Погружение на глубину и некоторые подробности нашего обитания в походных условиях

Опубликовано в Подполковник м/с Викторов Виталий Львович "Воспоминания врача дизельной подводной лодки" Среда, 06 мая 2015 01:35
Оцените материал
(3 голосов)

 И вот сбылась мечта всех моряков-подводников, мы вошли в заданный для погружения район. Обстановка благоприятствовала нашему переходу в подводное положение. Отсутствие в небе самолетов противолодочной авиации вселяло в нас надежду на возможность достижения одной из основных задач нашего плаванья - скрытности пребывания лодки в заданном районе Атлантического океана. Плохая погода оказала нам хорошую услугу, распугав все неприятельские самолеты ПЛО. И мы нырнули на глубину.


       Наш поход складывался с самого начала весьма удачно. Меня очень радовал хороший микроклимат в нашем офицерском коллективе. Нам было комфортно общаться друг с другом. За весь поход не возникло даже малейших разногласий, трений и конфликтов между офицерами разного возраста, имеющих разные воинские звания. Обстановка теплоты и сердечности царила с первого до последнего дня нашего похода. Иногда, правда, приходилось слышать ругань, но она носила специфический характер и была связана исключительно с игрой в домино. Владимир Васильевич Богрецов был очень азартным игроком, забивая очередного «козла», он часто входил в раж и плохо контролировал свои эмоции. Богрецов традиционно выступал в паре с заместителем командира бригады, против них играла команда смешанного состава. В зависимости от обстановки, старшим офицерам противостояли Казанцев, Кожанов и Медников, из комбинации этих 3-х человек и складывалась игровая пара.  Как-то, играя в паре с Зинченко, Богрецов так разозлился на своего партнера за неправильно сделанный ход, что готов был растерзать его, невзирая на более высокое служебное положение Виктора Михайловича.


-Чем ты сходил?! Сволочь такая! – Кричал Богрецов, хватая за грудки своего непосредственного начальника, - Надо было «рыбу» делать, а ты отдуплился, выкинув костяшку «два-два». Очки захотел стравить?  Остолоп  ты этакий! Головой надо думать, а не задницей! Флотоводец херов!


-Что ты, Володя, - успокаивал Зинченко своего, не в меру зарвавшегося, доминошного напарника, - не расстраивайся так сильно, это ведь игра. В игре всякое может случиться. Ну, виноват. Извини.  Ошибся малость.


-Думать же надо, Витя, а не номер отбывать. Ведь мы сейчас могли с тобой выиграть, а ты такое «сморозил»! Сыграл, как последний идиот.


     Эти крики за игорным столом при забивании «козла» повторялись еще неоднократно. Богрецова было трудно переделать, он все проигрыши принимал близко к сердцу. Но, никакой обиды между игроками не возникало. Зинченко, к тому же, был очень добрым человеком, он способен был понять душу игрока, на Богрецова он зла не таил.  Всем нам, невольным свидетелям этих разборок, было весело наблюдать за эмоциями игроков, участвующих в турнире. Мы понимали, что все эти вопли ничего не значат, что все они подобны буре в стакане воды.  Игра в домино была уделом избранных, состав команд был определен еще до похода. Молодежь в этой азартных игре участия не принимала, потому что была к ней равнодушна, считала ее уделом пенсионеров.  Казалось бы, и разница в возрасте была не существенной, а как поменялись вкусы. Забивание «козла» проводилось исключительно в ночное время, стук и грохот доминушек о стол напоминал канонаду, тихое выкладывание костяшек на «игровое поле» не соответствовало духу этой игры. Из-за этих добрых молодцев, энергично дубасящих обеденный стол, я потерял возможность отдыхать ночью на своем диванчике. Ночью я слонялся как неприкаянный, а днем использовал любую возможность для сна, засыпал там, где придется, не претендуя даже на минимальные удобства. Научился спать сидя. Относился к своему неустроенному положению я легко, с чувством самоиронии. Никакой трагедии в недоборе положенных часов сна я не испытывал. Бытовые условия на подводной лодке стесненные, на всех мест не хватает. Что ж поделаешь, - с неудобствами надо мириться.


     Несмотря на стесненность размещения, однообразие ощущений (сенсорный голод), вынужденную гиподинамию, плохой сон, все мы стойко переносили эти трудности. Отношения между членами экипажа были самыми теплыми,  дружескими и даже какими-то задушевными. Наверное, не всегда такое возможно, но для этого похода, как будто по заказу, подобрался удивительный по своей коммуникативности состав участников. Офицеры, мичманы и матросы были внимательны друг к другу, всячески помогая в различных нестандартных ситуациях. Существовать в условиях замкнутого пространства нелегко, а когда вся твоя жизнь видна как на ладони,  нет такой  «норки», в которой бы можно было хотя-бы немного остаться наедине с собой, - это еще тяжелее. Вы никогда не задумывались, почему звери, оказавшиеся в зоопарке, лишаются аппетита, теряют способность к размножению? Вот так и человек.  Одни и те же лица, одни и те же магнитофонные записи, одни и те же окружающие предметы, - все это напрягает нервную систему. Обитаемость в космическом корабле имеет много общего с условиями обитания в отсеке подводной лодки 613-го проекта. Вот, скажете вы, как загнул, с космонавтами себя начал сравнивать. Но, между тем, физиологический и психологический аспекты этой проблемы в отсеках  лодки и космического аппарата имеют много общего.


     На лодках нашего проекта не было предусмотрено использование киноустановок. Все усиленно боролись за пожаробезопасность, по этой причине лучшее из искусств оказывалось недоступным для нашего восприятия. В надводном положении была возможность пользоваться радиоприемником, который находился во втором отсеке. Замполит фильтровал информацию, услышаную по приемнику и готовил политинформации для личного состава. Собрать весь личный состав воедино на лодках 613-го проекта не представлялось возможным, поэтому замполит распределял офицеров по лодочным отсекам, где они и доводили до сознания личного состава  сообщения о событиях в мире и в стране. Магнитофонные записи музыкальных произведений были единственным развлечением моряков во время пребывания лодки в подводном положении. Замполит Глазков приложил немало усилий, подбирая нужный репертуар советской эстрады. Никаких западных исполнителей (в нашей фонотеке не было ни одной песни на английском языке), никакой легковесной ерунды, по мнению замполита, не должно было звучать в отсеках лодки, только наши советские песни, патриотического содержания, допускались и песни лирической направленности. Любовь, ведь тоже является светлым и возвышенным чувством, вдохновляющих людей на подвиги. Конечно, Алексей Иванович, не смог бы в одиночку справиться с подбором магнитофонных записей, ему в этом вопросе помогали моряки срочной службы, а он был лишь цензором, выносил свой вердикт – пускать или не пускать. Вокально-инструментальных ансамблей в 1973 году в Советском Союзе было еще очень мало. Популярностью у нашего слушателя пользовались песни в исполнении ансамблей  «Песняры», «Червона рута», «Веселые ребята», «Добры молодцы», «Голубые гитары» и «Поющие гитары». Ансамбль «Самоцветы» еще только начинал свое шествие по эстрадным подмосткам страны, но широкому слушателю известен не был, истинная популярность этому ансамблю придет годом позже.  Среди песен, которые постоянно звучали по корабельной трансляции и пользовались любовью и уважением у наших моряков были - «Березовый сок» в исполнении «Песняров», «Как прекрасен этот мир» в исполнении ансамбля «Веселые ребята». Песня «Березовый сок» на музыку В.Баснера вызывала какие-то ностальгические чувства, совершенно естественные и понятные для людей, оказавшихся вдали от родных берегов. Многие моряки участвовали в автономном походе первый раз в своей жизни и откровенно тосковали по родине. С выбором магнитофонных записей произошел и один курьезный случай. Глазков захотел пошутить надо мной, он знал о моей музыкальности, неоднократно слышал в моем исполнении песни, которые я любил «намурлыкивать» вполголоса. Однажды я, дурачась, спел песню из кинофильма «Двенадцать стульев», из того старого фильма с Арчилом Гомиашвили в главной роли. Помните ли вы эту песню? Там еще звучат такие слова: 

«Где среди пампасов бегают бизоны, а над баобабами закаты словно кровь,

Жил пират угрюмый в дебрях Амазонки, жил пират, не верящий в любовь…»  и т.д.


Ну что. Вспомнили?


Замполит записал эту песню в многократном повторении на всю кассету, расчитывая на то, что доктор, прослушав этот музыкальный номер несколько раз подряд, непременно сломается, озвереет и начнет всех кусать. Но, Алексей Иванович обманулся в своих ожиданиях. Никакого эффекта с использованием этой домашней заготовки не получилось, я даже не заметил ничего преднамеренного в этой безразмерной записи, подумав лишь о тупости автора этой затеи. А вот замполит на одной из песен подорвался, как на мине. В один прекрасный момент все мы стали замечать, как нервничает Алексей Иванович, услышав популярную в те годы песню «Люди встречаются»  (венгерского композитора Гавеши, автора русского текста я, к сожалению, не знаю). Песня начиналась словами:


      Люди встречаются, люди влюбляются, женятся.

      Мне не везет в этом так, что просто беда.

      Вот, наконец, вчера вечером встретил я девушку, 

      Там, где стучат, гудят поезда.


Я не знаю, почему так расстраивался наш замполит, заслышав слова песни о том, как «стройная, милая, очень красивая девушка, может быть рядом, где-то рядом она». Чем, конкретно, досадила эта прелестная особа нашему  Алексею Ивановичу? Непонятно.


     Вскоре слух о неприязни Глазкова к этой веселой, хотя и пустоватой молодежной песне, облетел всю подводную лодку. Не имея никаких злобных намерений, мы хохмили, дурачились и вырабатывали у нашего замполита условный рефлекс по Ивану Петровичу Павлову, вы помните, как у подопытной собаки на звук звонка начиналось отделение желудочного сока. Так и у Глазкова с нашей помощью был выработан условный рефлекс, который выражался в приступах ярости на раздражитель в виде одной песни, выполнявшей функцию того самого павловского колокольчика. В условиях пребывания замполита во втором отсеке, из радиорубки которого запускалсь трансляция песен, бросок нашего замполита на магнитофон был слишком скоротечен, песня смолкала, не успев начаться. Тогда мы стали использовать служебные отлучки Алексея Ивановича. Вот, например, уходит он в пятый отсек, проводить свою политико-воспитательную работу, а мы уже тут как тут со своим сюрпризом. Не успевает Алексей Иванович еще рот раскрыть, как, откуда ни возьмись, получает, будто бы по заявке, музыкальный «подарок» в виде своей «любимой» песни. Заслышав первые аккорды, Глазков бросается к «каштану», как Матросов на амбразуру.


-Выключите! Выключите немедленно эту гадость! – Кричит Алексей Иванович, срывающимся голосом в переговорное устройство.

Но во втором отсеке делают вид, что ничего не слышат и продолжают «балдеть» от прослушивания музыкального произведения. Замполит бросает на произвол судьбы свою политико-воспитательную работу, мчится как ужаленный во второй отсек, врывается в радиорубку  и обрывает песню на полуслове. Мне до сих пор непонятно, чем не угодила нашему заму героиня этой песни. Очевидно, стройная, милая и очень красивая девушка не являлась  музой Алексея Ивановича. Его идеалом женской красоты, вероятно, являлась толстая, сварливая и очень некрасивая баба. Что ж, у каждого свои пристрастия и  представления о женской привлекательности. О негативном отношении замполита к этой легкой и безобидной песенке узнал командир, он как мог, попытался успокоить своего заместителя.


-Алексей Иванович, - начал командир свое выступление вкрадчивым голосом, - я вот тут услышал, что вам не нравится одна из песен, записанных на магнитофонной ленте. Я Вас убедительно прошу. Не расстраивайтесь, потерпите еще немного. Эта песня нравится нашим морякам, о них родимых мы, прежде всего, должны думать. Не Вам, а им приходится стоять на боевых постах и нести свою трудную службу вдали от России.


Последние слова командирского монолога были им намеренно  взяты из песни о березовом соке, это означало, что наш командир не чужд романтики и достаточно музыкален. Страдания Глазкова он принимал с долей иронии. Нахмуреный замполит внимательно выслушал утреннюю проповедь командира, возражать не стал, «закусил удила». Две трети похода были еще впереди, надо было брать себя в руки, дабы не свихнуться на музыкальной почве.


     Поведение Алексея Ивановича Глазкова было единственным всплеском отрицательных эмоций в нашем коллективе, все остальное было в мажоре. Наше настроение не омрачил даже неприятный случай с картошкой. Я уже рассказывал о своей удаче при получении продовольствия, самым большим своим успехом на «дипломатическом фронте» я считал сверхнормативную «картофельную добычу». Получение 3-х тонн картофеля было одним из главных достижений, гарантирующим  безграничные кулинарные удовольствия. Но моя радость оказалась преждевременной. В самом начале нашего плаванья, картошка оказалась безнадежно испорчена. Топливная цистерна, расположенная в 1-м отсеке дала течь. Солярки вытекло немного, но вполне достаточно, для того чтобы превратить все эти несметные картофельные запасы в отвратительную и несъедобную пищу. Картофель оказался слишком гигроскопичным продуктом, соляркой он был подмочен на ограниченном участке, а пропах этим горючим материалом весь и насквозь. С утратой самого популярного пищевого продукта, появилось много проблем с приготовлением пищи. Появление картошки в супе еще как-то можно было перенести, воняло не очень сильно, а использование картофеля в качестве гарнира оказалось неприемлемо. Что только не придумывали наши коки, чтобы сделать картофель  съедобным, но все их попытки оказались тщетны. В вареном, жареном и тушеном виде картошка была несъедобна. Приятным исключением явилось приготовление пирогов с картошкой. Не могу объяснить феномен этого явления, но в пирогах запах солярки был почти неуловим. Но ведь не будешь же готовить пироги каждый день, да еще по несколько раз. Без картофеля потеряли свою актуальность и  все ночные чревоугодия, я о них уже рассказывал. В походах ночной прием пищи был в большой моде. Но тут получился полный облом.


   И наши моряки, морщась и ворча, принялись поедать каши и макаронные изделия. Какое-то время было затишье, гарниры съедались, хоть и без аппетита, но без всякого роптания на трудности. Народ с пониманием относился к суровым реалиям текущего момента, догадывался о своей безысходной участи. Но долго эта идиллия продолжаться не могла. То в одном, то в другом отсеке стали появляться моряки, недовольные однообразным питанием. Коки оказались в трудном положении, они не знали, чем еще можно порадовать личный состав. Наступил кризис жанра. Казалось, что выхода из сложившейся ситуации нет. Но выход был найден. Среди членов нашего экипажа нашелся один человек, который выручил всех нас. Этим человеком оказался прикомандированный штурман  Евгений Иванович Казаков. Штурманом он был по специальности, а по призванию являлся поваром, кулинаром, что называется, от бога. Узнав нашу проблему, Казаков немедленно откликнулся на наш призыв, и пообещал оказать посильную помощь нашим кокам. Появление на камбузе немолодого бородатого дяденьки поначалу вызвало недоверие со стороны коков. Но Евгений Иванович, деловито надев на себя фартук, быстро рассеял все их сомнения. Вскоре коки поняли, какого «напарника» они обрели, постепенно от их скепсиса не осталось и следа. Пища стала разнообразной и, что самое главное, вкусной. В репертуаре Казакова было несметное множество всевозможных кулинарных рецептов, которыми он щедро делился с лодочными коками, а также с нашими офицерами, которые были сражены «наповал» гастрономическими изысками штурмана-кока. В нашем меню появилось столько новых блюд, что про картошку даже забыли. Украшением стола были соусы, которые Евгений Иванович мог сварганить, казалось, даже из топора. Под воздействием соусов все эти надоевшие до чертиков каши стали поедаться с утроенным аппетитом. В ход пошла даже пшенная крупа, каша из которой считалась несъедобной. Биточки из пшенной каши с подливкой были приняты на ура. И в последующем периоде нашей лодочной жизни это блюдо прочно заняло свое одно из достойных мест в нашем меню. Оставшись без картошки, мы долго ломали голову, с чем еще можно есть селедку, которая, казалось нам, осиротела без своего неразлучного спутника жизни. Но и тут Казаков нашел  правильный выход, доказав всем, что и без картошки этот продукт можно успешно употреблять в пищу. Томатный, горчичный и другие соусы, исполненные руками Евгения Ивановича, придавали селедке отменный вкус.  А вместо картофеля, гарниром к селедке стала готовиться свекла. И вскоре все обнаружили, что она подходит к соленой рыбе, даже лучше чем картошка. Вот что может сотворить один человек. Как тут не вспомнить философское рассуждение «о роли личности в истории». Евгений Иванович Казаков был опытным штурманом, имеющим на своем счету множество автономок, но этот скромный, добрый и прекрасный во всех отношениях человек, оказался способным сотворить еще одно маленькое чудо. Благодаря своему хобби он оказался в нужное время и в нужном месте и спас, выражаясь шахматным языком, безнадежно проигранную партию. Судьба подарит мне еще одну встречу с Евгением Ивановичем. В 1974 году он вновь отправится с нами в автономку, где блеснет не только в пределах своей специальности, но и на кулинарном фронте. Офицеры нашей лодки возвращались из походов с тетрадями, в которых были записаны рецепты приготовления различных блюд. Заголовок тетрадей у всех офицеров был одинаков «Кулинарные рецепты от Казакова». Благодаря Евгению Ивановичу многие из нас пристрастились к этому увлекательному занятию, хотя ранее были совершенно равнодушны к нему, считая приготовление пищи не мужским занятием. 



     Кому-то из вас может показаться, что все мои рассуждения о музыке и еде, являются сущей ерундой, не заслуживающей никакого внимания. Не спешите с выводами. Человеку, живущему своей обычной размеренной жизнью, могут быть непонятны многие мелочи, составляющие в условиях замкнутого пространства непреходящую ценность. Подумаешь, музыка или еда. Что здесь интересного? - Спросят многие из вас. Но, оказывается, что на таких вот маленьких «кирпичиках» порой зиждется все благополучие экипажа лодки. Для того, чтобы создать хороший микоклимат в коллективе, проживающего в прочном корпусе, следует многое продумать и над многим поработать. Если музыка, так же как и  здоровая вкусная еда вызывают положительные эмоции у членов экипажа, значит нельзя ими пренебрегать. Срок автономности плаванья на подводных лодках 613-го проекта равнялся тридцати суткам. Кто-то может улыбнуться ехидной улыбкой, дескать, тоже мне история. Некоторые лодки ходят в море и на более долгий срок, на 3, 6, 8 и даже 10 месяцев. И ничего, выдерживают. А тут, всего-то месяц надо продержаться. Сущий пустяк, из-за которого нет смысла так сильно распинаться. Не хочу спорить, но я уверен, что эти улыбчивые люди не представляют особенностей обитаемости лодок нашего проекта. Для того, чтобы проиллюстрировать «райские условия» обитаемости на моей подводной лодке я приведу небольшой пример из своей жизни. В марте 2001 года я учился в Москве на курсах усовершенствования. Моя учеба совпала по времени со съемками фильма «Русская глубина». В качестве продюссера этого фильма, рассказывающего об истории создания и становления отечественного атомного подводного флота, выступил мой сын Александр. Для него, бывшего офицера-подводника этот фильм явился дебютом в творческой карьере. Часть съемок проводилась в Кронштадте, где тренировки по борьбе за живучесть снимались на учебно-тренировочном судне (УТС). До момента своего переоборудования под УТС, это плавучее средство было средней дизельной лодкой 613-го проекта. Сашу потрясли габариты внутренних помещений бывшей субмарины. При встрече со мной мой сын поделился своими впечатлениями от увиденного зрелища.


-Папа, два дня назад, снимая один из эпизодов своего фильма, я побывал в Кронштадте  на лодке 613-го проекта. Как ты смог прослужить на этом корыте целых 6 лет? Это же настоящая жопа! Уму непостижимо. Нормальный человек в таких условиях существовать не может.

-Значит, сынок, твой отец – немножечко ненормальный.


     Каждый из нас, офицеров, в походе выполнял свои функциональные обязанности. Пассажиров среди участников автономки не было. Конечно, нагрузка распределялась между нами неравномерно. Тяжелее всех приходилось командному звену, ответственному за судовождение. Штурмана также старались вовремя представлять командирам информацию о месте нахождения подводной лодки. В носовой части кают-компании по правому борту был установлен штурманский прибор под названием КПИ. С помощью этого прибора наш штурман Гена Зелюков определял координаты лодки. Прибор был адаптирован для условий Атлантики, на Балтике его применение было ограничено. Всплытие на поверхность для зарядки аккумуляторных батарей проводилось в темное время суток. Сразу же после всплытия Зелюков занимал место у своего прибора. Прибор, после его включения, издавал стучащие ритмичные звуки. В центре этого металлического ящика начинал светиться экран, на котором появлялись различные линии. Штурман держался за ручки прибора, расположенными по его боковым поверхностям. В момент работы Зелюков напоминал мне своим видом пулеметчика, который строчит из своего табельного оружия пулемета «Максим» по каким-то невидимым целям.  По соседству с Геннадием Александровичем отдыхали те офицеры, которые в данный момент были свободны от вахт. Бывали случаи, когда на диванчике отдыхал я, а иногда и наш замполит располагался здесь на ночлег. Зелюков негативно относился к отдыхающим «бездельникам», его неприязнь усиливалась во время штормовой погоды, которую наш штурман плохо переносил. Приступы рвоты сильно осложняли его работу, изматывали и обессиливали его. В эти моменты Геннадий Александрович проклинал все на свете, и себя и спящих соседей. Жизнь ему представлялась сущим кошмаром.

Его выкрики в темноте не отличались разнообразием и изысканностью содержания и сводились к обыкновенной зависти к избранникам более счастливой судьбы.


     - А, гады! Дрыхнете! А я тут вкалываю, как негр. И почему я не доктор?!


В других случаях в заключительной фразе страдальца фигурировала персона  нашего политработника.


-Ну почему я не замполит?! 


Вот так, по очереди, штурман и завидовал то одному, то другому офицеру, то одновременно обоим сразу, отдыхающим по соседству с его боевым постом.


     Забегая вперед, я скажу, что зависть Зелюкова к врачу и замполиту, нашла вскоре свое реальное воплощение и подвигла нашего штурмана к судьбоносному решению. Сразу же после этого похода Геннадий Александрович переквалифицируется в замполита. Если бы можно было, то наш штурман готов был превратиться и в начальника медицинской службы, но это было сделать сложнее. На врача нужно было учиться целых 6 лет. А на замполита учиться было не надо. С подводных лодок Зелюков вскоре уйдет. В конце 1973 года он будет назначен на должность заместителя командира береговой базы по политической части. 


     Подчиненные Геннадия Александровича представляли собой интернационал. Рулевые-сигнальщики Гасанов и Хасауов являлись уроженцами Кавказа, первый был осетином, а второй – балкарцем. Еще один рулевой Дима Христюк был родом с Украины, с Украины был и штурманский электрик матрос Владимир Довгий. Помимо штурманской боевой части Зелюков возглавлял еще и БЧ-4, но в ней кроме старшины команды Старчака А.В. я никого не запомнил. Хасауов был боцманом, имел звание старшины 1-й статьи. Службу нес очень добросовестно. Накануне автономки он ездил в свою Кабардино-Балкарию в отпуск по поощрению. Хасауов был кадидатом в члены КПСС, кандидатский стаж истекал у него  в апреле 1973 года.

Дмитрий Христюк в противовес Хасауову был отпетым разгильдяем, он часто нарушал дисциплину, но, что характерно, почти всегда «залетал» на своих самоволках и выпивонах.



     Наши механики постоянно следили за исправностью своей материальной части. Владимир Александрович Жидков за короткий срок прошел путь от новичка до зрелого специалиста. Обоих механиков уважает личный состав БЧ-5. Сразу же после первых дней плаванья Кожанов и Жидков взяли под свой жесткий контроль расход  пресной воды, разъяснительная работа о бережном отношении к воде велась непрерывно, на всех уровнях. Офицерами БЧ-5 выданы практические наставления по употреблению воды, которая отныне будет использоваться лишь для приготовления пищи. Для гигиенических целей используется так называемая мытьевая вода. Перед выходом в автономку ее закачали в одну из цистерн, кажется, она называлась цистерной кольцзазора. Но и эту воду, непригодную для питья надо было расходовать экономно. Сильный напор струи из крана во время умывания находил жесточайшее осуждение не только со стороны механиков, но и остальных членов экипажа, проявляющих высокую сознательность. И, тем не менее, в некоторых отсеках питьевая вода продолжала использоваться сверх установленных норм. Когда лодка следует в подводном положении под электромоторами, в шестом отсеке наступает адская жара. Температура воздуха в отсеке + 45, +50 и даже +60 Цельсия – это не из области фантастики, а суровая реальность. Чем больше скорость хода в подводном положении, тем выше температура воздуха в отсеке. Разомлевший и одуревший от этой жары личный состав отсека вынужден нести службу практически без одежды, в одних трусах. Аппетит у электриков практически пропадает, зато постоянно они испытывают чувство жажды. Они готовы пить воду, не переставая. Аварийный запас воды, который запрещено использовать в повседневных условиях, выпивался мгновенно. И никакие увещевания не могли «образумить» моряков, в жару они зверели и полностью теряли над собой контроль. Бачок с аварийным запасом пресной воды, закрепленный на подволоке (потолке), приходится пополнять почти каждый день. В БЧ-5 служат хорошие ребята: мотористы Ведмеденко, Федорченко, Пурвиньш; электрики Шабанов, Шайдров, Полудень, Неверов; трюмные-машинисты Платон, Савицкий, Фрига. Коля Федорченко после окончания автономки будет избран делегатом на всесоюзный съезд комсомола. Но были и не совсем положительные примеры. Не совсем правильно вел себя старшина 1-й статьи Платон, который уже заканчивал военную службу. Он также как и Хасауов был кандидатом в члены партии. На публику он работал очень эффективно, Неплохо Платон усыплял бдительность офицеров. Но по некоторым  сведениям  было известно, что Платон ведет в массах вредные разговоры, провоцирующие негативные настроения.  Наши механики и сами были свидетелями  агитационных демаршей «возмутителя спокойствия». Но, сделав свое дело, Платон, обычно,  уходил в сторону и залегал «на дно», а возбужденные им страсти еще долго кипели в матросской среде. Что характерно, для нагнетания волнений в массах, на подводной лодке «С-283» не было никаких причин. В организации службы все было отлажено, офицеры и мичманы заботились о быте своих подчиненных, не допускали никаких противоправных действий. Неуставные взаимоотношения если и проявлялись, то только при обеденном употреблении сухого вина, эту «старую флотскую традицию» никто и не пытался ломать. Случаев мордобоя и всевозможных рукоприкладств, зафиксировано не было. Это я могу сказать с полным основанием, потому что систематически проводил телесные осмотры личного состава в банные дни.  Но, старшина команды Платон все равно выискивал какие-то зацепки и исподтишка будоражил сознание народа, провоцируя его на всякие проявления недовольства. По аналогии с попом Гапоном, «мятежному» трюмному прилепили прозвище «провокатор Платон». Но при всех своих человеческих недостатках Платон был хорошим специалистом. Однажды случились неполадки в машинках клапанов вентиляции цистерн главного балласта, они перестали работать в автоматическом режиме. Теперь для погружения лодки эксплуатация клапанов вентиляции цистерн ГБ могла проводиться только вручную. Для этого использовалось специальное рычажное устройство под названием «розмах» (ударение на первом слоге). Конечно, не вся механика вышла из строя, а только в двух цистернах, но в условиях похода подобная неисправность требует  напряженных усилий личного состава ряда отсеков. Маневр «срочное погружение», является архиважным в условиях похода, он должен осуществляться за считанные секунды. Любое промедление с погружением лодки чревато ее обнаружением, а, следовательно, равносильно невыполнению боевой задачи. Лодка, обнаруженная противолодочными силами вероятного противника, автоматически получает оценку «два» балла по итогам похода.  Для ликвидации неисправности потребовалось проведение ремонтных работ за бортом лодки, только таким образом можно было подступиться к машинкам клапанов вентиляции. Наши механики основательно продумали весь алгоритм ремонтных работ, теперь требовались исполнители задуманного плана действий. Добровольцев для участия в работах за бортом было много, но выбор пал на наиболее опытных специалистов, которыми оказались моторист Ведмеденко и трюмный Платон. Моряков облачили в легководолазное снаряжение, от полной экипировки в ИСП-60 пришлось отказаться из-за его громоздкости, которая могла бы отрицательно повлиять на скорость и качество выполняемых работ. Работу требовалось провести в светлое время суток, в кратчайшие сроки. Температура воды за бортом  + 8 С, наводила на мысль о возможном переохлаждения наших добровольцев. Внезапная опасность с воздуха требовала быстрого сворачивания ремонтных работ и скорейшей эвакуации моряков в боевую рубку, после чего можно было осуществлять срочное погружение.  Ведмеденко и Платон успешно справились с поставленной задачей, быстро устранили техническую неполадку. Появление ребят в отсеке было встречено с чувством ликования. Пребывание в холодной воде могло всерьез сказаться на  состоянии их здоровья. Были приняты энергичные профилактические меры. Моряков растерли спиртом, а затем им предложили выпить по кружке спирта, что они с удовольствием и сделали. Приняв солидную дозу алкоголя, Платон и Ведмеденко сильно раскраснелись, опьянели и развеселились не в меру. Они в этот момент были очень смешными. Хохотали. Болтали всякий вздор. Смотреть на этих пьяных дураков было весело всем. Чудодейственное лекарство, между тем,  помогло избежать простудных последствий, никто из «ликвидаторов аварии» даже не чихнул в последующие дни.



     А чем же  занимался начальник медицинской службы? Неужели только и делал, что наблюдал за другими? Вовсе нет. Работы хватало и у меня. О своей роли в организации здорового питания, я уже вам рассказывал. Но были у меня и чисто медицинские обязанности, которые я старался добросовестно выполнять. После завтрака я обязательно проводил обход отсеков, интересовался состоянием здоровья членов экипажа. Любую болезнь, как известно, лучше предупреждать, нежели потом лечить ее. Основное направление деятельности начальника медицинской службы – профилактическое. Как вы думаете, каким по своему профилю должен быть лодочный врач? Некоторые из вас, не задумываясь, ответят, - конечно, хирург, кто же еще.  Ответ неправильный. В первую очередь лодочный врач должен быть физиологом, психологом, а хирургом он должен быть в последнюю очередь, когда отступать уже некуда. Физиолог – это тот же естествоиспытатель, внимательно изучающий влияние на организм людей условий окружающей среды. О некоторых особенностях обитаемости на подводной лодке я вам уже успел рассказать. Но существует масса подробностей, мелких деталей, которые начальник медицинской службы обязан учитывать. Я не сразу и не вдруг освоил эту науку. Многому меня научили опытные врачи, имевшие на своем счету по несколько автономок. Добрым словом я вспоминаю начальника медицинской службы «С-267» капитана Шенкера Олега Борисовича, который дал мне немало полезных советов. Шенкер считал, что большинство оперативных вмешательств по поводу острого аппендицита можно избежать. Аппендэктомия в условиях похода – это крайняя, а подчас, и единственно-неизбежная мера, на которую должен решиться врач, тщательно взвесивший все «за» и «против». Условия лодочного отсека – не самое подходящее место для оперативного вмешательства, эти условия являются экстремальными и для врача и для больного. Лучше всего аппендикс удалять в хирургическом отделении госпиталя. Воспаление червеобразного отростка возникает не на пустом месте, его провоцируют многие факторы и, в первую очередь, неполадки в системе пищеварения, неизбежные в условиях длительного плаванья. Гиподинамия, консервированная пища, дефицит клетчатки в пищевых продуктах, проблемы с опорожнением кишечника, запоры – вот далеко не полный перечень факторов, которые могут привести к физиологическим сбоям в системе пищеварения и спровоцировать в ней воспалительный процесс. Многие из вас могут возразить мне, что природа аппендицита, причины его возникновения до конца не раскрыты. Я не могу ничего противопоставить этим рассуждениям. Но почему же тогда в условиях похода заболевание аппендицитом возникает в несколько раз чаще, чем на берегу. В истории Балтийского флота известны случаи, когда один врач провел две аппендэктомии в одном походе, а другой выполнил даже четыре подобных операции. Вы можете как-то объяснить этот феномен? – четыре оперативных вмешательства в течение одного месяца. В первое время командование буквально захлёбывалось от восторга, представляя этих врачей к награждениям орденами и медалями. Но чуть позже этот восторг заметно поугас, началось осмысление природы этого явления. Анализ работы лодочных врачей в дальних походах показал, что чаще всего аппендицит возникает в тех случаях, когда начальники медицинских служб не занимаются профилактической работой, «спят под шапкой», пуская все на самотек. Возникал парадокс. Врач бездельничал, из-за его пренебрежения к профилактической работе появлялись больные, которых он оперировал, а потом   получал награду. Настал момент, когда лодочных врачей перестали поощрять за операции, проведенные в море. Более того, за излишнюю хирургическую активность лодочных врачей стали подвергать справедливой критике. Геройствовать со скальпелем в руке стало непрестижно, за хирургическую сверхактивность можно было и взыскание «схлопотать» ненароком. Ну, а если операция все же проводилась, то этот факт оставался без внимания. 

Подумаешь, - рассуждали командиры всех мастей, - операцию он, видите ли, в море сделал. Награду ему теперь подавай. Как бы не так. Да это его профессиональный врачебный долг. Попробовал бы он ее не сделать. Клятву Гиппократа давал, наверное.  Если здраво рассуждать, то наград достойны и другие офицеры, честно выполнявшие свой воинский долг – механик, штурман и другие. Чем они хуже доктора?


     Разумеется, подобное отношение к работе лодочного врача также было несправедливым, предвзятым, являлось явным перехлестом, каких у нас везде и всюду просто тьма-тьмущая.  Врач, какой бы он ни был, хороший или плохой, идя на операцию, всегда многим рискует и совершает маленький подвиг, он спасает жизнь больного, а дороже человеческой жизни, как известно,  ничего нет на свете. 


     И вот я совершаю свой обычный утренний обход отсеков подводной лодки, начинаю свое движение в седьмом отсеке, а заканчиваю в первом. Помимо традиционных расспросов о самочувствии моряков, меня интересует их психо-эмоциональное состояние. В обыкновенных, порой формальных, ответах на мои вопросы раскрываются не только предвестники физиологических сбоев в различных органах и системах человеческого организма, но и эмоциональный фон, игнорировать который нельзя. Подчас подавленное настроение моряка-подводника может насторожить врача больше, чем какие-либо жалобы на недомогания. Но здесь тоже не все так просто. Психический статус, определяющий поведение того или иного человека, не всегда раскрывает истинную причину его болезненного состояния. Иногда изменения физического состояния  влекут за собой  психические реакции. В первую очередь меня, конечно же,  волнуют проблемы, связанные с деятельностью системы пищеварения. Интерес к еде, апппетит, ну и, разумеется, регулярность стула у моих подопечных – все это вызывает с моей стороны не обывательский, а профессиональный интерес. Кишечник должен работать без сбоев, как часы, запоры не имеют право на существование.  Своевременное выявление группы риска – залог успеха. Плаванье в подводном положении требует от членов экипажа элементарных знаний и навыков, среди которых умение пользоваться подводным гальюном, занимает далеко не самое последнее место. Подводник, который не научился пользоваться гальюном, не имеет права называть себя подводником. К молодому матросу претензии не велики, ему малый  срок службы не позволяет овладеть всеми нужными знаниями и навыками. Но этого салажонка бывает проще «разговорить», выяснить причину его плохого настроения. Труднее бывает со старослужащими, особенно с теми, кто прикомандирован с других лодок. В обычных повседневных условиях такой моряк ходит «гоголем», выпятив грудь «колесом», с бывалым видом морского «волчары» он покрикивает на молодых сослуживцев. Он постоянно всех поучает, передает свой богатый жизненный опыт, за обедом, как и положено его сроку службы, выпивает свою порцию (кружку) вина. И все вроде бы поначалу складывается прекрасно, но, в скором времени,   наступает «момент истины» и этот «ветеран» с ужасом обнаруживает, что он не знает, как пользоваться одним из жизненно важных корабельных устройств. Первые дни этот аника-воин терпит, в надежде на то, что все «рассосется» само собой. Но человеческую природу не обманешь, от волевых усилий над своими инстинктами, желаний не становиться меньше. Обратиться за помощью к молодым матросам старослужащему не позволяет его гордость. Не может он уронить свой авторитет, стать посмешищем в глазах своих одногодков, а особенно молодых «салажат».  Проходит день борьбы с самим собой, затем – второй, третий, четвертый. Сначала, все еще хочется сходить по нужде, а потом все позывы куда-то пропадают. Наступает расплата за свою гордыню, за элементарную неподготовленность к длительному плаванью.  И вот, хмурый и унылый, с безучастным видом, лежит этот бедолага на своей койке и не проявляет никакого интереса к жизни. Разговор по душам проясняет ситуацию. Начальник медицинской службы должен досконально разобраться с каждым конкретным случаем и принять адекватные меры. Иногда достаточно бывает назначить больным слабительные средства, а если они не помогают, сделать очистительную клизму. В некоторых запущенных случаях, врачу приходится надевать на руку хирургическую перчатку и заниматься извлечением  каловых камней. Откуда? Да, конечно же, все оттуда. Но прежде чем приступать к терапии, необходимо восполнить пробелы в образовании моряка-подводника по некоторым направлениям, ликбез в вопросах эксплуатации фановой системы имеет жизненно-важное значение.


     Многих из вас, наверное, коробит от моих рассуждений по этой животрепещущей, но, в тоже время, неудобной  теме. Как это все не эстетично, - скажут некоторые из вас с презрительной гримасой. Эстетики в этих вопросах, и впрямь,  маловато. Но я врач, поэтому имею право поделиться с читателем своими мыслями. Люди, имеющие медицинское образование, поймут меня и простят. Жаль, что практическую пользу из моих откровений нынешние лодочные врачи не смогут извлечь в полной мере. Время средних дизельных лодок 613-го проекта безвозвратно кануло в лета, быльем поросли и те «страсти-мордасти», о которых я только что вам рассказал. Для того, чтобы активно влиять на развитие ситуации, я лично контролировал использование в лечебно-профилактических  целях некоторых продуктов питания, в частности, чернослива. Я уже рассказывал вам о гастрономической привлекательности обеденного дисерта под названием компот, чего в нем только нет. Каждому члену экипажа по суточной норме наряду с консервированными фруктами (125 гр.) полагалось 35 г сухофруктов, из которых 25 г приходилось на долю чернослива. Чернослив, как известно, обладает слабительным действием. Из великого множества продуктов автономного пайка, чернослив стоит на особом счету.  Это самый верный и испытанный друг, товарищ и брат, на которого всегда можно положиться. Некоторые из подводников не видели никакой пользы в этом продукте питания. Хорошие привычки здорового питания мне пришлось им прививать в походных условиях. Проведенная санитарно-просветительная работа принесла свои плоды, в скором времени чернослив сравнялся по своему рейтингу с консервированными фруктами.  В течение всего похода проводилась витаминизация пищи аскорбиновой кислотой. Компот, сдобренный аскорбинкой, приобретал приятную кисловатость, которая всем была по вкусу.  Чтобы закончить свой рассказ о проблемах питания личного состава в дальнем походе, хочу сказать, что во время своих обходов корабля я интересовался мнением моряков о качестве пищи, ее разнообразии, выслушивал их пожелания, на которые нужно было чутко реагировать. Моряки срочной службы – это те же дети. Вид у них может быть солидный, но в душе они все равно продолжают оставаться детьми. В офицерской среде бытовала такая шутка на эту тему. На вопрос, чем отличается матрос от ребенка, следовал ответ – размером детородного органа. Я считал и считаю эту шутку несправедливой. В нашем экипаже отдельные военнослужащие срочной службы по своей эрудированности могли дать 100 очков вперёд некоторым из офицеров. Один Коля Зубарев чего стоит. Но, относительно вкусовых пристрастий, наши матросы – это самые настоящие дети. А детям, как известно, всегда хочется чего-то сладенького. Под их прихоти приходилось подстраивать меню на ближайшие сутки плаванья. Вареная сгущенка, торты, пироги, варенье всегда вызывали положительные эмоции у защитников отечества. Но иногда заявки военнослужащих срочной службы ставили в тупик, и тогда в меню появлялся молочный суп. Хотя офицеры и не уважали это блюдо, но они вынуждены были мириться с этим нововведением. Заботясь о благе своих подчиненных, каждый офицер мог пойти на некоторые жертвы, среди которых молочный суп выглядел милым пустяком. В походных условиях  многие из нас встречали свои дни рождения. Именинников поздравлял лично командир по корабельной трансляции, каждому из «новорожденных» наши коки выпекали сладкий пирог, иногда торт. Но в отношении пирогов, офицеры занимали жесткую позицию, – подобные знаки внимания в свой адрес они считали неуместной суетой. В свои дни рождения никто из офицеров именинные пироги не заказывал и не ел, выпечка была прерогативой наших подчиненных, военнослужащих срочной службы. 


     Срок службы на флоте, начиная с 1969 года, составлял три года (речь идет, разумеется, о продолжительности срочной службы), из которых полгода выпадало на подготовку в учебном отряде. Чистого времени службы на подлодке оставалось два с половиной года. За этот период было трудно подорвать свое здоровье, как бы моряк-срочник к этому не стремился. Заканчивалась служба, и счастливый ДМБ-шник возвращался на родину, привозя с собой традиционный альбом, адреса своих друзей и воспоминания о днях службы, проведенных в прочном корпусе.  Но самый главный итог его службы – вернулся домой живым и здоровым. У офицеров, прослуживших на подводной лодке много лет, перспектива сохранения здоровья была не столь радужной. Наиболее распространенными заболеваниями офицеров и мичманов на лодках нашего проекта были радикулит и геморрой. Наверное, никто из ученых мужей, представляющих военную медицину, не сделал попытки проследить дальнейшее развитие этих патологических состояний, отдаленные последствия обычно остаются за кадром. Офицер заканчивает свою службу, уходит на гражданку, дальнейшая его судьба никому неинтересна, отдаленные последствия всех этих длительных неполадок в системе пищеварения, остаются без внимания. А последствия эти непредсказуемы, порой трагичны. Никто не сможет дать точный ответ, какому количеству геморройщиков удалось беззаботно, в полном здравии дотянуть до глубокой старости. Случаи же тяжелых осложнений, наступающих у отставников в возрасте 50-60 лет у многих из нас на слуху. Если поднатужить свою память, то каждый из нас приведет не один пример преждевременного ухода из жизни своих товарищей по причине онкологических заболеваний органов пищеварения, в первую очередь, кишечника.


     К профилактическим мероприятиям, проводимым начальником медицинской службы, можно было отнести и наблюдение за процентным содержанием углекислого газа в отсеках лодки, во время ее длительного пребывания в подводном положении. Вооружившись прибором «ПГА-ДУ», предназначенного для определения концентрации двуокиси углерода, я обходил лодочные отсеки и производил в них замеры. О результатах измерений я докладывал старшему помошнику командира лодки, который, как известно, являлся начальником химической службы.  Для регенерации воздуха на подводных лодках используются специальные установки, которые называются РДУ, представляющие собой металлические ящики с размещенными  в них пластинами регенерационного вещества. Состав регенерационного вещества О-3 лодочных комплектов «В-64» идентичен по своим параметрам содержимому противогазных фильтров. Регенерационные установки используются лишь в случаях длительного пребывания лодки на глубине. Если пребывание в подводном положении непродолжительно, то регенерацию не включают. Регенерационное вещество поглощает углекислый газ, а выделяет кислород и тепло (экзотермическая реакция). Температура воздуха в отсеках лодки постепенно повышается. Становится тепло даже в тех отсеках, где в обычной обстановке всегда бывает прохладно. Во время пребывания в надводном положении личный состав использует в качестве основной формы одежды комбинезоны. В первом отсеке, где прохладнее всего, моряки помимо комбинезонов надевают на себя ватники. В подводном положении при включении средств регенерации личный состав облачается в комплекты облегченной одежды из хлопчатобумажной ткани. Эти комплекты называются разовым бельем. Срок носки белья - одна неделя (от помывки до помывки), после бани подводник получает чистый комплект белья, а грязный сдается баталеру. Прачечной на лодке нет, поэтому использованные комплекты разового белья повторно в походе не эксплуатируются, а подлежат списанию и уничтожению. В комплект разового белья входит: рубашка с короткими рукавами, свободного покроя, трусы, носки, носовой платок, два полотенца, две простыни и одна наволочка. В отличие от повседневных будней, в походе у каждого члена экипажа в обиходе появляется постельное белье. Все члены экипажа от командира до самого молодого матроса, в часы использования регенерационных установок, экипированы одинаково, ношение каких-либо знаков различия на разовом белье не предусмотрено. Вот так все и ходят то в комбинезонах, то в исподниках. Вот она истинная демократия! Наружная поверхность корпуса лодки омывается холодной водой, поэтому при работе регенерационных установок на подволоке от разности температур образуется конденсат, который то каплями, то струйками капает и льется на наши разогретые тела. В часы бодрствования эта капель не слишком досаждает, зато во время сна струйка холодной конденсатной воды, попавшая на открытую часть тела, моментально прерывает сон. А поскольку, крепкого и продолжительного сна в походных условиях и так не бывает, то эти «мокрые неприятности» еще больше портят настроение. Комфортнее всего жителям  первого отсека, где температура воздуха редко поднимается выше  20 .  Во втором отсеке воздух прогревается до 25-30. В четвёртом отсеке еще теплее - от 30 до 40 (плюс огромная влажность воздуха). В шестом отсеке воздух сухой и раскаленный, температура от 35 до 50 С.  В случаях увеличении скорости подводного хода, температура  воздуха в шестом отсеке может повышаться еще больше.  В 7-м отсеке прохладно, отсек самый маленький на лодке, да и народу в нем «проживает» немного (6 человек). Я намеренно рассказал вам о жилых отсеках, для того, чтобы вы могли себе лучше представить различие условий обитаемости в них.

     Прошу меня простить за очередное «лирическое» отступление от сюжетной линии. Я ведь начал рассказывать о контроле за газовым содержимым отсечного воздуха.  Каждые два часа я совершал свои обходы отсеков лодки, о результатах своих исследований я докладывал старпому. В первые часы регенерация работает в хорошем режиме, снабжает кислородом помещения лодки в достаточном количестве. Но наступает момент, когда регенерационные пластины начинают выдыхаться, об этом свидетельствует увеличение процентного  содержания двуокиси углерода в отсеках лодки. В первые часы его подъема воздействие углекислоты на самочувствие моряков никак не отражается. Но когда содержание углекислого газа доходит до  одного-двух процентов, личный состав начинает жаловаться на головную боль, чувство утомления, легкую эйфорию. Мой доклад старпому о газовом состоянии отсеков, о самочувствии личного состава, служит сигналом для принятия решения. В зависимости от складывающейся обстановки решения могут быть различными. Если всплытие ожидается в течение ближайших минут, то можно ограничиться перемешиванием воздуха в помещениях лодки с помощью системы вентиляции, благодаря чему в концевых отсеках концентрация углекислого газа может снизиться от 1% до 0,5 - 0,7%. Когда до всплытия остаются часы, то приходится реанимировать регенерационные средства, для этого на пластины регенерации брызгают водой, после чего их активность на некоторое время вновь возрастает. В случае невозможности запланированного всплытия  (причин для длительного сидения под водой во время несения боевой службы бывает предостаточно), принимается решение по переоснащению регенерационных установок. Старые отработанные пластины вынимают из РДУ-шек и укладывают их в прорезиненные мешки, после чего установки оснащаются свежими пластинами. После всплытия лодки на зарядку батарей или на сеанс связи личный состав отсеков по команде центрального поста выбрасывает за борт мусор и отработанную регенерацию. Тара, в которую складируются отработанные регенерационные пластины, должна быть безупречно чистой изнутри. Наличие на внутренней поверхности мешков даже небольшого количества горюче-смазочных материалов может привести к возгоранию регенерационного вещества, а это уже очень опасно.


     Неослабное внимание приходилось уделять контролю за соблюдением военнослужащими  правил личной гигиены. Вечерами я совершал обход отсеков, имея при себе ёмкость (алюминиевую миску) со спиртом и марлевые салфетки. Обработка кожных покровов 70 раствором спирта была чрезвычайно полезной гигиенической процедурой для моряков, особенно той категории, которая находится в постоянном контакте с горюче-смазочными материалами. К наиболее чумазым специалистам на лодке относились военнослужащие БЧ-5 – мотористы и трюмные. Но не только трюмным и мотористам были полезны спиртовые протирания, они были полезны всем лодочным специалистам, потому что, кем бы ты ни работал, кожные покровы все равно постоянно впитывают в себя лодочную грязь, все запахи и ароматы, которыми пропитан отсечный воздух. По субботам ближе к ужину, а иногда и к вечернему чаю, на лодке устраивался банный день. В кормовой части 5-го отсека, по правому борту  был оборудован душ. Забортная вода, идущая на охлаждение дизелей подавалась на душевой рожок.  Использование душевого устройства было возможно лишь в тех случаях, когда лодка шла под дизелями в надводном положении. Иногда пользоваться душем удавалось, когда лодка шла под РДП (работа дизеля под водой). При малейшей опасности дизеля останавливались, лодка совершала срочное погружение, и ни о какой помывке не могло быть речи. Принимая душ, нужно было проявлять чудеса изобретательности и ловкости, особенно в условиях штормовой погоды. Ограниченная по своим размерам площадка с крохотным резиновым ковриком, где проводилась водная процедура, превращалась иногда в цирковую арену, а порой в ад кромешный. Во время работы дизеля, со всех сторон на тебя что-то подсвистывало, то мазут, то еще какая-нибудь грязная субстанция. Для того, чтобы мыться забортной, соленой водой, требовалось специальное мыло, таковое у нас было  под названием «Садко». Этим шампунем было легко намылиться, но смыть его с кожи, было очень трудно, оно было какое-то несмываемое. Во время приёма душа случались всевозможные казусы, один из таких приключился и со мной. Однажды я приступил к помывке и только успел намылиться, как дизеля остановили и лодка пошла на срочное погружение. Море было неспокойно. В начале водной процедуры я отчаянно пытался сохранить свое равновесие, но меня как былинку  мотало из стороны в сторону, приходилось цепляться за все, что попадало под руку. В один из таких бросков я опрокинул флакон с шампунем, который упал на палубу и разбился. При остановке дизеля на меня откуда-то прилетела солидная порция мазута. Температура воды при остановке дизеля резко повышается, поэтому остатные ее миллилитры, которые мне удалось принять своим телом,  были горячи до невозможности.  В довершение своей водной процедуры я наступил на осколок разбитого флакона и поранил себе ногу. Я, быть может, и не наступил бы  на него, но был весь в густой мыльной пене, поэтому не мог продрать свои глаза и разглядеть окружающие меня предметы. С огромным трудом я завершил помывку. Глаза и лицо мне помогли промыть с помощью кружки пресной воды, но мыло и мазут пришлось удалять полотенцем, после использования которого я убедился, что полотенце не зря относят к предметам разового назначения. В данном конкретном случае, к повторному использованию оно было попросту не пригодно. Раненую ногу перевязал мне химик-санинструктор Коля Зубарев.  Выходя на свободу из этой «мышеловки» под названием лодочный душ, я размышлял над превратностями судьбы. После бани чище я не стал, а если к моему мыльно-мазутному телу приплюсовать шишки и ссадины, полученные мной во время качки, при соприкосновениях с дизельными механизмами, да еще распоротую ногу, то можно сделать вывод - баня не удалась. Но настроение у меня все равно было хорошее. Над своей «бедой» я вдоволь посмеялся сам и дал возможность посмеяться другим. Разумеется, не всегда помывка в душе заканчивалось таким конфузливым финалом, бывали и более удачные попытки, но эта мне запомнилась лучше других. После бани, офицеры, облаченные в чистое разовое белье, собирались в кают-компании, где  вскоре и приступали к чаепитию. Те, кто был постарше, быстро «отстреливались», выпив по два стакана,  они уходили отдыхать, а молодежь (Световидов, Зелюков и Жидков) могла разгуляться во всю ширь. Они пили чай с размахом, по-купечески, двумя стаканами тут дело  не ограничивалось. Кое-кто выпил шесть, а Световидов выпил даже восемь стаканов чая. Сережа – единственный из штатного офицерского состава лодки, кто начал отращивать бороду. Его борода уже обозначилась, перешагнув стадию запущеной небритости. Крупные габариты тела в сочетании с бородой придавали нашему минёру особую импозантность. Ребята, видимо, поспорили, кто кого перепьет, вот и соревновались до изнеможения. Запасов воды в кипятильнике не хватило, вестовому пришлось ставить самовар повторно. Офицеры восседали за столом с важным и серьезным видом, на шее у каждого висело полотенце, которым они периодически  вытирали свои потные физиономии. К концу чаепития пот с «мужиков-водохлёбов»  лил градом. Так  прошел еще один день нашего плаванья, оставив теплый след в моей памяти.

   Уходя в плаванье, я держал в своем поле зрения всех моряков, страдающих грибковыми и гнойничковыми поражениями кожи. В предпоходовом периоде многие из них не поддавались лечению, все мои лечебные меры были напрасны. Сил приходилось тратить много, а толку никакого. В походных условиях я с радостью обнаружил, что не так всё безнадежно. Неукоснительное соблюдение правил личной гигиены стало одним из решающих факторов в борьбе с болезнями, лечебные процедуры, которые я проводил, стали эффективны как никогда. Короче – чистота залог здоровья и это неопровержимо. По возвращении из похода, заполняя страницы отчета (в 1973 году впервые медицинская служба получила формализованные отчетные бланки), я с удивлением обнаружил, что во время похода у меня на корабле не было случаев возникновения болезней кожи и подкожной клетчатки. С успехом в походе использовалось и ультрафиолетовое облучение. Ультрафиолетовые процедуры отпускались личному составу по скользящему графику, продолжительность облучения увеличивалась с течением времени, по рекомендованной схеме. 


     Отправляясь в дальний поход, каждый из лодочных врачей получал задание, имеющее в своей основе научно-исследовательские цели. Флагманским врачом мне было поручено испытать в условиях длительного плаванья эффективность витамина под названием «Ундевит». Витаминизация проводилась в течение всего похода, она оказала свое положительное  профилактическое воздействие на здоровье членов нашего экипажа. Спустя много лет я осознал, что свое исследование я проводил как дилетант, но меня никто не инструктировал, сам же я не смог подобрать правильную методику, позволяющую оценить истинную эффективность  данного витамина.  


     Автономка  перевалила свой экватор. Экватор отнюдь не географический – в тропиках мы не смогли побывать. Под экватором я подразумеваю продолжительность  плаванья. Меньше 2-х недель нам оставалось до завершения похода. Боевая служба складывалась успешно. Мы ни от кого не убегали, вероятно, потому что нас никто не искал. Сами же мы пытались собрать материал о нашем вероятном противнике. Главной задачей на поход являлось обнаружение в районе северной Атлантики следов присутствия и деятельности американских атомных подводных лодок. Нужно было постараться не только обнаружить, но и записать на магнитофон шум винтов американского атомохода. Задача была очень сложной, почти невыполнимой. Наши дизельные лодки длительное время безуспешно пытались обнаружить атомную субмарину, но, скорее всего, способны были позволить сами себя обнаружить, чем услышать присутствие «американца». Наш гидроакустик мичман Балаев несколько раз попадал  впросак. Вот и опять он что-то услышал и докладывает командиру: «Товарищ командир! Справа 30 слышу шум винтов. Предполагаю, что это шум винтов АПЛ (атомной подводной лодки)».  В очередной раз начинается слежение за целью. Через какое-то время становится ясно, что американский атомоход, на самом деле, являлся рыболовным траулером. Этих «атомоходов» с самого начала похода и до его окончания мы «обнаружили» не меньше пяти. И каждый раз мичман Балаев безггранично верил в свою правоту и удачу, в очередной раз, сводя с ума командный состав корабля своими воплями. К концу плаванья нашего гидроакустика уже никто не воспринимал всерьез. Американцы остались недосягаемы, а это означало, что проделывать в кителе дырку для ордена командиру лодки не придется. В то же время, нам удалось собрать немало разведывательного материала по надводным силам иностранных флотов.  Некоторые наши наблюдения оказались очень ценными и вошли различные обзоры, которые периодически рассылались во все части и соединения Балтийского флота. Я своими глазами видел один из таких документов, идущих под грифом «секретно». Сведения о силах и средствах вероятного противника, добытые во время нашего похода были удостоены внимания. В нескольких местах документа  упоминалась наша лодка добывшая разведывательные сведения, в скобках были ссылки на её  тактический номер (по данным пл «С-283»). 


     Ритм нашей работы в море был довольно напряженным. Сигнал «боевая тревога» звучал при  каждом всплытии на зарядку батарей, а также на сеансы связи. Количество сеансов связи было немалым, причем, они проводились и в дневное и ночное время. Подавляющее большинство моряков, не имеющих никакого отношения к приему и отправке радиограмм, должны были вскакивать со своих мест и мчаться на боевые посты. По боевой тревоге лодка всплывала и на выброс мусора и отработанной регенерации. Лодки были оборудованы специальными устройствами для выброса мусора, одно из таких устройств я видел в 6-м отсеке по правому борту. Приспособление напоминало чем-то пушку.  Для сбора мусора были предназначены специальные дуковские мешки, большие пластиковые пакеты, обладающие высокой прочностью. Этими мешками и должна была заряжаться та самая пушка. Я не знаю, «пулял» ли кто-нибудь и когда-нибудь этими мешками из подводного положения, но в мою бытность система для выброса отходов не функционировала. Для того чтобы подготовить остатки обеда к выбросу за борт, необходимо было тщательно изуродовать консервные банки, их протыкали ножами, дубасили кувалдой. Смысл этой предосторожности был предельно ясен. Для обеспечения скрытности плаванья необходимо было позаботиться, чтобы ни одна консервная банка не осталась на плаву. По маркировке банки можно было безошибочно определить страну, производящую эти консервы. После такой находки возможна была активизация усилий противолодочных сил для обнаружения лодки в данном районе океана. Одновременно с выбросом мусора проводилось вентилирование отсеков подводной лодки. При таком режиме работы возникало переутомление у большей части личного состава, оно выражалось появлением излишней нервозности, но, чаще всего, нарастанием чувства апатии ко всему происходящему. Это состояние крайне опасно, оно могло привести к неправильным действиям при выполнении функциональных обязанностей, могло стать причиной возникновения аварийных ситуаций. Плохую службу могут сыграть апатия и безразличие при ликвидации возможных аварий. Я неоднократно обращался к командиру с просьбой, ограничить количество «боевых тревог», найти какую-то разумную золотую середину в организации службы. Но мои усилия оказались тщетны. Мои взгляды не совпадали с требованиями боевых документов.  Вскоре командир решил подключить меня к несению вахты во время плаванья лодки в надводном положени. Мне был выдан перечень вопросов, подлежащих изучению. В установленный срок я держал экзамен по знанию «судоводительского минимума». Заместитель командира бригады Зинченко лично принимал у меня зачет, который я сдал с первого раза, хотя и не без шероховатостей. Мне было определено время несения вахты. Вахта с нуля до 4-х часов утра на флоте называется «собакой». В ночное время лодка периодически всплывала на зарядку аккумуляторных батарей, с этой же периодичностью были связаны и мои заступления на дежурства. Время было весеннее, тепло еще не наступило, поэтому перед выходом на мостик необходимо было основательно приодеться, напялить на себя все самое тёплое, что только было под руками. В мои задачи, как вахтенного офицера, входило своевременное обнаружение надводных целей. Завидев вдалеке огни неизвестных кораблей и судов, я помощью прибора секстанта определял пеленг, расстояние, а также элементы движения цели. Зрение у меня было хорошее, поэтому больших трудностей у меня не возникало. Но работа требовала концентрации внимания и проявления бдительности. Во всех неясных и сомнительных случаях я не пытался брать на себя слишком большую ответственность, а вызывал командира на мостик, для того чтобы он сам принимал нужное решение. Постепенно я приобрел небольшой опыт и с каждой последующей вахтой, чувствовал себя все увереннее. Все увиденное мной передавалось в центральный пост, где дежурный записывал мою информацию в вахтенный журнал. Это был черновой вариант журнала, перед тем как все записанные сведения переносить в чистовик, вахтенный офицер должен был проверить достоверность черновых  записей. Вахтенный журнал центрального поста заполнял самый обыкновенный матрос, не обладающий достаточным кругозором,  по своей простоте и наивности он мог переврать все, что угодно. Было много случаев, когда в журнале появлялись настоящие «перлы» народного творчества, достойные занесения в газетную рубрику «нарочно не придумаешь». Так во время дежурства минера  Сережи Световидова, вахтенный центрального поста вместо информации о визуально-наблюдаемом ГИСУ (гидрографическое судно) типа «Хёкли», обозвал тип этого судна простым русским именем «Фёкла». Световидов, сменившись с вахты, не проверил записи в журнале центрального поста, и мичман Балаев, наш внештатный корабельный писарь, добросовестно, хотя и не без доли лукавства, перенес все сведения из черновика в чистовик. Старпом, обнаружив в журнале эту дурацкую запись, пришел в бешенство, он позволил себе  в самой  нелицеприятной форме, с использованием ненормативной лексики, обрушить свой гнев в адрес небдительного вахтенного офицера и «шутника» Балаева.  В 4 часа утра на мостик приходила долгожданная смена. Последний час перед  сдачей своей вахты был особенно мучительным, начинали одолевать холод, усталость и сонливость.  А вот и долгожданная смена. Я сдавал дежурство, после чего спускался вниз по трапу. Перед тем, как приступить к отдыху, нужно было хоть немного согреться. Это было непросто, так как  в это время в отсеках лодки  во всю мощь работала вытяжная вентиляция. Но самое тяжелое в моем положении было вовсе не это. Труднее всего было найти себе место для отдыха. Когда в кают-компании был в разгаре турнир доминошников, ни о каком отдыхе можно было даже не мечтать. Если «козла не забивали», то я мигом устраивался на кожаном диванчике, засунув свою голову под навесной медицинский шкаф. Около часа уходило на согревание замерзшего тела, после чего следовало погружение в сон, которое заканчивалось пробуждением в 7 часов утра, когда вестовой начинал накрывать стол к завтраку. Приходилось подниматься со своего спального ложе и плавно переходить к следующему пункту распорядка дня. Сначала я мужественно переносил все тяготы и лишения, но постепенно стал выдыхаться. Бессоница быстро отнимает силы. Безумно хотелось спать. Я крепился, как мог, но, сам того не замечая, стал засыпать, где попало и в любой позе. Видя мои страдания, офицеры довольно плоско шутили.


-Наш доктор несет односменку, - говорили они, наблюдая за очередной моей попыткой прикорнуть.


Наряду с этим зубоскальством, наблюдались и добрые жесты в мою сторону. Старший помощник командира Казанцев, видя мой измученный вид, предложил мне свою помощь просто и открыто.

-Доктор, разрешаю тебе пользоваться моей каютой, пока я на вахте.

Предложение старпома я с радостью принял, и жизнь стала намного веселее. Старпом даже оберегал мой сон. Как-то, при всплытии лодки на сеанс связи, я решил не вставать по «боевой тревоге». А в это время Казанцев совершал свой рейд, он был недоволен, что дисциплина падает, и некоторые военнослужащие перестали реагировать на сигналы боевой тревоги, спят себе крепким сном, не думая бежать на боевые посты. Я слышал недовольный голос Виктора Львовича, который открыл каюту, где в это время спал замполит.


-Почему замполит спит по боевой тревоге?! -  Прозвучал громкий и недовольный голос старпома.

В этот миг я, отдыхавший в соседней каюте, проснулся и внутренне напрягся, ожидая неминуемого разноса  за свое самовольство. Старпом открыл дверь в каюту, обнаружил меня и сказал спокойным тихим голосом.


-А, доктор, это ты?  Ну, ладно. Спи. Спи. Не вставай.

Не скрою, мне было очень приятно такое попустительство со стороны моего непосредственного начальника. Я еще не раз пользовался покровительством Казанцева и был безмерно благодарен ему за доброту и эту  «избирательную беспринципность». Мир не без добрых людей, - думал я, безмятежно отдыхая во время очередного всплытия на сеанс связи. 

Прочитано 5442 раз
Авторизуйтесь, чтобы получить возможность оставлять комментарии

Пользователь