Офицерский и мичманский состав подводной лодки проживал в гостинице, расположенной на улице Нахимова. Гостиница была, прямо скажем, дрянная,  в самую пору ее можно было назвать общежитием. Удобств в ней, откровенно, было маловато. Здание было старой довоенной постройки. Комнаты были неуютные,  большие с высокими потолками. Туалет располагался в конце коридора, комната для умывания была по соседству с «сортиром». Холодная вода подавалась с перебоями, никакой ванной комнаты и даже элементарного душа в гостинице не было и в помине. Вопросы о горячей воде вызывали у дежурного персонала гостиницы искреннее удивление, переходящее в веселое оживление. Телевизора в гостинице тоже не было. Хорошо хоть расценки за проживание были низкие, соответствующие предоставляемому ассортименту удобств. Меня разместили в номере на 2-м этаже, где уже проживали офицеры нашей подводной лодки командир БЧ-5 капитан-лейтенант Ромащенко Владимир Андреевич и штурман капитан-лейтенант Зверополов Геннадий Александрович. Я стал третьим жильцом в их комнате, а соображать на троих это, сами понимаете, - большое удобство. По отношению к алкоголю мои соседи по номеру не были святыми, за каждым из них уже тянулся шлейф былых «заслуг». Зверополов, например, еще недавно был старпомом на подводной лодке «С-345» у Богрецова, но за злоупотребления спиртным Геннадий Александрович был снят с должности и назначен с понижением на должность штурмана пл «С-283». У Ромащенко тоже был «неплохой» послужной список, из-за чего он никак не мог получить очередное воинское звание. Внешне эти два  офицера выглядели антиподами. Ромащенко – высокий светловолосый мужчина с голубыми глазами, спокойный, даже флегматичный. Волосы на голове сильно поредели, но до наступления облысения оставался еще небольшой зазор времени. Нос крупный, красный. Механику было на вид оклоло 35-и лет. Штурман Зверополов - 37-и летний  мужчина среднего роста, астенического телосложения. Плечи узкие, грудь впалая. Волосы русые, но усы почему-то были рыжие, они торчали в разные стороны на узком, продолговатом лице. Непонятно, зачем штурман  их носил. Эти нелепые усы вкупе с белесыми, чуть навыкате глазами, ассоциировали с чем-то тараканьим. По национальности Геннадий Александрович был мордвином. Еще совсем недавно, в те годы, когда Зверополов еще исполнял обязанности старшего помощника командира  подводной лодки «С-345», национальный вопрос попортил ему немало крови. Лодочный замполит Вася Неткачев, высокий, могучий, усатый и красномордый детина, постоянно издевался над старпомом, представителем малой народности. Подавая в политотдел бригады отчеты, среди которых были и сведения о национальном составе экипажа подводной лодки, замполит указывал в своей записке: русских – 40 человек, украинцев – 6, белорусов – 5, молдаван – 2, прочих – 1. К числу прочих Неткачев относил Зверополова, который вскоре узнавал о кознях зама. Геннадий Александрович страшно обижался на замполита и громко выяснял с ним свои отношения. Все свидетели этого шумного зрелища получали большое эстетическое удовольствие, смеялись, хотя в душе  понимали, что замполит - дерьмо. Об истории этого конфликта на национальной почве между старпомом и замполитом была наслышана вся бригада.  

     В отличие от флегматичного механика, Зверополов был типичным холериком, шуму от которого было всегда много, даже с перебором. Во время вечерней беседы штурман был чрезвычайно говорлив, а механик, наоборот, молчал и только улыбался своей застенчивой улыбкой. Иногда, в самых смешных местах зверополовского рассказа, Владимир Андреевич (он обладал чувством юмора) мог даже рассмеяться. Его тихое «Гы-гы-гы» были единственными звуками, изданными им на протяжении всей этой странной беседы, напоминающей игру в одни ворота. Однажды за весь вечер он не произнес ни одного слова. А штурман все говорил и говорил. Наконец он устал «фонтанировать» и предложил механику.

-Знаешь, Володя, пойдем лучше спать. Время позднее, завтра вставать нужно рано.

-Не торопись. Давай еще поговорим, - предложил Ромащенко.

Мы громко рассмеялись, настолько этот поворот диалога, который на самом деле являлся монологом, показался оригинальным  и забавным.

-Да, какой к черту поговорим, - встрепенулся Геннадий Александрович, - у меня уже язык распух от болтовни, а ты только сидишь и молчишь.

Еще у Зверополова была одна тайная страсть. Он на досуге любил сочинять стихи. Нельзя сказать, что штурман был наделен каким-то особым даром, но стихи из-под его пера все-таки выскакивали с завидным постоянством. С рифмой дела обстояли не шибко хорошо, ритмическая основа стихосложения также игнорировалась, никакого стремления к «ямбам» и «хореям» не наблюдалось, зато тема, изложенная в стихах, всегда была своевременной и злободневной. Свои сочинения Зверополов читал вслух, ожидая одобрения слушателей. Как правило, мы хорошо отзывались о творчестве поэта, говорили хорошие слова в его адрес. Это не было лицемерием, наша похвала была вполне искренней. Мы не были поэтами, но гордиться своей причастностью к рождению очередного стихотворного экспромта  нам никто не мог запретить. Конечно, наша похвала являлась неким авансом, стимулирующим  дальнейшее продвижение нашего литератора к вершинам Парнаса.

     Попав в компанию штурмана и механика, мне пришлось два-три раза присоединяться к их застолью. Пить нужно было очень много и долго. Вскоре, я разобрался, что к чему, и вынужден был оставить это бесперспективное занятие, пришлось «сойти с лыжни».  Столько выпить я не мог, да и не хотел. Не мое это дело, устанавливать рекорды по поднятию тяжестей. Не мой это вид спорта. Нельзя сказать, что мое решение отмежеваться, штурман и механик восприняли с большой радостью, однако с этим решением им пришлось смириться и терпеть меня таким, какой я есть.