Мое возвращение из дома отдыха было омрачено одной новостью. Анатолий Георгиевич Казанчев покинул нашу бригаду, получив назначение на должность флагманского врача дивизии подводных лодок. С одной стороны, я был рад за него, ведь повышение по службе – вполне закономерное явление. Если офицер хорошо служит, то он и по службе должен продвигаться. И все же мне было грустно, ведь к Анатолию Георгиевичу я уже успел привыкнуть, я считал его другом и учителем. Исполнять обязанности флагманского врача к нам направили капитана Данилкина из Лиепаи, он там служил на одной из лодок. После смерти майора Фролова должность начальника медицинской службы береговой базы занял капитан Кулаченков. У обоих капитанов репутация была подмочена, они неонократно «засвечивались» на алкоголе, что и отразилось на их служебных перемещениях. Капитаны медицинской службы не любили друг друга и не скрывали перед народом неприязненности своих отношений. Оказавшись на более высокой ступени служебной лестницы, Данилкин постоянно пытался «ущемлять» своего коллегу, о каждом случае нарушения «спортивного режима» начмеда бербазы он сигнализировал наверх. Кулаченков получал по шее, сильно обижался на и.о. флагманского врача, но вел себя более благородно, когда сам замечал упущения со стороны Данилкина, который тоже был далеко не ангел. Оба капитана обладали высоким ростом, имели неплохое телосложение. В первые же дни своего пребывания у власти, Данилкин завел себе собаку-овчарку, которую и разместил в своем кабинете. Эта собачка способна была грызть не только кости, но и казенную мебель. Кабинет флагманского врача очень скоро стал напоминать стойбище «бомжа». Посещать этот кабинет, честно говоря, не хотелось, вся эта грязь, кости на полу, запах псины, и четвероногий «друг человека», развалившийся во всю свою длину около стола хозяина, - все это вызывало чувство брезгливости и совсем не настраивало на волну общения, налаживания деловых отношений. Командование бригады настороженно отнеслось к Данилкину и долго присматривалось к нему, тянуло с приказом о назначении на должность. Данилкин нервничал, дергался, но статус исполняющего обязанности с течением времени так и остался неизменным. Как я ни старался оттянуть момент нашей встречи, но познакомиться с флагманом мне все же пришлось, деваться было некуда. Показывать себя и свою работу я уже научился, поэтому наша первая встреча ни к каким тяжелым последствиям не привела, а во время второй встречи я самым наглым образом попросился в отпуск. Данилкин обещал подумать. Намечалась автономка пл «С-345», а с медицинским обеспечением похода не было никакой ясности. Врач Петрачков, подверженный морской болезни, боялся моря как огня и систематически отлынивал от любых выходов в море, даже самых непродолжительных, а участие в дальнем походе ему представлялось вообще чем-то запредельным, страшнее ядерной войны. Как и ожидалось,  накануне выхода в автономку Анатолий Тихонович залёг в госпиталь и никак не хотел оттуда выписываться. Перспектива участия Петрачкова в дальнем походе была призрачной. Флагманский врач был сильно озабочен вопросами медицинского обеспечения  автономного плаванья, он попытался уговорить меня. Но я только что возвратился из похода, поэтому не горел особым желанием снова себя растрачивать, вкалывать за «того парня». Ценой больших усилий удалось «выкурить» Петрачкова из лечебного учреждения и засунуть его в прочный корпус лодки, уходящей в поход. Он уходил в море со слезами на глазах. Возвратился из похода Анатолий Тихонович бодрым и счастливым. За время плаванья он понял одну простую истину – для того, чтобы меньше укачиваться, нужно, оказывается, чаще выходить в море. Судьба моего отпуска была решена,  я получил разрешение и командира лодки и флагманского специалиста. Но прежде, чем отправиться на отдых, мне пришлось еще несколько раз выходить в море. 

    Я еще ничего не рассказал вам о лодочных врачах, моих коллегах. Рассказывая о ком угодно и о чем угодно, я совешенно непреднамеренно обидел своим невниманием своих собратьев по профессии. Короткие упоминания о Гаврилюке, Палто и Шенкере на предыдущих страницах этой книги не дают полного представления о роли и значении начальника медицинской службы в корабельной организации. О Гаврилюке Валерии Федоровиче я уже кое-что рассказал. Наши пути много раз  пересекались. Общительный, веселый, говорливый – он с первых же минут общения начинал вызывать симпатию у своего собеседника. А еще он любил похвастаться, причем вся его показная бравада была расчитана на очень наивных людей, но те, кто был с опытом расценивали хвастовство Валерия Федоровича, как признак его ограниченности. К окончанию своей службы на лодке Гаврилюк стал неумерен в употреблении спиртного. Только назначение на должность гигиениста Таллинского СЭО в 1973 году оттянуло момент развязки,  и он отправился к новому месту службы с незапятнаной репутацией. Но служба в санитарно-эпидемиологическом отряде не пошла Гаврилюку на пользу, выпивать он стал еще чаще и больше. Я ни разу с ним не ссорился, с Валерой было очень трудно поругаться, он был очень добродушным и коммуникабельным. Служа на подводных лодках, он подавал большие надежды, но слабохарактерность помешала ему реализовать свои потенциальные возможности. Мне по-человечески жаль Валерия Федоровича. 

     Вместо лейтенанта Палто, изгнанного с Балтийского флота за пьянство, начальником подводной лодки «С-329» был назначен лейтенант Боря Титов. У меня осталось о нем очень приятное воспоминание. Во всем облике Титова чувствовалось хорошее воспитание, и высокий культурный уровень, он всегда тактичен, вежлив и доброжелателен. Я был старше Бори всего на 4 года, но он относился ко мне с огромным уважением, не раз обращаясь ко мне с различными вопросами.  В начале своего становления у каждого из нас возникает масса вопросов и проблем, были они и у Титова.  С огромным удовольствием я помогал своему младшему товарищу в выборе правильных решений.

     После ухода Валентина Федоровича Сафронова на новое место службы, на должность начальника медицинской службы пл «С-166» был назначен лейтенант Валерий Асеев. Он был невысокого роста, но хорошо сложен. Помимо Военно-медицинской академии, законченной Асеевым  в 1971 году, за плечами молодого врача было и суворовское училище. Это обстоятельство придавало Асееву какой-то дополнительный шарм. Все бывшие суворовцы были носителями славных традиций, имевших много общих черт с кадетами дореволюционной России, они дружили и всячески поддерживали друг друга в трудных ситуациях. Асеев был воспитанным, разносторонним человеком, имел хорошую спортивную подготовку. Прямота и независимость суждений ставили Валеру порой в сложное положение. Он никогда не позволял понукать собой, из-за чего не был увешан лаврами всеобщего любимца, в фавориты он никому не набивался. Если требовала ситуация, то Асеев, мог и по морде съездить своему обидчику. Начало карьеры в должности начальника медицинской службы было обнадеживающим, но в дальнейшем Асеев начал все больше и больше тяготиться идиотизмом лодочной службы. Он был умнее нас, поэтому не стал терпеть все порядки и правила, насаждаемые на подводном флоте в течение многих лет, не хотел тупеть и превращаться в бездумного робота.   В 1974 году Асеев закончил службу на флоте. Своим неординарным поступком он не снискал почестей и славы. Многие сослуживцы не поняли мотивации поступка своего товарища. Врач-подводник Игорь Шамарин, хорошо знавший Асеева по суворовскому училищу и учебе в академии, очень тепло отзывался о своем товарище, за уход с военной службы Асеева  он не осуждал. 

    Интересной личностью был начальник медицинской службы пл «С-267» капитан Шенкер Олег Борисович. Он служил на лодке с незапамятных лет, служил хорошо. Вредных привычек Шенкер не имел. У него была жена и трое детей, что у многих вызывало чувство недоумения. Военно-медицинскую академию Олег Борисович закончил с отличием. За годы службы на подводных лодках Шенкер не имел ни одного «прокола». В любых ситуациях он сохранял хладнокровие, был способен принять единственно правильное решение. Вдумчивый подход к вопросам медицинского обеспечения позволял Олегу Борисовичу добиваться больших успехов на медицинском поприще. Правда, все эти успехи были достигнуты в прочном корпусе подводной лодки, из которого он никак не мог выбраться. Причина такого «бешеного карьеризма» была проста и понятна. У Шенкера был один, но очень существенный недостаток, не позволяющий ему продвигаться по службе. Олег Борисович был еврей. Отношение руководящих и партийных органов к представителям еврейской национальности  в период эпохи развитого социализма было негативным. Будь ты хоть золотым, хоть бриллиантовым, - но если в твоей «пятой графе» есть запись «еврей», то на карьере можно было смело ставить жирный крест. Мне было очень жалко Олега Борисовича. Я видел его муки и страдания, неоднократно слышал горькие сетования о несправедливости судьбы. Но таково было время. Забегая вперед, я сообщаю вам подробности дальнейшей карьеры Олега Борисовича Шенкера. После того, как уставший нести тяжкую ношу исполняющего обязанности флагманского врача, капитан Данилкин забьет «болт» на службу и запьет горькую, его с позором выгонят из нашей бригады. Командование бригады начало ломать голову относительно замены «оступившемуся» капитану.  Но все старания руководства в области кадровой политики ни к чему не привели, в бригаде не было ни одной кандидатуры достойнее Шенкера. После долгих раздумий Олега Борисовича назначили исполняющим обязанности флагманского врача. Приставку и.о. Шенкер носил почти год. Устав испытывать кандидата  на штабную должность, командир бригады  вынужден был признать состоятельность Шенкера, приказ о его назначении на должность флагманского врача был подписан. К этому событию в своей жизни Шенкер отнесся очень спокойно, радость не захлестывала его. Он был уверен, что это его последняя должность, с которой он и уйдет на пенсию. Но Олег Борисович ошибся. Через 6 лет он получит повышение по службе, станет начальником поликлиники в городе Балтийске. В этой должности Шенкер проявит свои незаурядные организаторские качества, получит звание подполковника. 

     Некоторые лодочные врачи, служившие в 157-й бригаде, запомнились мне неотчетливо. Вадик Киселев, например, был очень веселым человеком, но я не успел с ним как следует познакомиться, он как-то неожиданно от нас ушел в морскую авиацию. По иронии судьбы Киселев, выйдя на пенсию, обосновался в Смоленске. Я пытался с ним встретиться через наших общих знакомых, но мне это не удалось.

     Был такой еще врач по фамилии Леонов. Несмотря на наличие русской фамилии, Леонов был эстонцем. Невысокий, щупловатый, малоразговорчивый блондин. Про таких как он обычно говорят, – его душа – потёмки. Этого врача я мог бы и забыть, если бы не один любопытный случай. Накануне нового 1975 года я хоть и сидел на чемоданах в ожидании отъезда к новому месту службы, но волею обстоятельств оказался  в роли и.о. флагманского врача. Шенкер уехал в отпуск, а я, сдав дела и обязанности на «Владимирском комсомольце», находился за штатом, поэтому мной затыкали все дыры в кадровом составе. Накануне нового года я составил график дежурств по медицинскому пункту на все праздничные дни, в ту пору праздничных дней было немного. Несение дежурства с 31-го декабря на 1-е января было поручено лейтенанту Леонову. Выбор был сделан вполне осознанно. Леонов был самый молодой врач бригады. Он был холост, жил в казарме. Короче, - лучше, чем он, кандидата на новогоднее дежурство трудно было подобрать. Ознакомившись с графиком дежурств, Леонов не высказал никаких возражений, относительно моего «произвола», он флегматично расписался на обратной стороне графика, не проронив ни слова. За 4 часа до наступления нового года я проверил готовность медицинской службы и обнаружил, что на дежурство Леонов не заступил, что его вообще нет в расположении части. Лейтенант, как выяснилось потом, уехал домой к родителям, которые проживали в городе Тарту. Пережив минуты обиды и растерянности от того, что оказался в дураках, я вынужден был сам заступить на дежурство. Раз не смог обеспечить вахту, значит, самому  надо и расхлёбывать. Таким вот коварным и непредсказуемым оказался этот самый лейтенант Леонов. Эстонцы бывают разными. Казиметс был хорошим эстонским парнем, а Леонов оказался «редиской».

     Вернемся, однако, к членам экипажа «Владимирского комсомольца». 

     Хорошо проявившие себя в дальнем походе, некоторые наши офицеры оказались в центре внимания командования бригады. Жидков и Световидов с полным основанием рассматривались в качестве кандидатов, выдвигаемых на вышестоящие должности. В июне уже стало известно, что Володя Жидков, по всей вероятности, уйдет от нас командиром БЧ-5 на пл «С-329», а Сережу Световидова видимо назначат старпомом на эту же лодку.  Но, для того, чтобы уйти от нас, ребята должны были дождаться замены. Скоро состоится выпуск лейтенантов из военных училищ, вот тогда можно будет уходить с чистой совестью. Между тем, Владимира Александровича Жидкова уже проверяли в деле, неоднократно приглашая на выходы в море на лодке Жигалева. Подробности одного из таких выходов в море Жидков рассказал мне в беседе за чашкой чая. Начав приготовление пл «С-329» к бою и походу, Владимир Александрович придерживался лучших традиций, заложенных трудом многих поколений подводников-балтийцев. Команды с центрального поста должны не только выполняться в отсеках лодки, об их выполнении должны поступать доклады от командиров отсеков. Но не таков был экипаж северной лодки «С-329». Традиции, привезенные с Северного флота, оказались живучее, чем предполагалось. Моряки, конечно же, выполняли команды, приводили в готовность к выходу свою материальную часть, но докладывать об этом в центральный пост никто не собирался. Только из 5-го отсека шли постоянные доклады, это наш моторист Коля Федорченко, которого Жидков взял с собой на выход в море, действовал, как его обучили в нормальном экипаже. Лодочные мотористы с удивлением наблюдали кипучую деятельность приписного матроса, они смотрели на  него тупыми взглядами,  раскрыв рты. Они не понимали, зачем это все нужно. Не дождавшись ответов из большинства отсеков, Жидков проявил характер, и потребовал  доложить о выполнении одной из команд центрального поста, вот он обращается в 6-й отсек.

-Шестой, доложить о креплении имущества по-штормовому.

-В ответ – тишина. Жидков повторно вызывает на связь 6-й отсек.

-Шестой, вы закрепили имущество по-штормовому?  Я вас спрашиваю.

И вдруг из отсека поступает совершенно фантастический доклад.

-А хули ты думал? – прозвучал из отсека спокойный голос, полный достоинства. 

Комментарии, как говорится, были излишни. Не на тех ты нарвался, Владимир Александрович. Ну и придется же тебе повозиться с этой бандой.

     Когда  я возвратился из отпуска Владимир Александрович уже служил  на пл «С-329» у Жигалева Ю.Т. Это был первый случай в истории бригады, когда лейтенанта назначили командиром БЧ-5. Вопреки опасениям, Жидков совершил невозможное. Ему удалось из неуправляемой толпы анархистов сотворить вполне приличную  команду, которая потом  ни разу не подвела его. Увольнение в запас старослужащих, «мутивших воду», дурно влияющих на микроклимат в коллективе, еще более оздоровило обстановку. До конца своей службы на подводном флоте я буду дружить  с Владимиром Александровичем. Мы часто будем отмечать с ним различные праздники. В тот  момент Жидков был холост, его невеста еще только заканчивала школу. Приходя к нам в гости, Володя позволял себе отрешиться от служебной суеты и расслабиться. Порой мы могли засидеться далеко за полночь. Нравилось Жидкову играть и разговаривать с моим сыном Сашей. Его очень веселило, когда на вопрос «Как тебя зовут?» мой сын бодро отвечал: «Шашавытьколёв». 

     Жидков в должности командира БЧ-5 проявит себя с самой лучшей стороны. Он поступит в академию, после окончания которой, уйдет на преподавательскую работу в Севастопольское высшее военно-морское училище, где и прослужит до выхода на пенсию. В 1984 году Жидков привезёт на стажировку в Лиепаю своих курсантов. Нам удалось встретиться, сначала на улице, а затем и в домашней обстановке. Сегодня, находясь на пенсии, Владимир Александрович продолжает преподавание в том же училище. Город Севастополь вошел в состав Украины. Это обстоятельство послужило причиной принятия Жидковым украинского гражданства, несмотря на то, что он русский человек. На долгое время мы потеряли друг друга из виду. И только лишь в 2006 году, благодаря помощи Найдёнова Б.С. мы смогли вновь наладить утраченные контакты. Саша Викторов, оказавшись в Севастополе, встретился с Владимиром Александровичем. Не видя моего сына столько лет, Жидков, тем не менее, сразу же узнал его. Бегут годы. Мы стареем. Но надежда увидеться не угасает в наших сердцах. Сегодня мы живём в разных государствах, нас разделяют не только расстояния в тысячи километров, но и границы. Но для старой дружбы расстояний и границ быть не может. Мы обязательно встретимся с тобой, Владимир Александрович. 

     Минер Световидов оказался на месте, его перевод на другую лодку откладывался на неопределенный срок, а вот штурман Зелюков ушел с нашей лодки на должность замполита береговой базы. Этому переходу сопутствовали непростые обстоятельства в жизни Геннадия Александровича. Накануне автономки у него родилась дочь, а старшая девочка в начале июня 1973 года умерла после тяжелой болезни. Командование бригады пошло навстречу лейтенанту Зелюкову, удовлетворив его просьбу о переводе на берег. 

     На место офицеров, выбывших от нас к новому месту службы, к нам прибыли 2 молодых лейтенанта – Николай Корнюшкин и Алексей Иванов. Первый из них был назначен к нам на должность штурмана, а второй на должность командира группы движения. Коля Корнюшкин был шустрым пареньком маленького роста и отнюдь не богатырского телосложения. Он всегда был веселым, оптимизм его никогда не покидал. За все время нашего общения я ни разу не видел Колю в удрученном состоянии духа. Лодочные офицеры сразу же прониклись симпатией к новому штурману. Корнюшкин был выпускником Каспийского высшего военно-морского училища. Лёша Иванов был человеком среднего роста. Спортивным телосложением не обладал, к занятиям физкультурой его не тянуло. Пухлощекий, добродушный – он с первых же минут понравился морякам, входившим в его подчинение. Это отношение объяснялось, в немалой степени, музыкальностью Иванова, который был большим поклонником Элвиса Пресли и группы Битлз. Каждую свободную минуту Алексей Викторович старался музицировать. Когда он под гитару пел песни на английском языке из репертуара Битлов, вокруг него всегда собиралась толпы матросов, которые были готовы слушать эти песни хоть круглые сутки. Лёша не любил стричься коротко, ему очень нравилось носить лохматую шевелюру, но поскольку это не приветствовалось на флоте, то доводил длину своих светлорусых  волос до предельно допустимой нормы. Но даже при наличии такой  прически, девять из десяти военачальников посоветовали бы Иванову посетить парикмахерскую. Такой вот, лохматый и с гитарой в руках, он ворвался в размеренную жизнь нашего экипажа и растревожил все это сонное царство, воспитанное на песнях советских композиторов. Командование корабля настороженно восприняли увлечения младшего механика, особенно был недоволен наш замполит Алексей Иванович, который объяснял поведение молодого офицера тлетворным влиянием Запада. Глазков неоднократно проводил беседы с молодым лейтенантом, но только зря убил время. Алексей Иванов был ленинградцем на все 100%. Родители его разошлись, когда Лёша был еще совсем маленьким. И мать и отец вскоре вступили в повторные браки. Во втором браке у отца Иванова не было детей, не стала больше рожать детей и лешина мама, поэтому мальчик приковал всеобщее внимание сразу четверых родителей, у которых он стал единственным, неповторимым и самым любимым.
 

-У меня два отца и две матери и все меня обожают, - делился Алексей Викторович своими семейными секретами, - а бабушек и дедушек у меня, сами понимаете, - целый эскадрон.

Так он и рос всеми горячо любимый, заласканый, зацелованый, пока не пришлось определять выбор жизненного пути. Как он попал на военную службу, совершенно непонятно. Очевидно, кто-то из его отцов был военным, он и посоветовал Алексею избрать военную стезю. Военное образование Иванов получил в городе на Неве. Для военной службы Алексей не слишком подходил. Он был простой и бесхитросный малый, не умел маневрировать, из-за чего периодически попадал в неприятные ситуации. Корнюшкин, несмотря на свою веселую простоватость, был гораздо мудрее Иванова, он был способен заранее спрогнозировать ситуацию и предотвратить нежелательные последствия. Штурман не лишен был хитринки.

      Корнюшкин и Иванов были женаты, в каждой семье было по ребенку. Дети были одного возраста, только у штурмана был сын, а у механика – дочь. Поселили наших офицеров в одной квартире. Конечно, это был не самый лучший вариант проживания, но в гостинице было бы гораздо хуже. В первые дни своего пребывания в гарнизоне офицеры жили в гостинице, где сумели убедиться в сомнительных достоинствах полуказарменного обитания. Совместимость офицеров и их жен в условиях проживания на одной жилплощади была выше всяких похвал. Мне неоднократно приходилось бывать в гостях в этой квартире, и я всегда ощущал радушие и гостеприимство молодых ее хозяев. Иванов поражал меня обилием магнитофонных записей. Наряду с Битлами и Пресли на кассетах был записан Высоцкий. Многие из его песен я услышал впервые и был поражен мощью его таланта. Лишь только я переступал порог квартиры, как Алексей включал магнитофон с моими любимыми произведениями, он безошибочно улавливал мои музыкальные пристрастия. За это я был ему бесконечно благодарен. Жена у Иванова  была молдованка, это была  молоденькая симпатичная черноволосая женщина с голубыми глазами, Алексей познакомился с ней, когда во время своих последних каникул он отдыхал в Молдавии. Конечно, для такого разностороннего и эрудированного офицера как Иванов его избранница была не слишком подходящей кандидатурой, но, как говорится, сердцу не прикажешь. Любовь иногда лишает разума людей, толкает их на необдуманные, скоропалительные решения и поступки. А, впрочем, какое мое дело. Если любят – пусть любят.

     Старожилам нашей лодки общение с вновь прибывшими офицерами доставляло радость. Сережа Световидов постоянно дружески подшучивал над Корнюшкиным, но тот не обижался на шутки старшего товарища, потому что умел понимать и ценить юмор. Минер и штурман часто появлялись вдвоем в служебной и бытовой обстановке. Их дуэт со стороны  выглядел весьма комично. Здоровый и мощный Световидов и маленький, худенький Корнюшкин. Наблюдая за стараниями молодого штурмана, Сергей Дмитриевич  часто подшучивал над ним, исполняя частушку, слова в которой были взяты из песни из кинофильма «Деревенский детектив». В одной из серий этого популярного фильма, которая называлась «Анискин и Фантомас» несовершеннолетние жители деревни, являвшиеся поклонниками Фантомаса, распевают куплеты про своего участкового милиционера: «Анискин, это понимаете смешно ха-ха-ха». Световидов слегка видоизменил начало этой песни, заменив в ней Анискина на Корнюшкина. Все мы смеялись как дети, когда здоровый детина Световидов посвящал  миниатюрному штурману незатейливый и весьма банальный по содержанию куплет: «Корнюшкин, это понимаете смешно, ха-ха-ха-ха….»

     Однажды наш старпом Казанцев решил испытать Световидова и Корнюшкина на прочность. Дело было в Лиепае, куда нас загоняли по несколько раз в году. Как-то вечером, Казанцеву взгрустнулось и он, конечно же, предложил всем выпить. А поскольку ярых приверженцев популярного флотского напитка в экипаже не было, то он решил немного поразвлечься.

-А, ну-ка, лейтенанты, - обратился Виктор Львович к Корнюшкину и Световидову, - покажите, чему вас подготовили в училище. Вы, наверное, и спирта там ни разу не попробовали. Я хочу посмотреть настоящие вы мужики, или нет

И артистичным жестом руки он указал штурману и минеру на графин со спиртом.

-Наливайте, сколько вашей душе будет угодно.

Офицеры налили себе по полному стакану спирта и, чокнувшись, выпили огненный напиток, не разводя его водой. Все смотрели с восхищением на это действо. А  Корнюшкин со Световидовым выпили и даже не поперхнулись. Они выглядели спокойными, как будто по стакану чая выпили. После некоторой паузы, офицеры не стали как оголтелые набрасываться на закуску, а взяли по сигарете и, не спеша, закурили. Старпом и все  офицеры, присутствовавшие за столом, получили от этого спектакля несказанное удовольствие, все от изумления даже рты раскрыли. Я до сих пор удивляюсь выдержке ребят, подвергшихся испытанию.  Выпить стакан неразведенного спирта и не задохнуться – это высший класс.  Вероятно в годы обучения военным наукам, приобретался опыт и в других направлениях флотской повседневности. Умение красиво и элегантно «заложить за воротник», бесспорно, не раз отрабатывалось во время учебы и стажировок на флотах нашей необъятной страны. Несмотря на почти двукратную разницу весовых категорий опьяняющий эффект у штурмана и минера получился одинаковый, вот и суди после этого о миллилитрах  чистого этанола на килограмм веса – ерунда какая-то получается.

     Еще одного человека, близкого мне по духу, не досчитался я после прибытия из отпуска. Закончил службу химик-санинструктор Коля Зубарев, он уехал в свою Ригу. Осознавая неизбежность нашего расставания, я все же испытал какое-то грустное, даже щемящее чувство. Новый химик-санинструктор – высокий, худощавый матрос Саша Степанов, родом из Владимирской области. Возможно, я обучу его всем премудростям, которые полагается знать и уметь санинструктору. Глядя на этого скромного парня, я даже не сомневался ни на минуту в том, что нарушать воинскую дисциплину он никогда не будет, всегда будет старательным, опрятным и примерным, но Зубаревым он не будет никогда. И от этой мысли становилось очень тоскливо и неуютно на душе.

     Кок-инструктор Кулиниченко был также уволен в запас, Бадьин занял его должность. После подготовки в учебном отряде к нам прибыл новый кок - матрос Нагапетян Аршавил Гукасович, он был армянином, родом из Туапсе. Парень невысокого росточка, полноватый, добродушный.

     По возвращении из отпуска мы с женой увидели на железнодорожном вокзале г. Таллина знакомых механиков Жесткова и Волкова. Они убывали к новым местам своей службы. Жестков получил назначение в Кронштадт, а Волков - в Нижний Новгород. Больше с ними я никогда увижусь.

     Еще одно интересное назначение состоялось в мае-июне 1973 года. Начальником штаба бригады у нас в бригаде стал капитан 2-го ранга Ходырев, он сменил на боевом посту  капитана 1-го ранга Волкова, уволенного в запас после той неудачной стрельбы, в результате которой была потеряна торпеда. Новый начальник штаба был большим оригиналом, он любил розыгрыши, шутки и прибаутки. Приехав как-то на Лиепайский судоремонтный завод, он решил узнать о ходе ремонта одной из лодок нашей бригады. Первым из офицеров лодки, попавшемуся на глаза новому начальнику штаба, был штурман П., - жуткий наглец, лодырь и пьяница. Ходырев завязал непринужденную беседу с офицером. В разговоре начштаба жутко перевирал слова, создавая в глазах своего собеседника образ полного профана в морском деле. После того, как Ходырев поинтересовался результатами ремонта гидрокомпаса (правильно этот важнейший штурманский прибор называется гирокомпасом) штурман впал в состояние полного панибратства, дошло дело до хлопанья своего визави по плечу. Начальнику штаба вскоре надоело ломать эту комедию, и он признался.

-Я, между прочим, Ваш новый начальник штаба бригады.

Наглый штурман чуть не лишился дара речи, настолько он был поражен «тонким» подходом Ходырева к вопросам знакомства. 

    Когда начальник штаба выходил с нами в море, то его шуткам не было конца. Вот он заметил раскрытую настежь каюту старпома, разбросанные в ней секретные документы. Подождав, когда Казанцев появится в кают-компании Ходырев, сидя в старпомовской каюте, обратился к Виктору Львовичу с вопросом: «Старпом, а старпом, в тюрьму хочешь?» Старпом, естественно, отвечал, что не хочет.

-А что ж ты, голубь сизый, каюту оставил открытой и секреты все разбросал?

Осознав свою промашку, Казанцев бросался в свою каюту, но начальник штаба даже не стал продолжать воспитательную работу, решив, что и этого намека будет достаточно. За обеденным столом Ходырев продолжал злословить и сыпать афоризмами. Среди продуктов автономного пайка он особо выделял кофе мелкорастворимый (растворимый кофе) и рыбные консервы “Лосось в собственном поту”, хотя эта рыба была приготовлена в собственном соку. Количество придуманных Ходыревым новых кулинарных блюд представляло гораздо более длинный перечень, но я запомнил всего лишь эти два – про кофе и про лосося.

     Однажды мне пришлось лично обратиться к начальнику штаба по вопросу замены удостоверения личности. Попав в грозу, я промок до нитки. А в кармане кремовой рубашке находилось мое удостоверение личности. Спасаясь от ливня, я как-то запамятовал о наличии документа в кармане, совсем упустил его из виду, и не предпринял героических мер по его спасению документа от воды. Спустя какое-то время я с ужасом обнаружил, что мой документ безвозвратно испорчен. Начальник штаба, выслушав мой рассказ о порче документа, прокомментировал сей инцидент следующим образом: “Туалет – зеркало квартиры, а зеркалом офицера является его удостоверение личности”. Вскоре удостоверение мне заменили. 

     Служба Ходырева в должности начальника штаба бригады продолжалась недолго. После очередной утопленной торпеды его признали главным «стрелочником» произошедшего и уволили в запас.

     О своем летнем отпуске я не желаю распространяться. Про отдых, проведенный вместе с семьей в летнее время года, рассказывать как-то даже и неудобно. А вдруг кто-то из бывших подводников, которым ни разу не довелось побыть отпускником в летнее время года, обидится на меня и обругает нехорошими словами. Поэтому я умолкаю.