Вероятно, эта глава моего повествования будет короткой по содержанию, но не рассказать о переменах в кадровом составе корабля я не могу, так как новые персонажи будут неизвестно откуда появляться на последующих страницах книги и  вызывать удивление у читателя.

     Командование бригады горело желанием иметь полноценную и боеспособную единицу в своем составе. С приходом в Палдиски у нас произошли позитивные кадровые перестановки. Вместо лейтенанта Ролика Николаева на должность старпома был назначен капитан-лейтенант Сысолов Владимир Александрович. Он был волевым и опытным офицером. Николаев получил новое назначение, ему было суждено стать минером на одной из лодок консервации, что свидетельствовало о закате его военной карьеры. На новом месте службы сбылась, наконец-то, его заветная мечта, он получил долгожданное звание старшего лейтенанта, с которым он потом долго не расставался. Очередное и последнее воинское звание Николаев получит еще не скоро. До конца своей службы он будет ходить в неудачниках. Не будет порядка и в его личной жизни. Жены ему будут изменять, а сам он пристраститься к алкоголю. По рассказам одного из моих сослуживцев Николаев однажды чуть не погиб по пьянке. В квартире, где почивал крепким сном пьяный Роальд, случился пожар, едва не стоивший жизни нашему бедолаге. Помимо описанных мной случаев в жизни Николаева было еще много падений, знать не под счастливой звездой он родился.

Впрочем, хватит вспоминать о бывших и ушедших. Экипаж заметно повеселел и взбодрился с приходом нового старпома, все как-то зашевелились, в глазах появился блеск. Сысолов оказался жестким офицером, он многое знал и умел потребовать со своих подчиненных добросовестного выполнения должностных обязанностей. Он почти никогда не повышал голос, кричал на подчиненных крайне редко. Роста он был невысокого, телосложения щуплого, смуглый, черноволосый. Носил усы, которые очень ему подходили. Он скорее был похож на какого-нибудь кавказца, чем на русского. Но, тем не менее, Владимир Александрович Сысолов и по своему рождению и по состоянию своей души был истинно русским человеком. Некоторые лодочные острословы за глаза прозвали Сысолова  «копченым», но эта кличка не прижилась и, слава богу. На  пл «С-381» Владимир Александрович прослужит года два, может чуть больше. За этот период времени он наберется опыта, который ему пригодится в дальнейшей службе в должности командира подводной лодки.

     У нас очень долго не было замполита. Не знаю, с чем это было связано, но вплоть до января 1971 года мы обходились без политического руководства, то есть плыли по воле волн в неизвестном направлении. Нам иногда подсаживали каких-то политработников, но их прикомандирование было мимолетным. Я из них никого даже не запомнил, настолько они все были безлики. Возможно, к этому времени в моем сознании уже сформировалось негативное отношение к этой категории военнослужащих. Положительных примеров я еще не встречал на своем пути. И вдруг, словно солнце из-за туч, на горизонте появилась весьма положительская личность в образе капитана 3-го ранга Воскобовича Александра Александровича. Это был уже не молодой офицер, ему было, наверное, лет 45. Выход на пенсию был делом недалекого будущего. Внешность замполита была  довольно примечательная. Среднего роста. Волосы светло-русые. Но самое удивительное в облике Воскобовича были его глаза, они были настолько голубые и чистые, что с первого шага совместного общения возникало доверие и неосознанное уважение к этому человеку. Наш замполит трепетно относился к форме одежды, военное обмундирование сидело на нем безукоризненно. Не могу сказать, что лодочные офицеры были сплошь неряхами, но Воскобович был намного элегантнее нас. Своей выправкой и формой одежды многие из моих сослуживцев могли блеснуть и на строевом смотре и в повседневной обстановке, но до замполита всем им было далеко. Александр Александрович оказался очень порядочным человеком. И в быту и на службе он вел себя образцово. С нашим командиром было нелегко общаться. По многим вопросам Воскобович был не согласен с Волошиным, особенно нашего политработника коробила жестокость командира и неуважение к подчиненным. Внешне замполит соблюдал субординацию, при личном составе он никогда не позволял себе вступать в стычки с начальником, хотя его хмурый взгляд и играющие желваки свидетельствовали о его несогласии с действиями командира. Внешне все выглядело весьма пристойно, человеку со стороны могло показаться, что у командира и его заместителя по политической части имеется полное взаимопонимание. Но это была иллюзия. Александр Александрович был не из робкого десятка. Оставшись один на один с командиром, он давал волю своим чувствам, говорил в глаза Олегу Васильевичу нелицеприятные вещи, учил его уму-разуму. Иногда эти беседы имели положительные последствия, Волошин на некоторое время затихал, обретал человеческий облик, становился участливым и внимательным  к людям. Но  это обычно длилось недолго, ведь недаром гласит пословица о том, что горбатого только могила исправит. Через какое-то время наш командир вновь распоясывался и демонстрировал свой тяжелый характер и элементарную невоспитанность. К своим обязанностям наш новый замполит относился добросовестно, проблем с проведением политических занятий в его бытность не возникало. Помимо честности и порядочности Воскобович был еще и тонким психологом. Он замечал недостатки и огрехи, допущенные кем-либо из членов экипажа, анализировал причины их возникновения, а после этого проводил профилактическую работу, которая заключалась в беседе с подчиненным. Это, как правило, был разговор по душам. Однажды объектом воспитательной работы довелось быть и мне. Я как-то проштрафился, выпил в рабочее время. Не припомню, какой был для этого повод, но что случилось, то случилось. Обычно я спокойно относился к алкоголю, но тут, как говорится, бес попутал. Принял на грудь сущий пустяк, но замполит это учуял. На следующий день он меня вызвал к себе в каюту. Я уже догадывался, о чем пойдет разговор. Александр Александрович внимательно посмотрел  мне в глаза и тихим голосом произнес: «А что это наш милый доктор стал выпивать?  Вы меня очень удивили и огорчили вчера.  Зачем  Вам это надо? Вы же интеллигентный человек. Вы хоть осознаете, как это некрасиво?»

-Осознаю, - ответил я, - и даже сам не знаю, как такое со мной приключилось.

-Я, конечно же, верю, но дайте мне слово, что впредь Вы никогда не допустите подобное  своему вчерашнему поступку.

-Обещаю. – твердо сказал я. – Больше такое никогда не повторится.

Этот разговор произвел на меня сильное впечатление, отныне я всегда помнил о данном обещании и старался выглядеть достойно. Если я скажу, что вообще перестал брать в рот спиртное, то вы все равно мне не поверите. На флоте, а тем паче на подводном, не пить нельзя. Человек, постоянно испытывающий физические и нервные перегрузки должен как-то снимать напряжение, расслабляться. Не пьющий офицер-подводник всегда подозрителен, от него все шарахаются, как от чумного. Честно говоря, абсолютных трезвенников среди подводников я не встречал. Я не был ханжой и поэтому готов был в любую минуту принять участие в каком-нибудь торжестве, выпить рюмку-другую – дело святое. Флотские традиции, я уже о них много рассказывал, зарождались усилиями многих поколений моряков. Получение очередного воинского звания, день рождения, убытие в отпуск, возвращение из похода всегда были поводом для застолья. И я был как все. Но в питье был умерен. В служебное время, в расположении части я больше никогда не выпивал, то есть держал слово, данное замполиту Воскобовичу. 

     К большому сожалению, служба на флоте у нашего замполита вскоре закончилась, он достиг того возраста, когда отправляют на пенсию. Нам всем было жалко расставаться с этим хорошим человеком. На прощание мы подарили Воскобовичу спиннинг, чтобы  на своем заслуженном отдыхе он ловил рыбу и вспоминал нас.  Я думаю, что не только у меня, но и у других членов экипажа замполит Воскобович оставил хорошее воспоминание, хотя процесс нашего общения составлял около полугода.

     За годы моей службы на лодках мне встретится еще один хороший замполит, все остальные были с серьезными изъянами и не вызвали в моей  душе симпатии и уважения.

     Мичманский состав также пополнил свои ряды. К нашим лодочным старожилам Атаманову и Морозову присоединились Дмитренко и Ахмедов.

     Виктор Дмитренко был уже опытным специалистом, на многих лодках он успешно выполнял обязанности старшины команды мотористов. На момент своего прибытия на «С-381»  ему было примерно 33-35 лет. Довелось ему служить и в Палдиски и в Лиепае. Специальность свою он знал в совершенстве, поэтому всегда держался уверенно. Дмитренко имел рост выше среднего, был строен, черноволос и весьма недурен  собой. Открытый, веселый. Обладал чувством собственного достоинства. Во всем облике Дмитренко просматривалась какая-то барственная вальяжность, даже в не совсем  свежем кителе, отдающем за версту запахом солярки (моторист все же), Виктор выглядел очень респектабельно и мог сойти за графа.  Волошин к старшине не приставал. Дмитренко прекрасно играл на бильярде. Я видел его за бильярдным столом всего лишь пару раз, но был поражен его мастерством. Свои таланты Дмитренко не мог и не хотел растрачивать впустую, он любил играть на деньги. В каждой военно-морской базе были клубы или дома офицеров, где собирались истинные ценители и мастера бильярдной игры, которые играли исключительно на интерес, то есть на деньги. Дмитренко был постоянным посетителем этих заведений, где он успешно реализовывал свои способности, обыгрывая всех подряд. Деньги у него всегда водились, но стоило им иссякнуть, как он тут же искал возможность сойти на берег и прогуляться до ближайшего клуба. Своим денежным выигрышам Дмитренко находил применение не самое удачное, он любил покутить. Пить в подворотне было не в его стиле, предпочтение он всегда отдавал  ресторанам, там все было более культурно. Тем не менее, ресторанная обстановка не мешала ему напиваться до бесчувствия, случались и явные переборы, иногда Дмитренко даже где-то  падал, разбивался. Однажды, возвращаясь с очередной попойки, наш герой сильно разбил себе голову. Один из врачей соединения оказал медицинскую помощь нашему старшине. Рана оказалась рваная и скальпированная, поэтому пришлось накладывать на нее швы. Никто сильно не ругал Дмитренко, ему все сходило с рук. Почему-то он был симпатичен начальникам, да и возраст у него был почтенный, таких ветеранов и перевоспитывать как-то неудобно. Тем более, свою работу на лодке Виктор выполнял блестяще, а что еще нужно для механика и для командира, а нужно им то, чтобы все работало, крутилось и вертелось. За время пребывания в море  Дмитренко ни разу не подвел своих командиров, его материальная часть работала безупречно, как часы, личный состав команды мотористов всегда действовал грамотно и слаженно. Подчиненные относились к своему старшине с большим уважением.

     Другой сверхсрочник, прибывший  к нам на лодку для дальнейшего прохождения службы, был главный старшина Ахмедов, он должен был возглавить команду трюмных машинистов. Еще совсем недавно он был военнослужащим срочной службы на одной из лодок нашего соединения, а потом вдруг надумал остаться на сверхсрочную. Судя по фамилии, Ахмедов должен был являться «лицом кавказской национальности», но на самом деле он был башкиром. Несмотря на свою молодость, главный старшина был очень серьезен, коммуникативными качествами он был явно обделен. Вечно молчаливый и угрюмый, не обладающий даже минимальным чувством юмора, он поначалу выглядел белой вороной. Начинать заводить беседы с Ахмедовым про жизнь, про службу было бесполезно, он был совершенно неконтактен. Шутки и розыгрыши он воспринимал болезненно, и доморощенным острословам от подобного восприятия становилось как-то неуютно, да и страшновато – вдруг чего-нибудь этот дикарь отчебучит, например, зарежет кого-нибудь. Разберись, что там в голове у этих малых народов. Иногда, впрочем, он позволял себе улыбнуться, но эта улыбка была слишком мрачной и никого не могла зажечь. Наш доблестный командир пытался установить контакт с Ахмедовым, но вскоре понял, что случай безнадежный и отстал. С тех пор отношения между старшиной команды трюмных и командиром лодки сложились сугубо официальные, служебные, никакой лирики в них не просматривалось. По сравнению с Дмитренко, Ахмедов был полным его антиподом. Вот такое пришло к нам пополнение.

    Благодаря проведенным кадровым перестановкам и притоку свежих сил на нашей лодке произошло оздоровление обстановки. Мы наконец-то почувствовали, что у нас есть  старпом, который ведет нас правильным курсом, спрашивает с нас по полной схеме, но, в тоже время, палку не перегибает. Замполит тоже пришелся ко двору. Появилась надежда, что задачу №1 мы все-таки осилим. Чем ближе был срок сдачи задачи, тем напряженнее становилась наша работа. Постоянно не хватало времени, для того, чтобы выполнить все мероприятия суточного плана. Вскоре мы вообще перестали ходить домой, все немного озверели, осунулись лицом, но настрой был боевой, поэтому никто не роптал. Одни занятия сменялись другими, то изучение уставов, инструкций, то вдруг все наваливались на строевую, физическую, легководолазную и стрелковую подготовку. Неоднократно проводились учения по борьбе за живучесть. Офицеры штаба бригады зорко отслеживали нашу степень готовности, их отзывы о результатах нашей работы становились все более обнадеживающими. Оставалось всего трое суток до нашего испытания на зрелость. Командиром было принято решение подкрасить лодку. Все как одержимые принялись красить свои заведования направо и налево. Но как гласит народная мудрость, нет ничего страшнее моряка с кистью. Как бы не старался наш матрос, он обязательно закрасит и заляпает все что надо и не надо. Командиры боевых частей проверили качество выполненных работ, и пришли в ужас. Теперь надо было отскребать краску с  многих поверхностей, отчищать резьбу на различных соединениях механизмов и агрегатов. Надо было повсеместно наносить маркировку, без нее запрещено эксплуатировать материальную часть. И вот, наконец, с горем пополам, все внутренние покрасочные работы удалось завершить, оставалось только покрасить корпус лодки кузбас-лаком. Эта работа прошла на одном дыхании. Оставался последний день перед задачей, на который командование корабля возлагало большие надежды. Как показывает многолетний опыт нескольких поколений подводников, самый продуктивный день перед задачей – это последний день. Недоработок было еще много. Их надо было устранять, во что бы то ни стало, иначе весь этот титанический труд экипажа полетит коту под хвост. Но поработать в полную силу нам не довелось. На нас, как снег на голову свалилось событие, о возможности которого никто не мог предположить. Утром 29-го января командование соединения поставило нам задачу, не имеющую никакого отношения к боевой подготовке. Нам предстояло показать свою лодку во всей ее красе ни кому-нибудь из военачальников, а человеку вовсе далекому от военной службы. К нам на «пароход» решила пожаловать популярная актриса советского кино Людмила Чурсина.