В середине августа мы опять ушли в Лиепаю. Палдиски мы покинули как-то очень странно, даже неожиданно. В воскресенье я гулял с сыном по окрестностям города. Обилием выходных дней я не был избалован. Настроение мое было приподнятое, под стать погоде. Стоял чудный августовский день, все в природе было наполнено ароматом трав, солнышко светило ласково, птички шебетали. Возвращаться домой мы с Сашей не торопились, но, поскольку, время ближалось к обеду, прогулку пришлось «свернуть» и отправиться домой. Еще с порога я понял, что какая-то гадость уже «висит в воздухе». Лицо жены было встревожено, по нему легко было уловить признаки волнения.
-Витя. Только ты ушел на прогулку, в дверь позвонили. Я сначала подумала, что ты с прогулки уже вернулся, но я ошиблась. Это был матрос-оповеститель, он сообщил о том, что объявлен «большой сбор» и тебе нужно срочно бежать в часть.
-А давно он приходил этот оповеститель?
Примерно, полтора часа назад.
Мой «тревожный» чемоданчик всегда был наготове. Я подхватил его и быстрым шагом направился в часть. День был теплый, поэтому я не стал брать китель, а пошел налегке, в летней рубашке кремового цвета. Учебные тревоги в выходные дни у нас в соединении периодически практиковались. Это были меры, направленные на повышение боевой готовности. Своевременное прибытие на береговую базу бригады, общее построение, проверка комплектации наших портфелей, - все это уже неоднократно проводилось. Я надеялся, что и на этот раз все пройдет по знакомому сценарию, – всех построят, проверят и отпустят по домам. Но я ошибся. Оказалось, что мы выходим в море стрелять торпедой. А после выполнения стрельбы, мы сразу же возьмем курс на Лиепаю, в Палдиски заходить не будем. Все это как-то было нелогично, но на службе привыкаешь ко всему. Ну, подумаешь, - успокаивал я себя, - сходим на 2-3 дня и вернемся обратно. Но вместо 3-х дней мы «загремели» на 3 недели. Шли дни. Погода испортилась. Похолодало. Подули осенние ветры. Дожди все чаще и чаще напоминали нам о приближении «унылой поры, очей очарованья». В гарнизоне объявили форму одежды № 3, которой у меня не было при себе. Для того чтобы не попадаться на глаза начальнику строевой части и командованию дивизии, мне пришлось перемещаться по территории береговой базы короткими перебежками, предварительно хорошо осмотревшись. Но как я не осторожничал, все равно пару раз попался на глаза начальству. Меня отругали, предупредили. Встречу с начальником строевой части Алексеем Сорокиным я пережил легко, несмотря на свою кажущуюся суровость этот яростный строевик, постоянно торчащий посреди плаца, на путях самого интенсивного движения военнослужащих, был по своей сути добрейшим человеком. Весь величавый и стройный, как кипарис, он стоял на бетонном плацу неподвижно, в позе памятника. Про него даже шутка по дивизии ходила: «Стоит на бетонке Алёша». Эти слова ассоциировались с песенными строками об одном известном всем Алёше, памятник которому воздвигнут в Болгарии. Сорокин меня пожурил, но сделал это он по-отечески, по-доброму. Гораздо болезненнее для меня было внушение начальника штаба дивизии Н.Е.Хромова, который умел нагнать на всех страху. Увидев Хромова, я попытался «смыться», но это мне не удалось.
-Стойте! Подойдите ко мне! Кто Вы такой? Откуда? Почему нарушаете установленную форму одежды? – Обрушил на мою голову шквал вопросов начальник штаба. – Разве Вы не знаете, что по всему гарнизону объявлена форма одежды № 3?
Почувствовав себя виноватым, я что-то «блеял» в свое оправдание, но на Хромова мой жалостливый рассказ впечатления не произвел.
-Значит так, товарищ капитан! Если я еще раз увижу Вас одетым не по форме, то пеняйте на себя, за эти вольности я отправлю Вас на гауптвахту. – сказал Николай Елизарович своим мрачно-торжественным голосом, в его прищуренных глазах таилось подобие зловещей улыбки.
После этой встречи с представителем вышестоящего командования, мои передвижения по территории еще больше осложнились, пришлось усилить меры конспирации. Выглядывать из-за угла зданий, а потом совершать короткие перебежки по местности, кишащей блюстителями уставного порядка – удовольствие ниже среднего. Но была еще «заковыка», которая была гораздо страшнее холода и даже встреч с начальством. Кремовая рубашка, хотя и выглядит эффектно, имеет одну нехорошую особенность, - она быстро пачкается. Поносил ее 2-3 дня, и она уже грязная, пора стирать. А если эта рубашка имеется у тебя в одном экземпляре, то задача поддержания ее в чистом виде, становится архисложной, почти невыполнимой. Но я быстро нашел выход из этой тупиковой ситуации. На территории бербазы дивизии была расположена котельная, туда я и повадился ходить, для проведения своих «санитарных дней». Там и душ можно было принять и рубаху в порядок привести. Постирал рубашку, развесил ее вблизи горяченного котла, а сам, в это время, под душ становишься. После водных процедур, проверяешь готовность рубашки, а она уже почти сухая. Надеваешь ее на себя и идешь на службу весь чистый, хотя и неглаженый. Под воздействием телесного тепла рубашка быстро высыхает и даже разглаживается. С кочегарами, дежурящими в котельной, я подружился. Для установления дружеских отношений, пришлось слегка прикормить их. Контакт был установлен. В котельной я стал «персоной грата». Мои визиты к друзьям-кочегарам проходили с периодичностью 1 раз в 3 дня. За свою опрометчивость пришлось пострадать, но ничего не поделаешь – за легкомыслие и глупость надо платить. В своей приверженности к рубашкам я не был одинок, еще один офицер вместе со мной повышал свои практические навыки в прачечном деле. Но это было слабым утешением. Думать надо. Думать, дорогой товарищ капитан м/с. Ведь тебе уже 30-й год пошел. Пора взрослым становиться.
