Ремонт и события вокруг него

Опубликовано в Подполковник м/с Викторов Виталий Львович "Воспоминания врача дизельной подводной лодки" Среда, 06 мая 2015 01:11
Оцените материал
(2 голосов)

Ввод в строй нашей лодки приближался с каждым днем. В начале июня лодка стояла в сухом доке, где проводились работы по чистке ее корпуса, готовились цистерны, которых на лодке великое множество. С утра до вечера не смолкал стрекот машинок, очищавших корпус субмарины от окалины, ила и ржавчины.  Это стрекотание было сравнимо со звуками, которые издают цикады. Но эти цикады, видимо, были очень крупными, почти гигантскими. Чистка и особенно покраска цистерн – очень ответственный этап работы. Ежегодно на флоте получают отравления от паров красок от 3-х до 5 человек, отдельные случаи отравлений красками на этинолевой основе заканчиваются смертельным исходом. Для того чтобы избежать отравлений личного состава, необходимо быть предельно внимательным. Начальнику медицинской службы приходится постоянно держать  наготове средства для оказания медицинской помощи пострадавшим. Покидать корабль в момент проведения покрасочных работ в цистернах лодочному врачу категорически запрещено. Все, кто страхует работу моряков в цистернах, должны поддерживать контакт со своими товарищами, периодически интересоваться самочувствием личного состава, работающего в экстремальных условиях. Неадекватное поведение этих «затворников», в виде беспричинного веселья, распевания песен, должны расцениваться как тревожный сигнал, который нельзя игнорировать.  Этих моряков, опьяневших от паров краски, было приказано в срочном порядке вытаскивать из цистерн. Иногда это приходилось делать с силой, потому что, находясь под наркотическим действием химических реагентов, люди начинали испытывать необыкновенный подъем сил и оставлять работу в незаконченном виде,  категорически отказывались. В свободное от авральных работ время, я занимался подготовкой своей материальной части. Для меня это все было уже очень знакомо.



Никаких «секретов полишинеля» для меня, выходящего из ремонта в 3-й раз, уже не существовало. Договориться с заводским рабочим классом насчет изготовления всяких амбулаторий, ящиков для медикаментов и инструментов НЗ, светильников «Софитов», было несложно. На 29-м СРЗ, как и везде, было заведено заключать бартерные соглашения, когда за внеплановые работы надо расплачиваться эквивалентным литражом спирта. Со спиртом на лодке проблем не было. Во времена правления командира Наумова были накоплены большие запасы этого популярного общественного продукта. Но с приходом на корабль Томача, запасы горючего стали быстро таять. Виктор Тимофеевич постоянно кого-то зазывал к себе в кабинет на береговой базе. О том, насколько все эти гости были полезны для окончания ремонтных работ, я судить не берусь, только «хоровод»  этих ходоков к закромам родины был нескончаем. Но были случаи, когда подарки из сейфа были оправданы, адекватны складывающейся ситуацией. Когда стал решаться вопрос о выплате денежного подъемного пособия, то пришлось прибегнуть к помощи финансиста мичмана Коваленко Ивана Денисовича. Он уже был пожилым человеком, но обладал удивительными способностями держать в своей памяти не только руководящие документы, но и подробности обеспечения денежным довольствием огромного числа офицеров и мичманов. Стоило кому-то из вновь прибывших в часть офицеров хоть однажды оказаться в поле зрения Ивана Денисовича, как последний мгновенно запоминал не только самого офицера, но и подробности его финансирования. Если для финансиста нашей бригады майора Попова выплаты нам  подъемных пособий были постоянно вне закона, его вопли типа «нельзя» и «не положено» давно стали притчей во языцех, то для мичмана Коваленко путь к получению компенсации офицерскому и мичманскому составу лодки за вынужденный ее простой всегда был открыт. Коваленко был участником Великой Отечественной войны. В 1972 году Ивану Денисовичу было уже около пятидесяти лет. По причине своего возраста он уже не подлежал аттестованию на звание мичмана. Но такие уникальные личности не должны пропадать безвестно. Звание мичмана Ивану Денисовичу было присвоено приказом Главкома ВМФ Горшкова С.Г., который хорошо знал заслуги этого удивительного специалиста и человека. Мичману дали возможность служить столько, сколько он пожелает. И Иван Денисович еще долго-долго служил на флоте, едва ли не до 65-и лет, а может быть и больше. Ему  возраст не был помехой. И в пожилом возрасте он обладал светлым умом, был добр к людям и удивительно скромен. 

     Вопрос о подъемном пособии для экипажа нашей лодки был решен положительно, без всяких промедлений, каждый из офицеров и мичманов получил по одному денежному окладу.  Это стало радостным событием в нашей жизни.
 

     Возвращаясь в свою гостиницу после трудового дня, я встречался в номере со штурманом и механиком. С того момента, как я отмежевался от них, перестал с ними пьянствовать, Зверополов и Ромащенко заметно охладели ко мне, потеряв всякий интерес к моей личности. Пить они продолжали в том же духе, паузы возникали только по причине служебной необходимости. Механик периодически заступал дежурным по живучести, штурман тоже нес вахту в дни, установленные графиком. Зверополов то дежурил по заводу, то ходил в патруль. В эти постные дни на спиртное накладывалось «вето». Снарядившись на вахту, нацепив на себя всю необходимую для дежурства амуницию, Зверополов с наслаждением декламировал одно и тоже одностишье: «Как надену портупею, все тупею и тупею. Я от службы так устал, что пререкаться перестал». Геннадий Александрович приписывал авторство этих строк на свой счет, но я в этом сильно сомневался тогда, сомневаюсь и теперь. У меня тоже была вахта, я периодически заступал дежурным по медицинской части береговой базы. Кроме меня  участие в этих дежурствах принимали мои собратья  по учебе в интернатуре лодочные врачи Киселев В.В., Смолян С., Васильчук Ю. 

      Дежурства по медицинской части были не обременительны. Практики было маловато, но связь с медициной все-таки была. Помимо участия в приеме больных приходилось ходить три раза в день на продпищеблок, снимать пробу с приготовленной пищи. Иногда дежурный по дивизии вызывал дежурного врача на продовольственный склад с целью установления пригодности какого-либо пищевого продукта. Диалог с дежурным по дивизии не всегда был приятным и сердечным, были случаи, когда мы не хотели понимать друг друга и говорили разные нехорошие слова. Раз в две недели у начальников медицинских служб подводных лодок проводились занятия по специальности, которыми руководил флагманский врач дивизии подполковник м/с Шмалий Г. П. Темы занятий были актуальны для лодочных врачей. Обсуждались вопросы хирургической помощи в условиях похода. С докладами на этих занятиях выступали врачи, только что вернувшиеся с учебы в интернатуре.  Еще одной отдушиной стали для меня посещения гарнизонного госпиталя, где работал мой бывший однокурсник Витя Карпиков. Он, также  как и я, был призван на службу в ВМФ сроком на 3 года, но теперь его пребывание на флоте подходило к концу. Командование части, в которой служил Карпиков, разрешило ему  с утра и до ночи находиться в госпитале и практиковаться там по хирургии столько, сколько душа пожелает. Не скажу, что Витя  был очень рад конкуренции с моей стороны, но возможность пооперировать он мне все-таки предоставлял, хотя и не очень часто, так как сам был жаден до работы.

     Забегая вперед, я сообщу вам, что почти все лодочные врачи, обучавшиеся одновременно со мной в интернатуре, станут впоследствии хирургами. Витя Киселев станет ведущим хирургом госпиталя в Петропавловске Камчатском, Саша Смолян закончит свою службу в должности  главного уролога Балтийского флота, Юра Васильчук уедет на Тихоокеанский флот, где продолжит свою службу в качестве главного нейрохирурга ТОФа. Все они дослужатся до полковников. Виктор Васильевич Карпиков после ухода на гражданку полностью посвятит себя хирургии и станет под занавес своей карьеры главным хирургом-травматологом Новгородской области, заслуженным врачом Российской Федерации. Автору этих строк в течение пяти лет довелось заниматься хирургией во время зарубежной командировки в ГДР. На острове Рюген у меня была неплохая практика, но большая оторванность от «большой» земли» (расстояние до ближайшего советского госпиталя было 250 км) помешали совершенствованию моих профессиональных навыков. Автономность условий налагает на врача большую ответственность за результаты хирургической работы, но к вершинам мастерства не приводит, так как все время приходится «вариться в собственном соку». В операционной своего медицинского пункта я всегда чувствовал себя как на подводной лодке, находящейся в походе вдали от родных берегов. Помощи было ждать неоткуда, рассчитывать приходилось только на свои силы. За эти пять лет работы по хирургической специальности у меня были не только победы, но и досадные поражения, которые я тяжело переживал. По окончании своей командировки я отверг все хирургические должности, которые мне предлагали флотские кадровики. Я решил продолжить службу в качестве врача-организатора. Наверное, это было правильное решение. О своем выборе я ни разу не пожалел.

     После дежурств я снова возвращался к своим служебным обязанностям, регламентированным Корабельным уставом ВМФ и книгой боевых  корабельных расписаний. И снова продолжалась привычная служебная  рутина и опять мелькала перед глазами череда эпизодов и событий различного масштаба.

    В нашем корабельном хозяйстве помимо недостач по культурно-просветительному имуществу обнаружились и другие потери и утраты. Наши моряки нашли доступ к хранилищу аварийно-спасательного имущества и очень хорошо к нему «приложились». Наибольший интерес у личного состава проявился к водолазному белью. Комплект водолазного белья включал в себя следующие наименования предметов одежды: свитер, головной убор закрытого типа (открытым фрагментом этой фески была  лишь лицевая часть), рейтузы и носки. Вся эта одежда была изготовлена из верблюжьей шерсти и была не только очень теплой, но и очень мягкой, приятной для тела. В обычном нашем восприятии изделия из верблюжьей шерсти представляются колючими и неприятными для ношения. Водолазное белье было теплым, нежным, гигиеничным и даже каким-то шелковистым на ощупь. И наши моряки это тоже по достоинству оценили. Хранить в тумбочке или под подушкой украденные вещи было неудобно, да и небезопасно.  Но выход был найден, было решено отправлять это белье по почте к своим родителям. И вот, один за другим,  братцы- матросики зачастили в ближайшее почтовое отделение, откуда они и отправляли посылки к себе на родину.  Сопровождали их вояжи на почту и обратно офицеры Ромащенко и Кожанов. Все военнослужащие, столь горячо любящие своих родителей, были из БЧ-5. Ни у кого офицеров не закралось даже малейшего подозрения на какие-либо неблаговидные действия своих подчиненных. Никто из механиков не догадался проверить содержимое матроских посылок, даже спросить об отсылаемых предметах не посмели, боясь оскорбить подозрением чувства людей, так нежно  заботящихся о своих родителях. Когда факт хищения был раскрыт, оказалось, что некоторые моряки уже уволились в запас, но кое-кто еще продолжал служить. Вот за них-то и ухватились офицеры БЧ-5, как за спасительную соломинку. Дело о хищениях имущества было передано в военную прокуратуру. Моряков, причастных к воровству начали таскать на допросы, в конце концов, признали их вину, постановили выплатить денежные суммы, для компенсации причиненного ущерба. Но что можно было взять с военнослужащих, имеющих месячный оклад 3 рубля 80 копеек?  Можно было лишь по окончании их службы отправить материалы судебных решений по месту жительства  будущих дембелей, но надежды на возмещение убытка не было никакой.  А недостача получилась большая, одной офицерской получкой тут было не обойтись. Настроение механиков было подпорчено. Что и говорить – лоханулись.

     Краем уха я услышал информацию о том, что и у нашего баталера Горелова тоже имеются недостачи, некоторые из них тянутся еще с прежнего места базирования, с Севрного флота. Меня этот факт, пока что, не очень тревожит, есть лицо, несущее материальную ответственность, вот пусть оно и отвечает за свое заведование. Сам Горелов все больше и больше поражает меня своей пустотой и безрассудностью. Однажды субботним вечером, когда я, отдыхая в гостиничном номере, был разбужен какими-то странными звуками. Когда я открыл глаза, то увидел, что по комнате летает, обезумевшая от страха курица, а Зверополов с Гореловым гоняются за ней, пытаясь поймать. Наконец им это удалось сделать, и бедняжка приказала долго жить, испустив свой последний вздох под напором крепких мужских рук.  После того, как ребята курочку придушили, они весело рассказали о своем рейде по сараям, расположенным вблизи нашей территории. Горелову нужны были навесные замки на сдачу. Замок одного из сараев наши мародеры взломали, а заодно и курицу прихватили, которая мирно почивала на своем насесте, не пропадать же добру. Друзья-товарищи уже были на хорошем подпитии, поэтому история с похищением домашней птицы вызывала у них приступы смеха. В воскресенье поутру мичман Горелов сварил из этой курочки суп с лапшой. По всей гостинице распространился куринный аромат. Воскресный день мог пройти слишком буднично. Зверополов за свои пьянки был в немилости у командира, тот запретил штурману покидать гостиницу  без надобности.  Для установления нормальных отношений с командиром Зверополов решил задобрить начальника, угостив его домашним супом. Бутылочка водки  для завязки разговора была уже припасена. Командир находился в своем номере на 1-м этаже, он читал книгу, периодически посматривая на часы. Время приближалось к обеду, но что-то очень медленно. На стук в дверь он откликнулся, Зверополов вошел в номер.

-Товарищ командир! – Обратился  штурман  к командиру. – Вот мы тут с Гореловым сходили на базар и купили курицу. Не желаете ли Вы разделить с нами трапезу, откушать куринного супчика.

Виктор Тимофеевич хотел поначалу отказаться, но сраженный божественными ароматами, сдался и пожаловал в наш номер отобедать. Суп-лапша куринный был и впрямь очень вкусен. Все съели по одной тарелке, попросили добавки. Быть может, вы будете смеяться надо мной, но ни до этого дня, ни после я не пробовал  такой вкуснятины. Ту продукцию, которую выращивают наши птицефабрики и кормят ею народ, не идет ни в какое сравнение с этой выращенной в домашних условиях хохлаткой. То, что нам ежедневно всучивают в торговой сети под видом кур, в действительности ими не являются. Эти бедные птицы напоминают своим видом истощённых узников Освенцима, задушенных в газовых камерах.

     Командир пришел в хорошее расположение духа, Зверополов, мгновенно оценив ситуацию, решил воспользоваться благоприятным моментом и попросил разрешения сходить на улочку погулять. Разомлевший от вкусной пищи командир проявил милосердие и отпустил штурмана на прогулку. И тот погулял. Недолго. Всего пять дней. Никто не знал, где нужно искать этого «птенца» отбившегося от стаи. Были проанализированы все возможные пути его передвижения в пространстве и времени, но выбрать направление розыскных работ нам  не удалось. Говорили, что Зверополова видели где-то в районе Тосмари, там полно трущоб и притонов, это сильно усложняло задачу участников поисковой операции. В эти частные дома заходить было не безопасно, они пользовались дурной репутацией. Командир потерял сон и покой, он не знал что делать. Докладывать командиру бригады об исчезновении офицера? А может лучше подождать еще немного? В таких борениях с самим собой и провел Виктор Тимофеевич все эти пять дней с момента исчезновения до возвращения в часть своего «блудного сына». Явление Зверополова к народу состоялось очень просто, даже как-то буднично. В пятницу во время обеда он появился в офицерской кают-компании. За наш экипажный стол Геннадий Александрович не сел, видимо постеснялся. Он нашел себе место за соседним столиком, где были  свободные места, О том, какое чудное зрелище предстало перед нами, достойно описания. Вид у штурмана был  помятый и изможденный. Вместо лица на его месте находилась маска-страшилка. За время своих «прогулок» по Лиепае Зверополов успел отрастить длинную щетину. Зверополовские рыжие усы топорщились как-то криво, в разные стороны. Волосы на голове были грязные и лохматые. Глаза горели лихорадочным блеском. Если бы леший существовал в природе, то он, наверное, был бы похож на нашего штурмана. Геннадий Александрович был очень голоден. Увидев знакомую официантку, он попросил ее: «Шура! Принеси мне супа». Когда тарелка с супом появилась перед Зверополовым, он попытался поесть, но ничего из этой затеи не вышло. Руки у Гены так сильно тряслись, что ни одной ложки с живительным отваром, так и не попало ему в рот. И как только не изворачивался Геннадий Александрович, какие не принимал позы, даже попробовать супа ему не удалось, все ложки, наполненные супом, он умудрился расплескать. Мы с интересом наблюдали за этим мини-спектаклем. Со стороны борьба Зверополова с супом выглядела очень забавно. Штурман был перед нами, как на ладони, он сел явно не за тот стол. Заметив наши улыбки и устав бороться с первым блюдом, Зверополов вновь позвал официантку.

-Шура! Иди сюда. Забери суп, он невкусный.

Со вторым блюдом Гена разобрался более успешно, еда периодически попадала ему в рот, он даже умудрился вилкой не пораниться. Жизненные силы, измученного алкоголем, организма, получили подпитку извне. Необходимые для жизнедеятельности калории были доставлены по назначению и в нужное время. Появилась надежда на исцеление. 

     Где болтался Геннадий Александрович, по каким трущобам лазил, так и  осталось его маленькой тайной. Командир строго побеседовал со штурманом, после чего Зверополов на некоторое время притих и держался как стойкий боец, избегая всяких искушений. Но, не зря говорят, - горбатого могила исправит. Вскоре любовь к алкоголю возобладала над силой разума, и штурман свернул на свою до боли знакомую, тернистую тропу, ведущую в никуда. Возвращение Зверополова в объятия «зеленого змия», навсегда подорвет доверие к нему командира лодки.

     Автор этих строк пожелал идти другим путем, он всегда стремился быть сторонником здорового образа жизни, но избежать  полного воздержания от алкоголя ему все же не удалось.

     Первые месяцы своей службы на пл «С-283» я старался придерживаться нейтралитета. Не вступать в группировки, союзы и альянсы, не участвовать в разборках – было моей основной программой на тот период.

     Но живем-то мы не на облаке, кругом живые люди с их сложным внутренним миром, обуреваемые разными желаниями и страстями. Многие ситуации нельзя предугадать и упредить. Однажды меня пригласил к себе в гости минер Смалишевский, после некоторых колебаний я принял приглашение. А что я, собственно говоря, теряю, - подумал я, - ну приду, посижу, отдохну в теплой обстановке, сменю гостиничный неуют, на уют семейного очага. Я уже полтора месяца не видел свою семью, а теперь вот представилась  возможность, помечтать о своих близких людях опосредованным путем, глядя на семейную идиллию своего сослуживца.  Пусть механик со штурманом отдохнут от меня, а я отдохну от них. Квартира, в которой проживал Смалишевский, располагалась в старом пятиэтажном доме по улице крейсера Варяга. От нашего общежития до этого дома было расстояние 100 метров, не больше. Улицы Нахимова и крейсера Варяг пересекают одна другую. Вечер в семье Смалишевских прошел в теплой, дружеской   обстановке. У нашего минера была хорошая семья. Жена скромная, очень доброжелательная женщина, одинадцатилетняя дочь – воспитаный ребенок. Хозяин дома был хлебосолен и весел, он рассказал много историй из своей жизни. Все эпизоды из своей службы на севере и Дальнем Востоке были представлены в виде шаржевых зарисовок. Смалишевский был хорошим рассказчиком, его рассказы о своих сослуживцах были пропитаны иронией и сарказмом. Засидевшись в гостях до полуночи, я вдруг спохватился, вспомнив о том, что я не у себя дома, что пора уже и гостиницу свою возвращаться. Попрощавшись с гостеприимными хозяевами, я вышел на улицу. Чувствовал я себя хорошо, пьяным не был, потому что хорошо закусывал.

     По дороге домой я проворачивал в своей памяти подробности проведенного вечера. Все, вроде бы, было замечательно, но какая-то горчинка все же осталась в душе. Поначалу я не мог разобраться в своих чувствах, но чуть позже догадался о причинах своей неудовлетворенности. Рассказы Смалишевского имели одну интересную особенность. Ни об одном своем сослуживце наш минер не отозвался хорошо. Все кругом были плохие и не имели ни одного положительного качества. Юрий Андреевич хороший, а все кругом – полное дерьмо. Даже Зверополов, при всех его недостатках, выигрышно отличался от «безупречного» Смалишевского. У Зверополова была душа тонкая, чуткая и ранимая. Он умел не только  ценить прекрасное, но и был способен реагировать на него бурно, с восторгом. Однажды в гостиничном номере, коротая время, я решил почитать штурману стихи Маяковского. Поэзию Маяковского я обожал с детства, а Зверополов, наоборот, относился к ней с прохладцей. Он не считал трибуна революции великим поэтом. Декламируя отрывки из поэмы «Облако в штанах», я внимательно наблюдал за реакцией Геннадия Александровича. В некоторых местах поэмы его прорывало, и он выплескивал свои эмоции, впадая в экстаз. Особый восторг вызвали у Зверополова строки поэмы: «Видишь, я спокоен, как пульс покойника», «Вы мне говорили, Джек Лондон, деньги,  любовь и страсть, а я видел одно – Вы, -  Джаконда, которую надо украсть», или такие строки «Мама, Ваш сын прекрасно болен, мама у него пожар сердца, скажите Люде и Оле, ему уже некуда деться». Слушая эти фрагменты из поэмы, Зверополов вскрикивал от нахлынувших на него чувств. Геннадий Александрович даже взял себе на вооружение отдельные строки из поэмы и не раз использовал их. О том, что он спокоен, как «пульс покойника», Зверополов любил повторять в различных ситуациях, к месту, и не к месту. 

     А был однажды случай, когда я снова нарушил «спортивный» режим.  Ко мне обратился за помощью Витя Киселев. К приезду своей жены из отпуска он захотел поклеить стены своих комнат обоями. О том, как надо это делать Витя не имел никакого понятия, а у меня уже был опыт оклеивания стен. Я вызвался помочь своему институтскому товарищу. Киселев всегда вызывал у меня чувство уважения своей идейностью и безукоризненной правильностью поведения. Он был членом партии еще с институтской скамьи и казался таким идеальным, что всем окружающим становилось жутко от присутствия божества рядом с ними, простыми смертными. Во время учебы в интернатуре Виктор Васильевич не давал никому спуску, пресекал все пошлые и аполитичные высказывания сокурсников. Журил он и тех, кто выпивал. И все покорно терпели это занудство, в глубине души понимая душевные порывы партийного вожака, в непогрешимости которого никто не мог усомниться. Если бы кто-нибудь из замполитов мог обладать такими достоинствами, то любовь и уважение к ним народных масс не пришлось бы выпрашивать с помощью убеждения и угроз.  Когда я пришел в квартиру Киселева, то обнаружил, что он хорошо подготовился к ремонту. Без всякой раскачки мы приступили к делу, и через 3 часа оклеивание обоев было закончено в одной из комнат. Вся работа была выполнена достаточно профессионально. Вторую комнату мы решили оклеивать на следующий день. Под занавес первого рабочего дня мы немного расслабились, выпили по чуть-чуть. Для меня это было новостью, я считал Киселева абсолютным трезвенником, но тут он поколебал мою веру, показав, что он вполне нормальный человек. На следующий день я вновь пришел к своему товарищу, чтобы завершить начатую работу, наклеить обои в следующей комнате. Виктор Васильевич, на этот раз, подготовился к работе еще лучше. Стол на кухне уже был накрыт и хозяин квартиры любезно предложил мне  выпить, для того чтобы лучше работалось. Я поддержал почин своего товарища и не заставил его долго себя уговаривать. Сидеть за столом и вести разговор о жизни было очень приятно, обстановка явно располагала к непринужденной беседе. Под конец вечера мы вдруг вспомнили про обои, которые надо было наклеить на стены. После принятой дозы спиртного работалось весело, но качество работы оказалось значительно ниже уровня предыдущего дня. У обоев, которые мы собирались клеить, была одна особенность, на стыке листов у них надо было подбирать рисунок, но  мы решили пренебречь этой мелочью, и лепили их как попало, вкривь и вкось. Огрехов в работе мы не заметили.  Наоборот, мы были очень довольны ее результатами. На следующий день вернулась из отпуска жена Киселева, она сразу забраковала выполнение работы во 2-й комнате, высказав предположение, что обои оклеивали пьяные люди. Но, поскольку ореол святости Виктора Васильевича, не вызывал у жены Татьяны никаких сомнений и подозрений, то главным виновником производственного брака был назначен нетрезвый напарник.  

  Я слишком увлекся описаниеем всех этих перипетий (а точнее, перепитий с недопитиями) и совсем отвлекся от главной темы, - от нашего ремонта. А он  между тем уже вступал в завершающую стадию. Лодка после завершения чистки корпуса была покрашена свинцовым суриком. Еще день, другой и лодка покинет док и начнет свое плаванье по морям, по волнам. Покрасить корпус лодки в черный цвет мы не успели. На Военно-Морском Флоте нельзя что-либо планировать на перспективу, можно планировать работу только на один день. От получения вводных вышестоящего командования на флоте не застрахован никто. А еще, лучше  ничему не радоваться.  Лишь только расплывешься в счастливой улыбке, так моментально и проглотишь какую-нибудь горькую пилюлю. Приступить к покраске корпуса кусбас-лаком нам не пришлось. Нашу лодку задействовали на учения по ускоренному ремонту. Эти учения проводились по плану Главкома ВМФ. В заводе по соседству с нами стояло несколько лодок, но все они были лиепайские. Огорчать местные кадры командировками командование дивизии не посчитало нужным, а палдискую лодку можно было отправить на учения без всякого колебания. Все равно, так и так она не дома. Какая разница, где ей находится в Лиепае или Эрлин-Хорсте. И нас на буксире потащили к месту проведения учений

Прочитано 3078 раз
Авторизуйтесь, чтобы получить возможность оставлять комментарии

Пользователь