Наверное,  эта новогодняя сказка необходима была для контраста с той будничной кутерьмой, в которую я вскоре должен был вновь окунуться. Уже на следующий день после отъезда мамы я полностью включился в тот сумасшедший ритм работы, когда весь день расписан по минутам, когда начало рабочего дня еще определялось, а его окончание терялось, будто в тумане. Все зависело от нашего суточного плана и масштабности решаемых задач. Немало времени пришлось проводить на лодке, где, помимо приведения в надлежащий вид своих заведований, приходилось проводить занятия, тренировки и учения. Достижение каждой новой цели давалось с большим трудом. Укомплектование лодки медицинским имуществом я завершил довольно быстро, все шкафы, аптечки и укладки я заполнил имуществом и медикаментами, согласно установленным нормам снабжения. В дни занятий по специальности я обучал боевых санитаров приемам оказания первой медицинской помощи. Моим верным помощником во время проведения занятий был химик-санинструктор. Он отвечал за материально-техническое обеспечение занятий, заранее подготавливая бинты, косынки, жгуты и шины. Вместе с санинструктором я посещал хирургическое отделение военно-морского госпиталя, где обучал своего помощника правилам асептики и антисептики. Чаще всего эти занятия совпадали с моими дежурствами по госпиталю, которые прочно вошли в мою повседневную жизнь. Наверное, я где-то проявил излишнюю прыть в погоне за приобретением хирургических навыков, но дежурствами я был загружен максимально, причем половина этих дежурств выпадала на выходные и праздничные дни. Флагманский врач бригады был обрадован, что в медицинской среде появился такой безотказный офицер, которого можно было без всяких хлопот включать в график в любые дни месяца. По этой причине я стал еще реже бывать дома, о выходных днях в кругу семьи пришлось надолго забыть. Дома я стал появляться 2-3 раза в неделю. Приходил, как правило, в поздние часы, смертельно усталым. Аллочка жалела меня, не загружала меня никакой работой, но сама мужественно переносила все трудности, связанные с воспитанием сына, который требовал все больше и больше внимания. Я хоть и старался быть чем-то полезным для семьи, но толку от меня было немного. Хорошо хоть зарплату приносил в дом. А так, самый настоящий квартирант. Пришел, поспал и снова ушел. Но это были еще не самые трудные дни, основные тяготы и лишения  были впереди.   А пока я периодически радую свою жену своим кратковременным появлением. Рано утром ухожу на службу. Хронически не высыпаюсь. Сын спит очень неспокойно, просыпается по много раз за ночь, орёт громким голосом, требуя еды. Каждое ночное пробуждение Саши сопровождается его кормлением, по-другому с ним никак нельзя договориться. Любит он материнское молоко, и ничего с этим не поделаешь. В те дни, когда я ночую в казарме, мне тоже бывает не сладко, так как приходится проверять утренний распорядок дня. Часто за моими действиями наблюдает командир. Ко мне он очень строг и придирчив, постоянно выражает свое недовольство по любому поводу, высказывая в мой адрес нелицеприятные замечания. Я знаю, что мой уровень подготовки еще далек от совершенства, но стараюсь, как могу. Оценка же моих действий всегда однозначна. В свой адрес я не услышал из уст командира пока что ни одного доброго слова. Не могу сказать, что этот факт меня сильно расстраивает, но и радости не прибавляет. Постепенно груз отрицательных эмоций накапливается в моей душе, и я начинаю ненавидеть командира. Мне кажется, что  Олег Васильевич необъективен по отношению ко мне и в чем-то даже излишне придирчив. Любовь командира я, конечно же, не заслужу, но хотя бы уж он перестал меня «клевать в темечко» каждую минуту.   Мое терпение не беспредельно, взорваться могу в любую минуту, не догадывается Волошин, какие ураганы бушуют в моей душе. Подавлять свои эмоции мне становится все труднее. 

     На днях я получал продукты автономного пайка на складе. Все, что хранилось у меня в провизионной кладовой до сих пор, это были жалкие крохи по сравнению с нормой обеспечения, характеризующей готовность корабля к бою и походу. На продовольственном складе познакомился с Алексеем Максимовичем Кудрявцевым, он показался мне хитроватым мужичком. Выдавая продовольствие, мичман лихо стучал костяшками на счетах (в то время обычные счеты были распространены чрезвычайно широко, теперь они - раритет, юное поколение даже не представляет себе этого «динозавра»)  Я не умел пользоваться счетами, калькулятора у меня не было (о наличии в природе оного я даже не догадывался), проверить количество выданной продукции я мог только с помощью арифметических действий, которые я еще не забыл из курса школьной программы. Считал я на клочке бумаги, столбиком. Результаты получались достоверные, но за кудрявцевскими счетами я не поспевал.  Мой дотошный контроль сильно тормозил процесс получения довольствия. Несколько раз я обнаруживал ошибки в действиях Кудрявцева, причем ошибался он только в свою пользу. Но задержка получения продуктов на складе была чревата сбоем всего графика запланированных работ. Офицерский и мичманский состав мог по окончании рабочего дня разойтись по домам, и тогда, - пиши-пропало.  Самым  ответственным этапом при загрузке продовольствия в провизионные кладовые подводной лодки была его транспортировка с первого по третий отсек, на этом пространстве всегда были максимальные потери провизии в связи с воровством личного состава. На темы морали с моряками можно было говорить сколько угодно, они глядели на тебя бездонными и чистыми глазами, с большим вниманием слушали полезные советы, но делали все равно все по-своему, то есть крали столько, сколько могли. Для того чтобы минимизировать расхищение продуктов питания, по ходу их транспортировки расставлялись контролеры-наблюдатели из числа офицеров и мичманов.  Личный состав, включенный в состав погрузочно-разгрузочной команды, выстраивался по цепочке от места выгрузки продуктов на причальной стенке до люка в трюм центрального отсека. Передача продовольствия осуществлялась эстафетным методом. За всем ходом передачи продуктов внимательно следили контролеры, число которых по пути следования довольствия немногим уступало количеству грузчиков. При такой системе контроля, казалось бы, и мышь не проскочит, но советский матрос всегда был дьявольски изобретателен и тырил продукты при малейшей возможности. После окончания погрузки наши механики совершали обход отсеков и извлекали из труднодоступных пространств, окружавших  различные механизмы банки со сгущенным молоком, мясными консервами и другими деликатесами. Особенно много продуктов помещалось за батарейным автоматом 2-го отсека. Количество конфискованных у личного состава «трофеев» исчислялось мешками. Но часть украденного продовольствия даже самым лучшим офицерам-поисковикам обнаружить было не под силу. Военнослужащие срочной службы – это те же дети, которые не могут жить без сладкого. Сгущенное молоко для них во все времена являлось самым любимым лакомством, к остальным продуктам питания наши моряки были более лояльны. Впрочем, был еще один продукт питания, вызывающий особую любовь и уважение. Этот продукт именуется ржаным сухарем. Любовь к сухарю формировалась в сознании матроса где-то на генетическом уровне. Жестяные банки с сухарями не вмещались в провизионные кладовые, поэтому их распределяли по отсекам, где они и становились легкой добычей наших морячков, которые любили «похрумкать» сухариком во время несения вахты. На выходах в море, во время качки ржаной сухарь был испытанным лечебным средством против морской болезни. Ни один из других продуктов питания сухарю в подметки не годится.  Но, впрочем, хватит о сухарях. Погрузка продуктов завершилась, я спускаюсь в трюм 3-го отсека, проверяю складирование продуктов автономного пайка в провизионках. Лодочные коки Казиметс и Механиков проявили чудеса изобретательности и рассовали по стеллажам все банки и коробки.  Закрываю двери кладовок,  опечатываю  помещения и сдаю их под охрану. Я чертовски устал, за день во рту не было ни крошки. Посмотрел на часы и удивился, на циферблате 21 час  50 минут. Иду на береговую базу с целью получить разрешение командира для убытия домой, к семье. Командира нет в своей каюте, видно где-то «отдыхает» со своими коллегами. Вскоре я обнаружил его в командирской каюте другого экипажа. Теперь я уже точно и не припомню, сколько их было в каюте в тот вечер. Не то четверо, не то пятеро. Все раскрасневшиеся, на хорошем подпитии. Мое появление было встречено без особой радости. Докладываю командиру о завершении погрузки продовольствия и прошу добро на сход. Слышу опять в свой адрес упреки, что и такой я и сякой. 

Доктор, - говорит Олег Васильевич, демонстрируя своим коллегам свою власть над подчиненным офицером, - это хорошо, что ты загрузил продукты. А для своего командира можно было догадаться и захватить с собой хотя бы несколько банок консервов. Видишь, у нас вся закуска кончилась. Доктор, какой-то ты непонятливый. Учишь тебя, учишь, а все без толку. И когда ты уже поймешь службу?

Остальные командиры горячо поддерживают своего соратника, который  все больше и больше распоясывается, требуя от меня немедленных действий по гастрономическому обеспечению вечернего застолья.  Но я уже закусил удила и перешел к активной обороне.

-Товарищ командир! Ни за какими продуктами я сейчас не пойду, потому что уже поздно. Прошу разрешения на сход с корабля.

Получив «отлуп» от салаги-лейтенанта, командир звереет. Далее следуют ругань, оскорбления. Но меня уже этим не проймёшь, я принял решение и назад не отступлю. Не на того ты нарвался, Олег Васильевич.

-Прошу разрешения на сход с корабля, - вновь обращаюсь я к командиру.

Командир еще пытается переломить ситуацию в свою пользу, но тщетно. Нашла коса на камень. Остальные командиры видимо устали ждать полной и безоговорочной победы Олега Васильевича над строптивым докторишкой. У меня появились защитники.

-Олег, - говорят командиры своему другу, - да пошел он к черту, отпусти ты его домой. Пусть идет к семье.

Волошин нехотя соглашается и отпускает меня восвояси. Слышу его раздраженный голос мне вдогонку.

-Я еще завтра поговорю с тобой, научу уважать старших.

И вот я уже иду домой,  завтрашний день сегодня меня совершенно  не волнует. Миновал КПП. Вот и финишная прямая, дорога-бетонка, отделяющая нашу бригаду от города Палдиски. Расстояние до городка вроде бы и небольшое, всего полтора километра, но ветер встречный, не дает развить крейсерскую скорость. Дорога безлюдна и темна. Машин не видать никаких, ни встречных, ни попутных. По пути домой пытаюсь осмыслить ситуацию, повлекшую за собой обострение отношений между мной и командиром. Зная его злопамятный характер, я предчувствую, что в будущем меня ждут отнюдь не розы. Будет много пролито крови, растрачено нервов, но я не сдамся, шестерить перед Волошиным не стану.  Я тихий, но упрямый. Если упрусь рогом, никто с места не сдвинет. Таким уродился. Но вот и бетонка уже позади. Справа по курсу  обозначился силуэт учебного центра, а вот и улочки пошли Кингисепа, Лауристини, Садама. Огоньки в окнах домов создают эффект освещенности, хотя уличные фонари нигде не горят. По освещенным улицам идти было бы гораздо веселее. И вот, наконец, я дома. Аллочка радостно встречает меня, улыбаясь своими лучистыми синими глазами. Несмотря на поздний час,  мы  радостно обмениваемся новостями, пьем чай на кухне. Сыночек уже крепко спит в своей кроватке. По рассказам мамы Аллы, Саша быстро взрослеет, и спектр проявлений его человеческого существа становится все шире. Каждый день его жизни на земле открывает в его поведении что-то новое, незнакомое до сей поры. Парень он беспокойный, очень шустрый, за таким нужен глаз да глаз. Весь груз забот по воспитанию нашего сына лег на плечи жены, которая непостижимым образом все успевает. В доме чистота, порядок, ребенок ухожен, обед приготовлен. Я могу лишь констатировать этот факт и гордиться своей хозяюшкой. А что мне еще остается делать? Помощи от меня по хозяйству видно никогда не дождешься. Одно слово – квартирант. Про свою службу я сообщаю только хорошие новости, все негативы стараюсь держать при себе. Я знаю, что Аллочка очень впечатлительна, а посему незачем ей знать все подробности моего непростого становления в непривычной среде. Расстроить любимого человека просто, но мне не нужны ее слезы, я хочу видеть ее веселой и счастливой. Пусть уж лучше она никогда не узнает о моем противостоянии с командиром лодки. От ее переживаний и сочувствия мне будет только тяжелее. С этими мыслями я погружаюсь в сон. Саша среди ночи постоянно будит меня своим могучим криком. Сколько же раз он просыпался? Да, наверное, не менее 4-х раз. Все еды требует. Вот обжора!  Хорошо, что у матери молока полно, вот сынок и балдеет от своего любимого яства. В 6 часов утра просыпаюсь под звон будильника. Вставать из теплой постели совсем не хочется, но труба зовет в поход. По дороге в часть обдумываю все детали  предстоящего дня. Но день прошел удивительно просто и буднично: завтрак, подъем флага, проворачивание оружия и технических средств и далее – все по распорядку дня. Словом, - ничего особенного. Командир не торопится припомнить мне перипетии вчерашнего дня, он затаился на время, но я не сомневаюсь, что он успеет привести в исполнение свою угрозу. Уж что я безоговорочно усвоил, Волошин ничего не забывает, он только ждет удобного случая, чтобы  «привести приговор в исполнение».  С утра пытаюсь разобраться с итогами вчерашнего продовольственно-погрузочного аврала. В провизионной кладовой сверяю наличие полученного автономного пайка с данными, указанными в накладных. Даже при беглом подсчете я убеждаюсь, что первый блин для меня оказался комом. При выдаче с продсклада недодали, а при загрузке в лодку своровали. Размеры недостачи не велики, каких-то 15, 20, 30 кг в различных позициях, знающие люди говорят, что все это сущая ерунда.

Вот только лодка начнет регулярно ходить в море, все эти недостачи легко спишутся сами собой. Даже не стоит переживать из-за таких пустяков.

И все же я переживаю, что сплоховал, не предусмотрел чего-то. Если с воровитым личным составом ничего поделать нельзя, то с мичманом Кудрявцевым, наверняка,   можно найти общий язык. Вот только как этого добиться? Уж сильно мало я знаю запросы складских работников.

     Спустя какое-то время, когда наша подводная лодка «С-381» уже вовсю бороздила просторы морей, и когда назрела необходимость пополнения запасов продовольствия, я вновь пошел в гости к Алексею Максимовичу Кудрявцеву. На этот раз я был всесторонне подготовлен к плодотворному совместному сотрудничеству. Оказалось, что для достижения полного взаимопонимания необходим был сущий пустяк, а именно, - бутылка спирта. Получить у механика бутылку спирта на благое дело не составило труда, Алексей Антонович  с пониманием отнесся к моим проблемам и обеспечил меня «горючим» без всякого душевного содрогания. После того как Кудрявцев получил заветную бутылку спирта, он просветлел душой и лицом. Он воспылал ко мне необыкновенным уважением. С этой поры на продовольственном складе у меня появился настоящий друг, который заботился о качестве моего продовольственного обеспечения, как самый рачительный хозяин. Проверять его с карандашом в руках уже было не нужно. Теперь Алексей Максимович стал безукоризненно честен. Однажды при выдаче продуктов, Кудрявцев заметил, как молодой матрос по фамилии Мельник попытался умыкнуть банку сгущенного молока. Реакция мичмана была незамедлительной. Последовал резкий удар в подбородок и воришка упал как подкошенный, только ноги кверху взметнулись. Я с уважением  взглянул на Алексея Максимовича. Откуда это у него? Росточка он небольшого, телосложения самого обыкновенного, отнюдь не богатырского. Участник войны, возраст не юный, в ту пору ему было где-то лет 45-47. Спортом Кудрявцев не занимался. Человек он был пьющий, от него все время исходил запашок, причем, это был не перегар (последствия вчерашнего употребления), а свежий спиртовой запах. Это было его обычное рабочее состояние. Матрос Мельник был молодой здоровый парень ростом около 180 сантиметров, он был на целую голову выше  мичмана. Но полет молодого здорового тела в противоположный конец склада опрокинул все мои представления о формах и содержании, на практике опроверг законы механики. Удивлен, впрочем, был не только я, но и все, кто в тот день находились  на складе. С той поры я Алексея Максимовича стал уважать еще больше. Человек он был скромный и немногословный, при его специальности умение держать язык за зубами следует считать одним из главных достоинств. Во времена тотального продовольственного дефицита склад автономного пайка привлекал пристальное внимание многих заинтересованных лиц. Были охотники «погреть руки» за государственный счет, были и непримиримые борцы с расхитителями народного добра. Про  склад мичмана Кудрявцева в народе постоянно ползли всевозможные слухи, чаще всего нелестного содержания. То говорили о каких-то подозрительных машинах, которые подъезжают к складу и что-то там забирают, при чем в нерабочее время. Информаторов у нас всегда хватало. Они доносили в политотдел бригады о своих наблюдениях, не жалея красок. После каждого сигнала принимались адекватные меры воздействия, по распоряжению политотдела на склад засылалась проверочная комиссия. Но сколько ни старались проверяющие работники, ничего криминального на складе автономного пайка им обнаружить не удалось, только людей насмешили. Все сошлось как в аптеке, тютелька в тютельку. А мичман Кудрявцев только улыбался своей скромной, застенчивой улыбкой, да покуривал свою папироску «Беломор». В политотделе сатанели от злости и направляли на склад еще более представительные комиссии. Но тщетно. Опять на складе все было в ажуре, а комиссия оказывалась в круглых дураках.  Итог прежний – полное фиаско. После очередного провала с раскрытием складских  хищений вся бригада хохотала над бдительными политработниками и от этого ржания авторитет (сейчас бы сказали рейтинг) их всемогущего клана падал ниже некуда. Настал момент, когда в политотделе окончательно разуверились в своих способностях. Доброхоты по-прежнему приходили, стучали, но политотдельцы, потерявшие надежду на успех, мужественно отправляли их подальше. Так и остался в народе мичман Кудрявцев Алексей Максимович уважаемым человеком с безупречной репутацией. В последующем периоде своей служебной деятельности мне неоднократно пришлось обращаться к Кудрявцеву с различными вопросами. Питание личного состава дело не простое, при составлении меню-раскладки всегда приходилось учитывать кулинарные пристрастия большинства членов экипажа. По этой причине отдельные продукты автономного пайка использовались в процессе приготовления пищи более интенсивно по сравнению с другими. Возникал дисбаланс: где-то намечалась недостача в связи с перерасходом, а где-то, наоборот, накапливались излишки некоторых продуктов. По какой-то неведомой причине подводники отдавали предпочтение чаю, совершенно игнорируя кофе. Даже когда появился растворимый кофе, любовь к чаепитию осталась неизменной. Результатом такой неравномерной любви явились диспропорции в хранимых запасах чая и кофе. «Не везло» сухарям, которые нещадно пожирались личным составом при каждом удобном случае. Да и как мимо их пройдешь, коль они  в отсеках лежат и место занимают. Вобла, которую на флоте все нежно величают таранькой, использовалась в качестве валюты при всех официальных и неофициальных взаиморасчетах. После спирта вобла прочно занимала второе место в табели о рангах в качестве валюты. Поводов для всевозможных взаиморасчетов и дарений возникало много, то СБР, то мерная миля, то краски нужно раздобыть, то вдруг кого-то командир просто угостить захотел.  Бывало, еще плаванье не началось, а воблы в провизионке уже не хватает.  А раз не все в порядке с запасами, то приходилось идти за советом к старшему товарищу, то есть, в данном случае, к  Алексею Максимовичу.

-Алексей Максимович! Помоги разобраться с пересортицей. Недостача   2-х  килограммов чая, 15 килограмм воблы. Кофе, рыбные консервы в избытке (перечисляю наименования продуктов, их вес).

И мичман Кудрявцев давал мне квалифицированные ответы на все вопросы, объясняя возможности проведения всевозможных замен (вобла-рыба, рыба-мясо, рыбные консервы-овощные консервы). В тех случаях, когда замены не были предусмотрены, существовала еще одна лазейка – замена по стоимости. Вся эта информация помогала мне погасить тревогу, одолеть сомнения. Бывали случаи, когда позарез нужно было срочно решить какой-нибудь наболевший вопрос. Тогда Алексей Максимович говорил коротко и ясно: «Я все понял. Помогу. Сделаю». И поскольку его слово кремень, то и за благодарностью с моей стороны дело не станет. Иду на поклон к командиру БЧ-5, получаю от него бутылку спирта и спешу порадовать заведующего складом.

-Получи, Алексей Максимович, от меня угощение.

-Спасибо, Львович. Вкусный у тебя спирт. Медицинский он всегда вкусный.

Я не хочу разочаровывать Кудрявцева откровениями о происхождении спирта. Спирт, который я ему принес, вовсе даже не медицинский, а самый настоящий технический, или как здесь все его называют – «шило». И ничего в нем хорошего и вкусного нет, но раз человеку от него приятно, то пусть порадуется. Я бы этому человеку и медицинского спирта не пожалел, да только не имел я  этого продукта в достаточном количестве. 400 мл медицинского спирта, которые я получил в аптеке, - это все, чем я располагал на тот момент, но трогать сей драгоценный запас не мог, не имел права. 

     В течение всего последующего периода службы на подводных лодках я неизменно занимался продовольственным  снабжением. Близость и доступность деликатесов, лежащих у меня под ногами, не поколебала мои моральные устои, не развратила меня. Воспитание, заложенное в меня с молодых ногтей бабушкой Клавдией Алексеевной, оказалось добротным. Заведуя всеми продуктами автономного пайка,  я всегда относился к ним спокойно,  как к казенному имуществу. А что казенное, – то не мое. Червяк искусов и соблазнов так и не проснулся в моей душе, для того чтобы запустить руку в закрома родины, нужно было иметь хоть какие-то позывы. Но у меня  на все это добро вместо позывов и аппетитов существовало  лишь ярко выраженное табу. Народ знал о моих чудинках, но относился к ним по-разному, кто с сочувствием, а кое-кто и с сожалением. Я не знаю, что думал обо мне  мичман Кудрявцев, мне это неведомо, только в любых продовольственных перипетиях  он всегда был на моей стороне. Неоднократно  снаряжал он меня в автономные походы, и всякий раз демонстрировал свои лучшие человеческие качества, снабжая нас самыми отборными и качественными продуктами. С ним всегда можно было договориться по поводу получения сверхнормативных продуктов питания. На поход мы получали картошку (несколько тонн), селедку в бочках, а также соленое сало, приготовленное с различными специями, по особому рецепту. И все это выдавалось без всяких накладных, просто так, в знак особого уважения.  В дальнем походе все эти простые, незатейливые продукты питания становились милее и дороже любых деликатесов.

     Вспоминается еще один эпизод, когда Алексей Максимович выручил меня. Случилось это в декабре 1971 года. В это время я был переведен на другую лодку. Перед своим уходом я сдал свое заведование штурману, врач, мой сменщик на лодку еще не прибыл, поэтому передача продовольствия была произведена по приказу командира первому,  попавшемуся ему на глаза офицеру. Благополучно сдав дела и обязанности, а также и все содержимое провизионных кладовых, я, с чувством исполненного долга, уехал в город Балтийск учиться в интернатуре Балтийского флота по хирургии. Уехал я в двадцатых числах ноября, а перед новым годом меня известили, что на моей бывшей лодке обнаружена недостача продовольствия. Эту новость сообщили моей жене, а она уже, в свою очередь, известила меня. Сообщение о недостаче продуктов автономного пайка сильно озадачило меня и расстроило. При передаче продовольствия штурману у меня были излишки по многим позициям, но не было никаких отклонений в меньшую сторону. Запас прочности для моего преемника  был оставлен  очень солидный,  но это благополучие сыграло злую шутку над штурманом и корабельным врачом, прибывшим мне на смену. Мне неизвестно, сколько килограммов продуктов было вынесено из провизионных кладовых подводной лодки в течение месяца, только излишки постепенно трансформировались в недостачу. Почувствовав угрозу своему благополучию, мои преемники вмиг опомнились и начали лихорадочно искать выход, придумывать что-то в свое оправдание. И тогда они с легким сердцем решили все грехи свалить на меня, доложив командиру, что Викторов такой-сякой проявил нечестность при передаче продовольствия. Но командир не поверил в эти «байки», он резко встал на мою защиту, потому что верил в мое бескорыстие.

     Вторым моим защитником оказался мичман Кудрявцев. Он провел все замены, обменяв все мыслимые и немыслимые продукты. А поскольку до некоторых  продуктов воровские руки не добрались, то можно было произвести замены продуктов по стоимости. После того как все замены были проведены, недостачи в продовольствии были сведены к нулю. Так мичман Кудрявцев помог сохранить мне честное имя. Спасибо ему за это.

     Уже давно нет на свете мичмана Кудрявцева, но я частенько вспоминаю этого скромного и обаятельного человека. В те годы, на заре моей туманной юности, я вечно куда–то торопился, бежал сломя голову.  Казалось,  что жизнь бесконечна и не стоит забивать себе голову  всякими глупостями и сентиментальностями. А люди, оказывается, имеют свойство умирать, уходить из жизни.  Теперь, находясь в зрелом возрасте, я отчетливо осознаю свое юношеское легкомыслие и грущу о том, что не нашел времени поговорить с Алексеем Максимовичем. Я столько раз встречался с ним, иногда по несколько раз в день, но все это было в сугубо деловой обстановке, я то получал продукты, то их сдавал. А вот так, чтоб отрешиться от будничной суеты, прийти к нему в гости с бутылочкой вина,  посидеть, поговорить по душам, - на это у меня ума не хватило. Об этом я теперь глубоко сожалею