Когда наша лодка прибыла из Лиепаи после завершения среднего ремонта, то все мы стали свидетелями перемен, происшедших за время нашего отсутствия. Портнов уже не был командиром бригады, вместо него был назначен новый начальник, капитан 1-го ранга Мартинсон Феликс Густавович. Еще совсе недавно он проходил службу в должности начальника штаба Рижской бригады подводных лодок, а теперь пошел на повышение. После «бригадиров-горлопанов», умеющих загонять людей в угол с помощью громкого голоса, Феликс Густавович являл собой их полную противоположность. Высокий, поджарый, седовласый (несмотря на свои 41 год), интеллигентный до аристократизма. Мартинсон никогда ни на кого не повышал голос, несмотря на это обстоятельство, новый комбриг с первых же минут своего правления, заставил уважать себя. Командиры лодок, пришедшие в себя, после ухода Бутузова почувствовали себя на коне, у них прорезался голос. С последователями Бутузова Башкевичем и Портновым командиры лодок не слишком церемонились, безоглядно вступали в полемику, отстаивая свои права. Почти в каждом случае командиры распалялись, выходили из терпения и повышали голос на своего комбрига. Вскоре этот базар стал нормой жизни. На любом из совещаний, проводимых командиром бригады с офицерским составом, поведение командиров лодок выходило за рамки приличия, выглядело вызывающе дерзко. Когда Мартинсон принял командование соединением, многие из командиров лодок не восприняли его всерьез, думали, что и дальше им можно будет разводить «базар», сколько душа пожелает. Тем более новый комбриг вел себя по-прибалтийски сдержанно, говорил тихим голосом, без употребления ненормативной лексики. На первом же совещании сорвался с тормозов командир лодки Богрецов, всегда отличавшийся своей бесшабашностью. Владимир Васильевич бросил какую-то гневную реплику с места, на которую Мартинсон никак не отреагировал, чем немало озадачил аудиторию, привыкшую к словесным перепалкам. А тут корриды не получилось. По окончании совещании Феликс Густавович попросил Богрецова остаться. Это также было непривычным, неожиданным ходом, не встречавшимся ранее в практике бывших комбригов. Судя по поведению Богрецова на следующем совещании, можно было сделать вывод, что мозги ему новый командир соединения промыл. Через какой-то промежуток времени бдительность командиров притупилась, и вновь один из них попытался закатить скандал своему руководителю. Но и эта попытка закончилась полным фиаско возмутителя спокойствия, он тоже получил внушение от комбрига. У командиров лодок появилось даже опасение, что им всем скоро придется завязать свою дружбу со спиртным. Но все, слава богу, обошлось. Мартинсон умел ценить флотские традиции. После нескольких «пробных выстрелов» командиры лодок обнаружили, что новый руководитель не собирается посягать на их права, что можно «бухать» как и прежде, в полном объеме. 

     Алкоголизация командирского состава бригады подводных лодок  представляла собой хорошо отработанный многоступенчатый процесс. «Запевалами» в этом хоре единомышленников выступали командиры лодок консервации, которые «кучковались» сразу же после подъема флага и нестройной гурьбой отправлялись на береговую базу, где обосновывались в одной из командирских кают. Место встречи предварительно оговаривалось и утверждалось. Не спеша, с расстановками накрывали стол с выпивкой и закусками. Занюхивать спирт рукавом было не принято. Ближе к обеду «братья по оружию» приводили себя в «боевое» состояние и как на крыльях летели в офицерскую столовую, рассекая воздух своими красными мордами. На обед командиры приходили самыми первыми, как правило, за 10 минут до официального его начала. Официантки недовольно ворчали, но все же обслуживали ранних посетителей. Когда в обеденный зал стягивались основные силы, командиры были уже отобедавши. Быстрым шагом они мчались в свои каюты, предупреждали дежурную службу о времени своего пробуждения, после чего падали в свои койки и погружались в сон, который продолжался до 16, а то и до 16 часов 30 минут. Дольше спать было нельзя, потому что в 17.00 нужно было докладывать командиру бригады о выполнении суточного плана. Заходя в кабинет начальника, командир подводной лодки рапортовал.

-Товарищ комбриг! Суточный план выполнен!

 И командир соединения принимал этот доклад, прекрасно понимая, что никакого плана в помине не существовало, он хорошо знал, в чем действительно заключался план командира лодки консервации на текущий момент. Знал, но делал вид, что не догадывается о подвохе. Перед ужином, как и положено, у командиров был аперитив. После ужина к командирам лодок консервации присоединялись командиры лодок первой линии, которые в течение вечерних и ночных часов, пытались наверстать упущенное. Иногда им это удавалось. Утром,  на подъме флага от нашего командира исходил такой «божественный» аромат, что, находящиеся рядом, сделав вдох, могли смело переходить к закусыванию. Желая сгладить неловкость, командир приглашал всех офицеров в курилку,  расположенную на причальной стенке.

-Офицерам, разрешаю курить, - бросал фразу наш командир  на подходе к месту курения и сам спешно закуривал, полагая, что дымовая завеса может завуалировать последствия вечерне-ночной попойки.

Но сигаретный дым еще больше усиливал перегарный эффект, придавая ему какой-то тошнотворный оттенок. Все выступления командира в курилке в эти утренние часы, начинались примерно так.

-Товарищи офицеры! Что-то у нас не так. 

Дальше следовали глубокомысленные рассуждения командира о тех недоработках и просчетах, которые, якобы, мешали нам жить. Когда-то, в недалеком прошлом, Виктор Тимофеевич служил на лодке замполитом, но там, на севере, с ним случилась какая-то «заковыка», и он переквалифицировался в командиры (бывают, оказывается, и такие повороты судьбы). Выступления Томача носили мягкий, обтекаемый характер, замполитское прошлое давало о себе знать. После командирского выступления все расходились по своим  объектам, удивленно пожимая плечами. «Зачем собирал? Что сказал? – Недоумевали офицеры. – Попробуй, разберись в этих хитросплетениях командирских мыслей».

    Даже дежуря по бригаде, командиры позволяли себе жить в привычном режиме, квасили даже во время несения вахты, хотя делали это более умеренно. Прибывающего утром в расположение  части командира соединения встречал с докладом бравый и румяный дежурный, громко рапортуя о том, за время его дежурства никаких происшествий в бригаде не произошло. Принюхиваться к дежурному офицеру командир бригады считал неприличным занятием.В рижской бригаде пл  был случай, когда один из командиров попытался наступить на горло своей песне. Он ничего не принял на грудь во время дежурства. Возможно, человек одумался и решил начать новую жизнь. Перед встречей командира бригады дежурный офицер почувствовал себя очень неуверенно, а, увидев приближающегося комбрига, он совсем растерялся, докладывал невнятно, заикался на каждом слове. Комбриг остался недоволен формой доклада и заподозрил что-то не ладное.

-Иванов (фамилия дается чисто условно), что с тобой? Ты, никак выпил во время дежурства?

-Никак нет, товарищ комбриг, я трезв как стеклышко. – ответил расстроеный командир, проклинавший на чем свет стоит свой неудавшийся эксперимент.

    О своей осечке на дежурстве Иванов рассказал своим коллегам во время очередного междусобойчика. Все очень смеялись. После этого случая, безвинно пострадавший командир лодки, уже никогда не менял линию своего поведения. Гамлетовский вопрос “Пить – или не пить?» имел лишь один ответ: «Конечно – пить! Непременно! Однозначно!»

     Была у командиров лодок еще одна отдушина – рыбалка. Рыбной ловлей командиры занимались на одном из близлежащих  островов. В 3-х, а, может быть, 5-и милях от берега было расположено 2 острова - Суур-пакри и Вяйко-пакри. Эти острова со стороны Палдиски смотрелись очень живописно. Скажу честно, я на них ни разу не был. В летние месяцы на остров Суур-пакри высаживался «десант» сборщиков ягод. Разумеется, эти наезды проводились в воскресные дни. Попасть на катер, отправляющийся на острова, мог не каждый, это было прерогативой избранных. Я не раз был свидетелем возвращения катера с острова в Палдиски. Судя по полным ведрам собранных ягод, остров представляли собой истинное эльдорадо. Когда-то на этом крохотном острове жили люди, но потом их оттуда выкурили. Под видом туляремии (источники этого инфекционного заболевания действительно существовали на острове Суур-пакри в виде стойкого природного очага), сначала жителей острова подвергли вакцинации, а затем вообще убедили покинуть насиженные места. Трудолюбивые эстонцы приложили немало сил для обустройства своей жизни в условиях островного существования. Следы их трудов достались посторонним людям. Земля, возделанная и окультуренная островитянами, и много лет спустя, продолжала радовать любителей сбора ягод своей щедростью. Чего там только на этом острове не произрастало: земляника, черная и красная смородина, крыжовник, малина, ежевика. И все это созревало к положенному сроку в неимоверном количестве. Я с трудом могу себе представить, как можно в течение дня собрать полное большое ведро земляники. Кто хоть раз в жизни собирал землянику, тот знает, какой это адский труд. И хоть ты тресни, хоть надорвись, больше 3-х – 5-и литров ты никогда не сможешь собрать при любой проворности своих рук. Но те люди, которые выходили с катера после завершения успешной вылазки, несли в своих руках полные ведра этой ароматной ягоды, что ставило под сомнения все мои сформировавшиеся представления о человеческих возможностях.  Но человеческие возможности у сборщиков ягод были самые обыкновенные, просто ягод было несметное множество. Помимо ягод острова славились и своей рыбалкой. Накануне выходных командиры лодок уже начинали усиленно готовиться к выезду на место рыбной ловли. Лов рыбы осуществлялся между островами Суур-пакри и Вяйко-пакри. Эти острова были разделены проливом, который в целях секретности не был нанесен на географические карты, пролив имел важное стратегическое значение, в случае угрозы нападения через него могли выбраться в акваторию Балтийского моря подводные лодки нашей бригады, в том случае, если основной фарватер будет заблокирован. Для ловли рыбы на острове Суур-пакри имелось небольшое, но очень удобное сооружение – дамба. С этой дамбы, обращенной в сторону пролива, и можно было заниматься рыбалкой. Кроме того, на островке был небольшой домик, сохранившийся с давних времен. В этом домике можно было укрыться от непогоды. Но на заветный остров надо было еще как-то  выбраться. Самое трудное в осуществлении дерзновенного плана было, сломить сопротивление комбрига, получить у него добро на выезд. У командира соединения было немало причин, по которым он мог запретить убытие командиров на рыбалку. Некоторые из них в тот момент стояли в дежурстве. А потом, о каком состоянии боеготовности можно было вести речь, если лодками целых два дня никто не будет управлять. Комбриг, потакая прихотям командиров, должен был заручиться согласием командира военно-морской базы. В 1971 году наша 157-я бригада подводных лодок находилась еще в оперативном подчинении командира Таллинской базы. Зная крутой нрав контр-адмирала Севастьянова, командир нашего соединения уже заранее представлял, на что он может нарваться, в случае своего обращения по «животрепещущему»  рыболовному вопросу. Взвешивая все плюсы и минусы предстоящей командирской рыбалки, комбриг неоднократно брал ответственность на себя, и отпускал рыбаков на острова. Пусть уж лучше на рыбалке пьют, чем в служебных помещениях, в расположении части, думал комбриг, со вздохом облегчения, отпускал командиров ловить рыбу. В один  из  понедельников комбриг Портнов получил доклад дежурного по бригаде о том, что командиры все еще находятся на острове. Пока шла рыбная ловля, резко ухудшилась погода, и вызволить командиров не было никакой возможности, мореходность разъездного катера  имела ограниченные возможности. Прежде чем доложить командиру базы о заплутавших рыбаках, ожидающих спасения на необитаемом острове, Портнов пережил душевные муки, предчувствуя неминуемую расправу. Надежды на то, что шторм закончиться и все можно быстро поправить, таяли с каждым часом. Прогноз погоды на ближайшие дни был также неутешительным. Когда Портнов доложил командиру базы о случившемся инциденте, контр-адмирал Севастьянов, как и ожидалось, пришел в ярость. Мне неизвестно какими эпитетами наградил нашего комбрига этот сановный грубиян и матерщинник, но одна из его фраз заслуживает внимания.

-Рыбалка – это та же пьянка,  только в резиновых сапогах.  

     Лишь на четвертые сутки командиров вызволили из беды. Их вид после возвращения на большую землю заслуживал сострадания. За двое последних суток они испытали голод и холод. Все запасы провизии и спиртного по неосмотрительности были израсходованы в первые два дня отдыха на природе, аварийного же  запаса продуктов у офицеров-рыболовов не было. Оказавшись в экстремальных условиях, командиры лодок поняли, как не легко было Робинзону Крузо жить на необитаемом острове.

     Командиров лодок консервации иногда посылали в море. Они должны были выполнять функции вторых командиров, то есть им надлежало быть дублерами командиров лодок первой линии. Эти распоряжения комбрига командиры лодок консервации принимали в штыки, всячески пытались уйти в сторону, ссылаясь на все  что угодно и, прежде всего, на подорванное здоровье. Одной из причин такого яростного сопротивления являлось одно важное обстоятельство. Служба на консервации учитывалась год за год. Когда из затеи с самоотводом ничего не выходило, и загнанный в угол командир консервации оказывался на борту лодки уходящей в море, он с первых же минут приступал «к делу», начинал квасить по-черному. Помощи от него в вопросах судовождения не было никакой, у человека был отдых, только в несколько  других, более экзотических  условиях.

     Мой рассказ о «шалостях» командиров подводных лодок, наверное, не удивил вас. И все же, дорогой читатель, я прошу не думать, что командиры были такими уж закончеными алкоголиками. Вовсе нет. Они валяли «дурака» только на берегу. С помощью алкоголя командиры снимали стресс. Когда  же командир подводной лодки оказывался один на один с морем, когда на его плечи сваливалась тяжеленная ноша ответственности за корабль и его экипаж, ни о какой выпивке не могло быть и речи. Это касалось всех командиров. В море все они были абсолютными трезвенниками. Их красные и воспаленные от переутомления и бессоницы глаза я, как-будто, сегодня снова вижу перед собой. Иногда под их койкой в командирской каюте на протяжении всего похода хранилась канистра со спиртом, из которой не было израсходовано ни единой капли ее содержимого. Так что, прошу не судить командиров слишком строго. Многие из командиров подводных лодок нашей бригады умерли в молодом возрасте. Некоторые не дожили даже до 50 лет. Умерли командиры лодок Богомолов, Никифоров, Богрецов. Командирская доля тяжела. Командир подводной лодки – государственный человек, наделенный высоким доверием не только командования флота, но и первых лиц государства (при выполнении задач боевой службы фамилии командиров знают в Кремле). Служба на дизельных лодках 613-го проекта была очень ответственна и, в тоже время, физически и морально тяжела для командиров. В походах они беспощадно тратили свое здоровье, сжигая его в борьбе с океаном. Именно тяготы командирской службы приводили к преждевременному старению и ранней смерти многих из них, наделенных от природы отменным здоровьем. Пьянство было лишь дополнительным фактором разрушения организма. Если бы командиры лодок вели здоровый образ жизни, им удалось бы побороться за ее продление. Но история, как известно, не знает сослагательного наклонения и все эти «если» да «кабы», уже ничто не могут поменять. Командиры жили и служили, как хотели, и прожили на этом свете столько, сколько смогли. Жизнь нельзя переписать заново, она, как известно, дается каждому человеку только один раз. Далеко не все допущенные ошибки можно исправить, за них приходиться расплачиваться, иногда ценой жизни.

    В медицинской службе тоже произошли изменения на место уволенного в запас моего бывшего однокурсника Иванова Бориса Куприяновича прибыл майор м/с Фролов Александр Маркелович. Назначение старшего офицера медицинской службы на скромную должность начальника медслужбы береговой базы носило вынужденный характер. Фролов мог иметь блестящую карьеру,  еще совсем недавно он проходил обучение в ординатуре военно-медицинской академии им. С.М.Кирова, но из-за своего пристрастия к спиртному был изгнан оттуда и назначен с понижением. Александр Маркелович при первом знакомстве не внушал особого опасения. Серьезный мужчина лет 33-х, с умным лицом и грустными карими глазами. В его облике не было ничего настораживающего. Слухи о его алкоголизме казались всем сильно преувеличенными. Первые два месяца Фролов служил безукоризненно. Командование бригады выделило майору и его семье отдельную квартиру. И все было хорошо в начале, но потом Александр Маркелович стал куда-то пропадать, не оставляя никаких сведений о своем месте пребывания. Флагманский врач сокрушался по этому поводу.

Ну, где можно бродить столько времени? Вот Борис Куприяныч, тот всегда был на месте. В любое время можно было решать с ним служебные вопросы. А тут, даже не знаешь, что и подумать. Может, случилось что?

Забегая вперед, я скажу, что тяга к спиртному, в один прекрасный момент, погубит Фролова. После получения спирта на Таллинском медицинском складе он ударится в запой. Его, почти бездыханного, случайно обнаружат на палдиском кладбище. Как долго он там валялся, неизвестно, но переохлаждение получил очень серьезное. Это случилось в начале ноября 1972 года. В одну из суббот я выполнял обязанности дежурного по медпункту, совмещая свою вахту, с обеспечением порядка в своем экипаже. Такие совмещения обязанностей были широко распространены среди офицеров медицинской службы. Я проводил политинформацию, доводил до моряков новости внешней и внутренней политики. Свое выступление перед народом я закончить не успел.  Меня срочно вызвали в медпункт, куда уже принесли окоченевшее тело майора Фролова. После беглого осмотра мне стало ясно, что я имею дело с очень серьезным случаем. Несмотря на плюсовую температуру воздуха, Александр Маркелович сумел отморозить нижние конечности. На занятиях по военно-полевой хирургии нам часто рассказывали о холодовых травмах, возникающих в холодное время года у солдат, находящихся в окопах. Это поражение называлось “траншейной стопой”. То, что я видел только на картинке, сейчас мне довелось увидеть живьем. К спасению жизни Фролова были подключены все лучшие силы нашей гарнизонной медицины, но вскоре госпитальные специалисты осознали свое бессилие. Одновременно с омертвением стоп, у пострадавшего вышли из строя почки. Пришлось срочно связываться с городом Тарту, где имелась аппаратура для проведения гемодиализа, более известного в народе, как аппарат “исскуственная почка”. С медицинским центром, где лечился Фролов, постоянно поддерживалась телефонная связь. Новости, поступавшие из Тарту, были неутешительными. Больному требовалась ампутация стоп. После проведения данной операции Фролов умер от сепсиса. Целый месяц  опытные врачи боролись за его жизнь, но спасти не смогли.

     С Северного флота в нашу бригаду продолжали приходить лодки 613-го проекта. На пл “С-267” начальником медицинской службы был капитан Шенкер Олег Борисович, на этой лодке он служил давно, наверное, лет семь, а может быть и больше. Я еще расскажу об этом интересном человеке, который вдоволь настрадался из-за своей “пятой” графы.

   В августе 1972 года в Палдиски пришла северная лодка “С-329”, командиром которой был капитан 2-го ранга Жигалев Ю.Т. Прибытие этой лодки внесло в размеренную жизнь нашей бригады смятение и хаос. С первых же минут стало ясно, что команда лодки скомплектована сплошь из моряков-анархистов. Поведение и форма одежды военнослужащих были настолько карикатурно-вызывающими, что все руководители бригады схватились за голову, испытав небывалое потрясение от увиденного. Складывалось впечатление, что со всего необъятного Северного флота на эту лодку загрузили самых отпетых хулиганов и разгильдяев. Моряки срочной службы расхаживали по бригаде лохматые, без головных уборов. Брюки-клеш у этих ребят были небывалой ширины. Моряки постоянно ходили в самоволки, часто попадали в комендатуру. В своей казарме эти вандалы разломали все, что только можно, не пощадив даже гальюна. Начальник политотдела стал лихорадочно искать подход к морякам-североморцам, которые действовали разлагающе на личный состав остальных лодок нашего соединения. Ругать или наказывать северян было бесполезно, на “кнут” они не реагировали, в данном случае требовался “пряник”, который давать было не за что. Но однажды повод для добрых слов все-таки нашелся. Как-то на строевом смотре северяне хорошо прошагали с песней и хотя к каждому военнослужащему было предъявлено множество замечаний по форме одежды, начпо счел уместным похвалить пение моряков “С-329” перед строем всей бригады. Процесс превращения анархистов в нормальных людей проходил очень тяжело и болезненно. Во время утреннего подъема никто из моряков не хотел подниматься и бежать на зарядку. Старпом, исполнявший обязанности дежурного по бригаде, залетел как молния в кубрик, в котором сладким сном почивали его подчиненные, и попытался навести порядок.

-Подъем! – Закричал он, что было мочи.

В ответ на его приказание была нулевая реакция, старпому снова пришлось прокричать на всю казарму ту же самую команду. И вдруг со всех сторон, как по команде, в сторону старпома полетели ботинки. Старший помощник поспешно ретировался и пошел жаловаться командиру Жигалеву Ю.Т. Командир тяжело вздохнул и отправился на переговоры с личным составом.

-Товарищи моряки! Сыночки мои. – начал Жигалев свое выступление перед этим сонным царством. - Я вас прошу. Вставайте. Просыпайтесь.
 

Ослушаться своего командира “сыночки” не могли, при всей своей отвязности и хамстве, своего начальника они все-таки уважали. Нехотя и молча все военнослужащие стали подниматься со своих коек.

     Немногим лучше был и подбор офицерского состава. Для того, чтобы очистить свои ряды от недисциплинированных офицеров, к нам на Балтику были направлены очень колоритные индивидуумы в лице командира группы движения лейтенанта Авдеева и начальника медицинской службы лейтенанта Палто. Ни того, ни другого офицера, командование военно-морских баз, где проходили службу эти ребята, не могли, даже короткое время, терпеть на берегу и использовало исключительно для дальних походов. С автономки приходила подводная лодка с Авдеевым и Палто на борту, после чего эти офицеры по приказу вышестоящего начальства пересаживались на другую лодку, уходящую в поход. Паузы между походами, разной степени продолжительности, имели место не только на Балтике, но и на Северном флоте. Когда автономок не было, два друга от всей души отрывались на берегу, приводя в бешенство командование соединений и политорганы. Работникам комендатуры до чертиков надоели пропитые рожи, пардон, усталые лица защитников отечества. В дальних походах эти офицеры тоже выдавали “кренделя”, о которых потом ходили легенды. Я бы мог много пересказать этих историй из жизни лейтенанта Григория Палто, но не хочу отнимать у вас драгоценное время. Мне как лодочному врачу был  интересен мой коллега Гриша. Внешние его данные были хоть и не броские, но весьма запоминающиеся.  Невысокого роста, тщедушного телосложения, но с животиком. Лицо круглое, одутловатое, красный нос картофелевидной формы, неопрятная борода. Передние зубы у врача Палто отсутствовали, кто-то ему их выбил. Гриша был простодушным и добрым малым. В лейтенантах он служил уже пять лет, но вопрос о присвоении ему очередного воинского звания даже никогда не стоял на повестке дня. О третьей звездочке на погонах Гриша и не мечтал. Где и когда он начал так пить, никто не знает, даже он сам. По жизни он был типичным неудачником. Если у кого-то все сходило с рук, то у Гриши почти всегда возникала пиковая ситуация с печальным финалом. Не везло ему всегда и во всем, даже с бабами - они бросали его напропалую. Бывшие сожители этих нестойких на передок женщин, иногда возвращались к своим подругам в самый неподходящий момент, и Гриша получал очередную порцию побоев. При таких тривиальных жизненных обстоятельствах, Гриша лишился передних зубов. В Палдиски лейтенант Палто систематически попадал в комендатуру. Подойти к этому пьяному замухрышке и отвести его в комендатуру мог первый встреченый на пути патруль.  В часть сообщали о задержании лейтенанта м/с, после чего командир лодки Юрий Трофимович Жигалев по утру отправлялся вызволять своего офицера из неволи. “Мой лейтенант Падла (так величал командир своего начмеда) опять сидит в комендатуре. Пойду вот, забирать его оттуда”. - Говорил Жигалев своим знакомым, уходя из расположения части. Путь до комендатуры командир лодки знал наизусть и мог бы преодолеть его, наверное, даже с закрытыми глазами. 

    Над Гришей Палто сгущались тучи, однажды его выдернули на суд офицерской чести. Там судьи, “трезвенники” все как один, от души поковырялись в личной жизни лейтенанта медицинской службы. Ничего хорошего из этого шоу не получилось. Гриша был совершенно спокоен и даже ироничен, видно ему уже приходилось посещать подобные мероприятия, на которых одни пьяницы (правильные) судили других пьяниц (неправильных). Многие эпизоды из этого судебного заседания воспринимались офицерским составом с большим воодушевлением, смех периодически вспыхивал то в одном, то в другом конце зала. Некоторые из зрителей просто рыдали от смеха. Я сам не присутствовал на этом суде, потому что в те дни находился в очередном отпуске, но те,  кто на этом процессе побывали, еще долго муссировали все подробности этого веселого события. Устав бороться с пьющим офицером, убедившись в полной бесполезности всех методов воспитательной работы, командование приняло мудрое и, наверное, единственно правильное решение – отправить на исправление  лейтенанта Палто туда, откуда он пришел, то есть, на Северный флот. Вместе с Гришей был изгнан с просторов Балтики и лейтенант Авдеев.  Гриша Палто, при всей его одиозности, был, в общем-то, неплохим парнем. Он не совершал никаких подлостей, всегда был добрым и отзывчивым. Майор Фролов, находивийся между жизнью и смертью, после полученного переохлаждения, никого из врачей не желал видеть рядом с собой. Он хотел общаться и разговаривать только с Гришей. Остальные медики в погонах для Александра Маркеловича просто не существовали, он их не видел в упор.

     В сентябре 1972 года в жизни экипажа подводной лодки “С-283” наступил решающий момент. Нам предстояло сдать задачу №1. Нашему командиру очень хотелось преодолеть этот рубеж с первой попытки. Каждый из офицеров, мичманов и матросов были одержимы таким же стремлением. Всем до смерти надоело это многочасовое бдение в прочном корпусе. Последние двое суток перед предъявлением первой задачи штабу соединения мы провели в тягостном ожидании, продолжая доводить до ума документацию и материальную часть. Покраска отсеков подводной лодки повлекла за собой следующий этап работы чистку многих механизмов и поверхностей от краски, нанесение маркировки проводилось уже в последнюю ночь перед задачей. С первой попытки нам не удалось сдать курсовую задачу №1. Замечаний было выявлено очень много. Начальнику медицинской службы, то есть мне, не удалось блеснуть перед флагманским врачом. Сначала все шло хорошо. По состоянию документации и материальной части замечаний практически не было. Подошла очередь проверки знаний личным составом правил оказания первой медицинской помощи. В пятом отсеке Анатолий Георгиевич решил побеседовать с боевым санитаром, матросом Пурвиньшем. Среди всех боевых санитаров этот латышский паренек представлял собой слабое звено. Но поначалу все шло хорошо, Пурвиньш довольно бодро все рассказывал, но,  наконец, запас его знаний иссяк, заминки при ответах возникали все чаще и чаще. Флагманский врач выразительно посмотрел на меня. Я пытался что-то возразить. Казанчеву это не понравилось и он начал проверять мои знания устройства дизельного отсека. К этому я оказался не готов. До сих пор все проверяющие добивались от меня знаний устройства второго отсека. Я постоянно готовился к проверкам, все глубже и глубже изучал свой “родной” отсек. А другие отсеки я вообще стал игнорировать. Казанчев это заметил и начал меня гонять по всем системам и механизмам 5-го отсека и я “поплыл”. Послушав мой “детский лепет”, Анатолий Георгиевич от всей души поругал меня. Я был расстроен, не ожидал, что меня так сурово высекут. В тоже время, я понимал всю справедливость слов флагманского врача, высказанных в мой адрес. Кажется, я немного зазнался, слишком рано возомнив себя великим подводником. На разборе итогов приема задачи я сидел рядом с Казанчевым. Заметив мой расстроенный вид, Анатолий Георгиевич по-дружески шепнул мне: “Не волнуйся, Виталий, твоя медицинская служба все равно будет оценена лучше остальных боевых частей и служб”. Доклад Анатолия Георгиевича ошеломил меня. Оказалось, что я лучше всех на свете, хотя есть, конечно, маленькие замечания, которые не влияют на общее впечатление. С этой поры я проникся особым доверием к Анатолию Георгиевичу Казанчеву, он стал на всю жизнь моим другом и учителем. Он много раз еще поможет мне в различных ситуациях. Спустя неделю нам удалось пересдать задачу, получилось это у нас удивительно легко. Через пару дней после преодоления этого важного рубежа, наша лодка уже начала отрабатывать вторую задачу. Возвратившись к продовольственным делам, я не испытал никаких отрицательных эмоций. Работа была мне знакома до мельчайших подробностей. С командиром Томачем у меня сложились удивительно теплые отношения, он понимал меня с полуслова, доверял мне. Скажу, забегая вперед, что в последующем периоде нашей совместной службы ни одного конфликта, даже самого пустякового, на продовольственной почве, у нас не возникло. Я был счастлив от перемен, происшедших в моей жизни. По своей сути я не изменился, выполнял ту же работу, что и на предыдущей лодке, но там меня постоянно пинали и гноили, а здесь холят, лелеют и аплодируют при первой же возможности. У Волошина я с ног до головы был увешан взысканиями, не услышал ни одного доброго слова в свой адрес, а у Томача я хожу в отличниках, и добрые слова слышу,  и благодарностей уже успел наполучать целую кучу. Когда я попросился в отпуск, Виктор Тимофеевич, не задумываясь подписал мой рапорт. На время моего отпуска исполнять обязанности начальника медицинской службы было предписано лейтенанту Петрачкову А.Т. 

     Я хотел отправиться с семьей в город Брянск, где планировал провести отпуск. Мечтал с родителями повидаться, да и за грибами неплохо было бы походить, отвести душу. Но моим планам не суждено было осуществиться. Буквально перед самым отъездом Алла устроилась на работу в школу, а мне предстояло оказывать помощь в осуществлении ее планов. Я остался в Палдиски, потому что у меня был сын, которого нужно было воспитывать. Саша был уже “взрослый мужичок”, но его надо было кормить, выгуливать на улице, развивать его интеллектуальные способности. Как не велика была моя тяга к отдыху, но я без колебания включился в домашние дела. Для того чтобы завоевать сердце ребенка, мне пришлось научиться готовить еду. Саша был большой гурман, поэтому одними яичницами решить проблему его питания было нельзя. Жизненные обстоятельства заставили меня научиться готовить вкусную и здоровую пищу. На первых порах я всецело полагался на книгу кулинарных рецептов, пытался скрупулезно отмерять объемы используемых для приготовления пищи инградиентов. Спустя какое-то время, я почувствовал себя увереннее, и все стал делать на глазок, не боясь фантазировать. Саша всегда крутился у моих ног во время моего священнодействия на кухне и постоянно интересовался обеденным меню.

-Папоцька, ты сто делиись? – Спрашивал он меня.

-Борщ варю, - лаконично отвечал я.

-А я буду кусять, - радостно реагировал сынок.

     Наша мама устроилась на работу в школу, которая находилась в городе Кейла, расположенном в 25-и километрах от Палдиски.  В школе моей жене выделили 9 часов учебной нагрузки (полставки). Ради этого Аллочке приходилось вствать утром в несусветную рань, чтобы успеть к первой электричке, которая отправлялась от железнодорожного вокзала в 5 часов 30 минут. Я не стал противодействовать желаниям своей жены, она очень хотела работать по специальности (не зря же ведь институт заканчивала). Мне было даже приятно помочь  преодолевать все трудности ее становления. Когда от моего отпуска оставалось всего 10 дней, я получил возможность прокатиться по железной дороге в сторону Брянска. Пора уже было навестить родителей. Да и проездные документы нужно было использовать, ведь не зря же их выписывали мне в строевой части. Алла нашла няню для Саши, которая согласилась посидеть с ребенком какое-то время. Няня была женщиной пожилого возраста, она была знакома мне, поскольку еще совсем недавно она работала санитаркой в медицинском пункте береговой базы. Волею обстоятельств, пришлось доверить воспитание нашего сына постороннему человеку. Радостный и счастливый я уехал в долгожданный отпуск, но в Брянске мне не удалось пробыть и недели. Няня заболела и отказалась от работы в нашем доме.  Меня вызвали домой. Надо было решать один из самых популярных вопросов – «что делать?”  Родители наши в Брянске еще не были пенсионерами, бросить свои работы и переключиться на воспитание внука, они не могли. Было принято решение определить Сашу в детский сад, находящийся в двух шагах ходьбы от дома, где проживали наши бабушки. А жили они сейчас в одном дворе. Я уже не вписывался в отведенное рамками отпуска время, пришлось отпрашиваться у командира. Виктор Тимофеевич проявил понимание сложившейся ситуации и отпустил меня на неделю, решать семейные проблемы. Я отвез Сашу в Брянск, а сам тут же уехал обратно в Палдиски. Так закончился мой суматошный отпуск. Отдохнуть, как следует, мне не удалось. Ничего страшного, - думал я, - отдохну в следующем году.