Думаю, виделись вам в телеящике всяческие россказни про испытателей полёта на Марс, парашютных катапульт, кружения на центрифуге и многое ещё подобного. Так это действительно было и было действительно нужно и в разной мере актуально.
Случилось так, что еще в 1956 году, в начале обучения на 3 курсе в Ленинградском Санитарно – гигиеническом медицинском институте, вышел на экраны итальянский документальный фильм Фалько Куиличи «Шестой континент» - о приключениях в Красном море. Вот с него и началось увлечение подводным плаванием, как сейчас говорят - дайвингом. Сложилась компания из ребят разных специальностей, пытавшихся смастерить или достать где-либо подходящее оборудование. Побирались у моряков, расквартированных в недостроенном немцами крейсере, что стоял у Горного института еще с довоенных времен, в подплаве на Большом проспекте Васильевского острова, на спасательной станции у Петропавловской крепости. Флотские мичманы был народ покладистый, всегда готовые вынести за сравнительно умеренную толику жидкой валюты.
Сейчас точно не вспомнить, как я попал на испытания по допустимой скорости компрессии, проводившиеся флотскими врачами. Закрывались в барокамере и отрабатывали погружение на 100 метров. Удалось за 100 секунд. Могли бы и быстрее, ибо первые 10-30 метров проходили скорее, чем последние 80-90. Просто уже не хватало перепада давления в батарее баллонов высокого давления. Сразу подъём с двумя выдержками и через пару часов, попив чайку, отпускали. Приплатили немного, но я возместился флотским водолазным аппаратом ИСАМ-48. Да и ещё парой кислородных баллонов к нему. Пригодились и некоторые познания.
Вскоре вышла книга Кусто «В мире безмолвия». После прочтения энтузиазма добавилось. Через знакомства с доцентом Бресткиным, показали мне на кафедре ВМА пилотский высотный дыхательный автомат, и я смастерил свой акваланг, который и опробовал в 1957 г. в Сухуми. Это и был первый акваланг в Ленинграде.
В начале шестидесятых годов начались поездки на Баренцево море. И тоже вроде шабашка, да ещё в своё удовольствие. Организовывал все там Михаил Пропп, один из нашей компании, выпускник химфака ЛГУ, устроившийся морским биологом в Мурманский морской биологический институт (ММБИ). Миша создал там базу и вполне приемлемые условия для жилья и погружений. Прибыв, мы ещё оказывались в должности лаборантов. Задача была помочь практикующимся «биологиням» из ЛГУ соскрести на дне, с одного квадратного метра, все растущее и шевелящееся. Это не долго, и оставшийся воздух тратился в своё удовольствие. Деликатесы, как-то свежая треска, гребешки, крабы, а по весне и чаячьи яйца, приятно разнообразили стол. Опыт Баренцева моря завершился изготовлением подводного буксировщика. Грех было не использовать «служебное положение» - должность главного санитарного врача Северодвинских заводов. В те годы пришлось наблюдать и посильно участвовать в создании и ремонте почти трех десятков атомных подводных лодок первого поколения. Впрочем они чаще пребывали в ремонте, чем в море. Этот задел металлолома и радиоактивных отходов до сих пор не переварен.
А Миша Пропп, побывав на всех морях и океанах, отмеченный всяческими заслуженными званиями, еще долго трудится в АН Дальнего востока и сейчас живёт во Владивостоке.
После пяти лет работы, с опытом исключительно в части радиационной безопасности, вернулся я в Ленинград, в НИИ этакого медико-физического профиля. Здесь вновь появилась возможность участия в различных испытаниях. Работы наши велись отнюдь не на высоком теоретическом или академическом уровне. Образцом скорее можно признать совершенно великолепную книгу Эдварда Адольфа «Физиология человека в пустыне». Переведена и издана она у нас еще в 1952 году. Так вот, готовясь к войне с Роммелем в Ливийских песках, американцы гоняли своих солдат в Колорадской пустыне. Набор методик исследований был примитивный, согласно возможностям того места и времени. Наблюдения свои он изложил в виде отдельных разделов посвящённых решению конкретной задачи как-то: кого послать за водой, сколько воды нести на себе, как расходовать запас, помогает ли сосать камешек и в таком же духе. Читалась как захватывающий боевик. Выводы формулировались кратко и однозначно.
Мы участвовали в нескольких испытаниях проводившимися совместно с смежными НИИ. Были сидения в метро и специальных убежищах, изображая лихие времена для популяции разного уровня, с комбинацией условий быта и питания. Чаще это консервы в достатке или без оного, всяческие нагрузки для головы и тела.
Так вот все эти подвиги делались не просто так, а прилагалась к сему некая добавка по усмотрению и возможностям ведомства, иногда довольно ощутимая по сравнению с зарплатами. Врачи были и как подопытные и как испытатели. Самым неприятным запомнились желудочные зондирования и заполнение различных тестов в интересах психологов. Длительность этих испытаний была и 4 и 20 дней, плюс подготовка и завершающее обследование. Испытывались не только люди, но и сами сооружения в купе с содержащей их обслугой. Конечно, обо всех не расскажешь, да и сразу не вспомнишь, хотя что-то особенное в методике исследований и организации испытаний было. Ведь проводили их разные организации. Запомнились отдельные моменты как-то морковный сок при выводе из голодания. Или простой приём оценки жизненной активности по четырехдневной записи и анализу интенсивности галдежа в общем помещении на 200 человек. И ещё посмотреть, как быстро и в каком порядке люди одолели подъем по стоящему эскалатору метро, с учётом их возраста, состояния здоровья, жалоб и пр. Ну чем не Э.Адольф.
Но одну эпопею не забыть и о ней стоит рассказать
Москва. Сотрудник НИИ, активно участвовавший в части обитаемости и безопасности на заре освоения атомного подводного флота, Алексей Карцев придумал и организовал испытания переносимости высокой концентрации углекислого газа. Это тот самый человек, который обнаружил лопнувшую трубочку в необитаемом пространстве (насосная выгородка) реакторного отсека на подводной лодке К-19 в 1961 г. когда лодку уже приволокли в базу. Событие сие не затерялось и ныне упоминается в интернете в одном из многочисленных мемуаров посвящённых «Хиросиме». Так прозвали в народе сию посудину. Так что пища для фантазий у него была. Началом всего была задача раздобыть, тщательно изучить, подсчитать и получить высокое добро на применение приказа, в котором расписано что сколько стоит и кому за что причитается. И, если с этим решилось, то следовало отсеять лишних из массы желающих приобщиться к науке, а заодно и подзаработать.
Конечно, приобщаться к науке выгоднее сидя внутри камеры, ибо тем, кто снаружи дежурил и дирижировал желающими, что-либо измерить, заполучить кровь из пальца и вены и подсунуть какие-либо бланки для проверки сварения мозгов доставалось только 10% на всей от суммы причитавшейся внутрикамерным.
Но и с этими все не так просто. Из всех примочек, которые можно придумать и сотворить, как-то жара, нечистый воздух, еда впроголодь, тухлая вода и пр. выбиралось что-то одно - заглавное и за него начислялось поминутно, за час или за сутки. Все остальное, что прилагалось в пакете, уже стоило в 10% от тарифа.
В этот раз выгода сложилась в пользу углекислого газа, которого решили напустить 4%. А цена ему поминутная. К тому же температура 30-32ºС, с максимально возможной влажностью, которую мог создать постоянно кипящий чайник. Он и создавал вполне отвратные 90%, а также лишнюю заботу доливать воду, это дежурному врачу внутри камеры и контролировать, чтобы не отключали - это дежурным снаружи. Уж про харчь, воду и прочее вспоминать не будем. Для справки: если залезть во всякие нормативы, так 1% углекислоты допустимы для шахт при завале. Но ведь испытания были как моделирование аварийной ситуации. Была такая мода нормировать выживание на 20 мин., 2, 20, и 200 часов.
Наша компания, душ шесть из Ленинграда, отправилась со своими ящиками и идеями. Вперёд пустили Игоря Мойковского, на котором сошлась привлекательная внешность с умением общаться и убеждать. Так вот он доказал и убедил устроителей, что без двух наших методик ну просто никак и даже опасно.
Отвлекаюсь. Надо пояснить попроще, что за придумки у нас были и откуда. Сам Игорь увлёкся методикой графической регистрации артериального давления по методу Савицкого. Делалось это с помощью тяжёлого и капризного шлейфного осциллографа, на рулонную фотобумагу, с последующей проявкой в кастрюле. Регистрировались, дополнительно к минимальному и максимальному, т.е. диастолическому и систолическому, ещё среднее динамическое и боковое систолическое давления. Самое интересное, что Игорь сумел убедить устроителей в том, что СДД ох как важно и его смещение в ходе эксперимента предвестник крупных неприятностей. Но это ещё не все. Глядя на муки со шлейфным регистратором, я уговорил своего приятеля, талантливого механика в области авиаприборов, сделать привычный чернилопишущий двухканальный прибор. И всего за 2-3 месячные зарплаты, оформившись как совместитель, он его и сотворил. Оставалось поработать одновременно и сравнить результаты. Так что мы оба были при деле.
Конечно, все у нас уже было отработано, а фотобумага шла на печать самиздата. Тогда карманная книжонка тамиздата на почти папиросной бумаге превращалась в толстые небольшие трехтомники. Оставшийся с тех пор Солженицовский «Раковый корпус» или может быть, «В круге первом» сдан мною на память в Питерский «Мемориал». О чем, для порядка, и была выдана мне расписка. Внутри нашего НИИшного народа этими книгами как-то не увлекались. Эти интересы жили в моей другой компании.
Кроме регистрации артериального давления была ещё одна новинка неведомая тогда москвичам - кардиоинтервалограф. Сия штука в наглядном виде регистрировала ритм сердечных сокращений и хорошо вырисовывала переходные процессы при нагрузке и после неё. Методика была придумана в Каунасском медицинском институте и вскоре расползлась в виде самоделок. Первую такую конструкцию сделали радиотехники из этого же института, а вторую, получше мои знакомые из физической лаборатории СЕВМАША. Прочим детали, связанные с этим прибором описаны отдельно. Методика эта засветилась в 2-3 кандидатских диссертациях в нашем поколении и ещё следующем, из которого сейчас Ирочка Жильцова, наконец, сидя в профессорском кресле, научает курсантов ВМА доброму и вечному. Интересно, что такие поделки, будь они предложены небезызвестному ведомственному СКБ «БИОФИЗПРИБОР» стоили бы мешки денег и лет трёх работы. Так что остались в нашей памяти от этого СКБ только упряжки: пояс «АЛЬФА», в котором и маялись мы в жаре, да ещё прицепили к нему ректальный термометр. Так что круглосуточно отслеживался пульс, дыхание, баллистокардиограмма или движение.
Все наши придумки не избавляли от строжайшей медкомиссии. Например, у невролога не просто попасть пальцем в нос в позе Ромберга, а ещё и ноги вдоль с переступанием вперёд-назад, да и покрутится в кресле, покачивая головой. Кровь, соки желудочные, а уж поприседать и по ступенькам побегать, так это само собой. Каждому ведь хотелось хоть, что-нибудь ущучить после испытаний. Одолели, правда, не все. Итак, мы с Игорем - два врача внутрь, ещё четверо московских ребят изображать, что-то операторское, а Гена Жураковский снаружи самым ответственным дежурным.
Так и этого устроителям показалось мало. Кто придумал, потом не сознались. Решили устроить углекислотную пробу. Входим в 6% углекислоты по три человека на 30 минут. Стандартные 30 приседаний быстренько, измерим давление, подсчитаем пульс. Заходим со сдвигом в 15 мин. Чтобы не суетиться. Кажется, я шел в первой тройке. После 15 неторопливых приседаний первый мой подопечный упал в кресло. Никакого давления я не измерил, ибо кроме шума своего пульса, ничего не слышал. А тут полезла вторая тройка. Легкая суматоха, но сообразили быстро. Они нас и вытолкали и следом сами вылезли. Стоило это потом сутки головной боли на каждый удар пульса. Так что притча о головной боли на свежем воздухе и спасении под выхлопной трубой, вполне жизненна. Углекислый газ действительно даёт эффект «кессонной» болезни. Да и устроители испугались не на шутку. Зачли ли нам эти минуты в платежке, не помню.
Итак порешили: живем 200 часов в 4%, что как раз и соответствует выдыхаемому воздуху при умеренной работе. Кислород в воздухе скинули до 18-19%, что облегчало наше самочувствие. Показателями к прекращению испытания считалось нарушение кислотно-щелочного баланса в крови, смещение СДД на 10-15 мм и снижение содержания СО2 в альвеолярном воздухе ниже 5%. Не допускалось снижение разницы вдох-выдох менее 1%. Вот этот показатель определялся оперативно несколько раз в день. Старались, подтягивая прямую кишку к горлу, выжать из себя последние крохи воздуха. Соответственно мы изнутри, как могли, следили за дежурными снаружи, чтобы не поднимали выше 4,1%, но главное и не снижали менее 3,9%, ибо это была граница тарифа, когда цена терпежа снижалась. Что там было с СДД напрочь не помню, да и в последующей жизни никогда с этим показателем не сталкивался. Специально справился у Юры Титкова, а он заведует отделением кардиохирургии, так они не то, что обходятся без этого показателя, но и регистрировать им его нечем. Практические врачи на уровне поликлиники, да и стационара зачастую и вовсе не знают этого термина.
Живем, ощущения полусонные, движения под стать китайским пандам, все не торопясь, даже общение по переговорке и то нагрузка. Сон облегчения не приносит. Конечно, достает жара. Хочется под холодный душ, но послабляет ненадолго. Опытные испытатели сидят в трикотажных костюмах, под душ не лезут, мылом не пользуются. На 4-5 день начали загнивать, появилась мелкая чешущаяся сыпь. Чтобы не заливало потом глаза и очки носили налобные повязки, пропитанные чем-то бактерицидным. У троих была такая одежка. Они зачесались дня на два позже. Микробиологи потом пояснили: у всех в посевах с кожи в конце росла одинаковая «флора». Если задремлешь на спине, заливает глазницы. Но очень удобно было накладывать электроды ЭЭГ – энцефалограммы. Каплю пота со своего носа и под резинку на голове испытуемого. Но на юмор хватало. Вот пропал с меня сигнал ЭКГ- проводок оборвался. Снаружи дежурный врач смотрит в иллюминатор и просит проверить. Щупаю пульс у себя на запястье - сообщаю – и здесь нет. Ну, хорошо и отошел. Или говорят: «Васильев тебе надо повторить кровь». Прошу уточнить: «Из какого пальца брали?». Соглашается, и пошел уточнять. Там снаружи ребята тоже зачуханные. Запомнилась морда-лица, когда кому-то пришлось зайти в камеру. Похоже, что воняло у нас толи ядреной псиной, толи матерым человечищем.
Ну, вот и 9 сутки. Я спал и вдруг просыпаюсь от небывалого ощущения легкости. Хоть взлетай прямо с койки. Выясняется, камеру провентилировали. У кого-то в альвеолярном воздухе не дотягивает до 5%. Все злые смотрят недобро. Считай, по 100 рублей недосчитались. Оказался молодой, здоровый, культурист. Вывести одного возможности не было. Те, что постарше и курильщики держались. Сошлось сие решение на вахте нашего человека Гены Жураковского и сделал он грамотно, постепенно снижая концентрацию углекислоты. Вышли без головной боли. Но тайный зуб прорисовывался. Кстати напомнить, что он потом сам организовывал испытания для проверки существования в очень ограниченном объёме. Это примерно, как балтийской салаке предложить самой разместиться в банке шпрот.
Дальше опять обследования. Восстановились легко, но чесались еще две недели. «Хозяин» выписал расчет. Выходило по 1000 чистыми, это при тех окладах МНСов 130-150 руб., которые в нашей системе были на 25% выше, а в «кремлёвской» медицине только на 15%. Как знаток азиатской кухни, зазвал Игоря в ресторан «Узбекистан». Откуда это пристрастие могу рассказать.
В 1965 г., работая на Севере, случился у нас с женой единственный оплачиваемый отпуск и подались мы в сентябре по Средней Азии. Алма-Ата, горы до 4000 метров, Ташкент, Самарканд, Бухара, Пржевальск, Иссык-Куль, Фрунзе (это ныне Бишкек), Красноводск, Баку. Так вот, штатная и вседушная народная еда: лагман, манты, самса. Ели пока не достали из этого печеного пельменя клок шерсти. Для отдыха посидеть в чайхане под чай, пышку и виноград кишмиш. Но главное конечно шашлык. Гуляние по рынкам и городам Самарканд, Бухара, Ташкент - это перемещение на запах шашлыка, перебивавшийся запахом хлорки. Может помниться из истории вспышка холеры в 1964-65 г. Это было наглядное пособие для Гали, к её специальности инфекционист- эпидемиолог. Цены запомнились. Палочка 6-7 кусков отличной баранины 20-22 коп. Ломтик хлеба 1 коп. Пышка на двоих 5 коп. Лук, перец и прочая трава на столе от пуза. Кишмиш 10-15 коп. В Самарканде на рынке шашлычник тов. Мулумбаев боролся за звание «Ударник коммунистического труда» и раздувал мангал электрическим вентилятором. Самый изысканный виноград «бычий глаз» 1,7 руб. Виноград и вина очень сладкие и хороши с чаем. Как-то рассказал об этом, сопоставив цены, нынешним гастарбайтерам из Узбекистана, так не верят. Они даже не знают, почему нельзя было присесть на приступке и съесть арбуз, а дыню можно. Секрет в том, что дынные корки лакомство ишаков и их тут же подберут мальчишки.
В ресторане устроились на пуфиках за низким столиком. Заказал чайный набор и лагман. Тут подсели к нам два аксакала, настоящие тамошние, гордые, в стёганых халатах и тюбетейках, тонких кожаных сапогах, оставив галоши при входе. И им подали ара-кебаб. Каждому мангал с углями и над ним сковорода с горой мяса. Игорь возмутился. Настоящая кухня это у них! Но и лагман был хорош и заметно отличался от каждодневного общепитовского. Большая лоханка с густым бульоном и монбланом лапши. Осилили, чай с виноградом пришёлся в самый раз. А аксакалы отмечались по поводу удачной продажи мешков с курагой, презрительно поглядывали на двух нищих бледнолицых. И все-таки Игорь мне потом не раз напоминал про этот кебаб в тощих литовских кафешках. Игоря жаль: дурацки погиб в своем «Запорожце», задремал и не разъехался с грузовиком. А будь жив, сейчас заседал бы в Госдуме. Были и до того и после всякие сидения, но не столь памятные. А шабашка продолжилась уже в отпусках, на нефтяных площадках в Коми АССР, с разным успехом, но всяко полезным.
Книга С.Адольфа не забылась. Через много лет на конференции по экстремальным воздействиям, альпинисты и лыжники, взявшие Эверест и Северный полюс, Белыбердин и Шпаро, рассказали о своих приключениях. Легендарный исследователь полковник Виталий Волович, из НИИ авиационной и космической медицины, заметил, что, применив самые современные методы исследований при моделировании аварий на море и спасения на надувных плотах, он никак не сдвинул или уточнил выводы, сделанные Адольфом в части проблемы обезвоживания. А тот молодой капитан медслужбы флота Алексей Бухарин став полковником, доктором, профессором, командиром подразделения в НИИ 1 ВМФ заседал в Ученом совете нашего НИИ и был приятно удивлён, когда я через 30 лет предъявил книгу Кусто, изданную в 1957 г. с его заметками на полях.
Не помню точно, когда был описанный эксперимент. Но, всяко это близко к 1972 г. Конечно, мы не могли знать о второй аварии, случившейся в феврале, на злополучной лодке К-19. То, что пережили там 12 человек в течение 28 суток и близко не сравнить с нашими условиями. Такого даже и придумать было немыслимо. Сейчас об этой эпопее рассказано, и желающие могут послушать: вызовите «Подводная лодка В-19. Не голливудская история».
Поговорка «копейка стучит» прижилась от Валеры Брехова - штатного испытателя московского НИИ. Это из тех, кто всегда готов и способен испробовать на себе любые придумки науки.
