Я вливался в свою новую ипостась, командира ГАГ (то есть гидроакустической группы) - инженера РТС (радиотехнической службы). Надо сказать, что это было не просто. Дело в том, что эта должность была совсем не той, на которую я готовился. Собственно, на гидроакустику и радиолокацию по нашей (вычислительной) специальности за пять лет было отведено всего несколько часов. А значит, всё приходилось осваивать самому, хотя и не без помощи сослуживцев. Спасибо преподавателям училища, которые научили нас учиться самостоятельно. Спасибо и тем, с кем я начинал свою службу и офицерам, и старшинам, и мичманам, и матросам. Их помощь я не забуду никогда.

 

К-184 в июне вернулась с боевой службы и часть экипажа была в отпусках. По этой причине, находясь в экипаже, я много слышал про своего командира, но не имел возможности его видеть лично. Знал, что он очень похож на Шерлока Холмса в исполнении Василия Ливанова. Знал, что у него "ушастый" Запорожец.  Служба дело не лёгкое. Молодой лейтенантский организм непросто переживал изменение режима, климата и всего уклада жизни.

 

Доставка офицеров и мичманов в часть осуществлялась с помощью "спецтранспорта", то есть брезентовых грузовиков, которые в народе почему-то назывались - "коломбина". Колонна таких "коломбин" доставляла подводников к месту службы, которое было в 20 километрах. Дорога занимала 25-30 минут. Если в конце 20 века "скотовозками" называли автобусы ЛиАЗ, то по сравнению с "коломбинами" они были просто шикарными лайнерами. Были два автобуса: штабной ПАЗик и женский ЛАЗ. Даже командиры лодок не имели личных УАЗов. Были и счастливые автовладельцы, на поездку с которыми заранее комплектовался "экипаж".  Хотя таких было очень не много.

 

Байка про багаж

 

Транспортная тема напомнила один занятный эпизод из первых дней службы. В конце августа 1972 года мне пришло извещение о прибытии моего багажа на товарную станцию в Находку. Багаж был не большой - два тюка, но на руках их привезти было сложно. Я обратился к Заместителю НачПО Василию Григорьевичу Андрущенко, поскольку знал его как комсомольский вожак экипажа.

 

Василий Григорьевич был явный хохол и говорил, немного грассируя, и часто вставлял присловье: "Так-от!". Он выслушал меня и позвонил Командиру береговой базы капитану 1 ранга Букринскому. Тот пообещал собрать всех лейтенантов, которым надо получать вещи в Находке и выделить транспорт. Не знаю, как они собирали, но в назначенное время я прибыл в автороту и мне предоставили машину. Не просто большую, а огромный торпедовоз. Примерно такой как на фото. Я восхитился величию нашего тыла и спросил: «А где попутчики и как они поедут?» Мне сообщили, что попутчиков нет и я могу ехать один. Я попросил машинку поменьше, иначе я могу потерять свой скромный багаж в этом безразмерном кузове. Дежурный ответил, что выделена эта машина и других нет. Делать нечего, я поехал. Когда этот авто-монстр с трудом втиснулся на территорию багажной станции Находка, то персонал отнесся ко мне с большим уважением, видимо полагая, что богач-лейтенант загрузит эту шаланду своим багажом доверху. А я получил два своих тючка, легко закинул их в этот супер-кузов, гордо сел в кабину и поехал обратно, размышляя о завихрениях социалистической экономики.

 

Когда лейтенантский организм давал сбой и не слышал будильник, то приходилось бежать на знаменитое место «Семь ветров». Это не гора и не сопка, а возвышенность на выезде из посёлка в сторону Находки, а значит в сторону Службы. Там нерадивый опоздавший подпрыгивая от нетерпения пытался поймать попутку, которая довезла бы его хотя бы до поворота с трассы в часть. Дело это было почти безнадежное. Практически проспал, значит опоздал. А опоздал, значит получи втык. Служба, брат!  Вот и скачет опоздавший, хотя он нередко и «москаль». Мельницу ветряную изображает. Иногда проезжал мимо ГАЗовский автобус "с носом". На нем ехали «короли» - работники групп гарантийного надзора (ГГН). Короли они потому, что имели квартиры по месту постоянной работы и квартиры по месту командировки. Имели, как говорили, очень хорошие зарплаты и служебный транспорт. Эти «короли» особым чутьём считали офицеров классово чуждым элементом (бездельниками), а мичманов классово близкими. Исходя из этой, по их мнению, справедливой оценки, они почти никогда не подвозили офицеров и иногда, проезжая мимо лейтенанта останавливались и подбирали мичмана. Бог им судья! Думаю, что не все гарантийщики были такими. Но мне, почему-то попадались именно такие. А в плясках на Семи ветрах я был специалист. В один из таких случаев я проголосовал ушастому Запорожцу, который остановился чтобы забрать меня. За рулем сидел капитан 1 ранга. Он уточнил, куда я еду и пригласил в салон, если так можно назвать внутренне убранство Ушастого. Мы поехали. Я уже знал всех командиров и почти сразу понял, что меня, опоздавшего лейтенанта-минус-инженера, везёт на службу не кто ни будь, а лично, вернувшийся из отпуска командир подводного крейсера К-184 капитан 1 ранга Альфред Семенович Берзин. Я старался не подавать признаков жизни и сидел очень тихо.   Командир сам завел разговор.

 

«Опоздал?» - спросил он. Я в ответ что-то согласно пробубнил.

«Из новеньких?» - продолжил опрос командир.

«Да!» - согласился я.

«А на какую лодку направили?»

«На К-184».

«А я и есть командир К-184!» - добил меня водитель Ушастого.

«Да я это сразу понял.» - промямлил я, расстроенный этой истиной.

 Командир не стал меня добивать, да мы скоро уже и прибыли в часть.

 

 Я ему очень благодарен за деликатность. Это был и есть сейчас Командир с большой буквы и очень интеллигентный человек. Он не избегал «флотского наречия», но делал это так мастерски и к месту, что его нецензурная лексика никого не обижала.

 

Байка про Берзина

 

Дорога к дальним пирсам сначала шла в гору и бухта открывалась не сразу. Однако команды, отдаваемые в мегафон, были хорошо слышны до того, как швартующаяся лодка становилась видна. И вот идут по этой дороге в гору женщины, а из бухты доносятся очень цветисто раскрашенные команды швартовки. Женщины не могут их не слышать и конечно реагируют: - «Наверное Берзин швартуется...». Альфред Семенович идет за ними и тут же парирует: «Нееет! Это - Боря Мухин».

 

Навыки флотского «разговора» - неотъемлемая часть службы, хотя сам я этим почти не пользовался. Интеллигент, блин! Впрочем, при желании мог и совершенно свободно.  В дивизии главная улица в народе звалась "Корбан - штрассе". Так было увековечено имя одного из первых комдивов 26-й контр-адмирала Корбан Владимира Яковлевича. Это был резкий и энергичный человек, при этом прекрасный моряк.

 

Байка про Корбана

 

Владимир Яковлевич часто бывал несдержан и применял ненормативную лексику значительно чаще, чем следовало. Как-то жалоба из женсовета (были такие женские организации в частях) дошла до Командующего ТОФ. Во время очередного визита в дивизию в присутствии многих свидетелей он обратился к Корбану: «А что, Владимир Яковлевич, поговаривают, что Вы - неисправимый матерщинник?» Корбан ответил мгновенно и, очевидно, не думая: «Пи*дят, Товарищ Командующий!»

 

Однако вернемся к службе.  Лейтенантская жизнь разнообразна и поучительна. Так мне, как и моим молодым коллегам, приходилось нести службу помощником оперативного дежурного дивизии (ОД). Оперативными были офицеры штаба дивизии. Эти дежурства я любил, относился к ним ответственно, старался. Во время одного из дежурств я получил телеграмму о присвоении одному из командиров кораблей звания капитана 1 ранга. Этот командир был очень уважаемым на соединении, и я порадовался за него. Вдруг он входит в рубку оперативного дежурного собственной персоной. Эмоции подвели и я, смущаясь, сообщил ему о телеграмме и поздравил его с очередным званием. Возник конфуз. Оперативный дежурный отчитал меня за этот поступок: «Лейтенант! Поздравлять имеет право только вышестоящий начальник, а ты ещё не комдив, слава богу!». Субординация!

 

Запомнилось первое появление в дивизии нового начальника штаба - капитана 1 ранга Удовиченко Николая Даниловича. Был август 1972 года. Ещё до доклада комдиву, он зашел в рубку ОД и там был я, ОД и ещё кто-то. Первый вопрос нового начальника штаба озадачил, наверное, не только меня: «А кому подчиняется оркестр?» После небольшой заминки оперативный ответил: «Наверное НачПО (начальнику политотдела)». Начштаба решительно возразил: «Будет подчиняться мне, как и положено по Уставу!». Потом ему доложили, что его ждет комдив, и он ушел, а мы рассмеялись.

 

И вот новый начштаба вышел перед строем дивизии. Потребовалось дать команду оркестру. Надо сказать, что дело это мудрёное. Надо знать, когда и что играть. Там же есть куча всего разного. Когда что играть знает дирижер, но начштаба этого видимо не знал. Он хотел, чтобы оркестр подчинялся ему, а эти «мелочи» для него значения не имели. Но, Николай Данилович не растерялся и громко скомандовал: «Оркестр играй ... (пауза) ... что надо!» Настоящий начальник! Недаром народ наградил его уважительным именем – «Удав».

 

Вспоминается как, еще до встречи с командиром, я заболел. Горло было в детстве и юности моим слабым местом. Часто болезнь переходила в тяжелые формы. И вот я заболел. Пошел к старпому - капитану 3 ранга Леониду Шаипову. Он был человек требовательный, но не садист. Он разрешил мне уехать лечиться домой. Покидая казарму, я встретил помощника командира и сообщил ему, что старпом меня отпустил из-за болезни. «Помоха» радостно заявил, что это невозможно, потому что ему некого отправить старшим на автобус, уходящий в Тихас, а посему мне следует превозмогая ... и так далее. Пришлось вернуться к старпому и доложить о случившемся. Он подтвердил своё решение и добавил: «Запомни, лейтенант! Если тебе кто-то что-то разрешил, немедленно выполняй и больше ни к кому не обращайся! Отвечает тот, кто разрешил!» Разве это не урок?  Постепенно, вникая в жизнь дивизии и экипажа, я узнавал людей. Они были такие разные и оттого такие интересные.

 

Байки про полковника Соколова

 

 Был в дивизии лучший Командир ГАГ - инженер РТС. Это был очень шустрый лейтенант. Про него рассказывали, как он несся стрелой на лодку по какой-то срочной надобности. И надо же было так случиться, что ему на пути попался Начальник Службы радиационной безопасности (СРБ) полковник Соколов. Это была весьма значимая личность. Человек с начальным образованием (говорили, что 4 класса) отвоевал всю Отечественную и дорос до полковника. Он принял СРБ в совершенно разобранном состоянии, но, будучи человеком от природы мудрым и опытным, быстро сделал эту часть постоянным обладателем переходящего Красного Знамени ТОФ. В его части матрос матросу отдавал честь за шесть шагов. Деревья и поребрики были побелены. Устав царил в части! Соколов был человек степенный и несколько медлительный, но о-о-о-очень требовательный. И вот мимо него стрелой пролетает лейтенант и ... не отдает честь!!! Соколов имел голос несколько гнусавый, но его окрик догнал лейтенанта-стрелу. Лучший командир ГАГ затормозил как вкопанный и вернулся к "Полкану" (так за глаза звали Соколова). Началось долгое и нудное воспитание лейтенанта-стрелы. Сошлись Лёд и Пламень! Терпение у Пламени отсутствовало в принципе и лейтенант, изнывал от нудного голоса и прописных истин, которые не дают ему сделать Срочное и Важное Дело. Он, стоя по стойке «Смирно!», озирался по сторонам и вдруг увидел проходящего стороной матроса. Лейтенант окрикнул матроса. Тот подошел и представился. Наш лучший лейтенант обратился к Полкану: «Товарищ полковник, вот Вам матрос и воспитывайте его сколько угодно, а мне некогда!» и ... убежал. Соколов, как говорят, пожаловался командиру дивизии, но что последовало за этим, история умалчивает.    Про Соколова можно рассказывать очень много и занимательно. Например, вспоминается его рассказ о прибытии к новому месту службы - в дивизию:

 

 (Медленно и гнусаво) «Я приехал в дивизию вечером и пошел посмотреть на моё новое заведование. Был поздний вечер. Темно. Ворота в зону радиационной безопасности (РБ) были почему-то открыты. Я прошел в зону. Подошел к строению КДП (контрольно-дозиметрический пункт) у первого пирса. Вдруг из КДП вышел матрос, увидел меня, отвернулся к стенке и ... пописал. Я двинулся к нему. Он - от меня. Я за ним. Он забежал на КДП, забился в угол и крикнул: "Мужик, чё тебе надо!" Я так расстроился, что вернулся в гостиницу и проболел несколько дней».

 

И ещё о Соколове

 

  Идут по территории СРБ Начальник - полковник Соколов, его заместитель по политчасти и комсомольский вожак - лейтенант-химик. Часть очередной раз объявлена отличной и лучшей на ТОФ. И тут Соколов говорит: «Комиссар! Как всё плохо... Нам бы какой-нибудь грубый проступок». Замполит аж поперхнулся: «Зачем же нам грубый проступок, когда всё отлично?» А мудрый Полкан стоит на своем: «Мы закрутили бы организационный период, смотр, всё бы перевернули... а так - тишина. А внутри что-то зреет. А мы не знаем...». Что тут сказать? Мудрости в институтах не учат!

 

Хочется ещё дополнить. Тот «стратег», которого я увидел с сопки, построил именно полковник Соколов. Дело было так. Всё командование дивизии ушло в море на крупное флотское учение. За комдива остался Соколов. Комдив, уходя в море, телеграмму о строительстве «монстра» адресовал Соколову. Таким образом, Букринский и Соколов совершили это чудо. Вернувшееся в базу через неделю командование дивизии, было ошарашено размерами и сроками строительства этого сооружения. Мало того, при подходе к пирсу, большинство подводников действительно были удивлены появлением стратега в нашей дивизии.                 Вот тебе и малообразованный человек. 

 

Однако, начало службы выдалось не простым.Дело осложнилось тем, что мой командир БЧ-4, РТС капитан 3 ранга Виталий Федорович Терещенко, тот офицер, который играл в шеш- беш  с начальником отдела кадров дивизии при моём эпохальном явлении, практически сразу ушел на должность помощника флагманского связиста по ЗАС (засекречивающей аппаратуре связи). Так я сам, ещё не допущенный к своей должности лейтенант, уже был принужден исполнять ещё и должность своего непосредственного начальника. Это было очень нелегко. Думаю, что, если бы это был другой экипаж, я бы, наверное, «спёкся». Хотя лодка, после боевой службы в моря не ходила, а встала в межпоходовый ремонт на судоремонтный завод (CРЗ-30) в бухту Чажма, легче мне не стало. Надо было разобраться с матчастью, которой меня в училище не обучали. А ещё изучать руководящие документы, работать с личным составом, который, к слову, этого особенно не требовал. Кроме того, висел тяжелым грузом незакрытый зачетный лист допуска к самостоятельному управлению должностью. Надо сказать, что этот допуск, вернее система допуска, в то время была организована блестяще. Во-первых, было четко расписано, что офицер должен знать и что уметь для допуска. Всё было обоснованно, реально и конкретно. Специальные вопросы необходимо было сдавать непосредственному начальнику, а поскольку у меня его не было, то мне полагалось сдавать зачеты флагманским специалистам дивизии. А как, если от дивизии, где находятся флагмана до места ремонта, где должен быть я, без малого 35 км?  Маршруток тогда не было и рейсовых автобусов, считай, - тоже. Те редкие ЛиАЗы, которые связывали поселки, народ назвал «пылесосы», поскольку кроме трассы Владивосток-Находка, прочие дороги были грунтовые и автобусы двигались в облаке пыли, свободно попадающей в салон и покрывая всех пассажиров толстым слоем.  Кроме того, во время постановки лодки в док, было немало авральных работ, таких как чистка выгородок и цистерн. Молодым офицерам выпадала честь лично возглавить эту работу. Да и ремонт техники велся не только силами завода, но и самим личным составом. Так что эти зачеты мне пришлось отложить, а срок сдачи никто не отменял.  А ещё на меня, как молодого коммуниста, взвалили обязанности комсомольского секретаря. Ни вздохнуть, ни ... выдохнуть. Но и это не все невзгоды. Одним из важнейших в системе допуска является знание своего корабля и всех его систем, знание и умение бороться за живучесть и ещё много чего интересного, требующего времени и сил. О доме вспоминать приходилось часто, а вот бывать там почти не приходилось.

 

Лодка стояла в большом плавучем доке, а жили мы на плавбазе «Бахмут», которая сама стояла в ремонте в доке поменьше. Между ними было где-то 1,5 км. Однако это по дороге, а кроме дороги надо было взобраться на док, опуститься в лодку и сделать то же для того, чтобы попасть на плавбазу, где принимал зачеты лично командир.   Сдача зачетов по устройству корабля происходила так. На лодке, ползая по отсекам и опрашивая знатоков, изучаешь, скажем, систему погружения и всплытия пл. Потом выползаешь из лодки, потом из дока, потом пёхом шлёпаешь на базу «Бахмут». Влезаешь на другой док, потом на плавбазу, которая служила нам казармой, и пытаешься добиться аудиенции у командира. И, о-чудо! Командир может принять у тебя зачет. Судорожно припоминая то, что ты понял об этой системе, заходишь в каюту и докладываешь о готовности. Командир достает из сейфа свои большие тетради по устройству корабля, лично созданные им за годы службы, дает тебе лист бумаги и говорит: «Рисуйте!» Рисуешь схему. Командир смотрит несколько секунд и коротко бросает: «Неправильно! Идите учите!».  Берешь свой листок. Выбираешься с плавбазы, дока, чешешь на другой док, взбираешься на лодку, спускаешься вниз, находишь ответственного за эту систему старшего трюмного мичмана Ваню и суешь ему листок: "Вань, погляди-и-и, что тут не так?". Ваня морщит нос, смотрит на мой рисунок минуту-другую и вздохнув изрекает: "Дык всё вроде бы верно!". Я жалобно: "А командир говорит, что неправильно!". Идем вместе по трубам и клапанам системы и, долго ли коротко, находим неточность. И опять путь: вверх, вниз, по трапу на берег, по берегу бегом, вверх, вниз и ... командир уехал в дивизию. Сегодня не примет. Так по одной системе несколько заходов, а таких систем на атомоходе чертова туча! А когда лазаешь по лодке, изучая систему, то непременно башкой об элементы других систем стучишься часто и больно. И есть правило подводника: если ты ударился о какой-нибудь вентиль или ящик, непременно и немедленно разберись - что это такое и зачем! Это -Закон!  Вот так: вверх, вниз, ножками, башкой обо всякие штуковины с шишками и потом приходит знание этого сложного организма - подводного атомного ракетоносца! А если пришло Знание, то и зачеты сдаются. Однако это, так сказать, в свободное от основной службы время, время, которое расписано по минутам. Поэтому, когда Родина подарила мне нового непосредственного начальника - капитан-лейтенанта Грешнóва Павла (жаль, отчество подзабыл), то я чувствовал себя просто как в отпуске. Помните анекдот про «купи козу ... продай козу...». Это про меня. К тому времени сроки, выделенные мне для сдачи зачетов, давно прошли и я чувствовал себя очень паршиво. Как будто совесть лейтенантская есть... С приходом начальника РТС-командира БЧ-4 всё стало проще. Зачеты по специальности (которой в училище меня не учили) я сдавал начальнику Паше, как я его про себя любовно называл. В дивизию мотаться необходимость отпала, и я даже иногда мог поехать домой. Надо сказать, что командование дивизии, как и обещало мне по прибытии на службу, через месяц-два, выделило нам однокомнатную квартиру в новой только что построенной девятиэтажке. Это было событие! Камчадалам такое и не снилось! Уже закончилась осень, наступила зима. Нам ещё запланировали замену активной зоны реакторов и заводская служба продолжилась. Зачеты я сдал. На должность был допущен! 

 

А в феврале 1973 года жена подарила мне дочку. Думать над именем долго не приходилось. Как может зваться девочка, которая родилась в Приморском крае, в Шкотовском районе, в поселке Тихоокеанский, да еще в семье флотского лейтенанта-инженера, сдавшего зачёты?! Конечно же - Марина!

 

Ремонт в Чажме на СРЗ-30 имел и свою изюминку. Если пойти по берегу в сторону поселка под советским названием Темп и взять с собой фляжку спирта (по-флотски – «Шило»), то попадаешь в рыбацкую зону, где рыбаки вытаскивают из моря свои чилимницы. Чилимницы – это, такие снасти для ловли дальневосточной креветки (чилим), по сравнению с которой та креветка, которую вы покупаете в гипермаркетах, - полное фуфло. Тогда за три советских рубля тебе выдавали большую алюминиевую миску свежевыловленной и только что сваренной на берегу креветки. Если под это принять некоторую дозу флотского шила, то получалось фантастическое ощущение нереального счастья. Правда, тогда мне было ещё до 30-ти, я служил Родине и своей семье из трех человек. Я был нужен и потому счастлив. В то время деньги тоже были нужны, но не были целью, а это -важно! В 2019 году я побывал в тех местах. Поел чилимов. Теперь они продаются в магазине посёлка Темп, куда их поставляют рыбаки. Но сами чилимы всё те же.

 

Вообще, как я уже писал выше, Японское море очень живое и рыбалка там своеобразная. Так, например, после обеда на плавбазе «Бахмут» матросы во время перекура доставали толстую леску с крючком, насаживали на крючок селедку (желательно тухлую) и бросали за борт. Редкий заброс не приносил улова в виде средней или большой камбалы. И это в судоремонтном заводе. Пойманную рыбу не ели, а ловили для развлечения. А зимой ловили дальневосточную корюшку. Да-да, она есть не только в Питере. В Приморье она крупная и зовётся - "зубатка". Так вот эту зубатку зимой на льду ловят на "самодур" - маленькую удочку с 10-12 крючками, на которые надеты кусочки цветного поролона. Ловят за один-два часа сотни штук, нередко - одну-две тысячи. Благословенные места!

 

                  Во время боевого дежурства лодке назначалась высокая степень готовности к выходу в море. Это совершенно исключало возможность схода на берег. Если это было летом, то мы, сообщив дежурному о своем предполагаемом местонахождении, взяв «кое-что» и закуску уходили в соседнюю бухту, которая называлась Открытая, где прекрасные песчаные пляжи. А если можно было уйти дальше, то лучшие места были на южном берегу острова Никольский. Там он дробится на отдельные скалы, верх которых разрушается ветровой эрозией. На юге острова нижняя часть скал скрыта под водой и образует отдельные каменные плиты, верх которых плоский, находится под водой на глубине 30-70 сантиметров и по ним можно ходить. Между плитами получаются глубокие по нескольку метров коридоры, где находит пристанище многочисленная морская живность. С маской и трубкой, даже без ласт, там получаешь наслаждение от прекрасных подводных видов. По стенам этих коридоров кроме водорослей видны колонии морских ежей, трепанги, устрицы и прочие съестные жители. На дне живут гребешки, рыбы, а, если повезет, то можно встретить осьминогов, чилимов (тихоокеанская креветка) и ещё кучу чего вкусного и интересного. Однако, Никольский был запретной зоной и оттуда нас гоняла дежурная служба.

 

Пойманную живность готовили на костре, прямо на берегу. Чилимы надо варить в котле с солью, но их столько можно поймать только с помощью «чилимниц» - некоего подобия «вирши» или «морды», а этого у нас не было. Трепанга - «морского огурца» можно варить только на берегу, потому что, при варке он издает отвратительный запах, а варить надо несколько часов. Я имел горький опыт варки этих обитателей моря дома на кухне. Запах оставался несколько недель. Если отваренные трепанги пожарить с лучком, то это напоминает грибы. Проще обстояло дело с гребешками. Их надо было живьём бросить в костер, где они отваривались в воде, которая была внутри раковины. По готовности створки открывались, мы забирали ракушку из костра и остужали. Есть у гребешка лучше только ту мышцу, которая сдвигает и раздвигает створки. Она напоминает куриное мясо, хотя это так же отдаленно, как и «грибы» из трепангов. 

 

Байка-быль про цунами

 

Надо отметить, что залив Стрелóк, которому принадлежат бухта Павловского, Руднева, Открытая, Анна и другие, является зоной, где могут появляться цунами. От больших разрушительных цунами нас с   восточного направления прикрывает Япония, а вот от цунами, образуемых землетрясениями в Японском море прикрываться нам нечем. Такие цунами появляются очень часто. По нескольку раз в неделю, а то и в сутки.  О возможности их появления оперативного дежурного дивизии извещал большой железный ящик, называемый оконечное устройство системы оповещения «Платан». Оперативный оповещал остальные службы и тогда, если это было летом, наши экстремалы неслись в бухту Открытая и там старались заплыть подальше в море, где и ждали цунами. Как-то раз я поучаствовал в этом «заплыве смерти». Мы добежали и заплыли подальше, потому что вся энергия цунами разряжается именно в зоне выхода волны на берег. В Японском море из-за очень высокого содержания соли держаться на поверхности легко.

 

 Был июль. Сияло солнце, мы болтались на волнах и ждали. Было полное умиротворение, но внутри шевелился червячок беспокойства. И вот, прошло минут 30, и мы уже хотели поплыть обратно и ... хорошо, что не поплыли! С поверхности воды горизонт почти не различим и вдруг...(какое избитое в литературе слово!), но всё таки ... и вдруг, горизонт как будто отделили от неба чертой и эта черта, сначала тонкая, становилась всё толще и ближе. Становилось всё тревожней. Сердце сдавливало какими-то тисками. Сами подумайте: солнце светит, море ласковое и теплое, а надвигается что-то неизбежное и мрачное. Надвигается беззвучно и неумолимо. И вот, наступает приход волны. Она не слишком большая. Метра 3, а может быть 5-6, может и 9. Вблизи не оценить. Она подходит молча и ... поднимает тебя плавно и легко, а потом опускает вниз и ты видишь, как эта "ласковая" для нас волна у берега превращается в ревущего монстра, снося скамейки, "грибки" и раздевалки на берегу, как щепки. Хорошо, что мы не вернулись. Неизвестно, что было бы, если бы мы не успели вернуться и оказались у берега при подходе волны. Цунами это - не шутки!

 

Время шло. Я всё более знакомился с историей дивизии и её людьми. 26 дивизия, когда я там появился и служил, была укомплектована атомоходами первого поколения: пять корпусов 659Т и шесть корпусов 675 проекта и оставалась в таком составе практически до конца 80-х годов. По сравнению с корабельным составом атомоходов второго поколения, приписанных к Камчатке или Северам, наши лодки выглядели анахронизмом. Они временами напоминали аппарат «Пепелац», известный из изумительного фильма Георгия Данелия «Кин-дза-дза».  Да! Они были такие, как он, железные, шумные и с виду примитивные. Не то, что могучие «стратеги» или обтекаемые «Черные принцы» (671 проект), не говоря, уже про лодки проекта 671ртм, которые уже тогда были на уровне американских, хотя ещё и уступали. Обитаемость у нас была, конечно, гораздо лучше, чему подводников с дизелюх (дизельных пл). У нас хоть пресная вода была не «по карточкам», да и каюты для офицеров и вообще.... Во время практики второго курса, в 1969 году, довелось побывать на Балтике на лодках 613 проекта. Так это вообще - адские аттракционы. А что говорить о лодках времён Великой Отечественной?

 

Байка про дизельных подводников

 

Выход в море на лодке 613 проекта. Ночь. Надводное положение. Мы без хода. Ждем команды с берега. Единственный гальюн внутри прочного корпуса закрыт на замок, а надобности экипаж справляет в «уличном» сортире в ограждении рубки ближе к корме. Но и туда надо ухитриться попасть, потому что туда ведет узенький вертикальный трап. Надобность справляешь прямо в морскую воду, которая плещется в конце трапа. Если волна ударит хорошо, то тебя и «подмоет». В довершение всего единственная тусклая лампочка разбита и не горит. А вокруг непролазная темень.  И вот, я, как практикант, нахожусь в центральном посту, там, где удалось приютиться и наблюдаю за подводницкой ночной жизнью. Через какое-то время спускается с мостика матрос. Глаза на выкате, губы дрожат и как-то весь не в себе. Старпом рулил в Центральном посту и сразу заметил, что с моряком что-то не так. «Боец, что с тобой?» - спросил старпом. Боец не сразу смог рассказать, но потом промолвил, озираясь по сторонам: «Товарищ капитан-лейтенант! Я в надводный гальюн пошел и только штаны снял, как меня из моря какое-то чудище мокрой когтистой лапой за яйца ... Цап!». В центральном посту воцарилась тишина. Слышалось только жужжание какого-то прибора. Расспросы были тщетны. Боец только бормотал про мокрую когтистую лапу. Так прошло несколько минут... Тут сверху показались чьи-то ноги и в центральный ввалился вахтенный офицер-минер и изрёк: «Блин, боцман, вверни лампочку в гальюне, а то на меня сейчас кто-то чуть не нас*ал!». Минер был в мокрой зимней шапке с кокардой очень похожей на пресловутую мокрую когтистую лапу. В центральном раздался дружный хохот! Оказалось, что минер передал вахту помощнику и пошел по нужде. В это время боец получил «Добро» на выход на мостик и пошел справлять нужду, не заметив в темноте, что на «точке» уже сидит минер. Вот такие бытовые условия на «дизелях». То, что нам приходилось служить не на новых красивых кораблях, конечно, радости не доставляло, но мы любили свои крейсерские атомоходы и считали, что трудности службы на первом поколении это - честь и воспитание флотского характера.

 

Байка про Маршала

 

Рассказывают, что кто-то из Маршалов Победы посетил атомоход 675 проекта. Ему помогли спуститься вниз и провели экскурсию по кораблю. Показали реакторы, дизели, турбины. Дали посмотреть в перископ. Маршал остался очень доволен и завершая обход, желая польстить подводникам, сказал: «Хорошо у вас тут! Много приборов и шкафчиков. Вот это, например, что за шкафчик?». Командир бодро отрапортовал: «Товарищ Маршал! Это моя каюта!»

 

Байка про Буденного

 

Рассказывают, что Семена Михайловича как-то привезли на экскурсию на атомоход. С ним свита из генералов и адмиралов. После обхода корабля он спросил командира, какого он звания? Капитан 2 ранга - ответил офицер. «Подполковник!» - перевел на привычный Маршалу язык кто-то из свиты. «А сколько бойцов в команде?» - продолжал допрос командира Будённый.  «Сто человек» - был ответ. «Так это же рота!» - изумился старый кавалерист, - «Почему же ты подполковник, а не капитан?». Командующий флотом сообщил, что это же атомоход, мощность двигателя больше 20 000 лошадей… Маршал изумился ещё больше: «Двадцать тысяч лошадей!!! Это же кавалерийский корпус! Надо генерала давать!».

 

Конечно, атомоход это - мощь. Это два ядерных реактора по 70 Мегаватт и две паровые турбины мощностью по 17 500 лошадиных сил. Лодки 675 проекта строились на Севмаше (Северодвинск) и в Комсомольске-на-Амуре. Всего их было построено 29 единиц, а лодки 659 проекта строились только в Комсомольске и они составили основу 26 дивизии. Сначала К-45 и К-59, а потом ещё три (К-66, К-122 и К-151). Всего их было выпущено 5 единиц. После переоборудования в 659Т проект (торпедный) они все собрались в 26 дипл. В дивизии эти лодки за боекомплект в 40 торпед и слабую акустику называли «бандит с завязанными глазами». Наш флагманский врач и большой юморист - подполковник медслужбы Марат Меджидов любил говорить: "Я - флагманский доктор единственной в мире дивизии с атомоходами проекта 659Т!!!". И это была чистая правда!

 

Байка-быль про флагманского доктора

 

 Когда я прибыл в штаб дивизии, со мной прибыл ещё один лейтенант-механик. Мы с ним шли по достаточно широкому коридору штаба. У стены стоял майор медслужбы кавказской внешности с очень большим горбатым носом и курил «Беломорканал». Нам надо было пройти мимо. Мы отдали честь и спросили: «Товарищ майор! Разрешите пройти!» Реакция была мгновенной. Он свободной рукой прижал свой нос к щеке и сказал: «Проходите, ребята!». Это и был Марат Меджидов. Он был из Дагестана. Аварец. И нос у него был совершенно кавказский. Много лет спустя (наверное, в 1980 году), когда я уже стал флагманским специалистом РЭБ (радиоэлектронной борьбы) и капитаном 2 ранга, я за чем-то зашел к нему в кабинет. Он, всё ещё подполковник, сидел весь в дыму, и свирепо курил. Перед ним стояла литровая банка наполовину полная окурков. Он быстро молотил пальцами двух рук по клавиатуре портативной пишущей машинки «Москва». Я заглянул на текст, чтобы понять над чем он так яростно трудится. Текст озаглавливался так: «План работы по борьбе с табакокурением и алкоголизмом».  Марат Меджидов впоследствии был начальником на бальнеологическом курорте на Камчатке известного под названием «Паратунька». Сейчас его уже нет с нами. Мы его не забудем!

 

Мне посчастливилось застать на дивизии, целую плеяду великолепных опытных командиров лодок и офицеров штаба. Тогда командиры были в званиях не ниже «капдва». А в основном «капразы». Опытные, знающие, авторитетные.  Запомнилось осенью 1973 года после ремонта пошли на сдачу задачи Л-2, то есть проверка экипажа на готовность к плаванию в надводном и подводном положении. Идем на глубине 80 метров. Скорость 7-8 узлов. Ночь. На Командирской вахте старпом. Я нахожусь на БИПе (боевой информационный пост) здесь же в центральном посту (ЦП). Все в полудреме. Старший на борту капитан 1 ранга Мальков Борис Михайлович обращается к вахтенному рулевому: «Дай порулить!» Моряк уступает место старшему и тот продолжает управление лодкой. Так продолжается долго. Может быть полчаса, а, может быть, и больше. И вдруг Борис Михайлович кладет манипуляторы больших кормовых горизонтальных рулей (БКГР) в положение «На погружение» и удерживает их в этом положении. Резко нарастает дифферент на нос. 3 - 5 - 10 градусов на нос. У меня с планшета посыпался прокладочный инструмент, карандаши, резинки... От полудремы не осталось и следа! Раздалась по громкой связи Команда старпома: «Аварийная тревога! Заклинка БКГР на погружение! Штурман, перевести управление на местный пост! Приготовиться продуть ЦГБ (цистерны главного балласта)!» По этой команде один из штурманской боевой части, обязанный делать это по расписанию, где бы он ни был (спал, ел или освобождался от съеденного) должен бежать через всю лодку, которая валится в пике, в корму, то есть в гору, чтобы перевести управление БКГР на местный пост и вывести их из заклинки. А дифферент растет, уже 15 градусов! А если он достигнет 22 градусов и больше, то может начаться катастрофа, вызванная срывом тяжелых механизмов с фундаментов. Тем временем лодка быстро погружается! Уже глубина почти 200 метров (рабочая - 240 метров, а предельная в районе 300!). Мысль одна: «Где же этот штурманёнок, мать его в румпель!». Очень хочется побежать в корму самому, но Боевое расписание дороже жизни! А старший держит рули на погружение и ... спокоен, как мамонт! «Борис Михалыч, отпусти ты их Бога ради-и-и!». Не отпускает, блин! А почему не отпускает? Да потому что, знает корабль и чувствует его как свой собственный организм. Но, всё кончилось хорошо. Штурманенок добежал вовремя. Рули выровняли. Пузырь в носовую группу ЦГБ дали. Лодку спасли. Б.М.Мальков этот элемент задачи Л-2 принял.

 

Такими были и другие командиры образца 1972-73 года: А.С. Берзин, Г.А. Хватов, В.Г. Пушкарев, Е.Л. Асташин, Б.М. Мальков, Ю.Ф. Шиповников, Б.Т. Мухин Е.М. Мазульников и другие. Позднее, когда на флотах началось "омоложение" это нанесло большой ущерб соединению. Пришедшие на смену «старикам» командиры далеко не всегда могли также уверенно управлять кораблями, что нередко приводило к авариям и даже катастрофам.  Однако, ещё до того, как омоложение началось, 14 июня 1973 года произошла катастрофа (тяжелое аварийное происшествие) с пл К-56, которая унесла 27 жизней подводников. Об этой истории написано немало и не будем еще раз разбирать её в деталях. Хочется рассказать о том, как это коснулось меня лично и как могло бы обернуться.  Еще в училище, когда я уже перешел с четвертого на пятый курс, моя жена работала лаборантом на кафедре. Там она познакомилась с коллегой, девушкой, которая работала на той же кафедре. За этой девушкой ухаживал курсант, мой одногодок, но с другого факультета. Его звали Толя Абрамов. И вот, в конце апреля 1973 года, мы с женой стояли в очереди в нашем главном тихасском гастрономе и там, в очереди, встретили Толю. Оказалось, что он тоже служит в дивизии на К-56 на такой же должности, как и я.

 

К-56 - гвардейская лодка, которая получила гвардейский статус в память о знаменитой С-56, которая установлена на Корабельной набережной Владивостока. Слово за слово, жена спросила, когда же он привезет её подружку? Толя сказал, что вот сходят на ракетные стрельбы и в отпуск. А там свадьба, и моя жена сможет встретить и обнять подружку в Тихасе. Возникла мысль, чтобы я сходил на этот выход вместо Толи, а его скорее отправить в отпуск. Всё-таки свадьба! Надо готовиться. А мне стоять в ремонте порядком надоело. Хотелось сходить в моря. Толя поговорил с Командиром, но тот отказал. И вот, 14 июня люди привезли из дивизии слухи о тяжелой аварии К-56. Эта информация повергала в какое-то оцепенение. Ждали. Женщины окружили госпиталь, куда свозили тела погибших. Это была чудовищная трагедия для многих семей и для всего Тихаса.  Наш экипаж, как находящийся в ремонте, был выделен для обеспечения похорон. Руководил наш Командир - А.С. Берзин. Настал день, когда мы вошли в зал Дома офицеров, где стояли гробы. Их было 27. Пошли осматривать и искать знакомых. Начальника РТС знаменитого холостяка Валеру Клементьева и помощника флагманского специалиста РТС капитана 3 ранга Влада Якуса я узнал сразу, а вот Толю Абрамова найти не мог.  Три раза обходил погибших, всматриваясь в лица, и ... Толю не находил. Только когда стал читать таблички с фотографиями и смотреть на фото, нашел его и понял, почему не узнавал. Он был светловолосый, а загримировали его под жгучего брюнета.  Флотская Судьба не дала мне шанса оказаться вместо него. Однако жизнь продолжалась. Завершили ремонт. Вернулись в дивизию и стали сдавать курсовые задачи, ходить в моря. Вообще, береговая служба подводников состояла из множества всяких дежурств: по кораблю, по части, по камбузу, в патруле, оперативное дежурство и прочие. Это параллельно смотрам, учебе, уходу за матчастью и прочей повседневности.  Особенно трясло от слов: Оргпериод и Боевое дежурство. Звучат они по-разному и означает разные состояния, но главное, что сход на берег запрещен! А жизнь в казарме мало кому нравится. В море жизнь укладывается в четкие вахты. Всё отработано. Схода на берег тоже нет, но это вполне объяснимо и освящено значимой целью: Боевая служба Родине.  Вообще надо сказать несколько слов о морской романтике. Мальчишек в море тянет именно эта самая романтика. Когда этот романтик попадает на флот, то повседневность быстро сбивает романтический флёр и юноша начинает понимать, что его мечта «разбилась о быт». Из-за этого происходит своеобразная ломка сознания. Бóльшая часть романтиков приходит к пониманию ситуации, вливается во флотские будни и становится настоящими подводниками. Но есть немало и таких, которых это ломает. Некоторые спиваются, некоторые начинают писать рапорты о переводе на берег и у тех, и у других служба как правило рушится. Есть и ещё одна группа, к которой отношусь и я. Это не романтики, а прагматики. Я родился в семье офицера-фронтовика, вырос в гарнизонах, обычно это было на берегу моря. Ни офицерские погоны, ни морские дали для меня, как мальчишки, были делом повседневным.  На флот я пошел за самой современной специальностью, получил её, по ситуации её сменил и не пожалел об этом. Романтиком я стал уже в море.

 

Представьте: Ночь, где-то в море всплывает громадина атомоход 5600 тонн водоизмещением. Он был под водой не одну неделю. За это время воздух, пройдя многократно цикл регенерации (обратного превращения CO₂ в кислород), очищается от всяческих запахов и становится химически чистым. Организм к этому волне привыкает и не замечает перемены. И вот, когда атомоход всплывает, открывают клапана вентиляции и морской воздух врывается в отсеки. Тот воздух, который так нравится нам, когда мы приходим на берег моря и с наслаждением вдыхаем полной грудью, для подводников поначалу имеет совершенно отвратительный запах: смесь запаха тины и тухлой селедки.  Курить на лодках первого поколения не разрешалось никому, кроме избранных.  Избранные это, как правило, сам командир, старпом, замполит, командиры боевых частей и служб. Избранные могли посмалить только во время пополнения запасов воздуха высокого давления (ВВД) возле компрессоров высокого давления, которые грохотали так, что казалось, что их было слышно в родной базе. Остальной экипаж мог покурить только после всплытия в надводное положение. Я поначалу к избранным не относился, потому ждал в общей очереди в центральном.  Мы ждали разрешения подняться на мостик и там покурить.  И вот, наконец, сбылось. Поднимаешься на мостик, закуриваешь первую сигарету. Она отвратительна, как и этот морской воздух. Закуриваешь вторую, иногда третью и, наконец, всё приходит в норму. Стоишь где-то посредине моря. Под тобой могучий атомоход, вокруг экипаж, который как одна семья. Ночь. Светит далекая луна. Лодку колышет океанская волна. Вот тут и накрывает тебя та самая "ромаааантика".

 

А ещё, иногда всплываем и попадаем как будто на Бродвей. Вокруг море ярчайших огней. Это огромное количество сейнеров заняты ловлей кальмара на свет. На специальных штангах размещаются супер-светильники на свет которых плывут полчища кальмаров, подхватываются снастью и сбрасываются в трюм. Красотааа!   По этим причинам выход в море - праздник, а служба на берегу - будни и нудная рутина. По этому случаю в 26 дипл даже была поговорка: "Любовь к морю прививается невыносимыми условиями на берегу!". Кстати, о рыбаках. Меня всегда удивляла рыбацкая «мудрость»: чем дальше заброс, тем больше рыбы. Ладно, если это про ловлю с берега, но рыбаки на сейнере ... это выше понимания: Наши ловят у берега Японии, а японцы возле наших границ. «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам.» - писал наш А.С. Пушкин.  Но служба это и будни, и праздники. Хотя в праздничные дни почти всегда построения, а то и парад. Как говорят: "Воин на праздник - как конь на свадьбе: весь в лентах и весь в поту!". Пришел праздник и в нашу семью. Учитывая наличие ребенка мне дали двухкомнатную квартиру. Не продали, не втюхали за ипотеку. А просто дали! Так было. Правда квартира была не люкс и на первом этаже, но для нас, просто - мечта!  В октябре 1973 года проводили командира в Военно-морскую академию. Командир оставлял прекрасный экипаж. А экипаж провожал любимого Командира. Старпом- капитан 3 ранга Воронин во время прощальной речи прослезился, вытирая слезы здоровенным кулаком. Слезы были на глазах у всего экипажа.  Экипаж К-184 славился хорошими специалистами. Механик (командир БЧ-5) - капитан 2 ранга Байбурин Марат Салихзянович отличался суровой внешностью, напоминая великого Дворжецкого в роли вора по кличке "Граф" в фильме "Похищение Святого Луки", и пользовался непререкаемым авторитетом у подчиненных. Поскольку моя вахта проходила на боевом информационном посту (БИП), который был в центральном, я частенько наблюдал за механиком во время его вахты, когда она совпадала с моей. "Механический" лейтенант, вызванный Маратом в ЦП заранее терял способность мыслить. А когда Механик низким рычащим голосом Абдуллы из "Белого солнца пустыни" произносил: "Лей-те-н-а-а-а-нт!", то юный механик вообще превращался в "тварь дрожащую". При этом механик-Абдулла был мастером своего военного дела. Помню его разговор с Командиром:

 

Кэп: - Где ваш офицер такой-то?

Мех: - Дома, товарищ Командир!

Кэп: - Почему не на службе?

Мех: - Я его отпустил. Сейчас дел нет, а если будут, то он из отсека не вылезет столько, сколько будет нужно!

Командир соглашался с его доводом, потому что знал, кем был для корабля наш Мех. Они и после службы не расставались, работая в компании "Морская техника".

 

Боцман - старший мичман Александр Яковлевич Буряченко (человек-легенда) был фигурой, с которой считали за честь поздороваться Командующие флотом. Старший мичман Буряченко был ветераном Великой Отечественной войны. Его "иконостас" орденов, которые он по праву носил на парадной тужурке был круче многих комдивов и Командующих флотилий и флота. И он был уважаем и вознаграждаем. А должно быть не так?

 

Байка про Боцмана

 

Старший мичман Буряченко заслуженно был первым счастливым обладателем автомобиля Москвич-412. Он очень любил свой автомобиль, ухаживал за ним каждый день, не без помощи матросов. И, видимо, за это Господь наказал его. Причем наказал не сильно, но ударил по самому больному - по машине. Боцман как-то заехал по каким-то делам на любимом авто в зону строительства нашего широко известного секретного объекта - подземного убежища для атомоходов. Сооружение гигантское. Там шли взрывные работы и, взрывом подбросило обломок арматуры, который падал, падал, падал и угодил аккурат в крышу припаркованного боцманского любимца. Самого боцмана в машине не было. Ну скажите, что не Божье провидение! Горе Александра Яковлевича было шире Японского моря, но фронтовик его пережил, а авто отремонтировали ... мичмана, а, может быть, и матросы. Вообще-то это был большой человек. Когда он, седой и крупный, шел в парадной форме со всем иконостасом плюс по три звезды на каждом погоне, то редкий воин не принимал его за полного адмирала и многие офицеры отдавали ему честь ... и по заслугам!  

 

Доктор - Валера Михайлик тоже был незаурядной личностью. Выпускник Военно-медицинской академии, двухметровый блондин, «настоящий ариец». Он был невероятно спокоен, даже флегматичен. Когда на него накидывались строевые офицеры с претензией, что он не несет дежурство по части, Валера невозмутимо отвечал: «Ребята, спокойно! Я вам специальность не выбирал». Возразить было нечего. Рубка гидроакустиков была через стенку от докторской каюты и, не мудрено, что с доктором (мы его звали по-иностранному – «Док») мы быстро подружились. Как-то Валера поведал мне, что в его харьковский период жизни он осваивал каратэ под руководством бывшего польского офицера спецназа, обученного каратэ в Англии, где он служил в спецназе при польском Правительстве в изгнании. Потом судьба его занесла на Украину, в Харьков, где он женился и остался. Я с уважением и недоверием выслушал его рассказ. Способ проверить его правдивость в голову не приходил. А на себе я это проверять не хотел. Уж больно ручищи у Валеры были внушительные.  И вот, канун Нового 1974 года. Идем с Доком по Тихасу и вдруг, к нам бросается флагманский химик - капитан 2 ранга Игошин: «Мужики, спасайте!». Нет, это не криминальная история. Просто оказалось, что подошла его очередь получить в универмаге холодильник. Это - хорошо. А получить его флагман не может, так как его срочно вызвали в часть и отправляют на Боевую службу. Мы, конечно, согласились помочь. Доставили холодильник жене химика. Тогда холодильники упаковывали в каркас из реек сечением примерно 20х50 мм. Хозяйка попросила распаковать агрегат и поставить в кухню. Мы распаковали и, тут мне пришла в голову мысль использовать рейку для проверки соответствия черного пояса нашего Дока реальности. Кусок обшивки холодильника, положенный мною ребром между спинок двух стульев, Валера разнес одним ударом ребра ладони в щепки. У меня вопросов к его честности не осталось.

 

Корабельные врачи поддерживали свой профессиональный уровень в нашем гарнизонном госпитале. Видимо хирург Михайлик был на хорошем счету. Поэтому, когда стал готовиться поход группы кораблей ТОФ в Ванкувер с визитом вежливости, его назначили старшим хирургом перехода. Параллельно, во время приемов, он выполнял функции бармена. Вернулся Валера с Благодарностью от вице-адмирала В.П. Маслова - будущего Командующего ТОФ. Об этом походе рассказывал сам Док.

 

Байка от Дока и про него

 

Корабли ТОФ прошли более половины пути до Ванкувера. Док был на флагмане, в это время на другом корабле у лейтенанта случился приступ аппендицита. Группу остановили. Дока пересадили к больному. Операцию он сделал хорошо. Больной выздоравливал. Обратно на крейсер Валеру возвращать не стали. Пришлось искать компанию. Она нашлась быстро. Это были корабельный доктор, у которого хранился спирт, и помощник командира, который заведовал провизионками, где хранился запас продуктов, в том числе и представительский. Можно было гулять. И они загуляли на день-другой. Гулянка шла хорошо, но тут кончился докторский запас спирта. Спирт был у старпома в каюте. Старпом был настоящий, с красной физиономией, рыжий и свирепый, как вепрь. Помоха вспомнил, что у него есть первый комплект ключей, в том числе и от каюты старпома, где хранился спирт и представительские напитки для проведения приемов. Думать нечего. Надо брать! Дождались, когда Старпом был на командирской вахте, проникли в его каюту и второпях отлили из какой-то канистры в свою емкость то, что было очевидно «шилом».  Когда вернулись к столу, естественно, разлили по стаканам и попробовали. Возникла пауза. Валера почувствовал резь в желудке и пищеводе. Он спросил у собутыльников что они чувствуют? Оба подтвердили, что чувствуют то же. Что делать? Оба доктора понимали, что для определения противоядия надо понять, что выпито? А что было в той канистре, знает старпом. Но сообщить старпому о краже казалось не лучше, чем просто умереть. Но время шло и жить хотелось очень. И уже хотелось даже бросить пить навсегда!  Бросились к старпому. Тот был в ходовой рубке и задумчиво следил за горизонтом. Перебивая друг друга, виновники изложили суть происшествия, старпом не взволновался, а только обругал всех троих длинно и витиевато. Повторить это я не могу по этическим причинам. Иначе вы можете потерять веру в человечество. Это был не интеллигентный подводный старпом, а настоящий старпом из надводников. Жуть надводная! Обложив всех, старпом потерял к пьяницам всякий интерес. Но пьяницы-то к себе интереса не потеряли, а, переминаясь с ноги на ногу, громко сопели, напоминая старпому о себе. Старпом огласил свое решение: чужого доктора он прощает, а двое своих пусть принесут свои служебные карточки для внесения туда двух строгачей. Карточки принесли очень быстро. Строгачи тоже вписали моментально и стали ждать приговора старпома. После длинной паузы старпом изрёк: «Не парьтесь! Это - шило. Какое-то противное. Я сам так весь поход мучаюсь, но, как видите, живу и даже служу! Учитесь, салаги!»             Но благодарность от Командора похода вице-адмирала Маслова В.П. Док получил не за этот случай. Подвиг был совершен уже в Ванкувере. Был прием на борту. Гостей было много. Валера был за бармена. В какой-то момент к Валере подошел оперуполномоченный особого отдела и указал на пришедшего офицера ВМС США. Опер сказал, что это - военно-морской атташе США в Канаде и его желательно как-то нейтрализовать. Не травить, конечно, но ... ты понимаешь. Атташе в окружении свиты подошел к барной стойке и запросил «Что тут у вас есть покрепче?» Валера, помня указание особиста, спокойно и очень медленно взял барный 300-граммовый высокий стакан, медленно макнул его в сахарный песок, потом налил его полным водки, бросил туда вишенку, вставил трубочку и протянул атташе. Американец не смог отказаться, буркнул что-то вроде "Америка всегда...!" и выпил коктейль "Вишенка". Работать в полную силу он уже не мог. Благодарность Валера получил, но, когда, спустя большое время, он описывал серые стальные волчьи глаза атташе, то всегда волновался, так, как я никогда не видел. Он говорил: "Я чувствовал, что, если бы не множество людей вокруг, он бы вцепился зубами мне в горло!"

 

Наш старшина команды радистов - Виктор Алексеевич Иванов по фамилии был русский, а по характеру - чистый немец - пунктуальный, знающий, выдержанный, аккуратный. Когда на дивизию приходил молодняк матросов-связистов, то флагманский связист - Александр Иванович Морев, сам человек в высшей степени грамотный, всю молодежь направлял на К-184 к Иванову. Виктор Алексеевич доводил их "до ума", после чего ребят распределяли по лодкам. С этими прекрасными людьми мне посчастливилось служить в первые годы службы. Здесь я вспомнил не всех. Было много примечательных личностей, но не стану описывать всех, просто формат не позволяет. А вообще, можно рассказывать о любом человеке. Я их не идеализирую. Там были разные люди. Например, мичман Носов. Этакий увалень, он, бывало, дрался с женой и бывал ею бит, но на своем посту он был совершенно на месте.

 

Байка-быль про мичмана Носова

 

Понедельник. После подъема флага наш любимый и уважаемый командир - Альфред Семенович Берзин отпускает матросов, оставляя офицеров и мичманов в строю. Выводит из строя мичмана Носова и сообщает: «Товарищи! Мичман Носов в выходные опять подрался с женой. Это далеко не первый раз. Разве Вам не стыдно, товарищ мичман?». Толя Носов долго сопит, что-то обдумывая, а потом задает встречный вопрос: «А Вы, товарищ командир, разве свою не бьёте?».  Командир в изумлении разводит руками и застывает в такой позе. Толя продолжает: «А я свою - регулярно по пятницам!»

 

В сентябре 1973 года пришел новый командир - Юрий Иванович Хомяков. Человек неплохой, но со странностями. Он говорил и действовал иногда не совсем адекватно, но, командиров мы не выбираем, и служба продолжалась. Финал его карьеры был грустным. Странности прогрессировали и он, уже будучи командиром атомохода проекта 671ртм, был снят с корабля и потом рано умер. Хотя не исключен и вариант, который частенько имел место на флотах, когда командира «съел» замполит.

 

Вспоминается случай, когда вышел из строя радиолокатор РЛК-101, именуемый в народе - "Лопата". Так её называли потому, что, как любой отражатель антенны РЛС он похож на большую совковую лопату Дело в том, что в отличие от обычных радиолокаторов он применялся ещё и для приема данных от самолётов разведки и целеуказания (Система МРСЦ). По этой причине его экран-отражатель был очень большой. Слабым местом был блок привода, который был намного сложнее и представлял собой этакую "чечевицу" диаметром около 1, 5 метров. Слабость его была в том, что он состоял из верхней и нижней половины и имел двойное резиновое уплотнение между ними. Его разбирали и собирали исключительно в заводских условиях, иначе с него снималась гарантия изготовителя.  Неисправность (низкое сопротивление изоляции) этого узла мы выявили при очередной проверке техники, которая называлась - проворачивание оружия и технических средств, а попросту – «Проворот». Это было ежедневное мероприятие. Обнаружив неисправность и уточнив место причины, я доложил командиру и флагманскому РТС. Доклад приняли, но за этим ничего не последовало. Прошло несколько дней, и командир получил приказ приготовить корабль к выходу через двое суток. Тут и всплыл вопрос о моей «лопате». На переход к стенке завода речи не было. Делать работу в базе заводчане категорически отказались. Командир приказал мне устранить неисправность самостоятельно. Я ответил, что за этим последует. Он настоял на своем. Я сказал, что необходимо записать его приказ в эксплуатационный журнал. Это его несколько озадачило и, подумав, он направил меня к флагманскому РТС, чтобы подписал он. Флагман подписывать разрешение категорически отказался. Командир был вынужден подписать разрешение на работы. Это был вечер. Ночью мы со старшиной команды ночью вскрыли блок, устранили неисправность и со всей возможной аккуратностью закрыли блок. Неисправность выявили и устранили. В море сходили без проблем, после чего передали корабль 298 экипажу. А вот им повезло меньше. Когда они вернулись в базу, то выяснилось, что отремонтированный нами блок всё же оказался не совсем герметичен, оказался затоплен водой и вышел из строя окончательно. За «решительность» Ю.И. Хомяков получил строгий выговор с удержанием трети оклада в течение трех месяцев. Правда, ко мне никаких претензий не было.  Когда мы со старшиной команды сидели на рубке атомохода ночью под самодельным брезентовым тентом (на случай дождя) и сначала откручивали, а потом закручивали три-четыре десятка гаек ключом на 36, меня не покидала мысль о том, что моя жена по-прежнему уверена, что я, как электроник-вычислитель, служу в белом халате... Впрочем, поступая в училище я тоже так думал.

 

Байка-быль про меня в тылу врага

 

Как-то вечером дома я получил бытовую травму. Дело в том, что жена поставила горячий чайник под стол. Я этого не знал, а она занялась дочерью и тоже упустила этот факт из виду. Я пошел в кухню, начал садиться за стол, наступил на носик чайника, пропорол ступню и в добавок опрокинул почти кипяток себе на ногу. Чайник был железный, эмалированный, зеленый, армейский, крепкий и не пострадал, чего нельзя сказать про меня. Врача вызвали. Помощь мне оказали. Ногу замотали бинтами. Жена сообщила моим сослуживцам о сложившейся ситуации, чтобы передали командиру Ю.И. Хомякову. На следующий день в обед прибывает посланец - мичман, который передал приказание командира прибыть в часть. Я продемонстрировал ему свою ногу и просил его передать командиру, что сам я добраться не смогу. Спустя некоторое время кто-то из экипажа привозит мне письмо от командира следующего содержания (почти дословно): «... Когда Вы сидите дома в кресле и смотрите по телевизору как летчик Маресьев ползет с перебитыми ногами из тыла врага к своим, то Вы наверняка восхищаетесь его чувством долга. Полагаю, что вам надо поступить так же, как он!»  Я поразился столь литературной повестке и тоже письменно ответил: «Товарищ командир! Я не считаю посёлок Тихоокеанский тылом врага и потому ползти на службу ползком считаю абсолютно неприемлемым. Если я очень нужен в части, то я готов там находиться, но меня надо туда доставить санитарным транспортом!» Прислали санитарку-УАЗик и я приступил к руководству подразделением как это делали одноногие пираты...

 

Пролетело время. Летом 1974 года я стал начальником РТС - командиром БЧ-4. Сменил на посту Пашу. Служба шла своим чередом. Однако, в ходе визита на Дальний Восток руководства Министерства обороны СССР столь высокое начальство посетило и нашу дивизию.

 

Байка-быль о визите МО СССР

 

В период командования Андрея Павловича Катышева, кажется, в 1974 году, произошло поистине историческое событие. Дивизию посетил Министр обороны СССР Маршал Советского союза Андрей Антонович Гречко с большой свитой. Визит был инспекцией Дальневосточного военного округа и нас посетили как бы заодно. Ждали Министра мы в нашем Доме офицеров дивизии и ждали долго два или три часа. Курить нас не пускали, и мы томились в зале. Наконец, послышался шум вертолетов, идущих на посадку и вот... появилась вся свита. Под команду "Смирно!", они вошли с главного входа и прошли через зал на сцену, где был сооружен президиум. Министра сопровождали: Начальник Главного политуправления СА и ВМФ генерал армии Епишев А.А., Главнокомандующий ВМФ Адмирал флота СССР Горшков С.Г., Командующий ТОФ и ещё десятка два разных военачальников. Встречал высокую делегацию молодой, черноволосый небольшого роста командир дивизии А.П. Катышев. Когда делегация прошла и расселась в Президиуме, возникла заминка. Ждали чьей-то команды, а её не было. Тогда Маршал спросил: "Кто тут старший?". Вообще-то старшим безусловно был сам Министр, но Андрей Павлович не смутился и ответил: "Я!". "Вот и командуй!" - разрешил Маршал. Комдив скомандовал "Вольно!" и встреча потекла своим чередом.  Слово взял Министр. Он говорил очень тихо. Микрофон совершенно не усиливал его речь, хотя усиливать он мог, но Маршал говорил слишком тихо. Однако в зале, где сидело человек сто или около того, была такая тишина, что было слышно каждое слово. Я запомнил всё почти дословно. но передам то, что особенно запомнилось. Министр отметил, что, хотя мы служим на Дальнем Востоке, но мало знаем, насколько сложная обстановка на границе с Китаем. Он сказал (может быть, пошутил?), что в Политбюро его часто спрашивают, хватит ли у нас патронов, ведь китайцев миллиард. Он сказал, что успокоил членов Политбюро, тем что патронов хватит, конечно, но успокаиваться нельзя. С врагом нельзя погибать, тут стройный и высокий Маршал слегка рванул на груди тужурку. Надо врага убить и самому остаться живым. Мы стараемся, чтобы в войска в достатке поступало новое оружие. Тут произошел следующий примечательный диалог Министра Обороны и Главкома ВМФ:

 

МО: - Мы, наверное, дадим и вам новые лодки и корабли... Там как я знаю есть 667А, Б, БД... Ведь дадим, Сергей Георгиевич?

ГК: - Нет, не дадим!

МО: - Ну, вооот! Надо дать ребятам новые лодки, не жадничай.

ГК: - Пока не дадим. Новые на Камчатку пойдут... Сюда - потом.

 

Такой разговор оставил странное впечатление. Казалось, что они как сейчас говорит молодежь - прикалываются... но, не похоже. Сильное впечатление оставил и вид наших старцев. Особенно "пергаментным" выглядел Начальник ГлавПУра Епишев. Он был как представляются святые старцы... Такая История!

 

Осенью 1974 года наше соединение пополнили две последние лодки 659 проекта, переоборудованные в торпедный вариант. Эти лодки привели два командира: оба капитаны 1 ранга: Владимир Константинович Яковлев и Александр Александрович Лазарев. Оба моряки-профессионалы они (а особенно - Лазарев) отличались немалым чувством юмора. Лазарев был высокого роста. С окладистой черной бородой. Когда он одевал флотское пальто, белое кашне и фуражку, то это был портрет капитана 1 ранга царского флота. Яковлев, напротив, был роста маленького. Были они закадычными друзьями. Ходили вдвоем, причем Лазарев держал приятеля приобняв, при этом получалось это практически за шею Яковлева. Сан-Саныч неизменно называл маленького Владимира Константиновича «Громилой». Он говорил: «Мы с Громилой ...!» и всячески обыгрывал разницу в росте с Яковлевым и тот совсем не обижался. Это наши «Пат и Паташон». Хохмили они много. Запомнилось как импозантный и даже величественный Лазарев, войдя в береговую командирскую кают-компанию вдруг опускался на колени и начинал что-то искать под столами. Изумлённый вестовой матрос подбегал с вопросом: «Что с вами?». Лазарев отвечал, продолжая поиски под столом: «Да вот приятеля моего потерял, Громилу. Ты не видел?»

 

Байка про А.А. Лазарева

 

Лазарев в Питере отдыхал в ресторане "Север", что возле Пассажа напротив Гостиного двора. Выйдя из ресторана в прекрасном расположении духа шел домой, что-то напевая себе под нос. В это время, на перекрестке Невского и Садовой, дежурил комендантский патруль во главе с помощником военного коменданта в майорском звании. Вдруг он видит капитана 1 ранга в расстегнутом пальто, развевающемся кашне, который прогулочной походкой и внешним видом никак не укладывается в комендантские рамки. Патруль бросился к Сан-Санычу. Подбежав, майор обратился по Уставу: "Товарищ капитан 1 ранга, разрешите обратиться?". Лазарев, продолжая мурлыкать свою песенку ответил: "Не ррршаю!" и продолжил свой путь. Помощник коменданта так и бегал вокруг со своим вопросом пока Сан-Саныч не пришел домой, так и не разрешив майору обратиться. Благо жил Лазарев не далеко.  

 

Боевыми службами К-184 после 1972 года не отличалась. Были выходы на сдачу задач, на обеспечение других кораблей и самолетов. Запомнился выход в апреле 1975 года, который проходил по плану Учений "Сигнал-75". Вышли мы из базы, когда было холодно. Мела позёмка. Сохранялся ледяной припай. Температура была около нуля или ниже нуля. Надо было подняться на север, пройти проливом Лаперуза и Фриза (между островами Итуруп и Уруп), выйти в Тихий океан, погрузиться, а потом спуститься южнее в район восточнее японского острова Хонсю. Там осуществлять прием сигналов для изучения их прохождения. Проливы мы проходили в надводном положении и была возможность высунуть нос из прочного корпуса и осмотреться с мостика. При прохождении пролива Лаперуза было холодно, плавали льдины и шуга. В проливе Фриза льда уже не было. Стало заметно теплее. Открылся волшебный вид на остров Уруп. По воде стелился туман, была низкая облачность и между ними открывался вид на чудесный зеленый гористый остров.  Это был Уруп. Было до слез жалко, что нельзя было иметь фотоаппарат, чтобы эту волшебную красоту сохранить на память. Потом мы погрузились и пошли на юг вдоль Японии. Прошли всего миль триста (около двух суток) и в лодке стало жарко. Когда я запросил температуру воды за бортом, то оказалось, что там 26-28 градусов. У нас снег и лёд, а здесь забортная вода как парное молоко! Вот что такое теплое течение Куросио, греющее Японию со стороны океана. И в Японском море несправедливость продолжается: вдоль Японии от Цусимы к Сангарскому проливу течет теплое Цусимское течение, а нам достается его антипод - холодное течение. Но природа есть природа и спорить с ней как-то боязно. И когда мы вернулись домой, дома уже тоже зеленели ветки и пахло весной.

 

Байка-быль про поисковую операцию

 

Как-то мы вышли в районы боевой подготовки, что-то там делали, сейчас уже и не вспомнить. И вот, в районе примерно 30-40 миль южнее острова Аскольд, когда уже начали движение в базу, акустики доложили об обнаружении шума подводной лодки. Об этом было доложено на Командный пункт ТОФ. Получили приказ: начать поисковую операцию, следить, шумы писать на магнитофон! Следим полчаса, возникает странное ощущение: мы увеличиваем обороты, они тоже, причем частота биений совпадает. Соображаем: наших лодок в районе быть не может, а лодки супостата одновальные и обороты совпадать не могут, да к тому же трудно представить, чтобы американская лодка позволяла нам следить за собой более получаса. Иду к штурману, прошу показать наше место. Получается, что мы на границе шельфа, а значит, возможно, слышим отражение собственных шумов. Доложил командиру. Потом потеряли акустический контакт с "противником" и получили приказ возвращаться в базу к пирсу, но реакторы не глушить. Встали к пирсу. Приказ: ждать. Приехал УАЗик с офицером штаба. Старшина команды гидроакустиков снял с магнитофона и отдал ему кассету с записью шумов для изучения в штабе флота. Делать было нечего. Я пошел в рубку гидроакустиков и включил магнитофон, чтобы послушать музыку. Однако вместо музыки я услышал шум подводной лодки. Тот самый, который мы должны были передать в штаб ТОФ! Возник вопрос: «А что тогда увезли во Владивосток???» Однако сделать было уже ничего нельзя. Я провел срочное расследование и выяснил, что, когда после прохода границы внешнего рейда залива Стрелóк, была введена готовность два, один матрос-акустик тоже решил послушать музон и поставил на магнитофон бобину с музыкой, которую старшина команды потом снял и отдал в штаб флота. Да-а-а-а! Это - прокол. Даже не прокол, а Проколище! Что-то будет?! Время стало тянуться очень медленно.  Прошло четыре часа. С флота пришел приказ вывести ГЭУ (главную энергоустановку), то есть заглушить атомные реакторы. Значит, в море сегодня не вернемся. Потом привезли нашу бобину с пленкой. Оказалось, что послушать её не смогли, так как в штабе ТОФ не нашли исправного магнитофона. Такая вот удачища! Я поставил привезенную пленку на магнитофон. Включил и зазвучала великолепная Радмила Караклаич, которая пела бессмертные: "Очи черные". Прекрасная музыка! 

 

В море бывали всякие происшествия. Техника на атомоходах первого поколения не отличалась надежностью и частенько выходила из строя.  Не всегда на борту находилась замена вышедшему из строя элементу.  Так, в один из выходов при всплытии вышла из строя радиолокационная станция РЛК-101. Старшина радиометристов мичман Дерюгин выяснил, что вышел из строя высоковольтный трансформатор. Это блок, размером с микроволновку и он дает высоковольтное питание на магнетрон, который генерирует мощные СВЧ импульсы радиолокатора. В запасе такого элемента нет, а при наших туманах идти на авось как-то не хочется, тем более что печальный опыт К-56 еще был свеж в памяти. Пришлось вспомнить, что я когда-то был радиолюбителем, а не только радиоинженером. С помощью подчиненных я собрал из всего корабельного ЗИПа (запасные изделия и приборы) много трансформаторов, подобрал нужные, чтобы они вместе выдавали напряжение и ток необходимые магнетрону.  Однако, после того как мы всё это спаяли, стало ясно, что поместить сиё  сооружение в малюсенькой рубке радиометристов невозможно, и нам пришлось расставить их на проходе центрального поста. Поскольку они были под напряжением, пришлось выставить вахтенных, которые следили, чтобы кто-либо не наступил на один из трансформаторов. В базу мы входили с гордо поднятым и работающим радиолокатором. Как говаривал Александр Невский: «Наша взяла!».

 

Байка-быль о двух Масловых

 

В 1979 году или может быть годом раньше или позже, но на ТОФе служили два Маслова. Один - Коля Маслов, капитан-лейтенант, служил начальником судоремонтных мастерских (СРМ) дивизии. Другой - адмирал Владимир Петрович Маслов, командующий ТОФ. Масловых наверняка были сотни, а может и тысячи, но этих двоих судьба связала в бухте Павловского. А дело было так. У Коли Маслова в судоремонтных мастерских дивизии была команда типа Гуляй-Поле. Сама СРМ располагалась на востоке нашей базы, возле острова Никольский и это способствовало жизни вольной и приятной. Море богатое и теплое. Большой работы нет. Служи - не хочу! Особенно хорошо в выходной день летом. Коля находится дома. Личный состав предоставлен сам себе, хотя служба вроде бы есть... В Тихас уволиться нельзя. Только если родные приехали. Рядом рыбацкий поселок Анна. Туда можно и сходить, но далековато и стрёмно. А тут всё рядом и радость бытия совершенно реальна. Картошечка жарится. Бесплатные морепродукты готовятся на свежем воздухе... Чем плохо?

 

А адмирал Маслов не спокоен. Что там делается внутри его ТОФа? Надо бы прощупать. Адмирал садится в воскресенье на катер и несется в бухту Павловского, чтобы посмотреть, что там происходит, когда командование дивизии расслабляется дома?

 

И вот, кульминация! Катер командующего входит в бухту. Пост НИС (наблюдения и связи) спит. Катер причаливает прямо к СРМ и ... непруха!.. Коля Маслов находится на службе и встречает Командующего по форме. Адмирал видит быт матросов СРМ и картошечку, и морепродукты, и ... нет шила! Но его не может не быть! И тут Командующий ТОФ говорит историческую фразу: «Видимо двум Масловым на одном флоте не быть!» Получилось: не пойман, НО - вор!

 

Однако, после этого адмирал захворал и покинул свой пост, а Коля был назначен в СРЗ-49 на Камчатку на вожделенный двойной оклад. Мы часто за рюмкой чая интересовались у Коли, как ему это удалось? Он не раскрывал секрет. Но я знаю, Божье Провидение не обманешь! Хотя про адмирала Маслова ничего плохого не скажу. Язык не повернется.