Глава 3. Командир части

Опубликовано в День в жизни. Часть 1. Ощущение свободы Вторник, 28 сентября 2010 11:54
Оцените материал
(3 голосов)

По «ленинградке».


(1 сентября 2004 года, Россия, проезжаем Солнечногорск)


– Уф-ф-ф…, – я, даже, встряхнул головой, прогоняя сон. Приснится же такое!
Да…. Давно это всё было – я стал уже забывать подробности начала своей службы, а вот, «на тебе», приснилось же.
Тихо…. Даже, музыку Миша выключил!
Тихо «шелестит» мотор.
Машин мало. Редко кто-нибудь – на встречу, ещё реже – на обгон.
Прекрасный солнечный день!
Уже жарко – я это понял потому, что Миша включил кондиционер, который не любил и, потому, включал в самом крайнем случае.
– Миш…. А…. Который час-то? – связки слиплись после сна, и получилось хрипло.
– Да, полдевятого ещё! Рано…. Спали бы, – действительно рано, и поспал то маловато.
– Слушай, может, остановимся? Ну, там…. Походим, что ли, а? – ничего, уже не хрипло. И спать, хотелось, но, как-то, уже не очень.
– Александр Иваныч, может, ещё проедем, ну, минут двадцать?
– Ладно…. Давай проедем!
Минут через десять я всё-таки заёрзал и опять к Мише,
– Ну, всё, прижимайся куда-нибудь…. В кусты пора!
– Иес, сэр, – не знаю, зачем Мише надо было проехать ещё. Не знаю…. Но мне просто хотелось с…ать. Очень хотелось!
– Миша, пора-а-а!
Прижались к правой обочине и остановились мы как-то сразу, быстро…. Может, мне так показалось.
И как только остановились, я буквально выпрыгнул из машины, и, не закрывая дверь – в кусты!
Кайф!
Полный кайф!
Бывает же в жизни счастье!
Сна ни в одном глазу!
Наверно, я вышел из кустов с просветлённым лицом – Миша сразу начал изображать активную деятельность, – вышел из машины, достал канистру с водой, открутил крышку и приготовился лить мне на руки, – вот уж, правильно говорят: «главное – это люди»!
И опять кайф! После сна и «кустиков» умываться чистой, холодной водой!
– Попить бы, чего, – и Миша, совершенно естественно, достал из машины стакан и колу….
Coca cola уже немного нагрелась, – лето, всё-таки, – но была вкусной! И, ещё, – как там, в рекламе говорится, – тонизирующей!
– Ух…. Хорошо! – Много ли человеку надо!
– Ну, что? Погнали «наших городских»?
Спать уже не хотелось….
Что же там, в начале службы было такое, что вот вспомнилось, приснилось? Да ещё с такими подробностями!
И опять «ш-ш-ш» от мотора.
Опять тишина….
Просто, «баю-бай» какое-то.
В начале службы?
Ну…. Был тяжёлый приезд. Физически тяжёлый! Чемодан этот тоже… – достал, просто! И жарко ещё! Пыль! А что потом? Жуков – отличный экипаж…. Железкин…, мафиози – Железкин! Газета?
А, вот, газета?
Да! Точно!
Ну и что же – газета?
Да, газета-газетой, а почему же приснилось то?
Вернее, конечно….
Да! Это всё же приснилось, а, вот, из-за чего?
Газета получилась не совсем обычной. До меня такого никто не делал в армии. И, тем более, на советской подводной лодке. И, тем более, представитель лучшей части советской молодёжи, советский морской офицер – смешно!
Это сейчас смешно, а – тогда…. В 1988 году?
Диссидент? Да, нет, вроде….
А к чему это всё? Почему?
Перестройка была…. Хорошее дело! Горбачёв был… – генеральный секретарь КПСС! Гласность, плюрализм….
«Нью-Йорк таймс» – на советской подводной лодке!» – смешно, – я вспомнил Железкина.
А, ведь, перестройка-то, это же не только перестройка в экономике…. Или, там в госуправлении!
Передел собственности?
Ну, украли всё! Всю страну разворовали…. И что?
Нет! Перестройка – это, прежде всего, перестройка в мозгах! Перестройка мышления, как тогда говорилось. Именно так! Ударение на первом слоге – «мышления».
А было-то мне тогда… всего двадцать два года! И я, как нормальный молодой человек, который любил свою страну, думал, что смогу изменить что-нибудь к лучшему! Я так близко всё это принял, что думал – «мне всё по плечу», «я всё смогу»!
И свобода!
Господи, как это было упоительно, захватывающе….
Мне тогда казалось, что коммунисты – «все, как один» – «на баррикады»!
Михаил Сергеевич Горбачёв для меня был не просто лидером партии, быть членом которой я недостоин, – как я тогда считал!
Горбачёв был идолом! Иконой!
Он был олицетворением свободы, свободы от вранья, воровства, произвола и прочей мерзости.
Уже засыпая, я вяло подумал о глотке виски, но было так лениво доставать бутылку, наливать, разводить….
Думал я об этом с закрытыми глазами….
Как у Райкина, это, который Аркадий: «…а когда вы ложитесь, вам не хочется закрыть глаза?»
Хочется….
Когда я сажусь в свою машину, в пассажирское место….
Хочется.



Морской волк.


(апрель 1989 года – сентябрь 1990 года,
Россия, Камчатка, посёлок Рыбачий – Приморье, город Большой Камень)

У Жукова Валерия Ивановича я служил уже восемь месяцев.
Большая часть зачётных листов была уже подписана всеми специалистами, измазана всеми механическими гадостями, истрёпана и кое-где порвана в непрерывных перемещениях между ненадёжными карманами РБ и руками множества людей….
Я стал настоящим подводником и был допущен ко всему, чего может желать лейтенант – к самостоятельному обслуживанию своего боевого поста, к самостоятельному несению вахты на якоре, и … ещё бог знает к чему, много к чему….
И я себя зауважал!
Мой нешний вид приобрёл такую желанную мной «потёртость», утратил новизну!
И я уже знал все тактические номера всех подводных лодок дивизии, фамилии всех командиров и некоторых адмиралов!
Мне всё это было интересно, и знания впитывались мной, как губкой.
Я уже не раз выходил в море и самостоятельно исполнял свои обязанности!
И мне всё это нравилось!
Я считал себя счастливейшим из смертных!
Я занимался любимым делом!
Делом, о котором мечтал всю свою, недолгую пока, жизнь!

 

В море.


Был один из тихих, солнечно-радостных дней начала апреля. Один из дней, когда весна на Камчатке всё ещё больше похожа на зиму и, даже, имеет все зимние прелести – «крутящуюся» около нуля температуру воздуха, горы снега, лёд в бухте Крашенинникова. Правда, солнце светит вовсю, и светит уже дольше и уверенней, снег проседает и чернеет, тут и там из-под снега вылезают «подснежники» – так у нас в народе называют собачьи «сюрпризы», которые в неимоверных количествах появляются весной.
А воздух не пахнет пока ничем! Ну, разве что снегом, если он, конечно, может иметь запах, да «подснежниками».
Вот в такой день по приказу командира нашей дивизии контр-адмирала Петренко Михаила Георгиевича и под его руководством мы вышли из базы, намереваясь сначала совершить переход в Берингово море, а, затем, заняв позицию в южной его части, в течение двух недель, осуществить поисковую операцию вдоль Алеутских островов.
Поисковой операцией назывался тщательно спланированный «свободный» поиск нашего вероятного противника – подводных лодок Соединённых штатов Америки.
Саму Авачинскую губу, то есть «загогулину» на карте, отделяющую нашу базу от океана, мы прошли образцово, в хорошем темпе, нигде не остановившись и не замедлив ход. Всего через полтора часа мы уже повернули на юг и направились в район дифферентовки, в бухту Саранная.
Дифферентовка при каждом выходе в море была обязательной всегда и для всех лодок. Глубина бухты составляла всего сорок-сорок пять метров, что позволяло, не сильно рискуя, погрузиться в перископное положение, – под перископ, то есть, – и удифферентоваться. Это, когда выравниваются крен и дифферент, путём перекачки воды между дифферентными цистернами, или при помощи приёма дополнительного объёма забортной воды в какую-нибудь из них….
– А, ну-ка, Келдыши…. БИПа! – это командир дивизии так, обычно, обращался к специалистам вычислительной группы, к нам, то есть. А к сокращению БИП он всегда прибавлял букву «А» и получалось не БИП, а БИПа, – как там у нас обстановка, а-а-а?
– Горизонт чист! Товарищ, адмирал! – командир дивизии, всё-таки, не командир лодки, и обращение к нему – только по званию. Правда, принято «сокращать» полное – «контр-адмирал», как бы забывая слово «контр», и скромно-льстиво завышать звание начальника до адмирала. Такие маленькие хитрости в обращении к вышестоящим вбиваются в сознание ещё у курсантов военно-морских училищ. Начальник же получает особенное, извращённое удовольствие от такой незамысловатой лести, и ласково поправляет подчинённого, например: «Спасибо! Я ещё только контр-адмирал». И всем становится всё понятно, все довольны: подчинённый – что, польстил начальнику и не сильно при этом унизился, начальник – лишний раз, услышав своё заветное…. Желаемое….
– Ладно, Келдыши, смотрите в оба, а то, льдинки тут ещё иногда плавают, – и Петренко удовлетворённо глянув в перископ, протиснулся в штурманскую рубку – там уже уютно звенели чайные ложечки о стаканы – по просьбе комдива штурманами традиционно готовился чай.
– Приготовиться к погружению, – это командир – с мостика своим командирским, даже, я бы сказал, ультра-командирским голосом, – механик на месте?
– Есть! На месте, товарищ командир! Отсеки осмотрены – замечаний нет! – а вот командир на лодке – только «командир».
– Механик! По местам стоять к погружению, проверке прочного корпуса на герметичность! – вся организация дифферентовки лодки командиру давно знакома и команды он подаёт почти автоматически.
– Есть, товарищ командир! – а вот ещё одна «фишка» – чтобы показать особенное уважение к начальнику, при любых обращениях или простейших служебных репликах необходимо к самой такой реплике обязательно добавлять слово «товарищ» и звание. Это как у англичан или американцев – «Да, сэр!», «Никак нет, сэр!».
Я, как младший офицер, естественно, знал все эти приёмы примитивной лести и, так как уважение сразу ко всем подводникам, тем более адмиралу, не подлежало для меня каким-либо сомнениям, я испытывал просто наслаждение от самой возможности вот так вот польстить, делая вид, что никакой лести нет и в помине.
Я был в системе!
Я был допущен!
Я стал одним из них!
Я стал подводником!

 

Дифферентовка.


Ну что?
Проверка на герметичность – это пять-шесть минут….
Причём, учебная тревога для прохода узкозти «плавно переросла» в учебную тревогу для погружения!
Пора погружаться для дифферентовки.
Командир, как водится, последним покинул мостик. Закрыв за собой крышку верхнего рубочного люка, и, сразу, спустившись в центральный пост, он вопросительно взглянул на механика. Механик всё понял, и сразу же начал свою «лебединую песню»:
– Товарищ командир, подводная лодка к погружению готова! Прочный корпус герметичен, принята расчётная дифферентовка, запас ВВД – 100%, реактор на мощности 50%, турбина вперёд шестьдесят, выдвинуты средние горизонтальные рули! – у нашего механика всё всегда готово! И готово в нужное время!
– Есть, механик! Принять главный балласт, кроме средней!
– Есть, товарищ командир! – ревун, звонок…. У меха – всё чётко, как на учениях.
– Принят главный балласт, кроме средней! Осмотреться в отсеках, провентилировать водоотливную, осушительную магистраль, кингстоны глубиномеров! – это уже по ГГС, громкоговорящей связи отсеков.
– Товарищ командир, принят главный балласт, кроме средней. Крен ноль, дифферент ноль один на корму, осадка пять метров, провентилирована водоотливная, осушительная магистраль, кингстоны глубиномеров. Замечаний нет! – командир осматривал горизонт в перископ.
Лодка, как живой человек, испустив вздох, – это когда вода через кингстоны заполнила цистерны главного балласта, – медленно погрузилась «под рубку».
– Есть, механик! Заполнить среднюю, порциями!
– Есть, товарищ командир! Заполнить среднюю порциями!
– Товарищ командир, заполнена средняя!
– Есть, механик! Боцман, погружаться на глубину девять метров, доклад через каждый метр! БИП – горизонт, – командир выровнял перископ по диаметральной плоскости лодки.
– Механик, начать дифферентовку, – все фразы – чётко, громко, отрывисто, – Боцман! Твою мать! Глубина! – видимо, боцман чуть «клюнул», слишком сильно переложив горизонтальные рули и окунув перископ в воду.
– Горизонт чист! – это начальник радиотехнической службы, Стариков Александр Николаевич, получив доклад от акустика, вклинился с ответом командиру. Правда, без обычного «товарищ командир», чтобы покороче.
– Валерий Иваныч, ну что? – комдив, напившись чая в штурманской, появился в центральном, ну прямо, «как чёртик из табакерки».
– Да, заканчиваем, товарищ адмирал! – то же, ведь, и командир «прогнулся», ну, совсем чуть-чуть!
– Механик, – доклад! – сразу понятно, после вопроса комдива надо доложить о ходе дифферентовки….
– Товарищ командир, подводная лодка удифферентована, крен – ноль, дифферент ноль два градуса на корму, – «лебединая песня» получилась! Правда, вот, эти «ноль два». Хотя, впрочем, ноль два градуса – это ерунда!
– Есть, механик! Боцман, всплывай!
– Механик, – и командир, покрутив ещё перископ, – Продуть главный балласт! Вахтенный офицер – на мостик!
– Связистам, – это для старпома, чтобы передал команду в боевую часть связи, – доложить оперативному: время текущее, подводная лодка К-305 – закончил дифферентовку, исполнил «волну», направляюсь в двадцать первый район, – «исполнил волну», это значит всплыл.
– Манчулис, – штурману-литовцу, – курс в двадцать первый район?
– Семьдесят пять градусов, товарищ командир, – капитан-лейтенант Манчулис уже давно проложил курс и ждал, положенного сейчас, вопроса командира.
– Боцман, право руля! Ложиться на курс семьдесят пять градусов! – ну, вроде, всё….
– Старпом, ёб…ть! Где вахтенный офицер? – это не раздражённо, обыденным голосом, но очень требовательно.
Как раз в этот момент на наклонном трапе, ведущем в центральный пост, послышались тяжёлые шаги по-штормовому одетого человека – резиновый комбинезон, ватные штаны, валенки, ватник…. Командир группы минно-торпедной боевой части Вова Протасов застёгивал пояс с толстой цепью, которой надо было пристегнуться на мостике, на случай заливания волной. Цепь болталась и, задевая за трап, трубопроводы, кронштейны и прочие металлические конструкции, которые на лодке – просто везде, издавала металлический грохот!
– Товарищ командир, старший лейтенант Протасов для заступления прибыл! Разрешите принять вахту!
– Да, Протасов, принимайте!
Вова, гремя цепью, стал старательно обходить боевые посты, выспрашивая нужную ему информацию у специалистов. Сначала штурманская рубка, затем механик с разными механическими запасами и состоянием общекорабельных систем, дальше, боцман. БИП – уже мимоходом, по пути!
– Товарищ, командир, старший лейтенант Протасов! Обстановка ясна, разрешите заступить!
– Хорошо, Протасов, заступайте! Курс семьдесят пять – в двадцать первый район, скорость десять узлов! Да, доложите мне через час! При подходе к району – «Приготовиться к погружению», – и командир, повернув ещё раз перископ, скомандовал:
– Старпом, отбой учебной тревоги! Третьей смене заступить! – это уже расстегивая свою командирскую «канадку» и снимая истрёпанную всеми штормами, рыжую, выцветшую ушанку….

 

Важный разговор.


Третья смена – это, как раз, и я, тоже. То есть, я сейчас заступал вахтенным офицером боевого информационного поста и в моё подчинение сразу поступали вахтенный метрист, вахтенный акустик и планшетист, который вёл вахтенный журнал боевого информационного поста, БИПа.
В обстановку можно было не вникать, я и так уже два с половиной часа сидел на БИПе по учебной тревоге. Собрав доклады, и пользуясь тем, что Вова Протасов ещё задавал разные вопросы механику, я успел ввернуть и свою обязательную фразу:
– Вахтенный офицер БИП – лейтенант Оболенский, горизонт чист, разрешите заступить!
– Есть! Разрешаю!
А погода! Видимость! Как говорят моряки и лётчики, «сто на сто»….
Яркое солнце, которое, вдобавок, ещё отражаясь от воды, пускало в глаза огромное количество «зайчиков». Море – один-два балла, почти штиль. Правда, лёгкий морозец, примерно, один градус…. Ну, это, – так…. Ерунда!
Лодка шла ровно, без качки, поднимая приличных размеров бурун своей круглой носовой частью…. Как будто, стараясь своим телом «поднять» море.
Лёгкий, бодрящий ветерок!
Спокойствие, безмятежность….
Комдив, одетый в толстый водолазный свитер, ватные штаны на лямках и кирзовые сапоги, наконец, окончательно закончил чаепитие и перебрался в центральный пост, на командирский диванчик:
– Да, а, вот, Оболенский! Лейтенант Оболенский, ну что? Как служба? Как зачёты?
– Служба – хорошо, товарищ адмирал! Зачёты, почти, все сдал! Осталось четыре вопроса к допуску на вахтенного офицера на якоре! – я опять назвал его «адмиралом» и, естественно, «прокатило», даже, очень «прокатило»!
– Хорошо, хорошо, – комдив поулыбался, – а, как вы думаете, ваш брат после академии вернётся в нашу дивизию? В штаб дивизии?
– Не…, не знаю, товарищ адмирал, – ну а что, я, действительно, этого не мог знать. Да и, это, всё-таки, дело брата, – не знаю….
Комдива такой ответ явно не устроил, но уточнять он ничего не стал. Секунд десять посмотрев на какой-то манометр, подумав и перестав улыбаться, он, всё-таки, продолжил:
– Ну, ладно. А, вот, вы…. Как вы дальше свою службу видите? – вот уж «Здрасьте», да откуда ж я знаю?
На размышления – секунды, не каждый же день вот так вот – с адмиралом….
Вообще то, из разговоров в офицерской курилке я знал, что скоро в дивизию должны поступить новые подводные лодки, которые сейчас достраивались в Приморье в Большом Камне. Я был наслышан, что они раза в два больше нашей и гораздо комфортабельней…. Ну, «чем чёрт не шутит»!
– Товарищ адмирал, хотелось бы, если можно, конечно…, на новую лодку попасть служить! – «за спрос денег не берут».
– Ну, что ж, может быть, такая вероятность и возникнет…. Может быть. По крайней мере, ваше желание для молодого офицера нормальное. Ладно, посмотрим, – и Петренко повернулся к механикам, которые что-то горячо обсуждали, замысловато складывая пальцы на схемах, изображённых на пульте «Вольфрам».
На этом аудиенция с нашим командиром дивизии для меня закончилась, я повернулся к своему планшету и занялся, наконец-то, вахтой….
Я не мог тогда знать, насколько важной окажется моя просьба для Петренко, насколько она ему была нужна, насколько вовремя я оказался – «в нужное время в нужном месте»!
И как это перевернёт всю мою жизнь….

 

Как закалялась сталь.


Прошёл год.
А всего, от начала службы, – полтора…
За это время я «не вылезал из морей», став настоящим, прошедшим «огонь и воду», подводником. Зачёты я давно все сдал, допустившись ко всем обязанностям по моей специальности и, получив, наконец, право нормального «схода на берег». Редактором стенгазеты, в конце - концов, назначили «штурманёнка», то есть командира электронавигационной группы Игоря Стрельцова, – лейтенанта, пришедшего на лодку одновременно со мной. Я так и не выпустил ни одного номера, кроме того…. Первого, скандального!
Экипаж капитана первого ранга Жукова, как я узнал через два месяца после моего назначения, гордо носил звание – «Отличный экипаж»!
К гордости за это, без сомнения, высокое звание добавлялась ещё целая куча «маленьких» служебных «обременительностей».
Эта куча «обременительностей» существенно сокращала количество свободного времени «на берегу»! И очень сильно увеличивала время, проводимое в море, в боевом дежурстве, и, вообще… – на лодке.
И самые трудные задачи в море поручались нам!
И в боевое дежурство ставили нас!
И всякие важные комиссии встречали мы!
Отличный экипаж!
К тому же, именно в это время, сложился некоторый дефицит в инженерах вычислительной группы. Допущенных инженерах! А я, как раз, и являлся допущенным ко всему инженером вычислительной группы, и, поэтому, «из морей» я, действительно, «не вылезал», прикомандировываясь с лодки на лодку….

 

Прощай, «старушка».


Примерно в середине апреля 1990 года я случайно находился в штабе дивизии с каким-то поручением.
Это потом, спустя годы, я понял, что в мою жизнь круто вмешалась судьба, и всё – не случайно. А тогда, всё это показалось мне простым совпадением.
Кабинет командира дивизии находился на втором этаже и я, как раз, случайно спускаясь по лестнице, задержался на уровне второго этажа, встретив знакомого….
– Ну, а где я тебе сейчас найду инженера? Да ещё и допущенного? У меня все лодки либо – в море, либо – готовятся! – голос комдива, конечно, я узнал сразу. Он вышел в коридор с капитаном первого ранга Ивановым, флотилийским кадровиком, что-то горячо обсуждая.
– Сергей Палыч, ну, пойми ты! Я ведь, только «за», но, ведь, выше головы не прыгнешь. Что я тебе… рожу его, что ли? Непорочным зачатием?
– А, хотя…. Подожди! – и взгляд Михаила Георгиевича Петренко остановился на мне. Что-то вспоминая, взвешивая и просчитывая, соглашаясь сам с собой, и отказываясь от своих же мыслей, комдив, кивком головы остановил меня, – подожди, подожди, Лейтенант Оболенский, а вы же у нас у Жукова служите? А зачёты все сдали? – опять – взгляд на меня….
– Так точно, товарищ адмирал, у капитана первого ранга Жукова! И зачёты все сдал! – зачёты эти я сдал, конечно, уже давно! Но комдив спрашивал конкретно, «сдал - не сдал». Я конкретно и ответил.
– А на новой лодке всё ещё хотите служить? – А! Вот, что он вспоминал. И я уже робко, не понятно чему, но начал радоваться.
– Так точно, товарищ адмирал! – в этой односложности ответов, мне кажется, проявляется особенное уважение по отношению к начальнику.
– Ну, вот! Вот тебе, хороший «Келдыш», и всё…. Теперь всё! Больше никого не дам, – Петренко испытывал сейчас заметное облегчение. Ему удалось решить какую-то сложнейшую задачу.
– Да, больше и не надо, Михаил Георгиевич, – кадровик из штаба флотилии, даже, победно выдохнул….
– Ну, всё! Будь здоров! Времени…. Сам понимаешь! – и комдив большим пальцем правой руки показал на своё горло.
– До свиданья, Михаил Георгиевич, – кадровик пожал протянутую ему руку и с радостным видом пошёл вниз.
– Так! – комдив немного помедлил, как бы взвешивая свои адмиральские слова, – Оболенский, вам… – два дня на передачу дел! Пятнадцатого летим во Владивосток, затем – в Большой Камень, принимать триста двадцать вторую! Вы – пока прикомандировываетесь инженером вычислительной группы! Как раз – «Барс» для вас! Хм…, каламбур. Примем, и через неделю перегоним сюда! Всё! Доложите командиру! Валерию Иванычу – это мой приказ!
На корабль я шёл быстро…. Даже, буквально, летел!
Вот оно!
Вот она – судьба! Зацепила, всё-таки! Есть бог на свете!
Я – на новой лодке!
И, ступив на пирс, я с грустью посмотрел на свою старушку, свою лодку…. Она сейчас показалась мне маленькой и, какой-то уставшей. С протёртой, кое-где, чёрной краской, с отвалившимися во многих местах листами резинового покрытия – эти места были закрашены ярко-красным суриком! Гандола УПВ на вертикальном стабилизаторе, – это у акустиков, устройство постановки-выборки буксируемой антенны, – была загажена чайками и выделялась на преимущественно чёрном фоне лодки белыми кляксами….
Спускаясь в прочный корпус по вертикальному трапу, я, пожалуй, в первый раз обратил внимание на запах, который, как бы, «сопровождал», «окутывал» каждого, кто приходил на нашу лодку. Пахло чем-то обжитым, домашним, уютным – смесь гречневой каши, квашеной капусты, варёного мяса…. Доминировал не очень резкий запах репчатого лука.
И от этого «обжитого, домашнего, уютного» появилась лёгкая грусть. Или, я бы сказал, задумчивость. Мне сразу стало понятно, что я прощаюсь со своей «старушкой»…. Пришёл проститься….
На моё сообщение командир отреагировал резко негативно!
По крайней мере, для него это было резко….
Скривилась губа, он встал.
– Оболенский, и чёрт вас дёрнул в штаб зайти? Ну, что вы там забыли? – слово «чёрт» командир умудрился сказать с какой-то матерной интонацией – надо ж так!
– Да, я…. Товарищ командир, – Да! Такая реакция командира была ожидаема, но, чтобы, вот, так…. С криками, ругательствами….
– Нет! Я вас туда посылал? – командир начал вращать глазами, да так, что взгляд его стал особенно пронизывающим.
– Никак нет, това…,
– А кто? – хотя было понятно, что «кто» теперь не важно.
– Я…. Товарищ коман…,
– Молчите, Оболенский! Кто, я вас спрашиваю? – командир уже «доходил до ручки», дослушивать меня он уже не мог, постоянно перебивал.
– Да…. Товарищ….
– Молчите, Оболенский! Я вас не спрашиваю! – я окончательно сбился и начал терять нить разговора.
– Ну…. Ёб-ть! Просто, п…ц! Оболенский! – командир гаркнул прямо мне в лицо!
– Я…, – да не знал я, что ответить! Просто сказал – «Я».
– Оболенский!
– Я, товарищ командир! – мне удалось, наконец-то, договорить до конца. Чувствую, моё последнее слово «командир» его как-то успокоило, хотя глазами он вращал по-прежнему, уставясь на меня. От этого его вращения глазами было не по себе….
– Значит, так! – Валерий Иванович заметно успокоился, вероятно, приняв какое-то решение. Говорил он отрывисто, отдельными «рубленными» фразами, – значит так! Завтра заступаете дежурным по части, отстоите как положено – сутки! Потом сменитесь, обязанности свои сдадите командиру группы. Командировочный – у помощника, а дальше…. – чёрт с вами, можете ехать. И, здравия желаю….

 

В Большой Камень.


Даже, не заметил, как пролетели эти два дня….
Пятнадцатого апреля 1990 года я прибыл к штабу дивизии.
Одет я был по сезону – чёрное офицерское пальто, белое кашне, чёрная фуражка, портфель с «шильно-мыльными»….
И улыбался! По-весеннему!


***


От штаба до аэропорта Елизово мы добрались на УАЗике командира дивизии. Мы, – это комдив, начальник электромеханической службы дивизии и я.
На лётном поле у военных лётчиков уже грел моторы ИЛ-18 и было ясно, что во Владик мы полетим, как-раз, на нём.
В салоне самолёта – всё строго по субординации….
Салон был разделён на две части – маленькую, так называемую, «герметичку» на пять-шесть человек, – для начальников. И на, собственно, салон, объёмом кубов сто, с железными рундуками-сиденьями, и аппарелью в хвостовой части, которая чуть-чуть недозакрывалась, сантиметров на десять…. Салон, – красивое слово, – разумеется, предназначался для «неначальников». А ещё, под хвостовым вертикальным рулём была кабина пулемётчика, которая, естественно пустовала, но свидетельствовала о принадлежности данного транспортного средства вооружённым силам!
Ждали, оказывается только нас и, – как в кино, – едва дверь за нами закрылась, самолёт стал выруливать на взлётную полосу….
По субординации – мои начальники сразу зашли в «герметичку», а я остался в салоне, как «неначальник».
Летели не интересно, причём три с половиной часа, скучно….
Вдобавок, на высоте стало сначала свежо, а потом…. Ну уж очень холодно! Конечно, всё из-за щели между аппарелями, которая недозакрывалась!
При посадке выяснилось, что во Владике – плюс пятнадцать и я, в своём пальто, выглядел просто, как пингвин в зоопарке.
Во Владивостоке нас, конечно, встретили на УАЗике. Правда, естественно, не нас, а нашего комдива… – встречать просто офицеров никто бы не стал. Так что, нам повезло оказаться в «тени» нашего адмирала.
Дальше – совсем никаких приключений….
Большой Камень оказался небольшим, чистеньким городком, недалеко от Владивостока, львиную долю которого, занимали два завода – судоремонтный «Восток» и судостроительный «Звезда». Все жители «Маленького Парижа», – как прозвали его подводники-тихоокеанцы за весёлый нрав слабого пола и большое количество дешёвых ресторанов, – совершенно естественно, трудились на этих заводах.
Весна в Приморье уже давно наступила. Всё, буквально, утопало в густой сочно-зелёной растительности! Мы, после апрельского камчатского снега и запаха «подснежников», очень легко привыкли к этому буйному цветению всевозможных кустарников, деревьев, цветов и травы.
Просто, «глаз радовался».
А запах!
Весна!

 

«Барс».


Был как раз обед.
Чёрная, полностью покрытая резиновым покрытием, лодка стояла у пирса и поражала своими размерами. Ну, по крайней мере, меня! По сравнению с моим 671-м РТМом, оставшимся на Камчатке, это было, просто, нечто! Мощный сигарообразный корпус с толстой круглой носовой частью, в которой угадывались люки восьми торпедных аппаратов! Какие-то гидроакустические антенны, установленные перед ограждением рубки вертикально! Само ограждение прочной рубки раза в четыре превосходило РТМовское!
Я сразу понял, почему среди своих «Барс» называют «беременным РТМом».
Предъявив документы верхнему вахтенному, я по трапу поднялся на надстройку и через кормовую дверь ограждения рубки сразу попал к шахте с вертикальным трапом, ведущим вниз, в прочный корпус….
И, смешно говорить. Я просто потерял голову! Я влюбился!
Везде свежая краска, а запахи….
Этой самой краски!
Свежей резины!
Свежего металла!
И всё это разогрето на солнце….
И пахнет!
Пахнет!
Пахнет!
Как младенец пахнет молоком, так и только что построенная лодка пахнет всем свежим! Материнским…. Заводским! Ведь для подводной лодки – завод, что для ребёнка – мать. Ещё несколько недель эта огромная лодка-дитя постоит, приткнувшись к заводской стенке, как будто, к материнской груди, а потом….
Потом – большая и долгая жизнь, длительные плавания, подвиги и аварии, героизм и трагедии…. Всё будет! На то она и подводная лодка, причём, боевая!
Это была любовь с первого взгляда!
С первого запаха!
С первого прикосновения к новой, немного шершавой, резине! С первого прикосновения к свежей, не затёртой тысячами рук, краске!

 

Веснин.


А был как раз обед.
Спустившись, как я потом узнал, на первую палубу третьего отсека и, остановив первого попавшегося матроса, я узнал от него, что центральный пост находится рядом, во втором, и идти надо вот туда…, – он показал в сторону рукой с грязной ветошью. Тут же, не дожидаясь моей реакции, он куда-то пропал, растворившись в переплетении кабелей, трубопроводов и магистралей отсека.
Действительно, центральный оказался рядом! Метров через десять!
Войдя в самый главный пост подводной лодки, я поразился его размерам и компоновкой – настоящий корабль будущего! И… влюбился в этот корабль ещё больше!
Центральный пост по ширине был равен размерам лодки и располагался от борта до борта. Все пульты, все приборы и датчики были расположены по периметру, очень эргономично, удобно…. В центре находился стол командира с экраном телевизионной системы, пультом корабельной связи, размещёнными под стеклом различными схемами и инструкциями, и шикарным командирским креслом перед столом.
За столом, со стороны рубки гидроакустиков, стоял, одетый в повседневную, кремовую рубашку, капитан второго ранга…. Правильное, в чём-то, красивое лицо, огненно-рыжие волосы и веснушки:
– Здравствуйте, товарищ капитан второго ранга, – я решил представиться, так…, на всякий случай, по каким-то мельчайшим признакам, приняв офицера за замполита.
– Здравствуйте, товарищ лейтенант! Как ваша фамилия и должность?
– Лейтенант Оболенский, инженер вычислительной группы!
– А…. Вы, значит, к нам назначены!
– Прикомандирован, точнее…. Товарищ капитан второго ранга!
– А у кого служили на Камчатке?
– Служу. У капитана первого ранга Жукова, – вот сейчас точно спросит, кто замполит.
– Ну, что ж, хорошо! Сейчас идите в ЦВК, – цифровой вычислительный комплекс, – найдите капитан-лейтенанта Крылова, это ваш КВГ, то есть командир вычислительной группы. Пусть он найдёт вам место в каюте…. Ну и, вообще проинструктирует, что да как… – ну, чувствую, точно, замполит.
А замполитов я как-то недолюбливал, причём, всех сразу. Это за то, что Железкин отстранил меня от редактирования стенгазеты. И, вообще…. Никто из них даже не пытался перестраиваться…. Как-то, по-новому мыслить…. И, как мне тогда казалось, все замполиты саботировали перестройку
– Да…. Аттестат сдадите помощнику командира – Барабанову Виктору Геннадьевичу….
– Есть, – я, кстати, не уточнял, что – «есть», кому – «есть». И не сказал «есть, товарищ капитан второго ранга»!
– Где ЦВК знаете?
– Никак нет, – как просто быть солдатом Швейком….
– Ну вот, если смотреть отсюда в нос лодки, то ЦВК вот там…. За акустиками, – и он рукой показал куда-то сквозь рубку гидроакустиков. В общем…, найдёте.
– Есть, – и я опять не сказал «товарищ капитан второго ранга».
– Да! А идти туда надо вот по этому трапу, – и рукой на наклонный трап на вторую палубу, – по второй палубе и…. Ну, короче, там спросите.
– Есть, товарищ капитан второго ранга, – сказал, всё-таки.
Я уже было направился к трапу, но….
– Ещё, завтра тренировка корабельного боевого расчёта…. Посмотрим, что вы умеете, – нет, вроде, не замполит. И про знакомых замполитов с Камчатки – ни одного вопроса! Нет, точно, не замполит!
– Есть, товарищ капитан второго ранга!
– Не забудьте…. По плану в десять утра.
– Есть! – какое хорошее, короткое, вмещающее в себя массу смысла слово…. Ведь, можно же на все вопросы начальников отвечать только одним этим словом. Причём на любые вопросы! И, в худшем случае, о тебе подумают, что ты просто дурак. А, за дурость на Руси, как известно, не наказывают….
От дурака стараются прилично избавиться, переведя его, например, куда-нибудь с повышением. За дурость же не наказывают…. Бред, конечно! Но получается, что? За дурость поощряют?
Нет, хорошее, всё-таки, слово «Есть»!

А был как раз обед.


А был как раз обед и, спустившись на вторую палубу, я буквально нос к носу столкнулся с капитан-лейтенантом, одетым в кремовую рубашку и похожим на киноактёра Громадского.
– О! Лейтенант-вычислитель? – и протянул руку для рукопожатия. Он был сантиметров на семь выше меня, поэтому рука оказалась немножко сверху….
– Как звать? – капитан-лейтенант явно не терпел никакого чинопочитания, но и чем-то фамильярным его обращение тоже пока назвать было нельзя.
– Саша…. Оболенский Александр, – я сказал это не очень уверенно.
– Ну, будем знакомы! Крылов Сергей Борисович, – вот. Это он! Мой новый командир. А имя-отчество он назвал, наверно, автоматически – слишком, всё-таки, молодо я выглядел.
– Товарищ…, – он очень быстро поднёс палец к своим губам – жест обозначал приказ молчать.
– Саша, давай по имени, ну, ещё отчество. На корабле так принято – мы же офицеры! – прямо, как Железкин….
– Да-да, конечно. Сергей Борисович, я так понял, что вы КВГ? – это я – на всякий случай, уточнить.
– Ну да, а как это ты понял? Научи-ка «сирых и убогих».
– Ну…. Вроде, ваш замполит…. Наш, то есть. Там, в центральном посту, сказал мне, что фамилия КВГ – Крылов.
– Какой замполит? Как, в центральном?
– Ну…. Капитан второго ранга, рыжий такой…, – при слове «рыжий» Кириллов стал быстро меняться в лице и потом просто взорвался от смеха! Хохотал он, наверно, минуту! Целую минуту он не мог ничего говорить, давясь спазмами смеха, и, даже, немного сгибаясь в такт.
– Рыжий! Рыжий…. Замполит? Ну, ты даёшь, – рыжий! Ладно, не ты первый… его так назвал. Да, это старпом! На самом деле, старпом! Веснин, Сергей Егорович Веснин! Ну, ты даёшь, рыжий замполит! – досмеиваясь, Крылов, даже, схватился рукой за какую-то изогнутую трубу, которая в числе прочих поднималась из трюма и уходила наверх, куда-то на первую палубу…, – Да, Веснин – рыжий замполит!
– Ладно. С рыжими… – потом разберёмся! Значит так, вот шестая каюта, – Крылов показал куда-то по коридору, – койка нижняя справа, сейчас брось там вещички и айда… – в ЦВК.
В ЦВК вёл вертикальный трап из прохода между офицерскими каютами на второй палубе. ЦВК – это, на самом деле, выгородка, вмещающая в себя большинство приборов цифрового вычислительного комплекса, или боевой информационной управляющей системы, которая выполняла всевозможные информационные задачи: стрельбу торпедами и ракетами, определение координат и параметров движения целей, задачи связи, слежения… и вообще очень помогала на лодке!
– Это – Палыч! Баков Вячеслав Палыч, – наш техник! – Крылов сначала официально представил мне техника вычислительной группы, когда мы протиснулись в ЦВК.
Для полноты картины – ещё несколько штрихов….
ЦВК – это один узкий проход между приборами, шириной – сантиметров пятьдесят и длиной – метра четыре, от борта до борта, как и центральный пост. Приборы, подволок, промежутки между приборами – всё это опутано трубами, трубками и трубочками; пучками кабельных трасс, отдельными кабелями и проводочками; клапанами и переключателями; то есть всем тем, без чего лодка плавать, ходить, то есть, не сможет.
Среди всей этой подводной красоты, даже, не обращая на неё внимания, сидел и читал Булгакова Баков Вячеслав Палыч ….
– Палыч, а это наш новый инженер, – Кириллов не указывал на меня, но было понятно, что инженер среди нас троих – это я, – Оболенский Александр…. Как по батюшке то?
– Иваныч.
– Да…. Точно, Иваныч! Оболенский Александр Иваныч! Ну…, или Саша. Так можно? – это уже – ко мне.
– Можно!
– Ну, всё…. Торжественную часть можно считать законченной! А, сейчас приступим к не торжественной. Палыч…, приборы протрём? – и Кириллов улыбнулся…. Хитро так улыбнулся.
– Понял, командир! – и Палыч, тоже, хитро так….
– Я Сашу сейчас в кают-компанию свожу, а ты, Палыч, сообрази тут …. Сегодня, всё-равно, день балдёжный. После обеда, старпом объявлял, читка уставов.
Кают-компания офицеров и столовая мичманов и матросов располагались ниже, на третьей палубе. Разделены они были одной непрочной дверью и перегородкой, типа ширмы. Перегородка убиралась, когда смотрели кино. Убиралась так, чтобы вмещались все, свободные от вахты. Кают-компания раз в пять была больше столовой, и офицеры принимали пищу за четырёх- и шестиместными столами, что было небольшим отличием в комфорте, по сравнению со столовой. В столовой же было всего три стола на всех…. Там было тесно!
Ещё в кают-компании было одна существенная достопримечательность – там, занимая всю стену, висело панно, изображающее Петропавловскую крепость в Питере, что, вероятно, должно было напоминать подводникам о доме.
Командиры боевых частей занимали четырёхместные столы, в отличие от прочих, младших офицеров. Младшие офицеры, как и подобает, кормились за шестиместными!
Конечно, на любой подводной лодке очень трудно соблюсти какие-то, пусть даже, основные принципы субординации, то есть чёткое соответствие социального положения человека и условий, в которых он живёт и трудится. Но на этой, огромной, по сравнению с РТМом, лодке что-то в этом направлении было сделано…. Хотя бы обозначено.
Крылов, войдя в опустевшую после обеда кают-компанию, огляделся и показал мне на ближайший к двери столик:
– Саш, садись… вот сюда. На ужин сядешь сюда же – никто слова не скажет. Понял? Вестовые! – крикнул он в дверь, – ну сейчас покушаешь чего-нибудь… – чего принесут, короче. А потом – в ЦВК, приборы протирать, – и он улыбнулся, отодвигаясь к стене и давая дорогу вестовому, который уже нёс тарелку с борщом….
На первое – был украинский борщ – так себе. Просто, вкусно, потому что борщ. На второе – макароны и – стандартных размеров для всех военных столовых – кусок мяса. На третье – традиционный компот. Всё – как везде. И размер порции – тоже как везде. Даже…, – и это было уже просто смешно, – вкус был, такой же, как везде….
Есть быстро, и, вместе с тем, тщательно прожёвывая пищу, – это у меня не от рождения. Это результат училищного воспитания, даже, дрессировки. Это, когда «Рота, сесть», «Рота, закончить приём пищи» и «Рота, встать» – нормальные, привычные, сопровождающие еду, команды. Под них желудочный сок или начинает, или заканчивает выделяться. «На всё - про всё» ушло минут восемь и … – «здравия желаю», как говорит Валерий Иваныч.
В ЦВК уже всё было готово к торжественной встрече, насколько, конечно, это можно изобразить на лодке.
На маленьком откидном столике, – на каждом из наших приборов были такие, – целый натюрморт на морскую тему. Квадратная металлическая ёмкость, грамм на пятьсот, с разбавленным шилом, – спиртом, то есть; нарезанное маленькими ломтиками сало; несколько долек чеснока; чёрный, кусочками, хлеб и стакан с водой. Тут же стояли, почему-то, четыре стакана, один из них был в подстаканнике.
Короче, по случаю моего прибытия Палыч, по приказу командира группы, «сообразил» к «протирке».
– Палыч! Ну, наливай, что ли…, – Кириллов взял кусок хлеба, положил на него ломтик сала. А Палыч, как-то, по-особенному наклонив квадратную ёмкость, разлил шило в стаканы…. Грамм – по пятьдесят.
– Ну, за приезд! Вливайся, одним словом, – и Кириллов, на правах командира группы, первый опрокинул стакан, закусив его своим бутербродом.
Я сделал тоже самое. К бутерброду я, правда, по примеру Палыча, добавил дольку чеснока.
Первая «прошла» очень легко и вкусно! И шило было разведено не обычно, а с чайной ложечкой сахара и получилось, как-то, помягче; и сало с чесночком – как раз «в тему». И «до души» дошло быстро – сразу как-то похорошело!
– А, кстати, Веснин говорил, что ты – в наш экипаж уже окончательно переведён.
– То есть, как это? – я был в лёгком недоумении, – Меня, вроде, только на переход прикомандировали….
– Да нет, Саш, не угадал! Нам инженер нужен, а так как корабль у нас новейший, то мы комплектуемся в первую очередь, – Крылов покрутил в руке стакан, – и, по нашей заявке, прислали тебя…. Чтобы, значит, на переход, и дальше. Ну ты то сам хочешь у нас остаться? А?
– Да я…. С удовольствием! – я, действительно, – с удовольствием!
– Ну, тогда, по второй! Палыч, начисляй, – мы опять сложили бутерброды. Я, по примеру Палыча, – с чесноком….
И вторая проскочила легко и вкусно.
Пока мы с блаженством переваривали вторую и уже подумывали о третьей, в дверь ЦВК кто-то постучал.
– Ху из, – Крылов спросил, почему-то, по-английски, с сильным московским акцентом.
– Я, – односложный ответ, который мне не сказал ни о чём, но на всех остальных произвёл заметное положительное впечатление…. Палыч успел мне как-то ободряюще моргнуть глазами, а Сергей Борисович пошёл открывать дверь, так как в тесноте ЦВК к двери мог подойти только он.
Дверь-то у ЦВК узкая, но было такое впечатление, что вместе с вошедшим пространство небольшой выгородки заполнилось каким-то облаком два-на-два метра. Виртуальным облаком…. Облако это состояло из диодов-триодов, резисторов-тиристоров, маневров уклонения и охвата, команд акустикам и метристам, передовых разработок в радиотехнической промышленности….
Это был сгусток радиотехнической и тактической мысли….
И всё это…. Всё это огромное виртуальное облако, рождалось, одобрялось и изливалось на подчинённых из двух небольших чёрных, дьявольски умных, подавляюще умных… глаз. Ещё добавьте сюда смуглое овальное лицо с волевым, выступающим вперёд, подбородком, вьющиеся курчавые чёрные волосы….
Я сразу понял, что это какой-то радиотехнический начальник. А так как, следующий после Кириллова, начальник мог быть только командиром радиотехнической боевой части, или, по-новому, боевой части управления, да, и на нагрудном кармане РБ красовалась надпись КБЧ-7, то это и был командир боевой части управления.
– Вот, Сергей Ильич, это Оболенский Александр Иваныч, – наш новый инженер…. А это, Саша, Сергей Ильич Максимов – наш командир боевой части, – торжественность в голосе командира группы, когда он нас друг дружке представлял, как-то вдруг, закончилась и уже дружеским, не торжественным голосом он продолжил: – Ну, Ильич, а мы тут… «протираем» по случаю!
– Да, понял, Борисыч, понял…. А ты думаешь, я зря зашёл? Всё знаю…. Ну, Александр Иваныч, приветствуем вас на борту К-322! Надеюсь, что и вам у нас понравится, и вы нам понравитесь. Ну, что же…. На этом, «аминь». Борисыч, ну, давай ка, плесни… для протирки.
Оказывается четвёртый стакан, как раз тот, который был в подстаканнике, предназначался именно Сергею Ильичу
– Ну, что, Александр Иваныч, с прибытием!
– Ильич, Ильич…. Третья «за тех, кто в море»! – Крылов, даже, заволновался таким явным пренебрежением традициями, – У нас уже третья, – и он показал глазами на меня и на Палыча.
– Хорошо, годится, Сергей Борисыч. Тогда, – за прибытие Александра Иваныча в наш экипаж и…. за нас! Ведь, скоро в море! Хорошо?
– Хорошо, – Крылову предложенный тост явно понравился.
Наверно, после пятой, я подумал – какие, всё-таки, хорошие люди, и как мне здесь спокойно и уютно.
Где-то, после седьмой-восьмой разговор, немного покрутившись на начальниках и политике, почему-то, очень связно и логично, перешёл на женщин. И очень быстро, почему-то, на женские ноги….
И, после десятой связность и смысл в нашем общении пропали.
Пошли сплошные междометия, ни с чем не увязанные фразы и прочие признаки алкогольного счастья! Счастья, которое заполняет спокойных и добрых людей на последней стадии дружеского застолья.
– О-о-о!
– Ух-х-х!
– Служить надо!
– Ещё! Начисляй!
– А, с чесночком-то…. А?
– Палыч…. А там ещё есть?
– В наши ряды «вливается» молодой офицер с красивой головкой….

 

Всё проходит.


Время тянулось…. Тянулось, как «кота-за-хвост»!
Всё задерживалось и переносилось….
Обещанная управлением завода небольшая недельная достройка-доделка-доводка, превратилась сначала в двухнедельную, потом – в трёх - и грозила затянуться чуть ли не на полгода….
Однако…. Всё-таки, всему приходит конец!
Помните, на внешней стороне кольца царя Соломона – «Всё пройдёт», а внутри – «И это тоже»….
В самом начале июня, по приказу командира, капитана второго ранга Кольцова Сергея Владимировича, был запрещён проход на лодку гражданским специалистам.
Специалисты эти, – человек сто, а, может и больше, – занимались последней достройкой, доводкой, доукомплектованием лодки перед переходом к основному пункту базирования – в посёлок Рыбачий Камчатской области.
А запретили им допуск на режимный объект, – как называлась наша, новейшая, по тем временам, лодка, – в целях безопасности, предотвращения диверсий и ещё бог знает чего…. Короче, на всякий случай!
В общем, для нового объекта – повышенная секретность!
Ещё через неделю, а именно, седьмого июня 1990 года, лодка, тихо передав широченный заводской трап на пирс, выбрав на борт швартовые концы и пройдя небольшую заводскую гавань, огороженную молом, начала свой первый межбазовый переход на Камчатку.

 

В Японском море.


В Японском море была «тишь, да гладь». Жаркое, уже летнее солнце! Небольшие волны, я бы, даже, сказал, волночки! Лёгкий ветерок, развевающий наш «серпастый-молоткастый» флаг Военно-морского флота СССР.
– Штурман, – время до точки погружения?
– Пятьдесят шесть минут, товарищ командир, опережаем….
– Есть, штурман! Старпом, приготовиться к погружению, – механику, на мостик, – Продуть баллоны гальюнов, удалить мусор, БИП – доложить обстановку….
– Цель номер один, слева пятнадцать, дистанция пятьдесят шесть кабельтовых, курс двести пятьдесят градусов – нас…. Удаляется. Цель номер два, справа пятьдесят, дистанция сто тридцать кабельтовых, курс сто восемьдесят градусов – от нас…. Удаляется. В остальном, – горизонт чист!
– Есть, БИП!
Мучительно захотелось курить! Так всегда, когда знаешь, что скоро курить не придётся долгое время, хочется, именно… мучительно! До смены с вахты ещё два часа, следовательно, до погружения не успею. Значит, надо «отравиться» на вахте….
– Палыч, слушай, «почирикаешь» за меня – я на мостик сбегаю? Курить охота – «как из пистолета»!
Палыч кивнул – всё ясно и я, надев пилотку, направился к вертикальному трапу на мостик.
Да! Это не РТМ…. На «Барсе» можно выйти на мостик и никто этого не заметит – здорово. Какая, всё-таки, большая лодка!
Заняв район погружения, убрали почти все выдвижные устройства. Ну, кроме перископа, радиолокации и антенны связи. На мостике оставались только вахтенный офицер с сигнальщиком…. Баллоны гальюнов продуты, мусор удалён, воздух высокого давления «набит» до штатных четырёхсот килограмм на сантиметр квадратный – всё готово….
Звонок учебной тревоги:
– Учебная тревога для погружения подводной лодки! Отсекам доложить о готовности к погружению! – это старпом Веснин. Дельный, всё-таки, офицер! И не просто дельный, он был умён…. По-философски, жизненно умён!
Командир полез на мостик, чтобы «бросить» последний взгляд на море, выкурить последнюю сигарету и последним же, закрыв верхний рубочный люк, спуститься в лодку. Когда командир вот так вот, перед самым погружением, вылезает наверх, значит до погружения минут семь-восемь…, не больше.
Вот и вахтенный офицер с сигнальщиком уже спустились….
– Задраен верхний рубочный люк! – это командир – уже входя в центральный пост, –
БИП, обстановка?
– Горизонт чист! – цели то, конечно, были. Но дальние, не представляющие опасности. Все они удалялись.
– Механик, опустить выдвижные, кроме перископа!
Командир – у перископа, как положено. Не отрываясь, оглядывает море, одновременно командуя всем: механику, боцману, штурману, старпому, БИП….
Пора!
Командир наконец-то оторвался от окуляра, снял шапку:
– Механик, принять главный балласт, кроме средней.
«Кроме средней» – это «под рубку», в позиционное положение….
– С лёгким гулом, шипением… вода заполнила носовую и кормовую группы ЦГБ.
Командир опять начал вращать перископ, осматривая горизонт.
Ну, всё, действительно пора…
– Механик, заполнить среднюю!
– Есть, товарищ командир! Товарищ командир, заполнена средняя!
– Есть, механик! Боцман, погружаться на глубину девять метров, доклад через каждый метр! БИП – горизонт, – это командир, не отрываясь от перископа.
– Глубина девять метров, – боцман докладывал, как будто, всем, или просто громко говорил в пустоту, но главный, кто должен услышать, был командир! И ему – отдельная интонация.
А командир закончил с перископом, докрутил его до положения, когда можно видеть только нос лодки, и скомандовал:
– Опустить перископ! Боцман, погружаться на глубину пятьдесят два метра с дифферентом два градуса на нос….
– Есть, – и боцман, старший мичман Гриша Кучерявый…, – да, да, это фамилия такая, – наклонил оба манипулятора горизонтальных рулей вперёд….
Палуба заметно наклонилась…,
Ш-ш-ш…. Гу-у-у, – вода шумно ворвалась в среднюю группу цистерн…. Лодка перестала покачиваться…. Тихо…. Давления, конечно, никакого не ощущалось, но воздух, как-то, стал тяжелеть, что ли…. И все молчат.
И все – на глубиномер….
– Глубина – десять метров, – это только боцман нарушает тишину – докладывает через каждый метр….
– Механик, продуть быструю!
И, секунд через десять:
– Центральный – третьему! – по «Лиственнице», это межотсечная связь такая, – аварийная тревога! Взрыв и сильная задымленность в районе второй палубы…, щита номер шестьдесят четыре….
При погружении, в тишине…. – настоящая аварийная тревога – серия частых, напрягающих весь организм, вызывающих предельную озабоченность, звонков – штук двадцать….
– Аварийная тревога – взрыв и задымленность в третьем! Загерметизировать третий отсек! Создать рубежи обороны между вторым и третьим, и третьим и четвёртым отсеками, – старпом, Сергей Егорович – чётко, уверенно, автоматически….
– Механик – аварийное всплытие! Создать рубежи обороны…. Осмотреть отсек! Доложить! Приготовить систему ЛОХ! – командир, даже, не успел ещё шапку-то на стол положить…. Снова её надел:
– Боцман, всплывай! Поднять перископ!
Как тень, не говоря ни слова, цепко осматривая всё вокруг, а в особенности лица подводников, в центральном посту появился, – как из воздуха, Николай Сергеевич Потерин – «Олег Олегыч», так у нас называли особистов… – это по названию должности, – оперуполномоченный Особого Отдела КГБ СССР, то есть ОУ ОО КГБ СССР.
Какая неприятность! Это, в смысле… – отсутствие приятности!
Ну, что!
Всплыли, нашли-потушили, жертв не было….
– Осмотреться в отсеках!
– Первый осмотрен – замечаний нет!
И так – до шестого….
– Отбой аварийной тревоги! Первой смене – заступить!
– От мест отойти, – свободные от вахты, – от сильных эмоций, наверно, – устремились на мостик, курить, обсуждать, радоваться свежему воздуху. Пронесло….
Примерно минуты через три электрики доложили результаты осмотра щита номер шестьдесят четыре командиру и механику, в присутствии командира дивизии и «Олег Олегыча».
Причина взрыва и последовавшего возникновения дыма была определена сразу и оказалась единственно возможной, – сняв крышку щита, все увидели оплавленный гаечный ключ, лежащий на контактах, – диверсия!
За неделю до выхода из завода был запрещён проход на лодку гражданских специалистов. Но, вероятно, ключ был положен ещё раньше. И именно на те контакты, которые замыкались при прохождения сигнала для продувания цистерны быстрого погружения. То есть, далеко в море, при погружении лодки!
Интересно, это свои или вероятный противник…, – американцы?
Свои, конечно, но…, работающие на американцев!
А погрузиться-то нам, всё-таки, надо…. – до пролива Лаперуза хорошо бы дня два-три пройти в подводном положении.

 

Встреча на Камчатке.


До Камчатки дошли без особых приключений. Так… – мелочь. Взрывов-пожаров больше не было, от поступления воды, тоже, – бог миловал, все – живы - здоровы.
Встреча на пирсе прошла очень торжественно…. Всё-таки первая лодка третьего поколения пришла, наконец-то, в Рыбачий.
Часа два торжественно-занудно-однообразных выступлений всех самых крупных местных начальников; дальше, небольшой флотилийский оркестр, почти, не фальшиво, исполнил гимн Советского союза, а дальше … торжественный перекур на конце пирса.


***


Всё лето я метался «между молотом и наковальней»….
Капитан первого ранга Жуков, видимо, не знал о моём новом назначении на «Барс» или был категорически не согласен с ним и, поэтому, делал вид, что не знал….
Дело осложняло ещё и то, что квартира, выделенная мне в экипаже Жукова, была уже, практически, на меня оформлена и, в случае, всё-таки, моего перехода в другой экипаж, она – квартира, автоматически, тоже переходила на баланс другого экипажа.
А это уже – удар по самолюбию командира! Этого никак нельзя было допустить!
Где-то в июле, когда дело дошло уже до открытого противостояния, мой новый командир просто, без «хождения вокруг да около» приказал мне написать рапорт на отпуск и сидеть дома, не появляясь в посёлке….

 

Отпуск в экипаже.


В августе командованием было принято решение о подготовке экипажа К-322 к отпуску и, следовательно, к сдаче подводной лодки одному из вторых экипажей.
Второй экипаж – это, по своей сути, наездники….
Их у нас так и называли – наездники.
Дело в том, что организация использования атомных подводных лодок и в СССР, и в США, да и в других странах подразумевает наличие, по крайней мере, двух вторых экипажей на четыре или пять первых. Первые – хозяева! Первый экипаж является основным, жёстко закреплённым за какой-нибудь лодкой. Второй экипаж, как бы, «на подхвате». «Своего коня» у них нет, поэтому свободный второй экипаж принимает первую освобождающуюся лодку у любого из первых экипажей. Стало быть, – следите за мыслью, – на четыре-пять подводных лодок – два вторых экипажа.
Ну, допустим, первые идут в отпуск, или едут куда-нибудь на учёбу. Вторые – «тут как тут»! Второй экипаж принимаёт у первого, – с оформлением акта приёма-передачи, – лодку со всеми запасами и вооружением…. Ну, кроме, конечно, личных вещей.
Вторым, принимающим у нас подводную лодку, экипажем был назначен экипаж капитана второго ранга Мишина.
Матросы, которые всё-равно оставались без отпуска, а также уже «отгулявшие» своё за этот год офицеры и мичмана, оставались при части. Как правило, все они прикомандировывались на другие корабли, заполняя вакантные должности.
Офицером, «отгулявшим» отпуск за этот год был только я, следовательно, вопрос о временно исполняющем обязанности командира части был решён и прикомандировать меня никуда было нельзя….
Для выполнения задачи по руководству остатками экипажа на период отпуска, мне была выдана «Книга приказов», ключи от всех кабинетов и главная экипажная печать. Ещё мне «придавались» десять экипажных матросов….
Задача, о которой я догадался сразу же, после объявления приказа на отпуск, была и простой, и сложной одновременно…. За время отпуска всего экипажа, в казарме, которую нам выделили буквально два месяца назад в полуразрушенном состоянии, нужно было сделать ремонт.

 

Ремонт.


Ремонт!
О ремонте сначала можно подумать рассеянно… в мягко-либеральном стиле.
А если, подумать уже конкретнее, – РЕМОНТ!
Представьте себе всю эту неубираемую неделями и постоянно пополняемую грязь, строительный мусор, капли краски, белил, олифы и прочих, не нужных в обычной, неремонтной жизни, плохосмываемых липкостей….
Ремонт, если конкретно, – это, даже, мягко говоря, – просто п…ц!
Недаром говорят – ремонт хуже пожара!
И вот, после убытия экипажа в отпуск мне предстояло, не только начать весь этот бардак, но и своевременно его закончить, не допустив, кстати, – смертей, болезней, членовредительства, дезертирства и прочего чего-нибудь такого… среди наших матросов.
То есть, начать и закончить бардак, сохраняя при этом порядок!
И я начал!
И я работал!
И я сохранял!
Я доставал всякие стройматериалы, организовывал и планировал покраску, побелку, вбивание гвоздей, перенос тяжестей, ковыряние в электропроводке и вообще всё…. Всё, что могло хоть как-то приблизить завершение этого «пожара в публичном доме во время наводнения».
Даже, образовывающийся в процессе, мусор, убирался по плану, в определённом порядке, без аврала….
Даже, вбивание каждого гвоздя сопровождалось трёх - четырёхдневными раздумьями….
Ну и ….
Много – «даже», много – «так далее».
И, как «вороны на падаль» – на куцые остатки нашего экипажа постоянно нападали всевозможные начальники с неистребимым желанием кого-то куда-то прикомандировать, отправить в море, послать на работы, привлечь к разгрузке-погрузке, в общем, – растащить, распылить, «раздербанить» остатки вроде-ничего-не-делающих матросов во главе, всего лишь, с лейтенантом….
Я отбивался!
Я отписывался!
Я «отбрыкивался»!
Я постоянно «всё брал на себя»!
Я «отстреливался» как мог!
И, если, не мог…. Всё-равно, «через не могу»!.
Я «ложился на амбразуру» как Матросов! Как два Матросова! Как три Матросова!
Я портил себе будущую карьеру «направо и налево», ссорясь с различными адмиралами и капитанами первого ранга!
Я выполнял главную задачу!
Я старался добросовестно сделать порученное мне ДЕЛО!
Как-то, немножко легче стало через полтора месяца….
Ну, во-первых, казарменное помещение из неоформившегося, угревато-угловатого подростка становилось созревшей, ухоженной, красивой невестой, если, конечно, уместно такое сравнение. Во-вторых, никто из матросов не заболел, и не умер, прости господи, а также, не сбежал к родителям….
Короче, если, не считать меня «офицером, необратимо потерянным для должности Главнокомандующего ВМФ», – решение задачи близилось к своему логическому концу! И задача решалась – без замечаний!
И вот, в один из понедельников, находясь в таком, трудно-заработанно-победном настроении, я проводил с матросами политзанятия на тему «Роль ускорения и повышения производительности труда в жизни советского общества»!
К политзанятиям я, кстати, добросовестно готовился, не смотря на ремонт, узнавая темы и рекомендованную литературу в политотделе дивизии.
Все десять, почти таких же молодых, как и я, в, заляпанных краской, робах, матросов сидели сейчас в только что отремонтированной ленинской комнате и без всякого интереса слушали, подготовленные мною, теоретические измышления о необходимости, и даже, о необратимости повышения производительности труда в эпоху перестройки, ну и так далее….
Говорилось хорошо, легко, с чувством!
Это всегда так, когда знаешь – о чём, когда и как….
Наверно, это демагогия. Ведь, по сути дела, вся моя «соловьиная трель» была совершенно оторвана от реальной жизни.
Это были сплошные декларации….
На самом деле, я говорил о желании «верхов» видеть что-то «внизу».
Ну, чтобы «низы» делали что-то такое, что, в очередной раз, придумали «верхи»….
– Та-щ, – да, дико, конечно, звучит, но, зато коротко и понятно,
– Та-щ, – матрос Быстров, пользуясь паузой в моей «песне», решил задать, вероятно, давно мучивший его, вопрос, – А, может, мы сейчас покрасим… чего-нибудь? А, та-щ?
В голове любого нормального человека, почти всегда, выстроена схема, план предстоящих действий, план того, что он хочет сделать. И человек находится в гармонии сам с собой тогда, когда он знает свой, внутренне составленный план, считает его правильным, выполнимым и хочет его реализовать…. Такая внутренняя гармония, наверно, является одной из сторон счастья….
И вот, ведь, Быстров!
С-с-собака!
Ну, и! И зачем это всё!
Зачем я это всё читал, выписывал особенно «ценные» мысли себе в конспект, учил нужные цифры….
С-с-собака!
Неужели, не интересно?
– Быстров, а неужели не…, – я, что называется, осёкся.
А, правда…. Почему это всё вообще должно быть кому-нибудь интересно?
Ну, придумали какие-то престарелые дядьки из Политбюро в Москве, что хорошо бы что-нибудь усилить, ускорить или расширить….
А лучше ещё и углубить, и обязательно с ударением на втором слоге.
Ну, ещё чего-нибудь повысить. Например, производительность труда! Её же можно повышать бесконечно…. Даже, хотя бы не повышать, а требовать повышения!
На самом деле, например, если работник копает яму, он же не будет копать её быстрее только оттого, что кто-то на самом «верху» решил, что надо бы побыстрее….
– Быстров, да! Покрасим, покрасим! – неужели, всё это демагогия? Неужели, и я – демагог?
И неужели, действительно, говорить всякую «муру» про работу лучше, чем работать?
Нет! Конечно, лучше работать!
Но, тогда, когда же говорить… «муру»?
А если это «мура», зачем её говорить?
Это что?
Получается….
Да, чёрт знает что, получается!
Лучше делать, чем говорить?
Но…. Действительно же, лучше что-нибудь делать, чем об этом говорить!
И, чем меньше говоришь, тем больше сделаешь!
Да!
Да, так то оно – так, конечно, но….
А вот сейчас! Есть конкретная задача – покрасить все трубы, металлические держатели и прочую металлическую ерунду в санузле. И все всё знают! Где брать краску, какую брать краску, что красить! И знают, даже, какой толщины должен быть слой этой самой краски….
И что?
Я им тут буду «петь» – «как космические корабли бороздят просторы Малого театра»?
Глупейшее положение….
Меня, даже, не особенно волновало, что именно я буду выглядеть глупым перед матросами, но я же вообще! Нелогичность какая-то….
Лучше же, действительно, что-нибудь делать, чем об этом говорить!
А – главная задача?
А – экипаж – скоро из отпуска?
– Да, Быстров! И, вообще все! Слушайте моё решение, как временно исполняющего обязанности командира части! Приказываю: на время отпуска экипажа подводной лодки К-322 и проведения в казарменном помещении в/ч 10449 ремонта, – проведение политзанятий с военнослужащими экипажа временно приостановить, ограничиваясь короткой еженедельной политинформацией! Всё! Быстров! Ответил я на ваш вопрос?
– Да, та-щ-щ-щ, – он был так же смущён, как и я минут пять назад, с той лишь разницей, что я уже принял решение, обретя спокойствие и уверенность, а он, мягко говоря, был удивлён таким неожиданным, казалось, поворотом дела. И, даже, букву «щ» в коротком «та-щ» он умудрился затянуть секунд на пять!
– Так! – сказал «А», – говори «Б»,
– Ефремов, – это такой специальный, особо грамотный, склонный к канцелярской работе матрос, который в перерывах между ремонтами помогал мне по строевым делам, – подготовить приказ по части: «В связи с отпуском экипажа, продолжительностью семьдесят четверо суток… и полученным приказом командира – закончить ремонт в казарменном помещении к первому октября 1990 года, а также в связи с малочисленностью личного состава, приказываю: проведение политзанятий с военнослужащими экипажа временно, до окончания отпуска, приостановить. Для проведения политической работы и политической информации личного состава ограничиться еженедельной политинформацией»! Всё! Пиши, я подпишу… – ВРИО командира в/ч 10449 лейтенант Оболенский!
– Та-а-а-к! А, теперь, «поехали», – Ефремов – писать приказ и сделать пять выписок, остальные – красить гальюн! И не дай вам бог! – я для порядка погрозил пальцем, но было и так ясно, что «ускорение и повышение производительности труда…» сейчас как раз, «не за страх, а за совесть», будут внедряться «…в жизнь советского общества» в одном, отдельно взятом, экипаже подводной лодки!

 

Капитан второго ранга Никитин.


Да! И как это обычно бывает?
Как только наши моряки, – у нас так, обычно, называют матросов, – с радостью, хохотом и своей молодой энергией, взялись чистить, оттирать и красить санузел,
Как только матрос Ефремов написал приказ в «Книге приказов» и как только я его подписал,
И, как только, я «прошлёпал» главной экипажной печатью четыре или пять выписок из этого приказа,
Буквально, через пятнадцать минут после этого, дверь казармы неслышно открылась и перед «тумбочкой» дневального материализовался проверяющий аж из самого политотдела флотилии, капитан второго ранга Никитин….
Не найдя дневального там, где он всегда должен быть, и, стало быть, не получив положенного доклада, он растерянно покрутил большой красивой фуражкой, с находящейся под ней головой, выражающей крайнюю степень благонамеренности и служебного усердия,
– Дневальный! Дневальный! – это так… неуверенным голосом, срываясь на фальцет.
Увидев меня, капитан второго ранга Никитин обрёл уверенность, успокоился, и, уже другим, праведным голосом проверяющего:
– Товарищ лейтенант, что здесь происходит? Кто вы? Где дневальный? Где экипаж?
– Товарищ капитан второго ранга, в настоящий момент экипаж находится в очередном отпуске, оставшийся личный состав занимается ремонтом гальюна! Доложил ВРИО командира войсковой части 10449 лейтенант Оболенский! Дневальный тоже… участвует в ремонте!
– Так, понятно, понятно…. Ну, а как политзанятия? Где, всё-таки, дневальный? – Никитин, наверно, не до конца понял мой доклад….
– Товарищ капитан второго ранга, дневальный занимается ремонтом гальюна, Спирин! Спирин! Ну ка, выгляни! Позовите Спирина! – всё было исполнено мгновенно, – улыбающийся матрос Спирин, в заляпанной белой и красной краской робе выглянул из гальюна и преданно посмотрел на Никитина….
– Ну, хорошо! – Никитин был явно удовлетворён. Дневальный нашёлся, да и дальше…, вероятно, уже ничего плохого случиться не могло.
– Ну, хорошо, товарищ лейтенант, очень хорошо! А политзанятия-то у вас – где? – и, не ожидая никаких неожиданностей, проверяющий снял свою огромную фуражку, достал носовой платок и вытер сначала лоб от пота, потом внутренний кожаный обод фуражки…, – где, всё-таки, проводятся политзанятия?
– Проведение политзанятий временно приостановлено, товарищ капитан второго ранга, – а ведь я был прав!
Я был прав!
Я был спокоен, так как я – прав!
– Кк-е-м… приостановлено? – Никитин в этот момент поднимал к голове фуражку, чтобы одеть, но фуражка, не «доехав» до головы, так и зависла в воздухе.
Никитин замер, как бы предчувствуя какое-то святотатство, какой-то коммунистический апокалипсис….
– Приказом командира нашей части, товарищ капитан второго ранга! – я стал ещё более спокоен, обратной дороги у меня уже не было.
– Как это – «командира части»? У вас, ведь, экипаж в отпуске? Или командир здесь? Нет! Его нет! – Никитин вот так вот поразмышлял и ответил сам себе, – Нет! Подождите, а вы же временно исполняющий? Так?
– Так точно, това…,
– Та-а-а-к, ну ка постойте-ка, дайте-ка мне книгу приказов, – Никитин уже вышел из своего первого ступора и стал нервничать. От этого он перебил меня….
– Давайте, давайте, – Ефремов уже всё понял и не очень охотно принёс «Книгу приказов».
– Так, посмотрим, – в голосе Никитина появилась надежда. А вдруг, на самом деле, всё совсем не так и никакого такого приказа нет! И всё это сон! Страшный замполитовский сон!
Никитину, как проверяющему от политотдела флотилии, и проверяющему именно проведение политзанятий – не «пофартило».
Раскрыв «Книгу приказов» и начав шевелить губами, читая текст «про себя», в какой-то момент Никитин открыл рот, да так и забыл его закрыть….
– А-а-а, вы подписали… этот приказ? – капитан второго ранга, в огромной манерной фуражке, с открытым ртом….
У Никитина был такой ждущий вид, – вероятно, он ждал, что или небо сейчас рухнет на наше казарменное помещение; или я, откуда-нибудь достав пистолет, публично застрелюсь, у входа в гальюн со словами «Да, здравствует Сталин»!
Ничего этого не произошло….
Первое – просто очевидно – была прекрасная погода! Да и над нами ещё два этажа…. Второе? Ну, а, вообще, ради чего мне стреляться? «Да, здравствует Сталин!» и пуля в лоб – это, скорей уж, его, Никитина выход из положения….
– Товарищ лейтенант…. Это – вы? – если продолжить фразу Никитина, то получится – «…это – вы написали?», но получилось, как будто, Никитин хотел уточнить – «я ли тот лейтенант, который минуты две назад стоял перед ним?»
– Я, товарищ капитан второго ранга! – было заметно, что целый капитан второго ранга из заоблачного, для простых смертных, штаба флотилии терял чувство реальности происходящего.
– Вы…. Вы… понимаете? Или нет! Вы… не понимаете! – голос его опять стал неуверенным. Фальцета не было, но во фразах он стал, кажется, подбирать, даже, буквы….
– Вы… знаете? Вы… что? Что… – это? – и Никитин поднёс «Книгу…» к моим глазам, как будто, сомневаясь, что я правильно понимаю то, что в ней было написано….
Я молчал.
Объяснять ему «как космические корабли…» было долго и бесполезно.
Спорить – бесполезно вдвойне.
Поэтому, я молчал….
– Та-а-а-к! – голос его из неуверенного стал уже угрожающим.
– Так! – он, наконец, посмотрел вокруг – и ещё раз на книгу, и на меня, который не захотел застрелиться, и на притихших матросов в измазанных краской робах….
– Ну, вашу «Книгу приказов» я, временно, забираю с собой! Через два часа пришлёте за ней дневального в штаб флотилии, никому казарму не покидать! Не покидать… до обеда! Всё, занимайтесь ремонтом, тогда уж….
Дверь за капитаном второго ранга Никитиным закрылась, как будто отделив прошлую жизнь, – жизнь с политзанятиями, от предстоящей – без политзанятий….
И лёгкая грусть всё-таки была. Как будто, твой друг или хороший знакомый уезжает и уже никогда не вернётся, а ты остаёшься…. Остаёшься без друга.
Так…. Лёгкая тоска….

 

Командир может всё!


Для одного, казалось бы, не самого важного приказа, эффект был просто потрясающим!
Буквально, через пятнадцать минут я уже прочно занял место у «тумбочки», то есть, стола дневального и, не опуская трубку на телефонный аппарат, давал «интервью» то одному заму начальника политотдела дивизии, то другому…. Ещё через некоторое время я удостоился чести быть расспрошенным самим… начальником политотдела. Основным вопросом беседы был часто употребляемый риторический вопрос – почему?
– А почему, вот?
– А в своём ли вы уме?
– А как у вас с головой?
– А?
– И, вообще, почему?
– Да, всё нормально у меня с головой!!! Я в трезвом уме и твёрдой памяти!!! Просто, не болтать надо, а – работать!!!
– Вы говорите, что политзанятия – это болтовня! Болтовня, по-вашему? Да? А кто принял такое решение?
– Я!
– А какое вы имеете право?
– Право временно исполняющего обязанности командира части!
– А вы знаете, что у нас, даже, командиры лодок не могут отменить политзанятия?
– Не верю! Командир лодки может всё!!!
– А вот и не всё! Не всё! Не всё! Не всё! Не всё! Не всё! Не всё! Не всё! Не всё! – мозг «вскипел»….
Этого не может быть!
Это – абсурд!
Я орал в трубку….
Я бился в истерике….
– Может! Может! Может! Командир может всё! Всё! Всё! Всё! Всё!
– Не всё! Не всё! Не всё! Не всё!
Я плакал от бессилия….
Я кричал в ужасе….
Это какой-то монстр – «политотдел»!
Какое-то чудище!

Прочитано 5657 раз
Авторизуйтесь, чтобы получить возможность оставлять комментарии

Пользователь