Глава 2. Путевка в жизнь.

Опубликовано в День в жизни. Часть 1. Ощущение свободы Вторник, 28 сентября 2010 11:50
Оцените материал
(2 голосов)

(август 1988 года, Россия – полуостров Камчатка, посёлок Рыбачий)


Камчатский автобус.

Самое начало августа….
Я только что окончил Военно-морское училище и получил распределение на Камчатку, в дивизию атомных подводных лодок. Кстати в ту же дивизию, в которой мой брат отслужил пятнадцать лет. Затем мы вместе с братом «отгуляли» отпуска – он, перед поступлением в академию, я – после выпуска из училища.
Сейчас мы летели вместе. Он – сдавать дела по своей должности, я – принимать – по своей.
До Хабаровска добрались благополучно. Правда, пришлось ждать часов десять, уже в Хабаровске…. Ждали самолёта на Камчатку, но – рано или поздно всё заканчивается – дождались, полетели дальше.
Я – в новенькой красивой форме! Слава богу, не в парадной, – в повседневной – брюки, рубашка с галстуком, фуражка. Юра, – мой родной брат, – в обычных джинсах и рубашке с коротким рукавом.
Ещё, у меня был чемодан! Страшных размеров чемодан! Чемоданище! И весил он килограмм тридцать пять. Я, как «умная маша», вёз с собой всю выданную мне форму. Шинели, пальто, кителя, брюки, тужурки – в общем, всё! Перетаскивал я его с места, на место только поддерживая ногой и поднимая двумя руками….
А, ещё, прибавьте к этому жару, градусов тридцать!
Получится полная картина моего первого лейтенантского «счастья»!
На Камчатке, в аэропорту Елизово, опять с невероятными усилиями перетаскивая свой чемодан, – «и нести тяжело, и бросить жалко», – я, вслед за братом кое-как залез в автобус, идущий в посёлок Рыбачий, – то есть туда, где находилась база подводных лодок и, – наконец, успокоился.
Всё! Почти….
Ну, ещё какой-то час, два контрольно-пропускных пункта и….
Старенький, раздолбанный ПАЗик, невыразительного жёлто-коричневого цвета, гремящий на многочисленных ямах всеми своими болтами и гайками….
Вид я имел, как и всякий новичок, довольно глупый! Хорошо еще, что офицеры, – а большинство пассажиров составляли именно они, – оглядывались на меня редко. Ну, по крайней мере, мне так казалось. Хотя, наверняка, конечно, оглядывались! Может, они вспоминали себя, но никто из них, даже, взглядом не показал ни заинтересованности, ни пренебрежения.
Я всеми силами старался, чтобы форма не выглядела мятой или где-то испачканной, а фуражка размещалась на голове строго по центру.
И поправляя форму или фуражку категорически нельзя было показывать окружающим, что меня это страшно заботит, волнует….
Из-под фуражки медленно стекала струйка пота, но я не обращал на неё внимания…. По крайней мере, при тех титанических усилиях, с которыми я следил за своим внешним видом, думать о какой-то струйке пота просто не хватало времени.
Офицеры же, набившиеся в автобус на очередной остановке, практически все были одеты в тёмно-синие, «видавшие виды» кителя, со слегка мятыми погонами с выцветшими на солнце просветами. Правда, чехлы на фуражках были чистые, недавно постиранные.
Наконец-то, я видел одновременно и в одном месте столько представителей флотской элиты! Да, одеты представители были в обыкновенную рабочую одежду, но моё отношение к этим офицерам от этого не менялось! Я буквально ими любовался, боготворил их! Мне очень хотелось быть похожим на них! Чтобы моя форма побыстрее утратила свою новизну и «немятость» – приобрести этакий «рабочий лоск». Мне хотелось также уверенно говорить о разных подводных лодках, небрежно называя их тактические номера, знать фамилии множества командиров и адмиралов!
Наверняка, они могли смотреть на меня пренебрежительно.
И я бы, даже, не обиделся.
Но никто из них, даже, не подавал вида, что в автобусе находится молодой, «неоперившийся» лейтенант! И никакой иронии во взглядах, ни одной улыбки, ни одного слова.
Да, воспитание! Каста!
И кстати, что офицер-подводник это элита флота, нам постоянно твердили в училище! И, что на подводные лодки направляют только лучшую часть советской молодёжи, я тоже знал…. Мог эту мысль воспроизвести, даже, будучи внезапно разбуженным! Если бы, конечно, кто-нибудь меня об этом спросил!
И смогли ведь…. Внушили!
Я, действительно, чувствовал себя элитой и лучшей частью советской молодёжи…. По крайней мере, в компании гражданских друзей…. Ну, короче, не подводников. Нет, конечно, я не выпендривался – это было бы глупо. Некрасиво, даже…. Но в разговоре с разными «не подводными» людьми я держался уверенно, постоянно ощущая свою причастность.
Я был в системе!
Но не винтиком, а полноправным участником! Частью системы!
От «огромности» этой мысли, от понимания причастности к чему-то великому просто захватывало дух, и немели кончики пальцев!

Лейтенант с грыжей, тоже – человек!


Ну, в общем, доехали….
Посёлок Рыбачий, или как его в последнее время стали именовать, Вилючинск-3, находился, соответственно, на небольшом полуострове Рыбачий, который выдавался в Авачинскую бухту и образовывал, таким образом, скромных размеров, очень уютную гавань – бухту Крашенинникова! Даже, правильнее было бы сказать, бухточку! Бухточка была закрыта от посторонних глаз самим полуостровом и окаймлявшими её сопками, которые сплошь заросли сочной и буйной растительностью. Вследствие этого, она несколько десятков лет назад стала пристанищем для целой флотилии атомных подводных лодок! Вопросы скрытности, таким образом, решались вполне естественно!
По Питерским меркам, посёлок был совершенно ничтожной величиной, насчитывая, всего-то, тысяч десять - двенадцать населения! По этой причине, вся культурная жизнь происходила только в двух средних школах, военном госпитале, новой гражданской поликлинике, базовом матросском клубе и ДОФе. То есть, Доме Офицеров Флота! Также, для санкционированных местной властью праздничных митингов, использовалась площадь, находящаяся у ДОФа, на берегу бухточки. Площадь была небольшая, размерами чуть меньше гектара с ровным слоем асфальта. Маленькая, сваренная из уголка, трибуна и памятник погибшим морякам подводной лодки Л-16 придавали площади подобающую торжественность.
Автобус, как раз, остановился у ДОФа, прямо на площади.
По-летнему, за автобусом тянулось облачко пыли и, когда он остановился, это облачко полетело дальше…. Обогнав автобус, оно постепенно исчезло, осев на асфальт.
Мы с братом и с моей «лейтенантской радостью» – моим чемоданом, выбрались из автобуса.
Вытаскивая свой чемодан, я опять вспотел!
Марево…. Просто – летнее марево!
Час дня, солнце почти в зените, пыль, жара….
Пить охота – жуть!
– Ну, что? Нам – во-о-он туда, – на «Семь ветров»! Я там живу! – мне показалось, что брат пошутил. Он показывал на самую верхнюю террасу домов, которая располагалась на самой высокой сопке в посёлке…. Очевидно, что поэтому, это место так и называлось – «Семь ветров».
Я взглянул на свой чемодан, на «Семь ветров», на улыбающегося брата….
Юра, не долго думая, постарался меня подбодрить:
– Ничего, ничего! Лейтенант с грыжей… – тоже, человек, – брат шутил, и часто, «точно в тему». Я не мог не засмеяться.
Прямо, «смех сквозь слёзы»!
Ещё сорок пять, или, даже, сорок шесть минут мучений….
Чемодан, …твою мать!
Пот катился сначала отдельными крупными каплями, затем уже ручейками….
На то, чтобы фуражка располагалась ровно по центру моей физиономии, я уже не обращал внимания! И она съехала немножко набок. В довершение всего, рубашка…. Моя новенькая рубашка! Пропиталась потом и налипшей на мокрые места пылью!
Пыль была везде: на ботинках, на мокрой рубашке, на мокром лице, хрустела на зубах…. Облачко пыли образовывалось вокруг наших ног при каждом шаге.
– Просто п…ц!
– Я бы чего-нибудь попил бы…, – всё! Я уже не выдержал. Оставалось всего-ничего, но…. Мой мозг уже вскипел!
– Ничего-ничего-ничего…. Потерпи ещё чуть-чуть, уже пришли, – Юре-то хорошо, налегке…. Чемоданчик-то, килограмм пять, максимум!
Дошли…. Неужели дошли?
Вот, последние пятьдесят метров! Я хотел лечь прямо на дорогу, в пыль, и лежать…. И ничего не делать….
Ну, последнее усилие….
– А…. Это…. Этаж-то, какой? – говорить я уже не мог, слова из меня вылетали через злобное пыхтение, сдавленно - отрывисто. Когда я судорожно и надрывно дышал, в разные стороны разлетались капли пота, перемешанные с дорожной пылью.
– Да третий…. Всего лишь, – в этот момент я уже начал забывать, что я – элита флота и лучшая часть советской молодёжи….
– Это… последний, что ли? – я уже говорил. Разбрызгивая стекавший на губы пот.
– Ну, в нашем доме – последний! Но он, кроме того, ещё и третий!
Осталось только втащить «лейтенантскую радость» на третий этаж и….
В квартире у брата всё было «как у людей». Самое главное – прямо перед входной дверью висело большое овальное зеркало, в которое я увидел остатки моего «блестящего» вида.
Фуражка совсем съехала на бок, даже, козырёк находился в районе уха. По лицу текли толстые струи пота, присыпанные пылью. Рубашка, брюки, ботинки – всё в пыли….
– Да, уж…. Ну и видок! Ничего не скажешь! – брат тоже смотрел на меня в зеркало и улыбался, – Защитник Родины! Да, уж…. А сейчас – «чистить пёрышки», ну, и… так далее, – что «…далее» – мне было уже не интересно.
Когда я выпустил из рук чемодан, – даже нет, ЧЕМОДАН!!! – мне не сразу удалось выпрямиться и разжать затёкшие ладони.
– А…. Попить бы, чего-нибудь! А? – язык у меня еле-еле ворочался. Мне казалось, что он распух и прилипал к щекам.
– Слушай, а попить-то, ничего нет! Это уж точно. Я, ведь, был здесь последний раз… месяца три назад. Ну, вот, разве что только вода в кране – «гидроколбаса».
При мысли, что для прохода на кухню надо было согнуться и снять ботинки, мне стало как-то не по себе. Хотя, конечно, попытку согнуться я предпринял. Но Юра, видя, что я «никакой», просто кивнул. Мол, «проходи, чего уж там…».
Благодарность моя была безмерна! Если бы я мог кого-нибудь наградить орденом Победы, я бы его, – орден то есть, – тут же вручил бы брату! А потом, трижды, по-брежневски, расцеловал бы его! Хотя нет, сил на обнимания-целования уже не было….
«Гидроколбаса» из крана, к счастью, вылезла. Пришлось, правда, минут десять подождать, пока не стечёт вся ржавчина, – кран-то последний раз открывался уже давно.
Я буквально присосался к нему…. Как пиявка!
Так здорово!
Как будто, в организм с каждым глотком вливалась жизнь!
И уже что-то где-то заломило-заболело!
И уже язык перестал прилипать к щекам!
И я уже почувствовал, что, буквально, всю одежду – «хоть выжимай»!
«Тепло и сыро» – для кого-то вот такое состояние – кайф!
Мне же стало невозможно.
Невозможно дальше вот так вот.
Мерзко!
Как будто лежишь в грязной луже!
Или – нет! Ходишь, обмазанный грязью!
Б-р-р-р….
Я с трудом стянул с себя мокрую одежду.
А вода-то в душе…. Холодная!
Плевать!
И уже полностью окатившись холодной водой, я понял, что меня кто-то, за что-то, для чего-то… оставил среди живых!
И я продолжаю жить!
И я продолжаю дышать!
И сейчас я буду говорить с братом!
И будет «…так далее»!
И вообще теперь всё будет ХОРОШО!
После холодного душа я с наслаждением вытерся, а затем укутался в большое махровое полотенце и, с ещё большим наслаждением, прошёл на кухню и сел за обеденный стол, так как Юра уже готовился отметить наш приезд, и запахи….
Ах, что это были за запахи!
Мы всё привезли с собой – какая-то колбасная нарезка, немного замороженное мясо, водка «Московская», овощи, фрукты….
А запах-то…. От жареного мяса!
Первая стопка буквально проскочила – и не заметно, и «ни в одном глазу»!
Тут же, абсолютно «в тему» – «между первой и второй – перерывчик небольшой»!
Просто очень захотелось выпить!
Очень хотелось водки….
И водка оказалась особенно вкусной, потому что была не просто хорошей. Она была желанной!
Почему-то…. А, вообще, я знаю, – почему, – сейчас мне хотелось выпить водки именно с братом! Именно с братом сейчас мне хотелось «задержать мгновенье…», потому что оно было «прекрасно»!
Именно, здесь и сейчас,
Именно «на краю земли»,
Именно, дотащив, наконец-то, этот чёртов чемодан,
Вот, именно, вот так вот посидеть,
Попить вкусной водки,
Хорошо закусить,
Это – что-то, вроде, торжественной «прописки» на Камчатке!
Теперь я буду здесь жить, служить на атомной подводной лодке, ходить в море….
Мечта сбылась!
А утро следующего дня должно было принести счастье!
Утром следующего дня я должен был прибыть в казарму своего экипажа, представиться командиру, и уже переместиться из состояния «неопределившегося лейтенанта» в полноправного члена экипажа подводной лодки….

 

На представление.


Семь часов утра….
Солнце взошло ещё не полностью – до жары далеко, но день обещает быть хорошим, солнечным, летним!
Сегодня я первый раз приду в казарму. Казарму моего экипажа! Представлюсь командиру лодки, предъявлю предписание, диплом и прочие документы – короче, стану членом экипажа атомной подводной лодки.
Я готовился как на свадьбу!
Да, даже…. На свадьбу я так не готовился!
Погладил брюки, тужурку, одел на фуражку чистый, ослепительно белый чехол, почистил пуговицы, кортик, ботинки. А ещё, кстати, привёл в порядок самого себя – помылся, побрился и так далее…. В общем, придал своему внешнему виду необходимую «блестящесть» и новизну!
Представляться командиру надо было обязательно в полной парадной форме – золотые погоны, кортик… и прочие «причиндалы» только что «испечённого» морского офицера.
Я вышел из парадной на вершину сопки и, глянув вниз, понял, что такое зрелище стоит запомнить!
Через весь посёлок «ползла» чёрно-бело-синяя людская лента, – примерно, человека три-четыре в ширину и человек пятьсот-шестьсот в длину…. «Лента» состояла из офицеров и мичманов. Перед базой «лента» разделялась на два «рукава». Один «рукав» направлялся в казармы, то есть поднимался дальше на вершину сопки, другой – спускался вниз, направлялся на лодки, к нижнему КПП, в «Зону строгого режима радиационной безопасности», или «Зону», как её здесь называли.
Точно – зрелище….
Как в кино, прямо!
Сегодня, как раз, был понедельник, и «рукав», который направлялся в казармы, был заметно толще – по понедельникам до обеда в казармах всех экипажей проводились политические занятия.
Спустившись с сопки, я сначала влился в общий поток, а потом, как и большая часть чёрно-бело-синей людской массы, направился на вершину сопки в казарму.
Никого, конечно, в этом людском потоке я не знал, но никакого дискомфорта – абсолютно.
Я предчувствовал!
Я с нетерпением ждал!
Я желал!
И я сейчас стану ЧЛЕНОМ ЭКИПАЖА ПОДВОДНОЙ ЛОДКИ!

 

Представление.


Правда, сначала – в отдел кадров дивизии. Надо узнать приказ о назначении. Узнать, то есть, в чей же экипаж я назначен, и на какой же лодке я стану «членом экипажа».
***
В «кадры…» я прибыл очень вовремя. Курившие у дверей штаба дивизии – такие же, как я – новенькие и молодые лейтенанты с кортиками уже намеревались образовать очередь. Мне удалось проскочить на третий этаж, где и находились «кадры», до начала этого увлекательного процесса.
Начальник отдела кадров дивизии – капитан второго ранга….
– Товарищ капитан второго ранга, лейтенант Оболенский для дальнейшего прохождения службы прибыл! – очень бодро получилось, даже, молодцевато.
– Ваше предписание! Какое училище? Специальность? – почти бесстрастно, правда, кончики губ…. Да! Слегка дрогнули в улыбке.
– Ну, что же…. Вы назначены в экипаж капитана первого ранга Жукова Валерия Ивановича, на должность инженера вычислительной группы, поздравляю, – и кончики губ, уже не сдержались – появилась улыбка.
О смысле этой улыбки я вспомнил гораздо позже, а сейчас она показалась мне нормальной реакцией много послужившего и повидавшего офицера на появление новенького «необстрелянного» лейтенанта.
Спустившись с третьего этажа, я застал, как-раз, самый разгар образования очереди среди молодых лейтенантов в отдел кадров дивизии.
Ну, что же, – «каждому своё»! Иронии не было и в мыслях! Просто, если представить, что все вокруг вдруг стали умными, – жизнь стала бы скучной! Причём, я не могу сказать, что я – самый умный. Нет! Да, просто…. Вовремя сообразил, – вот и всё!
До казармы экипажа Жукова было «рукой подать», и уже через две минуты я поднялся на второй этаж и открыл дверь, которую украшала крупная надпись, написанная золотой краской на красной табличке – «В/Ч 99043».
На входе в казарменное помещение, у двери стоял дневальный….
Конечно, его внешний вид был далёк от того, который от нас очень жёстко требовали в училище…. Так себе. Грязноватая бесформенная роба, бескозырка с грязным, мятым чехлом…. Ну, – «не фонтан», конечно! А, вообще, всё-таки, это, ведь, действующий флот! И некоторая затрапезность, конечно, обусловлена крайней занятостью по службе.
– Та-щщ? – это диковатое сочетание звуков, произнесённое с вопросительной интонацией и с коротким шипением, могло сказать о многом….
Ну, например, так: «Товарищ лейтенант, кто вы? Кому и как о вас доложить?».
В данной ситуации, я «перевёл» это почтительное шипение именно так.
– Лейтенант Оболенский! К командиру! По случаю назначения в ваш экипаж! – представиться матросу по всей форме для меня не было чем-то зазорным, я считал тогда и считаю сейчас, что это просто элементарная вежливость.
И, кстати, уже потом, через годы, у нас в стране будет принято немножко иначе произносить подобные фразы, – «я – лейтенант…», – именно, делая ударение на «Я». Это, что-то из американских фильмов. Ты, вроде как, акцентируешь внимание собеседника на своём «Я». Сразу заставляешь его уважать именно твоё «Я»! Самоуважение, конечно, это неплохо! Но…. Если бы не одно «но»! «Попахивает» это чем-то тюремным. Ты, как бы, сразу даёшь понять что, во-первых, ты уважаешь своё «Я»! А, во-вторых, показываешь, что твоё «Я» ты заставишь уважать любого!
А, хотя…. Наверно, это нормально. Что называется – «без ложной скромности» и лицемерия.
Итак, кабинет командира!
Обитая чёрным дерматином дверь с красной табличкой, золотыми буквами: «Командир».
– Разрешите? – терпеть не могу фразы: «прошу разрешения»! Ну и, проси! Просто – «разрешите» – и всё понятно, категорично, однозначно!
– Да! Войдите, – мне командир показался стариком, хотя я по дороге успел узнать, что Жукову Валерию Ивановичу всего сорок три! Вообще-то, мне было двадцать два года, и все, кто был старше тридцати, казались мне стариками, но здесь другой случай….
Облысевшая голова с обветренным, загорелым лицом и неглубокими, но очень резкими морщинами. Сохранившиеся по бокам седые волосы. Очень уверенный, не допускающий возражений «командный» голос! Да, ещё с постоянной присказкой, как бы подводящей итог сказанному – «…и здравия желаю»!
Но главное у капитана первого ранга Жукова было совсем не это!
Глаза!
Очень примечательные глаза! Большие, умные, всё понимающие, немигающие, «навыкате», «буравящие».
Я до сих пор стараюсь выработать именно такой взгляд.
Но такой взгляд, мне кажется, это не свойство, самих глаз – не мигать. Это состояние души, свойство характера, определённое отношение к людям! Да, и ещё много чего….
Человеку с таким взглядом уж точно не обязательно постоянно говорить «Я»!
В остальном, – всё, как положено – китель, погоны с тремя большими звёздами. Ещё – орденские планки на левой стороне груди, значок «За дальний поход на подводной лодке» и «ромб» о высшем образовании – на правой.
Да! И самое главное! На правой стороне груди, – на зависть многим, – выше всех прочих значков красовалась «Командирская лодочка»! Знак того, что владелец сдал все зачёты и допущен к самостоятельному управлению подводной лодкой!
На командирский понимающе-вопросительный взгляд, я – вскинув руку к правому краю фуражки, для отдания чести, – отрапортовал без запинки:
– Товарищ капитан первого ранга! Лейтенант Оболенский! Представляюсь по случаю назначения на должность инженера вычислительной группы!
– Оболенский? Хорошо, Оболенский! Хорошо! А, фамилия-то…. – он чуть-чуть помедлил, изучая моё лицо, как говорится «взял паузу», которую, как известно, надо держать до конца.
– Хорошо, товарищ лейтенант! Фамилия, конечно, красивая! Старорежимное что-то…. Значит, инженер вычислительной группы? Ну, что ж, хорошо! – Валерий Иванович стал смотреть мне прямо в глаза, не мигая. Мне, даже, показалось, что, изучив мои зрачки, он перешёл к изучению дна глазных яблок. Настолько взгляд у него был пронизывающим, – В казарме, в ленинской комнате, найдёте сейчас капитан-лейтенанта Спирина, представитесь – это ваш командир группы! – командир ещё немножко поизучал моё лицо и, видимо, чем-то, удовлетворившись, наконец, продолжил: – Кстати, а вы состоите в партии? – это было сказано очень серьёзно с крайней заинтересованностью.
– Никак нет, товарищ командир, – всё, после представления, я уже могу называть его командиром, – я комсомолец.
Командир как-то заметно расстроился.
Почему – я, честно говоря, не понял, но вопросов задавать не стал.
– Да? Ну ладно, хорошо. И фамилия-то у вас, какая-то…. Графская что ли? Ладно! Потом разберёмся! Аттестат отдадите интенданту, представьтесь командиру группы! Идите, – вроде всё нормально, но последний вопрос…. К чему бы это?
Ну, ритуал есть ритуал, я приложил правую руку к фуражке, правильно, по-строевому развернулся и вышел в коридор.
Не знаю почему, но, выйдя из кабинета командира, я испытал облегчение.
Глаза-то…. Жуть!

 

Мой командир – Миша.


Командир группы находился в ленинской комнате.
Спирин Миша, капитан-лейтенант в повседневной куртке, с повседневными погонами и правильным, красивым, умным и… «повседневным» лицом. Миша был старше меня на пять лет, поэтому к изначальному уважению Миша получил ещё и беспрекословный авторитет в моих глазах.
– Лейтенант Оболенский! – продолжить мне Миша не дал,
– Ладно, ладно. Ты ещё попробуй мне честь отдай, – вот и всё, теперь представление точно закончилось. Я стал членом экипажа!
– Как звать-то? – Миша сразу начал говорить со мной спокойно, обычным повседневным голосом, и, вообще, весь он был, какой-то, спокойный, надёжный.
– Александр…. Саша, – да уж, глаза у Жукова! И чего он к фамилии-то моей…. Сдалась ему моя фамилия!
– Значит так, Саша, техником у нас Валя Блинский – абсолютно бесшабашная личность с густым налётом артистизма. Ну, увидишь потом. Меня называй Миша. Ну, можешь, Михаил Александрович, хотя, нет, лучше Миша. Через три дня заступаем в боевое дежурство! Как раз, тебе и… зачётные листы в руки – на корабле потом выдам. Дальше, где-то в конце месяца выходим в море! Это – военная тайна, конечно! – и Миша улыбнулся, – Кстати, ты женат?
– Да, – на фоне всех этих изменений в моей жизни я как-то совсем забыл о жене. Правда она осталась в Ленинграде – у нас родился ребёнок, и, причём, за день до выпуска из училища.
– Жену привёз?
– Нет!
– Во! Вот это хорошо! А то, когда ещё нормально на «берег» ходить будешь? Пока зачёты не сдашь! – я тут же простил небольшую иронию в Мишиных словах.
Я буду заниматься делом! Настоящим делом! Любимым делом! Просто, чтобы служить на подводной лодке, быть членом её экипажа, быть наравне с этими людьми я готов был «сидеть в прочном корпусе» годами! Не то, что зачёты какие-то….
– Вопросы есть? – краткий вводный инструктаж командира группы заканчивался.
– Да! Есть один…, – и я рассказал Мише про последний вопрос командира – к чему бы это?
– Понимаешь. Как бы тебе объяснить, – Миша потёр лоб, – вот ты, офицер, и командир может тебя…. Ну, вздрючить, что ли, по строевой линии. А если бы ты был ещё и коммунистом, то он мог бы тебя вздрючить ещё и по партийной линии! Понял теперь?
– Да…. Понял, – и облегчение и озабоченность! В самом деле, хорошо это или плохо? То есть то, что я не коммунист? Да, и фамилия…. И что он в ней нашёл? Может быть, то, что я не коммунист, это из-за графской фамилии?
В училище, на четвёртом курсе, после моего назначения старшиной роты курсантов младшего курса, ко мне обратился с разговором наш парторг, капитан второго ранга Тихонов. Он предложил вступить кандидатом в члены КПСС – написать заявление, выучить устав и так далее. Я взял время подумать – всего пару дней. Через два дня мы встретились снова и я, – будучи абсолютно наивным юношей, – отказался! Представляете, это в те то времена! Это, готовясь стать офицером Советского Военно-морского флота! Это, рассчитывая сделать карьеру!
Нет, я ничего против коммунистической партии не имел, и, тем более, против коммунистов! Мой папа вступил в партию на Курской дуге во время Великой отечественной войны! На меня всегда огромное впечатление производил фильм «Коммунист», и я, совершенно искренне, старался быть похожим на этих людей…. На своего папу!
К сожалению, – грехи молодости, – я иногда пил водку с друзьями в увольнении…. Иногда ходил в самовольные отлучки – бегал домой, или к своей девушке! В общем, я был уверен, что носить высокое звание коммуниста, я пока был не готов! Не достоин!
Парторгу я, конечно, совершенно искренне, пообещал работать над собой, бороться со своими недостатками и, в случае полной победы, написать заявление на приём в партию, но, пока….
Короче, так я коммунистом в училище и не стал!
А потом в стране начался просто «цирк»….

 

Железкин.


В этот первый служебный день, – день, когда я стал настоящим подводником, произошла ещё одна памятная для меня встреча.
Лет через десять я пойму…. Оценю всю судьбоносность этой встречи!
После обеда, направляясь в туалет, я почти столкнулся с капитаном второго ранга. Красивое лицо, обрамлённое огненно-рыжими рыжими волосами, повседневная, хорошо выглаженная, вероятно, сшитая на заказ, куртка. Ровные новенькие погоны. И вид… мафиози, постоянно решающего свои кровавые вопросы!
– Как вас зовут, товарищ лейтенант? – вообще-то, кто он, я не знал и пока в должностях я ориентировался по кабинетам, которые занимали различные офицеры. Правда, всё-таки, капитан второго ранга, как-никак! Лучше представиться.
– Лейтенант Оболенский, инженер вычислительной группы войсковой части 99043! – фамилию командира я решил не называть. Так, на всякий случай.
– Ну, пойдёмте-ка ко мне, – и направился к кабинету с табличкой: «Заместитель командира в/ч 99043 по политической части»
А…. Всё понятно! Замполит!
– Входите! Присаживайтесь, – и рукой – на диван.
– Оболенский, значит! Хорошо! – он сел, напротив, за стол и его портрет, или, вернее, образ, приобрёл законченность, – этот красивый рыжий человек с лицом мафиози и должен был сидеть за таким вот столом, с таким вот портретом.
– А, вот, в песне поётся «корнет Оболенский…»! У вас родственники, случайно, не…. Ну, ладно. Это потом! Итак, как вас зовут? – хотя, я тут же понял, что он знает, как меня зовут, но хочет услышать это от меня. Ну, точно, мафиози….
– Александр Иванович,
– Хорошо, – вообще-то, я не видел в этом факте ничего – ни хорошего, ни плохого.
– А вы по специальности кто у нас?
– Инженер вычислительной группы!
– Это, стало быть, училище имени Попова? Радиоэлектроники?
– Да! Так точно! – вообще-то, я совершенно не понимал, к чему эти вопросы и куда он клонит, но, молчал и держался настороже – вид у замполита…. Ну, точно, – мафиози!
– А вот дипломная работа…. Сколько у вас было чертежей? – он задал совершенно неожиданный для меня вопрос. И стало ещё более не понятно, что он от меня хочет.
– Пять…. И ещё… я четырём однокашникам нарисовал все чертежи к их работам, – голос у меня стал немного неуверенным…. Заторможенным. Я всё никак «не врубался»! Ну, кто меня «за язык тянет»? – всего получилось двадцать пять чертежей.
– Ну, ничего себе! Здорово! А оценку вы, какую за дипломную работу получили? – я совершенно не понимал, куда он, всё-таки, клонит! Было такое впечатление, что он готов уже захлопнуть за мной какую-то западню…. Понять бы, только, какую?
– Пять! – ладно, будь, что будет,
– Хорошо! – он почему-то был рад, или, по крайней мере, показывал, что рад за меня. – Очень хорошо! – я почувствовал, что замполит сейчас испытывал громадное облегчение, а я – наоборот, насторожился ещё больше.
– Значит, пером вы пишете хорошо?
– Да…. Вроде…. Неплохо получается, – у меня начали рождаться какие-то смутные предположения. Но…. Посмотрим.
– Ну, что же, Александр Иванович, всё хорошо! Дня через два-три я доведу до вас решение партийного комитета корабля! – на лице у меня, видимо, появилось удивление, – А какое? Узнаете через два-три дня, – и он улыбнулся…. Ласково-ласково!

 

Заступаем в дежурство.


Утром, 5 августа 1988 года, экипаж капитана первого ранга Жукова Валерия Ивановича был в полном составе построен на восьмом пирсе, как раз, перед подводной лодкой К-305.
За эти несколько дней, после моего назначения в экипаж, закончилась подготовка к заступлению лодки и экипажа в боевое дежурство.
Продовольствие, оружие, постельное бельё… – ну, в общем, всё, что надо для автономного плавания в море в течение двух-трёх месяцев, – было погружено,
Также, полностью был укомплектован, подготовлен и допущен к самостоятельному исполнению своих обязанностей экипаж!
Написаны и сданы в политотдел дивизии «смертные телеграммы» – это так…. На всякий случай, мало ли…. Каждый заполнял в бланке телеграммы поля с домашним адресом и именами ближайших родственников. Когда, – не дай бог, конечно, – наступал «всякий случай» нужный текст в телеграмму вписывался в политотделе и вся пачка, одновременно, рассылалась родственникам членов экипажа. Текст мог быть разным…. Например, «признан умершим».
Проверены и отремонтированы все системы и механизмы подводной лодки, корабль проверен на герметичность.
Я, как только что окончивший училище, ни к чему допущен, естественно, не был. Вместо меня, на должность инженера вычислительной группы, был прикомандирован офицер с другого экипажа – тоже, лейтенант, но служивший на Камчатке уже второй год, – Гена Мордашов.
Мне же, командир группы Миша Спирин вручил целую стопку зачётных листов! Миша пообещал, по дружбе, организовать первый «сход» на берег через полгода и, – что уже хорошо, – познакомил с гениальным матросом Сураевым, который попал на лодку с институтской скамьи и знал все корабельные системы и устройства на память!
Также в строю, повернув свою морду на корабельный флаг и размахивая хвостом, переминалась с-лапы-на-лапу (с-ноги-на-ногу, то есть), наша экипажная собака Муська….

 

Снова Железкин.


Торжественные слова – о том, что мы заступаем на защиту рубежей нашей Родины – Союза Советских Социалистических Республик на Камчатском направлении… – уже были сказаны.
Уже отзвучали звуки Гимна,
Уже были сказаны последние слова командира: «Ну, что, товарищи…. А, вот, теперь – здравия желаю!»
Уже, после команды: «Вольно, разойдись», мы устроились на конце пирса и с удовольствием закурили….
И, вот, в этот момент я увидел нашего замполита, – это, который мафиози! Он смотрел с победным выражением своего загадочного лица и уверенно направлялся ко мне.
Кстати, по странному стечению, не известно каких, обстоятельств, его фамилия была откуда-то оттуда…. Из времён «Краткого курса истории ВКП (б)» Просто, Железкин! Почти, как, просто, Сталин!
Нет, честно…. Просто, Железкин!
– Александр Иваныч…. Александр Иваныч. Подождите, – я уже поставил ногу на трап, чтобы покинуть пирс и спуститься в подводную лодку – приступить к занятиям с матросом Сураевым.
– Александр Иваныч, – зам, – в экипаже его только так и называли, – успел ухватить меня за рукав и, тем самым, задержал мою вторую ногу.
– Александр Иваныч! Ну, что же…. Спешу вас обрадовать! Партийный комитет корабля оказал вам высокое доверие! Вы избраны редактором нашей корабельной стенгазеты «Глубина»!
Скорее всего, я не испытал от этого известия никаких эмоций. Ну, новость, как новость.
Конечно, часть времени, и, скорее всего, свободного, будет безнадёжно занята рисованием стенгазеты, но….
Для того чтобы стать полноправным членом экипажа лодки, я готов!

 

А времени в сутках мало!


Времени в сутках мало!
Вот, если бы, часов тридцать….
Так как времени в сутках действительно катастрофически было мало, то часы, которых так не хватало, находились просто – отрезались от сна!
Весь экипаж был разделён на три смены. Смену, непосредственно несущую боевое дежурство. Подвахтенную смену, то есть ту, которая отдыхала на лодке. Это, так…. На всякий случай! И отдыхающую. То есть смену, которая могла «сойти на берег» и отдохнуть дома.
Разумеется, все молодые лейтенанты, как постоянно сдающие зачёты на допуск буквально ко всему, тоже были «приписаны» каждый к своей смене.
Правда, был один нюанс, – во время «схода» своей смены на берег, лейтенант должен был со свежими силами, – как отдыхающая смена, – ползать по трюмам и выгородкам, изучать горы схем и чертежей, наставлений и инструкций, запоминать кучу, написанных идиотским языком, правил….
То есть, если обобщить все расписания, касающиеся лейтенантов, не сдавших зачётов, то молодой лейтенант должен был находиться всегда в одной смене! Смене, несущей боевое дежурство….
Выручал матрос Сураев.
Он знал всё, что должен знать лейтенант не механической специальности по устройству подводной лодки!
На память рисовал схемы общекорабельных систем, электроэнергетической сети и, даже, по-простому, изображал схему всех четырёх контуров нашей энергетической установки – ядерного реактора!
Да…. Вот, что значит студент в роли матроса!
Знание – сила! Просто, «кладезь»!
Я бы, даже, сказал, – у него, как у человека с почти законченным высшим образованием, уже сформировался определённый метод мышления! Метод познания!
Он очень хорошо и легко мыслил, успешно познавал! И. совершенно свободно, без всякого зазнайства делился с нами, молодыми офицерами!
Короче, я сдавал зачёты на допуск….

 

И опять Же….


Ползая по всяким трюмам и выгородкам, я иногда вспоминал о стенгазете «Глубина», но, так…. Редко.
И каждый день, всё реже и реже.
Но!
Радовался простому подводному счастью я всего неделю!
Как-то, проходя по коридору в каюту помощника командира, чтобы сдать очередной зачёт, я был, буквально, пойман замполитом! Было такое впечатление, что мафиози Железкин слушал шаги и ждал меня за дверью своей каюты.
– Александр Иваныч, – это мне в спину.
– Зайдите ко мне, – вот уж…. А зачёты? Чёрт возьми, по его тону я понял всё! Нужна стенгазета!
– Александр Иваныч, товарищ лейтенант…. Вы вообще-то рады? Рады, что стали редактором стенгазеты «Глубина»? – лицо у меня точно было не радостное. Такая грусть в глазах бывает, наверно, у коровы, которую ведут на бойню.
– Рад…. Конечно, рад! Товарищ капитан второго ранга, – я был, конечно, не рад! Время, которое надо было уделить созданию газеты, придётся отрезать от сна….
– Ну, вот! Как говорит наш командир: «здравия желаю»! – и пауза. Почти, командирская….
– Через пятнадцать суток новая стенгазета должна висеть в офицерском коридоре! И, разумеется, сначала её, уже готовую газету, надо показать мне! Для утверждения! Понятно, Александр Иваныч? – замполит проникновенно улыбнулся, – по-мафиозному!
– Есть, товарищ кап…,
– Александр Иваныч! Я вас ещё попрошу…. Не обращайтесь вы к офицерам на лодке по званию! Это…. Как-то, не принято…. Имя-отчество. Ну…. Понимаете? Кроме командира, конечно! Командир – только «командир»!
– Так точно, Виктор Васильевич! Понятно!
– Ну…. Вот и ладушки! И на какую же тему вы планируете выпустить стенгазету? – Железкин нашёл, наконец-то, кипятильник и вставил в стакан с водой, чтобы согреть кипяток для чая.
– Ну…. Можно, конечно…. Например, на тему двадцать восьмого съезда партии, – первое, что пришло в голову. И голос у меня такой, раздумчивый…. – вопроса я, конечно, не ожидал! Да, и трудно было переключиться сразу с зачётов по устройству лодки на двадцать восьмой съезд партии.
– Хорошо мыслите, Александр Иваныч! В правильном направлении! Но, я думаю, такую большую тему пока поднимать рановато. Вы ещё начинающий редактор…. Сделайте проще! Знаете, давайте-ка сначала возьмите у кого-нибудь в экипаже интервью…. Ну, например, как он относится… к перестройке? – в этом месте мафиози Железкин с выражением застучал чайной ложечкой о стакан, вероятно, обрадовавшись своей хорошей идее, – Ну…. Как человек перестроился, как собирается… ускоряться и так далее.
Вид у меня был, мягко говоря, не победный. От постоянного ползания по разным механическим дырам, от, практически, круглосуточной сдачи зачётов, от хронического недосыпания под глазами обозначились тёмные круги, а РБ, – это такая подводницкая роба, выданная всего неделю назад, – потеряла уже четкие очертания и по цвету напоминала половую тряпку….
– Есть! То есть, хорошо, Виктор Васильевич, я попробую, – я смотрел в чистое, довольное, даже, лоснящееся лицо зама и тоже изображал улыбку, хотя….
Когда это всё делать?
Не было заботы! «Купила баба порося»! Интервью теперь у кого-то надо брать!
Вот уж «здравия желаю»….

 

Сделаем!


Я был в полной прострации….
Продолжая сдавать всевозможные зачёты, я думал, как бы выпустить ещё и газету….
Причём, в моих мыслях был некоторый дуализм. Во-первых, хотелось, конечно, побыстрее избавиться от этого «почётного поручения». Во-вторых, любое дело, даже, совершенно не нужное никому, если уж я брался, то привык делать добросовестно.
Приняв во внимание оба этих своих желания, – что было, практически невозможно, – я, всё-таки, решил сделать хорошую газету! И быстро!
Самое главное – в газете должна быть какая-то центральная идея!
Ещё очень важно, – это, чтобы эта центральная идея была объективной, – надо было опросить как можно большее количество членов экипажа!
Мысль, которую «родил» зам, на мой взгляд, была не плохой. Можно считать, что он преподнёс мне её «на блюдечке с голубой каёмочкой»
Вот, всё-таки, что значит опыт! На флоте говорят: «мастерство и опыт не пропьёшь»!
Зам, ну, насколько я знал, пил мало. А, может, и, вообще, не пил.
Да уж! Когда вообще не пьёшь…. Как жить-то?
Дальше….
Перестройка?

 

Перестройка.


Всё это началось три года назад!
Демократизация, гласность, плюрализм….
Программы «Взгляд», «Прожектор перестройки»….
Газета «Аргументы и факты»….
Вся страна – примерно, двести пятьдесят миллионов человек – наконец-то, начинала узнавать какие-то факты, подробности, гадости и подлости… того коммунистического идиотизма, который «царствовал» у нас на протяжении почти семидесяти лет!
Вся страна вдруг узнала, что можно на самом деле думать не то, что пишется в газетах! А говорить можно вообще всё…. И, даже, явную глупость!
Всей стране вдруг было сказано, что «у всех будет – всё…, и никому за это ничего не будет»!
И вообще, «можно всё, что не запрещено»!
И многие запреты были сняты!
И вся страна…. Представляете, вся страна!
Наконец-то!
Все начали понимать!
Что можно говорить – ПРАВДУ!!!
И уже не надо врать на партсобраниях и в печати, на телевидении и в театре….
И вообще теперь можно – НЕ ВРАТЬ!
И, что не врать – проще, чем врать!
И, что, даже, по понятиям…. По бандитским понятиям! Оказывается лучше не врать!
Господи, что тогда творилось на наших кухнях!
На кухнях, которые уже давно превратились в дискуссионные клубы!
И как у всей страны, буквально, за считанные годы «перевернулись» мозги со светлого коммунистического будущего на светлое капиталистическое….
А, самое главное, у всей страны, среди уравнительной социалистической «безнадёги», появилась НАДЕЖДА!
И стало понятно, что эта «безнадёга» не вечна, что – «всё в наших руках»!
И песни-то, какие были – «…перемен, мы ждём – перемен»!
И, что мир не красно-чёрного цвета, то есть, или социализм, или капитализм….
Мир – многообразен!
И люди – многообразны! Просто, все люди – разные!
И у этих разных людей – разные мнения!
И мнения эти они выражают по-разному.
Господи, что тогда было!
Революция!
Революция в умах, революция в чувствах, революция в поступках!
Генеральный секретарь нашей, руководящей и направляющей, Коммунистической партии Советского Союза, Михаил Сергеевич Горбачёв, казался, чуть ли, не святым!
Молодых людей моего поколения, – а мне тогда было двадцать два года, – охватила настоящая эйфория! При всём моём уважении к настоящим коммунистам, для меня не было абсолютно никаких сомнений, что Генеральный секретарь, как самый настоящий коммунист, всё делает правильно! Он был для меня олицетворением коммунистической партии! Значит, партия всё делает правильно!
Перед нами не только открывалась вся жизнь!
Перед нами, вместе со всей страной, открывалась совершенно новая жизнь!
И мы были уверенны – «всё в наших руках»!
Передо мною была вся жизнь!
И какая жизнь!
Ну, в общем, понятно, – я был восторженным романтиком с сильно «запудренными мозгами»!

 

Я это сделал.


Идея, высказанная Виктором Васильевичем Железкиным, пришлась мне не только по душе! Идея была как раз для меня – это настоящее творчество!
А придумал я следующее – нужно сформулировать десяток самых актуальных, волнующих, запрещённых ещё три года назад, вопросов и задать эти вопросы всему экипажу! Офицеры, мичмана, матросы и старшины должны будут высказать своё мнение. И должно появиться общее мнение экипажа о нашей стране, о партии, о службе!
Меня настолько захватила идея создания именно такой газеты, что я, даже, не особенно жалел о том, что на сон у меня стало оставаться всего четыре-пять часов….
В свободное время я без устали ходил из отсека в отсек, договаривался о беседах, беседовал, уговаривал каждого честно высказывать своё мнение по всем вопросам, ставил в пример самого настоящего коммуниста страны – Горбачёва Михаила Сергеевича!
Через неделю материала накопилось на школьную тетрадку в восемнадцать листов, исписанную мелким почерком. Конечно, опросить весь экипаж, у меня не получилось, но экипажное мнение уже можно было сформулировать. Причём его, – мнение то есть, – можно уже было разделить на мнение офицеров, мичманов и матросов, или сгруппировать по вопросам…. Короче, мне казалось тогда, что я выполнил трудоёмкую, большую и самую важную часть работы!
Остальное – дело техники!
Оформлять материал как-то по-особенному я не стал – просто на белом ватмане крупно писал вопросы и ответы на них. Получалось, что на каждый вопрос у меня был ответ почти каждого члена экипажа.
Сначала я хотел внизу, после ответов на каждый вопрос, писать свои заключения, то есть обобщать все ответы по данному вопросу…. Но, после некоторых размышлений, я этого делать не стал – могла получиться ситуация, что я, как будто бы, навязываю свои выводы. А я, всё-таки, хотел, чтобы каждый, прочитавший газету, мыслил сам.
Весь собранный материал на один ватман, то есть на газету стандартных размеров, не уместился, и пришлось сделать газету на двух больших ватманах.
Ещё одно «Но»!
Надо было сделать две одинаковых газеты – для обоих жилых отсеков – для второго и седьмого. Ну, большой проблемы в этом не было.
Ещё дня через три два одинаковых экземпляра одного выпуска газеты были готовы!
Все уже знали, что готовится что-то небывалое для советской подводной лодки!
Постоянные вопросы – «Когда»?
А надо ещё утвердить у зама.
Выход нашёлся, как-то, сам-собой.
Один, не утверждённый ещё, экземпляр газеты я повесил в седьмом отсеке, второй – понёс Железкину для утверждения.

 

«Нью-Йорк Таймс» – на советской подводной лодке!!!


Каюты, – даже на атомной подводной лодке, – маленькие.
Виктор Васильевич Железкин сидел на своей койке, обитой зелёным дерматином, и пытался прочитать текст газеты, постоянно складывая и переворачивая ватманы, как-то, по-удобному их размещая в своей «живопырке».
Уже после прочтения ответов экипажа на первый вопрос, он, молча и, с каким-то тяжёлым взглядом, долго смотрел на меня….
Очень долго!
Молча!
А взгляд тяжёлый- тяжёлый….
Затем его взгляд перестал быть тяжёлым. Он стал, каким-то жалким, обиженным, как будто, я его ударил! Ударил неожиданно! И ударил сильно….
С этим вот, обиженным видом он дочитал сначала один ватман, затем принялся читать второй….
Я, стараясь хранить почтительное молчание, и уже чувствуя свою вину, – правда, неизвестно за что, – старался принять положение «Смирно». Также, я старался, как-то, вытянуться. Правда, в каюте подводной лодки «вытянуться» невозможно – голова моя уже почти упиралась в подволок, на лодке так называется потолок.
Я тоже энергично-напряжённо молчал.
Зам очень внимательно и, как-то, обречённо, дочитал второй ватман и опять уставился на меня….
– Александр Иваныч…. Кх, кх…, – он, как-то, даже, немного похрипел.
– Понимаете…. Вернее…. Я! Я ничего не понимаю! – обиженность на лице дополнилась растерянностью, – я же вам говорил! Взять интервью у одного…. Одного, понимаете? У одного человека – «как он относится к перестройке? Как он ускорился?»…. А вы что? – у Виктора Васильевича немного стала трястись нижняя губа….
– Александр Иваныч…. О перестройке!!! – голос у него понемногу, по-мафиозному, окреп….
– Один вопрос!!! Простейший!!! И простейший ответ на него – «одобряю и приветствую»!!! А, вы что?!
– Это что? «Голос Америки», или «Свободная Европа»?! – сами эти слова в устах зама звучали как ругательства….
– А может это «Нью-Йорк Таймс»? – вместе со словами изо рта Виктора Васильевича стали вылетать слюни….
– На советской подводной лодке! Во, как…. «Нью-Йорк Таймс» – на советской подводной лодке!!! Вы это откуда всё взяли? – растерянности уже не было…. Праведный гнев, – Кто вам сказал, что вот так вот ЭТО надо сделать?! А? Ну! Короче…. ВОТ ЭТО, – и зам двумя пальцами, осторожно, как заразу, поправил ватман, – я сейчас не утверждаю, – и мне глаза в глаза, – не могу утвердить! Эту газету…. Мне её придётся согласовать с политотделом дивизии! Значит, пока ничего вывешивать не надо! А, может, и вообще…. Вообще, ничего вывешивать не придётся…. Идите!
– Есть! – я, как-то, почувствовал, что обращение по имени-отчеству сейчас «не покатит».
Выйдя из каюты Железкина, я, даже, сначала остановился.
Сказать, что «буря чувств…», – значит, ничего не сказать!
И обида! И непонимание! И досада! Всё это по поводу потраченного времени! Досада на Железкина, который не желал перестраиваться, а решил, на всякий случай, перестраховаться!
Ёлки-палки, а, ведь, в седьмом-то…. Висит ещё!

Моя анонимная слава.


А в седьмом отсеке у двух, повешенных на стену, ватманов, уже около часа толпился народ. Весь узкий проход между каютами, насколько это было возможно, был занят подводниками. Люди стояли, даже, там, где ничего прочитать было невозможно. Читающие, те, кому повезло быть в первом ряду, комментировали и обсуждали. И, даже, читали вслух для задних рядов.
В общем, «перестройка» в нашем экипаже шла полным ходом….
Все знали, что, если стенгазета висит, и висит, соответственно, на стене, то, значит, санкция замполита получена! И это, совершенно естественно, значило, что генеральная линия партии, стражем которой на нашей лодке был Виктор Васильевич Железкин, проверена и выдержана!
Другими словами, снять газету я уже не мог!
У меня – «земля уходила из-под ног»….
Вот «попал»!
Через месяц, после начала службы «попал»!
Я медленно подходил к группе людей…. Да, что там группе, – читающей, обсуждающей, смеющейся, осуждающей… толпе!
– А, кто такой «лейтенант Оболенский»? – это так положено. Редактор газеты подписывается внизу справа, как бы, завершая и закрепляя весь текст.
– Да это новый…. Лейтенант…. Инженер-вычислитель, из РТС, – я, даже, не сразу понял, что это обо мне….
– Ну, молодец! И фамилия-то такая…. Старорежимная!
– В самую «дырдочку»!
– Первая интересная газета на корабле!
– Да что там «на корабле», – в стране!
– Во, блин! Толковых ребят в училищах готовят!
– Зам, – тоже молодец! Знал, кому поручить!
– А где сейчас этот лейтенант?
– Да…. Зачёты сдаёт! Вон, вчера я его у штурмана видел.
Я так…. Бочком, незаметненько-незаметненько, тихонько-тихонько, буквально, выдавился из седьмого, как паста из тюбика.
А теперь, – быстро к себе, в каюту!
А в каюте – что?
Даже, не знаю – раны зализывать или радоваться внезапно свалившейся, пусть пока анонимной, но, всё-таки, славе?

 

Поспать бы….


К жизни на лодке я уже привык.
Привык к неаппетитной, мягко говоря, пище!
Привык мыться раз в неделю! И то, если старший помощник отпустит домой на пару часов!
Привык к грязному РБ!
К «недосыпу», только, вот, никак привыкнуть было нельзя! Спасть хотелось так же, как есть! Есть нормальную пищу!
А, вообще, я устал….
К первой радости…. Радости, что я, наконец-то, стал членом экипажа подводной лодки, к первому энтузиазму, сейчас добавилась просто невыносимая усталость.
И вот, парадокс – усталость, казалось, должна была бы привести к безразличию, но, в моём случае, это было не так. Несмотря на постоянное недосыпание, кашу в голове от поступающего огромного объёма знаний, просто физическую усталость от ползания по отсекам, я всё настойчивее «вгрызался» в гранит различных наук. Глаза закрывались, язык заплетался…. Но, неужели, я – не осилю, неужели, я – не подводник! Не я первый….
Семь вечера, каюта на шестерых…. Моя койка, как лейтенанта, на втором ярусе. Никого – кто на отдыхе в посёлке, кто на вахте, а кто-то смотрит кино в кают-компании…. Тихо. Только гулкое «Ш» от кондиционера.
Уютно….
Я просто снял «подводницкие» тапочки – это такие специальные, «в дырочку», и, не раздеваясь, медленно заполз на свой второй ярус.
Я так хотел спать! Но ещё долго – минут сорок, никак не мог заснуть – нервы….
А…. Завтра – «будь, что будет»!
Ладно!
К чёрту всё!
Сплю….

 

Здравомыслие партии!


Утром, ещё перед построением на подъём флага, на пирсе я опять был «отловлен» Железкиным….
Мафиози Железкиным!
Замполита сопровождал матрос Бахромов, который нёс свёрнутый в большую трубку ватман.
Мафиозный взгляд, манера поведения, походка, – всё вернулось к Виктору Васильевичу…. Даже, Виктором Васильевичем его называть не хотелось. Шеф! Или, лучше, БОСС – только так!
Победный взгляд!
– Александр Иванович! – даже со всеми буквами! Как будто, мне сразу, досрочно, было присвоено звание…, ну, как минимум, капитана первого ранга!
– Александр Иванович! Ну, что ж, поздравляю! Начальнику политотдела дивизии понравилась ваша газета! Смело, остро, по-перестроечному, – так держать! Гласность, опять же…. Вы – молодец, Александр Иванович! Так! Газету надо срочно повесить во втором и седьмом отсеках! – Зам, замуля, замушка, – я слышал по-разному, – конечно, не знал, что в седьмом она висела уже часов пятнадцать, – Начпо, то есть начальник политотдела, признал наш экипаж передовым в дивизии! Прожектором, так сказать, перестройки! Вы, на сегодня, признаны лучшим редактором стенгазеты в дивизии!
Вот, уж, «не знаешь – где найдёшь, где потеряешь»!
А я-то думал, что всё, – моя служба закончилась на этой газете!
Ум, мудрость, здравомыслие партии!
Ум коммунистов!
Мудрость коммунистов!
Здравомыслие коммунистов!

Я поверил в свободу.


После подъёма флага, как у нас все называли это мероприятие, получив от матроса Бахромова утверждённый начальником политотдела дивизии ватман, я спустился во второй отсек и повесил его в командирском проходе между каютами офицерского состава.
Я не виноват, но начало политзанятий, – вот, блин, сегодня же понедельник, – оказалось сорванным! На корабле был весь экипаж, и весь экипаж собрался не в кают-компании, выслушивать нуднейшую информацию замполита о текущем положении в мире, а у двух одинаковых экземпляров моей стенгазеты – в командирском проходе второго и в седьмом отсеке! Железкин сначала метался между читающими группами, пытался что-то комментировать, затем сдавленным голосом попробовал загнать экипаж в кают-компанию…. Но, испробовав всё, смирился с подавляющим преобладанием моих газет в информационном поле корабля! Махнув рукой, он пошёл к себе в каюту пить чай.
Вот она – слава!
Уже никто не задавал вопросов: «Кто такой этот Оболенский?» – о моём существовании узнали сразу все! Весь экипаж!
Я старательно сохранял серьёзное выражение лица! Двигался нарочно медленно! Я чувствовал, что за мной, за каждым моим движением… наблюдает больше семидесяти пар глаз!
В душе…, где-то там, внутри, я ликовал! Получилось!
С жадностью курилось!
С жадностью дышалось!
Адреналин…, чтоб его!
И, вообще, всё….
Теперь всё будет хорошо!
Да, и не может не быть!
Действительно, я, – поверивший в эти гигантские изменения в стране, в перестройку, гласность, плюрализм! Я всей душой приветствовал эту, буквально обрушившуюся на головы всех советских людей, свободу!
Вот она!
Свобода в том, что ты можешь говорить правду!
Свобода в том, что не надо врать!
И коммунистов я стал уважать ещё больше!
И ещё острее я почувствовал – как, всё-таки, я, пока, недостоин, быть коммунистом!

Как мимолётна слава….


Через месяц, как раз, когда подошла очередь выпуска следующей стенгазеты, зам почему-то стал меня старательно избегать, прятать глаза. Ну, и всё такое….
Потом, примерно, через неделю, я узнал, что очередной выпуск стенгазеты поручено выпустить моему заместителю, заместителю редактора стенгазеты «Глубина», мичману Васе Козыреву.
Как мимолётна слава….

Прочитано 5107 раз
Другие материалы в этой категории: « Глава 1. Из Москвы Глава 3. Командир части »
Авторизуйтесь, чтобы получить возможность оставлять комментарии

Пользователь