В середине октября нашу лодку покинул минер Сережа Световидов. Его назначили на должность старшего помощника командира пл «С-329». Мы все были искренне рады за своего товарища. Но мне лично было немного грустно, ведь я успел подружиться с Сергеем. Исполнять обязанности минера к нам прибыл капитан-лейтенант Кучугуров Владимир Андреевич, который был командиром БЧ-3 на одной из лодок консервации. Это был веселый парень лет тридцати трех от роду. Роста среднего, не худой и не толстый, лицо самое обыкновенное, без особых примет. С такими внешними данными обычно в разведку берут. Но Володю Кучугурова это не касалось, должность разведчика ему не светила, также как, впрочем, и должность старпома. К карьеризму он не был склонен. Его служба продвигалась не слишком ровно. Володя не был членом партии, имел много замечаний и нареканий в свой адрес от командиров. Высокой дисциплинированностью Кучугуров не отличался, мог и выпить ни к месту, мог и на выход в море опоздать. Жена у минера Кучугурова была полька по национальности, ее звали Ева. Но это все было чепухой по сравнению с хобби, которому Кучугуров посвящал все свободное время. Он коллекционировал иконы. Сейчас этот факт никого не удивил-бы и, даже, не насторожил. Если человек хочет, пусть себе на здоровье коллекционирует хоть иконы, хоть часы, хоть унитазы. Есть у офицера увлечение, ну и пусть себе на радость занимается любимым делом, - сказали в наши дни руководители всех мастей, - лишь бы на службу приходил во время и водку не пил. Но тогда, в семидесятые годы, коллекционирование икон расценивалось как крайне нездоровое увлечение, приближающее уровень падения личности до самой нижней отметки. От такого офицера можно ожидать чего угодно, - размышляли политработники и особисты – такой тип, пожалуй, и родину продаст, глазом не моргнув. Но мнение высокопоставленных начальников нас лодочных офицеров не интересовало. Для нас Володя Кучугуров был парнем своим в доску. Он был простым, жизнерадостным и бесхитростным человеком, от которого исходила какая-то здоровая энергетика. Его искусство рассказчика завораживало нас. По уровню своего воздействия на слушателей он уступал только Юдину, механику с подводной лодки «С-381». Но, в отличие от Юдина, бесстрасного рассказчика, бравшего всех за душу модуляциями своего сочного голоса, Кучугуров был воплощением живости и веселья, его мимика дополняла повествование всех занимательных историй. Юдин мог красиво «обыграть» даже самую заурядную жизненную ситуацию, превратив любую «свинцовую» мерзость в презабавный случай. Володя Кучугуров по части зарисовок с натуры был небольшой мастак, но веселые рассказы о своих приключениях и злоключениях были просто изумительны по своей искренности. Главным героем всех его историй был он сам. Кучугуров смеялся только над собой, над другими людьми минный офицер никогда не смеялся. Если вы уже забыли про минера Смалишевского Ю.А., то я вам напомню, что Юрий Андреевич мог смеяться над кем угодно, только не над собой. Оказывается, минер минеру – рознь. Один из рассказов Володи Кучугурова я могу привести в качестве иллюстрации к его портрету.
В свои лейтенантские годы я служил в Лиепае. Был я в ту пору не женат и вел себя, ка подобает холостяку. Развлекался на полную катушку. Я полюбил этот город за его веселый нрав и порочность, хотя понимал, что до Парижа ему еще далеко. Рестораны, женщины, друзья-собутыльники отнимали у меня много времени и сил. Я порой так увлекался всеми этими земными радостями, что забывал во время приходить на службу, чем очень огорчал командира лодки. Бывали случаи, когда я опаздывал на выходы в море. Вскоре этих опозданий накопилось у меня выше крыши. Командир устал ждать от меня подвигов и махнул на меня рукой, как на пропащее существо. О моих «залётах» узнал и комбриг, однажды он вызвал меня к себе в кабинет на беседу и серьезно пожурил. Я, конечно же, обещал исправиться, но в тот же вечер попал в веселую компанию, выпил лишнего, а, проснувшись, с ужасом обнаружил, что проспал на выход в море. К моему несчастью, в этот раз с нами в море должен выходить сам командир бригады. Мысль об этом обожгла мне душу. Я, во чтобы-то ни стало, вознамерился успеть на выход лодки в море. Наскоро одевшись, я, как зайчик, ужаленный в попу, помчался на корабль. Во время своего кросса я тешил себя надеждами, что выход в море может задержаться, а вдруг и комбриг изменит свое решение, не пойдет с нами в море. Расстояние, отделявшее место моего «отдыха», на улице Шкедас, до лодочного причала составляло около 3-х километров. Время было раннее, общественный транспорт еще не ходил, поэтому мне пришлось расчитывать только на свою беговую выносливость, которая, как вы, наверное, догадались, была основательно подорвана частыми нарушениями «спортивного» режима. Когда я уже вбегал на мост через канал, то обнаружил, что какая-то лодка уже приближается к мосту, следуя на выход из гавани. Уж не моя ли это «ладья» плывет? – мелькнула тревожная мысль в моем затуманенном мозгу. Догадка оказалась верной. Моя лодка, действительно, проходила под мостом, на котором я в данный момент стоял в суетливо-нервической позе. Лодка шла в море без меня, и это было, конечно же, скверно. Но самое ужасное было то, что на мостике лодки находился командир бригады. Осознав отчаянность своего положения, я лихорадочно соображал, как спасти свою репутацию. Прыгать с моста на палубу лодки я побоялся. На такой смелый трюк даже каскадеры не отважатся, слишком риск велик. Окончательно расстроившись, я закричал во всю глотку: «Товарищ комбриг! Это я, Кучугуров. Я здесь! Я спешил, но не успел. Товарищ комбриг…» Командир соединения, услышав мой отчаянный вопль, поднес мегафон к своим губам и произнес своим усталым и беспощадно-строгим голосом: «Кучугуров! Я ценю Ваше старание. Вы, действительно, сильно «спешили». Тем не менее, за опоздание на выход в море, я объявляю Вам трое суток гауптвахты». Сидя на «губе» я размышлял над превратностями своей судьбы, творцом которой я был сам. За веселье, оказывается, нужно платить. Все, хватит дурака валять! Пора за ум браться, - размышлял я. Не ровен час, пропаду совсем. Надо исправляться. Но после своего возвращения в часть я успел натворить еще массу всяких глупостей, о которых теперь даже стыдно вспоминать.
35 лет минуло с той поры, когда я слушал веселые рассказы Володи Кучугурова. Несмотря на то, что этих рассказов было очень много, я до сих пор помню их, как будто слышал их только вчера. Пересказывать содержание всех этих занимательных историй я мог бы очень долго, но не хочу злоупотреблять вашим терпением. Моя интерпретация истории, услышаной мной от Кучугурова, не способна передать даже десятой доли того впечатления, которое мы, его благодарные слушатели, получали. Слишком беден и коряв мой язык. Чувствую я, что весьма топорно пересказал то, что когда-то слышал. Интонационные и мимические составляющие рассказа о том, как советский офицер-подводник однажды опоздал на выход в море, я вообще не способен отразить никакими литературными приёмами. Владимир Андреевич знал огромное множество анекдотов, он и рассказывал их великолепно.
Был еще один немаловажный фактор, сближающий членов нашего офицерского состава с прикомандированным минером. У Кучугурова был магнитофон, с которым он не расставался. Сейчас магнитофоном никого не удивишь, а в ту пору он был редкостью, по этой причине минный офицер Кучугуров, как обладатель «музыкального инструмента», был нам особенно дорог. Музыка помогала нам восстанавливать силы после непродолжительных, но, тем не менее, изнурительных выходов в море. Через кучугуровские магнитофонные записи многие из наших офицеров открыли для себя мир Высоцкого. Песни Владимира Семеновича неоднократно слышал каждый из нас, но до поры до времени, наши сердца и души не были завоеваны творческим гением этого человека. Для полного осознания всей глубины и мощи таланта Высоцкого требовались определенные условия, способствующие лучшему восприятию. И такое время настало. Я всматриваюсь в тот далекий 1973-й год и явственно ощущаю мельчайшие детали и подробности, пробудившие нас от длительной спячки, открывшие все поры нашей души для проникновения в нее Высоцкого. Вот после выхода в море мы бредем усталой походкой в гостиницу, ту, что была расположена на улице Нахимова. Вид у нас, прямо скажем, неважнецкий. Простой обыватель посмотрит на нас и подумает, что эти мужики, наверное, вагоны разгружали. Где еще можно так замаяться? Только вагоны мы не разгружали и мешки с мукой на своем горбу не носили. С моря мы вернулись. Проболтались недолго, всего каких-то 5 дней, а, может быть и меньше, но устали так, что до сих пор тошно. Никаких тяжестей мы не поднимали, стакан компота, циркуль и вахтенный журнал, как известно, веса не имеют. Что же нас так надломило, измочалило, изуродовало? Да, все оно, море наше Балтийское. В октябре месяце оно буянит особенно настойчиво и противно. Борьба со стихией отнимает много сил даже у тех, кто не подвержен морской болезни. Удержаться на ногах, для того чтобы не разбить свою голову о какую-нибудь «железяку», бывает не так уж просто. Ловить тарелки с супом и стаканы с компотом во время обеда приходилось каждому из нас неоднократно, навыков циркачей-эквилибристов у нас ни у кого не было, поэтому чистить свои заляпанные кителя нам также доводилось порой. Во время тревожного сна нас сбрасывало с диванов. В подводном положении мы на короткое время приходили в себя, но когда всплывали на поверхность, борьба с морской стихией возобновлялась с новой силой. А если учесть, что 70-80% от общего объема времени мы проводили в надводном положении, тогда становится понятно, отчего мы так уставали. Про тех, кого «разлимонило» и укачало, даже и комментировать не нужно, их состояние заслуживает сострадания и отдельного разговора. Я не имею в виду себя. После долгих и мучительных схваток с бушующим морем я почти победил морскую болезнь, конечно, где-то внутри она у меня сидела, но я не позволял ей брать верх над собой. Итак, усталые, невыспавшиеся и обкормленые, мы направляемся на отдых в гостиницу. Офицеры плавсостава экипированы, согласно своему статусу: на них кожанно-меховые куртки, именуемые в народе канадками, на головах пилотки, на ногах кирзовые сапоги. Такова экипировка офицера-подводника, проходящего службу на Балтийском флоте. Северяне смеются над нашими кирзовыми сапогами. Ну и пускай смеются, если им этого хочется. Рядом с мореплавателями, будущими адмиралами, ковыляю и я. Одет я без всякой вычурности, на мне шинель, фуражка, форменные ботинки. В море без меня нельзя выходить, но к плавсоставу я, тем не менее, не имею никакого отношения. Смех, да и только. Мы входим в наш гостиничный номер и, не раздеваясь, как подкошенные валимся на свои кровати. Минут 5-10 мы лежим без движения, наши лица бледны и лишены всякой мимики. Кто-то тупо смотрит в потолок, некоторые лежат с закрытыми глазами. В латинском языке есть такое словосочетание «Facies hyppocratica», что означает в переводе – «лицо Гиппократа», то есть «лицо покойника». Так вот с этими мертвецкими физиономиями мы и лежим в своих койках в первые минуты нашей расслабухи в цивильных условиях обитания. Но вот рука Кучугурова нажимает на клавишу магнитофона и оттуда мощным потоком вырывается наружу, заполняя все свободное пространство гостиничного номера, хрипловатый голос Владимира Высоцкого. Подобно чудотворной силе, этот голос завораживает и обволакивает нас со всех сторон. Он берет нас в плен и возвращает к жизни. В глазах наших появляется какая-то осмысленность, мимика возвращается на место, мы улыбаемся, а через некоторое время смеемся и хохочем, а иногда грустим. Спасибо тебе Владимир Семенович за проведенную психотерапию. Мы лежим и размышляем, удивляясь феномену Высоцкого, многогранности его таланта. Песни, посвященные войне, вызывают в наших душах полное смятение, они ранят в самое сердце, пробирают до костей своим содержанием и в наших глазах непроизвольно появляются слезы. Истории про баньку, про привередливых коней, про охоту на волков также полны драматизма, и тоже не могут нас оставить равнодушными. Есть у Высоцкого песни совершенно иного плана, про алкашей, про колхозников, ученых, шахматистов, простых работяг, - многие из этих песен вызывают улыбку и смех. Поет он, казалось бы, про самые обычные, даже заурядные вещи. Но как гениально он все это излагает, как подмечает тончайшие нюансы человеческих отношений. Какие типажи! Какие характеры! Это просто чудо какое-то, которому нет объяснений. Так просто, без всяких примамурий, рассказать очередную историю из жизни простого человека мог только Высоцкий. Он настоящая глыба, гигант мысли, поэт от бога. Благодаря службе на подводной лодке каждый из нас открыл для себя своего Высоцкого. Поэт всегда был с нами, помогал нам преодолевать все тяготы и лишения подводной службы.
Общение с Володей Кучугуровым продолжалось чуть более 2-х недель, но мне он запал в душу. В дни нашей совместной службы Владимир Андреевич вел себя умеренно, он остепенился. Ничто не напоминало в нем бунтаря, еще совсем недавно доставлявшего начальникам столько беспокойства.13 февраля 2003 года Кучугуров Владимир Андреевич умер. Хорошие люди всегда рано покидают нас, уходя из жизни в расцвете сил. Всем нам, продолжающим жить на этой земле, будет не хватать их света и тепла. Мы всегда их будем вспоминать добрым словом. Такие люди, как Кучугуров, достойны нашей памяти.
