилось начальство. Дневальный подал команду «смирно». Первым прошел кап. 2 ранга Лосев, щеголеватый, высокого роста командир резервного экипажа, который не любил «штабистов», и в отличие от других офицеров, которые жаловались на судьбу, всегда подчеркивал, что ему нравилась морская служба, и что он предпочитал гражданской форме морскую. Он строго посмотрел на Николая: к этому матросу Лосев всегда испытывал чувство неприязни, причем он не мог объяснить себе почему. Лосев — высокий, стройный офицер хорошо понимал преимущества и недостатки высокого роста: преимущество- внимание женщин и особенно хорошеньких, недостатки — высокому в подводной лодке достается больше синяков и шишек во время авралов и команд «боевая тревога».Он часто смотрел на себя в зеркало: как и многим знакомым женщинам, ему нравилась собственная поджарая фигура, благородный овал лица с щеголеватыми усами, какие раньше носили офицеры российского иператорского флота, всей своей внешностью он выгодно отличался от своих коллег, к 40 годам уже изрядно пополневших, и смиренно тянувших лямку до выхода на пенсию. Через пять лет, когда Николай случайно оказался проездом в Петропавловске-Камчатском, и также случайно встретил капитан-лейтенанта, штурмана из резервного экипажа, последний сообщит Кольке, что бывший командир резервного экипажа Лосев получил Героя Советского Союза за переход северным морским путем.

Лосев выслушал доклад старшего офицера, поздоровался с матросами экипажа, дал команду «Вольно» и, направился к выходу.

Кровати матросов штабной команды находились в правом углу от входа кубрик, отдельно от резервного экипажа, и это тоже вызывало у Лосева раздражение. Сегодня утром супруга устроила ему очередной, по семейному графику, скандал. Причина банальная — подруга сказала жене, что видела Лосева оживленно беседующим с молоденькой телегрфисткой из штаба эскадры. Он повернулся в полоборота и заметил Федорова.

-Федоров!

-Я, товарищ капитан 2 ранга

-Что это у тебя?

Николай собирался примерить новые брюки, которые он купил накануне у матроса второго года службы из штабной команды

-Это флотские брюки, товарищ капитан 2 ранга.

-И где ты их взял?

-Купил, товарищ капитан 2 ранга.

-Как же, купил, — раздраженно ухмыльнулся Лосев, — снял с молодого матроса, вот где ты их взял... На брюках, что продают в военторге, стоит совершенно другое клеймо!

Николай молчал. Сказать, что купил у матроса, значит признать, что тот продал ему флотское имущество, черт их знает, как они воспримут это.

-Заняться бы тобой, да некогда, — также раздраженно произнес кап-два, и развернувшись направился к выходу. Николай недоуменно смотрел вслед уходящему командиру резервухи.

За Лосевым проследовал капитан 2 ранга Поспелов, уже пожилой по флотским меркам офицер лет 50-ти, зам. командира бригады по боевой подготовке.

Глава 11. Пора домой

Последние три месяца службы ничем не выделялись из тех 1100 дней, которые Николай обязан был провести на флоте. Привычная суета занимала львиную долю свободного времени. За банку тараньки в типографии газеты «На боевом посту» отпечатали золотом на длинных, почти доходящих до ж... ленточках «Краснознаменный Тихоокеанский флот». Еще нужно было ушить новые брюки и вообще проследить, чтобы многочисленные предметы матросского гардероба были соблюдены до мелочей. Морякам и Николаю в том числе, казалось, что это — самая важная работа на данном этапе, так как нужно было вернуться домой во всей красе флотской формы, которая состояла из великолепно подогнанной форменки с красным штатом гидроакустика, маленьких квадратных погон с одной широкой поперечной золотой лентой (главный старшина).Начищенная c помощью пасты ГОИ до зеркально блеска бляха ремня и носки хромовых ботинок, выглядывающие из- под тщательно отутюженных брюк, завершали форму ДМБ. Это тебе не пехота, хотя «и там есть свой форс» — обычно говорил мичман Пищик (такая уж фамилия досталась ему, тут ничего не поделаешь).

Нашлись и свои мастера по подгонке матросского обмундирования. «Малый» — так звали матроса первого года службы, ростом более 190 см, переделал Николаю бескозырку таким образом, что она стала более походить на блин и имела великолепный широкий белый кант в верхней части и длинные до пояса ленточки.- -Значит так, Малый, ежели у Олега бескозырка будет лучше, чем у меня, то лучше бы тебе вообще не жить на белом свете- обычно говорил Николай, придирчиво осматривая себя перед зеркалом в бытовке. То же самое говорил Малому и Олег, только упоминал он Кольку, как своего явного соперника по дэмэбушной форме, а Малый шмыгал носом и говорил:

— Не дрейфь, Николай Иванович или Олег Иванович (это в зависимости от того, кто находился в бытовке в данный момент) -все будет «пять шарей».

-Не по уставу, конечно, зато- красота.

В последнее время в кубрик резервухи зачастил Вова Красная Шапочка, моторист с 33. Вова любил рассказывать анекдоты о любви и, особенно, о «французских кошечках» — «любовь по-французски». Повествуя о деликатных подробностях, он краснел как школьник, которого застали на месте преступления во время подглядывания в замочную скважину. За детскую непосредственность и стыдливый румянец прозвали Вову в бригаде «Красная шапочка».

Вот и сейчас Вова сидит на баночке и рассказывает Николаю, Олегу и еще нескольким старослужащим о том, как в третий раз попал на гауптвахту:

-Выпили с Шуриком-Корнелюком Решил я навестить свою старую подругу Таню из киоска Союзпечати. Грустно стало на душе, захотелось женской ласки. Кто знает, -продолжал Вова,-словно рассуждая с самим собой, -как я попал в этот дом, напротив ВМК? Похож на тот, где Танька живет. Смутно помню, как поднимаюсь на второй этаж, вот и знакомая дверь, только ручка другая, бронзовая, что ли ... Нажимаю кнопку звонка, открывает женщина, вроде Танька, но какая-то другая:: лицо кремом намазано, одни глаза торчат: Вам кого, молодой человек? А я ей — ты чего, Тань, своих не узнаешь? Она закрывает дверь прямо пред моим носом. Я снова стучу и кричу через дверь: чего не открываешь, небось, хахаля привела, так бы и сказала сразу. Обидно стало.. За дверью тишина, только слышу топот ботинок по лестнице, поворачиваюсь,- патруль: два матроса и капитан-лейтенант, мне тут же скрутили руки и на губу. Утром вывели на допрос. За столом — помятый майор из военной прокуратуры. В глазах — полное равнодушие к моей особе. У меня по спине — холодок.

-Фамилия, — спрашивает он.

-Я естественно отвечаю: Балабанов.- А скажи мне, Балабанов, как тебя угораздило постучаться в дверь квартиры контр-адмирала Соловьева? Это, какого Соловьева, медленно соображаю я, командира 10-й дивизии что ли?

-Он самый, -усмехнулся майор,- ладно бы просто постучал, а то ведь в протоколе задержания записано: Пытался обнять гражданку Соловьеву, при этом выражался нецензурной бранью и грозился выкинуть ейного хахаля в окно...-

У меня на лбу выступил холодный пот. С адмиралом шутки плохи.. Припаяют пару годков дисбата, а здесь ДМБ на носу, дома ждут меня мать и Клавка, подруга моя еще до армии- у нее классная машина от папаши — почти новая Волга. Я во сне уже видел, как вместе с ней рассекаю по Свердловску. Клавка, девочка — «пять шарей», причем, любит меня. Приезжай, Вова,- пишет мне в последнем письме, — я тебя отлюблю за все три долгие года.- А тут- такое..

-Да, -продолжает майор, дело дрянь

Вот тебе лист бумаги и напиши подробно, как все это произошло...

Написал я объяснительную, отвели меня в камеру.

Через несколько дней меня снова вызвали на допрос. Тот же майор-следователь предложил мне сесть и молча с любопытством смотрел на меня, а я не мог понять, чем привлек внимание высокого начальства.

-Ну, Балабанов, считай, что ты в рубашке родился.... Супруга адмирала не стала писать заявление, сказала: жалко его, совсем мальчишка, и дома, наверное, ждут мать и девушка, все таки, мол, привела его в чужую квартиру любовь, ..Так что, моли бога, что тебе попалась порядочная женщина. Ну а срок придется отсидеть полный, 10 суток.

Чтобы мы не ели даром хлеб и не маялись в камерах от безделья, Гриша Раков, начальник губы, почти каждый день выводил нас, всего человек пять, на работы. Чаще всего на ремонт своей квартиры и огород, который нужно было вскопать, а затем засадить картошкой. Тут, понимаешь, пригревает солнышко, девочки из поселка сменили неуклюжие зимние пальто на легкие ситцевые платья, красота, стройные ножки вызывают смутные желания, а мы- с лопатами, а позади конвойный с автоматом.

-А что, братва, -говорю я товарищам по несчастью, -не отплатить ли нам добором начальнику губы за заботу о нас?

-Каким образом? -спрашивают те.

-Я посвятил их в свои планы. Утром следующего дня мы выкопали ямки под картошку. Конвойный наблюдать за нами спустя рукавами, мы делали вид, что кладем картошку в лунки. Как только конвойный отворачивался, и закопаем.. И за несколько приемов мы ее буквально зароем так, что она взойдет в лучшем случае, в следующем году. —

Закончить свое повествование Вова не успел: в кубрик вошел замполит резервного кап. 3 ранга Беленко,

— Ты что тут делаешь? — спросил он, нахмурив разлапистые брови

— В гости... товарищ капитан 3 ранга ...

— Знаем мы, как ты ходишь в гости... Давай-ка, проваливай в свой кубрик. У меня и без тебя голова болит...Будешь мне тут спаивать команду...

Вова-Красная Шапочка медленно направился к выходу, на лице обида и искреннее разочарование:

-Да я только

-Давай, давай- подстегнул его голос замполита,-сделай так, чтоб тебя искали

А ДМБ уже маячит на горизонте. Форма подогнана. Ушиты брюки и фланелевка. Погоны пришиты аккуратно, стежки совсем незаметны. Бушлат — как влитой на коренастой фигуре Николая.

Как-то после обеда, к Николаю подошел Федорович, начальник секретной части бригады.

— Федоров, — как дела? —

-Нормально, товарищ мичман. ДМБ на подходе.

-Это хорошо. Невеста ждет? Есть девчонка, да я за год после отпуска успел забыть лицо ее, на фотографии оно каке-то чужое-

-Ничего, приедешь домой, вставишь флотского,- сразу вспомнит,- подмигнул Федорович.

Николай деликатно промолчал. Федорович между тем достал свой клетчатый платок и продолжительно высморкался.

-Мы, Федоров, получили запрос из министерства обороны, требуются два кандидата для поступления в Военный Институт иностранных языков — матрос срочной службы, увольняющийся в запас, и офицер.

Решили рекомендовать тебя,- все знают, что ты учился в ИНЯЗе и до сих пор занимаешься самостоятельно. Ну, что скажешь?

Николай ответил не сразу. Предложение неожиданное. Мысленно он оценивал все за и против, ему приятно было слышать, что на учебу рекомендовали его, единственного из бригады матроса. Но он хотел учиться в Ленинграде.. В справочнике вузов, который Николай старательно изучал последние два месяца, на филологическом факультете Ленинградского университета были представлены почти все европейские языки, а английское отделение даже готовило переводчиков.

Размышлял Федоров не более секунды.

-Спасибо, товарищ мичман, но я собираюсь поступать в Ленинградский университет

-Ну и зря, — после непродоложительной паузы сказал Федорович.- В Московском институте тебя бы научили правильно держать ложку и вилку, хорошим манерам, по окончании мог бы работать за границей.

-Нет, спасибо, товарищ мичман, я свой выбор уже сделал

-Как знаешь,- только и сказал Федорович.

Если раньше дни казались длинными и скучными, то теперь они как бы вдруг бежали наперегонки — и Николай с трудом поспевал за ними. Прошло 1 мая, впереди маячил День Победы — 9 мая. В бригаду передали приказ никого не увольнять в запас в праздничные дни: для повышения бдительности и боеготовности на случай возможных провокаций со стороны вероятного противника.

На день Победы Вова- сирота Казанская, мичман из резервного экипажа, принес из поселка бутылку водки, и Николай с Олегом, Вовой-Красной Шапочкой и Шурой Корнелюком после отбоя спустились в кочегарку, где выпили по маленькой, рассказали несколько анекдотов, а Олег продекламировал на бис переработанный вариант «Люблю грозу в начале мая, когда весенний первый гром, как долбанет из- за сарая, так не опомнишься потом!», затем он же исполнил под гитару собачий романс, — это когда ударяют по струнам гитары и воют на луну.

Приблизительно через полчаса, отложив гитару в сторону, сказал:

-Все, братва. Шабаш. Я пошел отдыхать.. Завтра с Петей с утра бдуем корректировать карты.

Через три дня Славик из строевой части сказал Николаю:

-Если хочешь уволняться и уехать до праздников, то нужно выезжать завтра, документы я подготовлю, но на твою ответственность, приказ по флоту — не увольнять до 15 мая.-

Николай не верил своим ушам: неужели завтра можно отправиться домой? Вечером он тщательно уложил в рюкзак свои немногочисленные вещи: две флотских маечки, две тельняшки с длинным рукавом (одна с начесом), причудливой формы коралл- подарок ребят, ходивших в автономку до Красного моря, где и выловили этот морской " цветок«, англо-русский словарь, внутрь которого Николай положил туго набитый фотографиями конверт, книгу „Тихий американец“ — на английском языке, несколько толстых общих тетерадей — и небольшой рюкзак был набит под завязку.

-Готова, дочь попова, — сказал Николай, подмигнув молодым ребятам, которые сидели и молча смотрели на сборы.

У ребят в глазах — тоска, им еще служить два, а он Николай, счастливчик, завтра уже будет дома...

Утром Федоров проснулся задолго до подьема, умылся, затем ходил из угла в угол и ждал, когда можно будет отправиться на паром, который выходил из Рыбачьего в Петропавловск-Камчатский в 10:30 утра. Чтобы не сглазить ДМБ (мало ли что может произойти..), он не пошел на камбуз, а в начале 10-го подошли ребята из штабной команды, присели на дорожку, Олег Уточкин включил » Прощание Славянки«.

Николай пожал на прощанье руки товарищам, а с Олегом — обнялись, причем оба заморгали глазами, и Николай, не оглядываясь, вышел из кубрика. Светлое майское утро встретило его утренней прохладой и тишиной. На березах лопнули почки и показались бледно-зеленые листья, а гладь бухты без единой ряби отражала мягкую синеву неба.

Ноги пружинили на асфальте пустой дороги — машины в Рыбачьем ходили редко.

На душе легко и свободно, впереди — приятные хлопоты — покупка билета на самолет до Хабаровска. Николай прошел мимо КПП, причем документы проверять не стали, а только махнули рукой. Комендатура осталась позади, где в это время находился сам товарищ мичман — Гриша Раков, помощник военного коменданта. Он подозрительно смотрел на удаляющегося матроса, но привычка взяла свое: «Надо бы проверить документы на всякий случай» — подумал он. Гриша выбежал из прокуренной комнаты и крикнул вслед Николаю:

-Стой!

Николай понимал, что, если он остановится, то ДМБ будет перенесено на неопределенный срок, поэтому он только прибавил ходу. Гриша перешел на бег, но Николай легко уходил от него, ноги сами несли вперед молодое упругое тело, а «комендатура» пыхтел от напряжения: круглый живот, сорок лет и неумеренное потребление «огненной воды» давали знать о себе. Несколько минут он пытался догнать потенциального нарушителя.

Впереди — еще одно КПП. Николай на ходу вытащил проходное свидетельство и передал караульному. Тот подозрительно посмотрел на Николая и буркнул:

-Почему бегом?

-Рад бы идти, да не могу. Ноги сами бегут, — улыбнулся в ответ Николай.

-Ладно, проходи,- наконец сказал караульный и Николай в два прыжка преодолел трап и приземлился на палубу парома.

Помощник капитана поднял рупор:

-Поднять трап на борт, отдать швартовы!

Матросы, как казалось Николаю, медленно втаскивали трап и отдавали толстые швартовы. Николаю хотелось крикнуть:

-Братва, быстрее, ну что же вы тянете?

Показался Гриша, — он потрясал в воздухе кулаками и что-то кричал, но ни матросы, ни капитан не могли слышать его, — в машинном отделении зарычал дизель и завыла сирена. Паром медленно отходил от пирса, и когда Гриша подбежал к его кромке, паром уже удалился метра на 4-5. Николай счастливо улыбнулся, показал Грише кукиш, сложив ладни рупором, прокричал:

-Москва- Воронеж — хрен догонишь.- Паром уносил его в новую жизнь, и в то время Николай искренне верил, что она будет безоблачной и гладкой, словно море, когда стихает ветер и наступает штиль...

Прочитано 11015 раз
Другие материалы в этой категории: « Биография Федина В И

  • Иван Выголов
    Иван Выголов
    Пятница, 11 ноября 2011 14:39

    Очень понравилось. Жизнено.

    Пожаловаться
Авторизуйтесь, чтобы получить возможность оставлять комментарии

Пользователь