Был на флоте такой «воспитательный орган» — офицерский суд чести. Возможно и сейчас есть. Применялся он не часто, начальство больше любило другие методы воспитания. Но мне «повезло», меня судили. Как «американского шпиона».
В восьмидесятом году, будучи в Ленинграде, в командировке, познакомился я с приятной дамой. Закрутился роман. Люсьен проживала в старой части города, в огромной, комнат на двенадцать, коммуналке. Занимала она две комнаты: в одной проживала ее дочурка, прекрасное белокурое создание четырех лет, в другой разворачивались наши романтические отношения.
Отношения эти, как мы считали, касались только нас. Люсьен давно в разводе, я вообще холостяк. Но соседи так не думали. Коммуналка — это коммуналка! Потому кто-то из них «постучал» в бригаду строящихся кораблей, к которой я был приписан.
Со мной «провели беседу»:
— Знаете ли Вы, что Ваша дама была замужем?
— Да, знаю.
— А знаете ли Вы, где сейчас ее бывший муж?
— Да, знаю.
Люсьенка рассказала мне о своей жизни. И о том, что бывший муж несколько лет назад эмигрировал из Союза. И сейчас живет в США. Я не придавал этому факту особого значения. Но кое-кто придавал…
Игры в секретность в Союзе процветали. Что говорить про военных, они были основными игроками. То, что большей частью это именно игры, я убедился еще в училище. Когда в семьдесят пятом в Севастополь пришел «Киев», наш первый авианосец.
Нас тогда заинструктировали насмерть. Не фотографировать! Не обсуждать ни с кем! И вообще, лучше делать вид, что его нет на рейде. Это мираж. А через месяц в «Огоньке» появились фотографии «Киева» во всех ракурсах. И большая статья о нем.
Дальше еще интересней. Нас решили познакомить с устройством этого корабля. На лекции демонстрировались слайды: все «разрезы» по всем сечениям. Но пояснительные надписи — по-английски! На законный вопрос — почему? — преподаватель, хитро прищурившись, ответил:
— Разведка наша хорошо сработала. Чертежи выкрали у американцев!
Такой ответ породил еще больше вопросов.
— Так, мы его по американским чертежам построили?
— Или сперва они у нас выкрали, перевели, а потом уж мы у них?
Лектор твердо ушел от обсуждения данного вопроса. А мы сделали свои выводы о состоянии нашей секретности…
В бригаде, тем не менее, мне посоветовали «завязать» с этой историей. «Во-избежание», так сказать…Однако, подобные соображения в отношениях с людьми для меня не характерны. Совет я проигнорировал.
А через месяц, вернувшись в часть, забыв уже о той «беседе», получил ее продолжение. Оказалось, в бригаде решили подстраховаться. Они информировали об этой истории политотдел дивизии. Ну, а для тех это прекрасный повод проявить «бдительность».
Они и проявили. По полной программе. От замполита до начальника политотдела дивизии. Хорошо еще на уровень флотилии не вышли. А закончить «процесс» порешили судом чести. Вменялась мне «утрата политической бдительности» и, чуть ли не измена Родине. Впрочем, в измене меня никто напрямую не обвинял, но всячески намекалось, что я был где-то рядом. Еще чуть-чуть и … военная тайна досталась бы супостату.
— Как Вы можете знать, поддерживает она связь с мужем, или нет? И какого рода эта связь?
— Откуда Вам известно, что она не работает на ЦРУ?
Язык чесался сказать, что ЦРУ знает про мою лодку больше меня. Но я его прикусил. Ведь начнут выяснять, откуда у меня такая осведомленность в делах ЦРУ…
А замполит зашел с другого бока:
— У нее «там» что, золотая каемочка?
— Нет никакой каемочки.
— Так найди другую бабу, что ты в нее вцепился?
— Каемочки нет, но и признаков «неблагонадежности», которые вы ей «лепите», тоже нет.
Замполит совершенно искренне не понимал меня. Как можно быть таким неразумным? Ради чего?
На суд собрали офицеров двух экипажей. То ли для того, чтобы на меня воздействовать покрепче, то ли для того, чтобы на моем примере побольше народу воспитать…
Вот только от политотдела никого не прислали. Промашка вышла.
В отсутствии «руководящей и направляющей» силы офицеры чувствовали себя свободнее. Замполит не в счет, свой все-же. Позволяли даже усомниться в наличии «состава преступления». Действительно, что им в постели обсудить больше было нечего, кроме устройства подводной лодки?
Я все еще надеялся на торжество здравого смысла. Ведь очевидно, что Люсьенка не шпионка. Да и я не болтун. Большинство офицеров были на моей стороне, я это чувствовал. Но у командира с замполитом, «руливших» собранием, была четко обозначенная цель. И они, как корабль в море, вели всех по заранее проложенному «курсу».
В заключительной речи прокурор, то бишь, замполит, вскрыл всю глубину моего «падения». Речь была подготовлена прекрасно, политически «выверена», четко аргументирована, сдобрена нужными цитатами. Что-либо возразить, не признав себя врагом коммунизма, было невозможно.
Потому большинством голосов, при нескольких воздержавшихся, я был-таки признан «утратившим политическую бдительность». И наделен за это, общественным выговором.
Через некоторое время опять потребовалось послать человека в Питер. И вновь послали меня… Замполит «по отечески» советовал не повторять ошибок. На что я честно ответил, что ошибок не совершал.
И я снова встречался с Люсьенкой, даже не пытаясь от кого-то скрываться. Но на этот раз никаких последствий не было. Необходимая работа со мной была проведена, вследствие чего военная тайна была теперь в безопасности.
