11 февраля 1969 года
Подводная лодка, на которой служил старшим помощником капитан 2 ранга Максимов, стояла в бухте Витязь на якоре. На флот должен был прибыть Главнокомандующий ВМФ.


Максимов проснулся рано, стал читать свои рабочие записи: Командующий флотом приказал всем готовиться к встрече Главкома. Подводные лодки и казармы покрасить, на территориях навести идеальный порядок, подготовить форму одежды, быть готовым ответить на любые его вопросы. По корабельной трансляции вахтенный офицер передал Максимову приказание командира подводной лодки прибыть к нему в 07.30. В назначенное время старпом был у командира, тот поздоровался с ним и дал прочитать радиограмму: « Командиру. Срочно отправьте старшего помощника командира Максимова к новому месту службы в посёлок Большой Камень. Он назначен командиром подводной лодки К-184. Катер РК-122 прибудет к вам в 10.00. Командир соединения контр-адмирал Медведев. Катер прибыл в указанное время, на передачу дел новому старшему помощнику ушло около шести часов, где-то в шестнадцать часов Максимов и его сменщик прибыли с рапортами к командиру. Максимов попрощался с экипажем и убыл на катере в посёлок.

Бригада подводных лодок и её штаб.

Подводная лодка К-184, на которую он был назначен командиром, должна была к концу года закончить на заводе средний ремонт. По прибытии в Большой Камень Максимов переночевал у знакомых, а на следующий день первым делом отправился в штаб бригады, который расположен от завода в трёх километрах на возвышенности. Сам штаб находился в двухэтажном небольшом здании, метрах в ста от него, ещё более возвышаясь и нависая над ним, стояла пятиэтажная серая казарма, она хорошо видна из посёлка и завода. Местное население и экипажи подводных лодок называют её Пентагоном. Командира же бригады прозвали Линдоном Джонсоном, старшего помощника начальника штаба Джеком Руби, а его подчиненного матроса писаря Ли Освальдом, и только начальник штаба вышел из «дела Кеннеди» и попал в персонажи сказок Джана Родари, его прозвали сеньором Помидором за багровые щеки и вздорный характер.


Командир бригады капитан 1 ранга Сидоров не любил, когда так называли его владения – Пентагоном, т.к. он знал и все остальные прозвища, в том числе и своё. Максимов зашел к нему и представился по случаю назначения на должность командира К-184. Сидоров предложил присесть, поздравил с назначением, поставил перед командиром задачи, ввёл в курс событий, пожелал успехов, обещал отвезти на завод и представить экипажу.

«Легендарный» Кадушкин.

От командира соединения Максимов пошёл к начальнику политотдела капитану 1 ранга Кадушкину. Максимов постучался в дверь, вошёл в кабинет, поздоровался и представился по случаю назначения командиром. Кадушкин ничего не ответил, присесть не предложил, с назначением не поздравил. Он долго и молча рылся в ящиках стола и доставал оттуда блокноты, на столе из них образовалась большая куча, также молча стал их перелистовать, прошло минут двадцать, после чего изрёк:


«Вы у меня нигде в блокнотах не проходите: ни с пьянками, ни с бабами, это очень подозрительно. Нужно с вами разобраться!»


После такого напутствия Максимов снова зашёл к Сидорову, и они вместе поехали на завод. По дороге на завод командир вспомнил случай, который произошёл год тому назад, в этом же соединении и с тем же Кадушкиным. Максимов тогда был старпомом и из командования остался один, замполит болел, а командир ушёл на повышение. Однажды, когда он дежурил по соединению, вечером приехал в часть начальник политотдела Кадушкин и вызвал его к себе. Кадушкин был суров и категоричен, а начал с вопроса: «Бойцов ваш офицер?» Максимов ответил: «Да. Это наш командир электромеханической боевой части». Кадушкин продолжил: «Он у вас развратничает. Только что я его засёк с бабой, тащил её к себе на квартиру. Объявите ему неполное служебное соответствие. Квартиру отобрать! Вы на партийном бюро должны ему объявить строгий выговор. Всё выявить: когда, где, сколько раз и какая была при этом обстановка? Я не лицемер. Ну, пусть бы где-нибудь трахнул её в кустах, я бы слова не сказал, мы люди, мы понимаем. Но зачем вести домой? Это разврат! На повышение не посылать!»


Максимов ушёл от него в полной растерянности. Утром к нему прибыл Бойцов и рассказал о случившемся. Его пригласил к себе на день рождения начальник конструкторского бюро завода Гилёв, где были его друзья, товарищи и любимая женщина, которую звали Тамарой. Вечером все они пошли погулять и встретили Кадушкина. Бойцов поздоровался с ним, Кадушкин же в ответ сказал: «Не тем занимаетесь товарищ Бойцов!» Максимов позвонил Гилёву и попросил зайти к Кадушкину и объяснить, что Бойцов к этой женщине не имеет никакого отношения. Так всё и было сделано, но Кадушкина это не убедило и он продолжал стоять на своей версии, всё дело было в ревности. Он был всегда беспощаден к своим подчинённым, когда они попадали в те или иные истории связанные с женщинами, сам же не пропускал ни одной. Тамара тоже работала на заводе. Кадушкин давно хотел её покорить, но все его усилия были безрезультатны, от неё исходила холодная вежливость и плохо скрываемая насмешка. Когда Кадушкин увидел её в обществе Бойцова, то по своей извращенности решил, что она его любовница. Тёмные потоки ревности залили мозги женатого капитана 1 ранга, голову сверлила лишь одна мысль: «Меня ! Меня — начальника политотдела отвергла ради какого-то механика!» Вся ненависть и злоба обрушились на Бойцова, т. к. Тамаре что-либо сделать он не мог.


Максимов обратился к начальнику управления кадров флота, которого хорошо знал, рассказал ему эту историю как она на самом деле протекала, тот же не позволил затоптать Бойцова в грязь. Пока Максимов вспоминал эту историю, машина подъехала к плавбазе. Сидоров выслушал доклад дежурного офицера и приказал построить экипаж подводной лодки, на которую был назначен командиром Максимов. После чего Сидоров представил командира и уехал по своим делам.

Первое знакомство с экипажем.

Старпом и замполит провели Максимова в его каюту, где они около часа беседовали о текущих делах, задачах, укомплектованности экипажа, ходе ремонта. Из доклада старпома и замполита на 12 февраля 1969 года получалась следующая обстановка. Где-то к июлю должен был закончиться средний ремонт с модернизацией. Далее должны начаться швартовые испытания, подводная лодка будет ещё у пирса завода, а её механизмы и системы будут испытываться в работе. После этого выход в море на ходовые испытания. Потом устранение замечаний и подписание акта об окончании ремонта. Далее докование на этом же заводе и переход к прежнему месту службы в бухту Павловского, так, чтобы там быть 10 января 1970 года. После обеда Максимов вместе со старпомом Мазковым осмотрели подводную лодку, кубрик и каюты на плавбазе, заслушали командиров боевых частей о состоянии дел. Через три дня командир написал рапорт командиру соединения о принятии дел и о вступлении в должность.


Сидоров прочитал рапорт и спросил: «Что у Вас ещё?» Максимов попросил:


«Отпустите меня в ближайшее время в отпуск, так чтобы я успел к наиболее ответственным работам на подводной лодке. В более позднее время это сделать уже будет нельзя, т.к. пойдут швартовые и ходовые испытания, которые без командира не проводятся ». Сидоров подумал и ответил: «Хорошо, я согласен, пойдёте сразу же после 23 февраля».

Вернувшись на плавбазу Максимов, вызвал старпома Мазкова и замполита Барсукова к себе в каюту и довёл решение Сидорова, потом продолжил:


«Когда я приду из отпуска, то сразу же отпущу вас. Продумайте также отпуска всех офицеров и мичманов до ходовых испытаний, составьте график и завтра его мне покажите для утверждения». Незаметно подошёл праздник – День Советской армии и военно-морского флота.

Лжец Барсуков.

Накануне 23 февраля Максимов оставил старшим в экипаже своего замполита Барсукова и приказал ему ночью проверить дежурную службу на подводной лодке. Старпом за последние дни устал, давно не был дома, Максимов отпустил его отдохнуть до 24 февраля. Сам же убыл на «коломбине» в посёлок Тихоокеанский, где жила его семья. «Коломбинами» называли в соединении грузовые машины, которые были приспособлены для перевозки людей, машины ходили два раза в сутки утром и вечером. 23 февраля утром Максимов приехал на завод. Экипаж был построен на пирсе: в строю стояли Барсуков, офицеры, мичманы и матросы. Строем никто не командовал, Чем ближе Максимов подходил к строю, тем отчётливее видел – никто не собирался дать команду «смирно» и подойти к нему с рапортом. Барсуков в строю изображал бравого солдата Швейка. Командир на ходу решил сделать вид как-будто так и надо, с невозмутимым видом подошёл к строю и поздоровался. В ответ было нестройное:



«Здравия желаем, товарищ капитан 2 ранга», Максимов поздравил экипаж с праздником. Ещё более нестройно раздалось: «Ура! Ура! Ура!» Максимов отпустил экипаж на плавбазу, к нему подошел Барсуков и панибратски сказал: «У нас всё в порядке». Командир спросил его: «Вы подводную лодку проверяли?» Тот ответил: «Да. Всё в порядке». После этого замполит ушел на плавбазу. Максимов спустился в центральный пост подводной лодки и спросил дежурного офицера: «Кто ночью проверял корабль?» Дежурный стал перечислять: «Дежурный по соединению, проверяющий из штаба, дежурный по живучести». Командир спросил: «А кто-нибудь из командования подводной лодки проверял?» Дежурный ответил: «Нет, никого не было, Барсуков всю ночь был на плавбазе, к нам не приходил». Максимов взял журнал вахтенного центрального поста, куда заносятся все происходящие на подводной лодке события, и стал читать. Записи о проверке подводной лодки замполитом Барсуковым не было. Командир поднялся наверх и медленно пошёл на плавбазу, он шёл и думал: «Зачем он наврал мне? Неужели он считает меня таким дураком; простофилей, от которого можно всё скрыть, которого можно элементарно обмануть, с которым как угодно можно обойтись? Почему он начинает службу со мной с таких шагов? Очень уверен в себе или просто глуп? Или это проба сил? Что получится или как командир будет себя вести после этого? Странная позиция. А более точно – это позиция интригана». В своей последней мысли Максимов был очень близок к истине. Так рассуждая с самим собой, он дошел до плавбазы. Командир пригласил в свою каюту Барсукова и сразу ему сказал: «Виктор Павлович, а вы ведь не были ночью на подводной лодке и её не проверяли». Тот покраснел и быстро ответил: «Нет, я был». Максимов перебил его: «Лучше не продолжайте, вам самому будет потом стыдно. Я был на лодке, говорил с дежурным, смотрел журнал вахтенного центрального поста. Вы не были на лодке. И давайте так – забудем этот случай. Между нами никогда не должно быть вранья». Барсуков надулся и молчал, ещё более наливаясь краской. Максимов продолжил: «Я должен доверять замполиту, старпому, офицерам. Если не будет доверия – не будет службы, без доверия не возможно плавать на подводной лодке. Это так очевидно и ясно! Теперь о случае, который произошёл утром на построении. Вы сами могли меня встретить перед строем, Но, очевидно, вы считаете это унизительным для себя. Но как оставшийся старшим на экипаже вы были обязаны поручить это сделать любому командиру боевой части. Но вы и этого не сделали, поставив меня в дурацкое положение. Давайте и это забудем. Продолжим с чистого листа». Барсуков ничего не ответил. Командир и не старался добиться каких-либо заверений и сразу же отпустил его.

Аэрофлот и его услуги

Через два дня командир вместе с семьей вылетел из Владивостока в Ленинград в отпуск. Из-за плохой погоды самолёт задержали в Хабаровске на шесть суток. Все рейсы были отменены, в здании аэропорта скопилась масса народа. Гостиница была переполнена и никого больше не принимала. Киоск «Союзпечать стал торговать старыми газетами, чтобы люди их использовали в качестве простыней. Максимов купил целую подшивку на всю семью, постелил газеты на бетонный пол в несколько слоёв, потом свои пальто, после чего сказал жене:»Нина, ложись с ребятами, утром меня сменишь, я как на подводной лодке заступлю на вахту, а то тут разный народ бродит, можем остаться без денег и вещей.» Жена, сын и дочь быстро уснули утомленные суматохой. Постепенно шум в зале стих и где-то к часу ночи весь пол в здании аэропорта был усеян телами спящих пассажиров вплоть до входа в туалет. Спали на ступеньках лестниц, на подоконниках. Максимов сидел и думал об этих лежащих на полу людях, незнакомое ему чувство острой жалости к ним, своей семье вдруг острым комком остановилось в горле. Он думал:»Неужели наше государство так бедно, что не может при аэропортах настроить гостиничных бараков с самыми элементарными условиями? Наверное, дело не в бедности, просто мы никому не нужны. Уже три года мы летаем и всегда одна и таже картина. Что-то жалкое и безобразное было в этом зрелище. Сейчас ни война, ни катастрофа, а люди так бедствуют, не возмущаются, покорны.» Утром закрыли туалеты в здании аэропорта и по трансляции предложили пользоваться туалетом на улице. Максимов пошёл посмотреть, что это такое. Рядом с аэропортом был построен деревянный солдатский сортир, как говорят в армии, многоочковый, свободного падения, с разделением по признакам пола, с вонью и морозом минус двадцать градусов, куда из аэропорта потянулись женщины с маленькими детьми, пожилые люди. Негде было помыть руки и лицо. Полёты начались на шестые сутки.

Новая квартира и немного семейной истории

И, наконец, Максимовы прилетели в Ленинград. Дома их встречала мать Нины – Надежда Александровна. Эту квартиру никто из Максимовых ещё не видел, дом находился в Купчино на улице Бела Куна. Надежда Александровна и её младшая дочь Вера переехали сюда совсем недавно с улицы Шкапина, что у Балтийского вокзала, прежний дом подлежал капитальному ремонту. До войны они жили недалеко от Невы на Галерной улице. Эту квартиру сняли в 1905 году родители Надежды Александровны – Елена и Александр, которые приехали в Санкт-Петербург из Белостока. Александр служил в почтовом ведомстве, а Елена поступила горничной к барону Пистолькорсу. Старшая дочь Надежда незаметно выросла, стала плавать на пассажирских судах культработником, познакомилась со вторым помощником капитана Георгием, они поженились, родилась Нина, потом Вера. Началась война, отца назначили командиром спасательного судна «Нептун», присвоили офицерское звание. После двух лет блокады Надежду Александровну с дочками и бабушкой Еленой вместе с другими ленинградцами увезли по уже начавшему таять льду Ладожского озера в эвакуацию в Ярославскую область в деревню Голубково.



За это время дом их на Галерной был разрушен при бомбёжке, отец успел влюбиться в одну женщину и все мысли его были заняты новым чувством. В мае 1945 года он привёз семью из эвакуации в квартиру на улице Шкапина. Дом был старый, печное отопление, во дворе сараи для дров, с «Красного треугольника» постоянно летела копоть и стояла вонь от резины, на улице непрерывно грохотал грузовой транспорт. В квартире в одной из комнат над окном была дыра от неразорвавшегося снаряда, которую заделали только после приезда через месяц. Через год отец совсем бросил семью. Надежда Александровна пошла работать в аптеку, жили на её скудную зарплату и алименты. От тяжелых переживаний у неё началась язва желудка, с каждым днём ей становилось всё хуже и хуже, она очень похудела и плохо выглядела. Кто-то посоветовал ей съездить в посёлок Вырицу к отцу Серафиму. Она взяла с собой дочек и поехала на поезде, который состоял из нескольких вагонов и старого паровоза. Отец Серафим жил в доме на Майской улице, келейницей у него была монахиня Серафима, с её помощью Надежда Александровна вместе с дочками и попала к нему. Отец Серафим, в миру Василий Муравьев, родился в 1865 году, рано лишился отца, с малых лет работал в купеческой лавке, стал приказчиком, впоследствии завёл своё коммерческое дело. Женился на знакомой ещё с детства Оле Найденовой, у них родились сын Николай и дочь Оля, которая через год умерла.



В феврале 1917 года он прекращает коммерческую деятельность, часть средств отдаёт своим служащим, другую – жертвует Александро-Невской лавре и двум монастырям. С этого же момента он и его жена готовятся к монашеству, в скором времени его жена стала монахиней в Воскресенском Ново-Девичьем монастыре Птрограда, а он – монахом Александро-Невской лавры, в 1927 году принимает схиму, нарекается Серафимом, его избирают духовником Лавры. Отец Серафим ежедневно по восемь часов в сутки исповедовал прихожан, заболели ноги. Болезнь усилилась и приковала его к постели. Пришлось переехать в Вырицу, это в 60 километрах от города по Витебской железной дороге. К нему постоянно ехали и шли люди получить душевное успокоение. Он обладал, несомненно, даром провиденья и исцеления. Отец Серафим всю войну молился в келье и в саду на камне, как Серафим Садовский, за наш народ, чтобы он не был порабощён врагами. Несмотря на болезнь ног, он продолжал принимать людей лежа в постели. Выслушав историю Надежды Александровны, сказал: «От язвы ты скоро вылечишься и получишь весёлую работу.» Потом подозвал девочек к себе, и, возложив на них руки, благословил, дал им с собой конфет. Через месяц к Надежде Александровне зашёл её брат Михаил, он работал шофёром такси, ему оставил адресстарого петербургского врача-геомапата один пассажир. Врача звали Павел Леонтьевич Кавнатский, он без анализов и рентгена поставил ей диагноз и взялся лечить, дело пошло на поправку, через три месяца от язвы не осталось никаких следов. Через месяц Надежда Александровна встретила школьную подругу, та уговорила её поступить в театр оперы и балета имени С.М. Кирова на освободившуюся должность билетёра, где она и стала работать.



Таким образом, Надежда Александровна попала на «весёлую работу». Умер отец Серафим в 1949 году и похоронен на кладбище храма Казанской иконы Божий Матери посёлка Вырица при большем стечении народа и духовенства. Сам Максимов как бы был верующим и не верующим. О религии и Боге он в своей семье ничего не слышал. Во время войны в 1943 году ему было десять лет, и жили они в городе Красногорске в коммунальной квартире. К соседям приехала какая-то дальняя родственница, из разговоров с Александром Максимовым она поняла, что мальчик ничего не знает о Боге, дала ему прочитать Евангелие от Матфея. Эту книгу он прочитал за один день и сразу же поверил Иисусу Христу. Женщина зашила ему в курточку крестик тайком от его родителей. Женщина эта вскоре уехала и как-то незаметно Александр стал забывать о Боге, другая мораль и нравы продолжали врываться в его детскую душу. Но видно что-то всё же осталось и не погибло. Когда он узнал от Нины об отце Серафиме, то впоследствии в тяжелые моменты своей службы часто призывал его: «Отец Серафим, спаси, сохрани меня!» Когда они вернулись из эвакуации в квартиру на Шкапина,там осталась старая мебель от прежних жильцов, которые в блокаду все вымерли от голода. Эта мебель сама была похожа на людей-дистрофиков, ветхая и потерявшая весь свой вид и цвет за 900 дней, вымерзшая за три морозных зимы, продуваемая всеми ветрами, забитаяпылью от разрушенных бомбами и снарядами домов. Везти её в новую квартиру было нельзя, она не выдержала бы такого испытания, поэтому Надежда Александровна её оставила умирать вместе с домом, пущенным на капитальный ремонт. Новая квартира была светлая и большая, четыре комнаты, её дали и в расчёте на семью Максимовых. Александр с Ниной решили в отпуске купить на свои сбережения новую мебель для новой квартиры, чтобы было, где в отпуске остановиться.

Взятки и их последствия.

Они ходили по мебельным магазинам, мебель вроде была и вроде её не было. В залах магазинов она стояла, но с табличками «продано» или «образец». Знакомые ленинградцы подсказали, что нужно дать взятку, якобы десять процентов от стоимости. Максимов никогда в своей жизни этого не делал, он даже представить себе не мог, как это делается. В мебельном магазине на проспекте Славы Нина увидела в отделе доставки Ирину Петровну – мать своей подруги Аллы, с которой они дружили с детских лет. Муж Аллы служил в Либаве, недавно был назначен командиром дизельной подводной лодки. Ирина Петровна, увидев Нину, обрадовалась и стала расспрашивать её о жизни. Нина в конце беседы упомянула, что ищет мебель. Ирина Петровна сказала:» Я могу помочь, только это потребует определенных расходов. Тут каждому нужно дать. Если ты согласна, то я всё организую.»



Нина согласилась, через неделю на новую квартиру привезли болгарскую мебель «Лилию». А ещё через неделю Нина узнала от Аллы, что Ирину Петровну арестовали и она находится под следствием. Одна супружеская чета из Якутии через неё достала мебель, а потом заявила в милицию. Жизнь Ирины Петровны и до этого была полна разными бедами. Молоденькой девушкой Ира приехала в Москву на строительство метро с далёкого Урала, здесь познакомилась с военным командиром, поженились, родилась дочка Алла. Через год они оказались в Ленинграде, куда направили мужа учиться в академию. Муж познакомился с другой женщиной, бросил Иру с маленькой дочкой. Для неё это был тупик, она отвела в ясли дочку, пришла домой, открыла духовку, включила газ и легла у плиты. Её обнаружили уже в бессознательном состоянии случайно и в больнице еле-еле спасли. Потом у неё было много мужчин, как говорила её дочь Алла – очередные папы. С годами всё тяжелее было их удерживать надолго.



С годами всё тяжелее было их удерживать надолго. Ирина Петровна устроилась в мебельный магазин в отдел доставки, думала, будут большие деньги – будут мужчины, но получила восемь лет обычного режима. Забегая на несколько лет вперёд, можно сказать, что и там ничего хорошего для неё припасено не было. Где-то в середине срока её настиг инсульт. Муж Аллы прошел, все инстанции и добился досрочного освобождения Ирины Петровны, привёз её домой. Здесь ей стало немножко получше, но потом болезнь стала прогрессировать и она могла только лежать. Через два года Алла сдала её в диспансер на постоянное жительство, навещая один раз в неделю. Через четыре года она умерла. Алла после похорон покаялась в церкви священнику в том, что она сдала мать в диспансер. Что сказал священник ей – мы не знаем. Александр в каждом отпуске видел, как меняется жизнь. Многие его однокашники уже давным-давно устроились в Ленинграде или Москве, обзавелись машинами, дачами, любовницами, защитили кандидатские диссертации и смотрели на него как на чудака – мореплавателя. Везде нужно было что-то дать, кому-то позвонить, попросить, пообещать.



Из разговоров с ними выяснялась какая-то кошмарная жизнь, где на предприятиях все воруют, халтурят и обманывают. И самое главное кредо – нигде не высовываться, будь как все. К своей маме Александр поехал один, т.к. дети сразу же с прилётом на следующий день пошли в школу, которая была рядом с домом. В Риге его встречали мама и бабушка, брат с женой были в геологической экспедиции, а сестра в Москве готовилась к защите кандидатской диссертации в одном из научно-исследовательских медицинских институтов. Первый день прошел в разговорах о детях, о житье в дальних краях и, конечно, о службе Александра. Потом вспомнили отца, который в 1938 году был по навету арестован, осуждён, но через год был оправдан, с началом войны он добровольцем ушел на фронт, где под Смоленском погиб.