Снова Таллин. Ремонт. Рождение сына

Опубликовано в Подполковник м/с Викторов Виталий Львович "Воспоминания врача дизельной подводной лодки" Вторник, 05 мая 2015 23:37
Оцените материал
(2 голосов)

Расставшись с гостеприимной подводной лодкой «С-166» я убывал на свою родимую субмарину, которая, по последним слухам, собиралась выходить из ремонта. А это значит, что я там  был очень нужен. 


     2-го мая 1970 года я отдохнул в своей палдиской квартире. С соседом  Сашей Грищенко мы выпили пивка. Моя честно заработанная вобла (она же таранька) оказалась очень уместна для данного напитка. Правда, большим любителем пива я никогда не был, но поддержать компанию с соседом по квартире я был всегда готов. За неторопливой беседой день пролетел незаметно.

     На следующий день я уже рапортовал моему «родному» командиру Олегу Викторовичу Голубкову о прибытии на корабль для дальнейшего прохождения службы. После моих зимних скитаний по морям-по волнам я чувствовал себя уже совсем другим человеком, во всяком случае, мальчиком для битья я уже не выглядел. Голубков почувствовал во мне перемену и в своих "наездах"  стал более осмотрительным. Я вел себя с командиром более независимо, а временами даже дерзко. Но репутация, которую я заслужил на зимовке, была, очевидно, неплохая, поэтому меня уже не сильно притесняли и командир, и все остальные офицеры. Ведь я прошел испытание морем, стал подводником. Или почти стал.

     Май 1970 года был для меня особым месяцем. В мае ожидалось прибавление в моем семействе. В напряженном ожидании я проводил все время. Я ждал. Я надеялся. Я верил. Надеялся и верил в счастливую судьбу. Разумеется, я сильно волновался и переживал за свою жену. Как она перенесет роды? Кого подарит мне? Сына? Дочь? Несмотря на видимое безразличие, которое я на себя напускал, в глубине души я надеялся на рождение сына. Лодочные офицеры сочувствовали моему волнению, но изредка все равно дружески подначивали, намекая на то, что я могу стать нарушителем традиции, то есть, стану отцом девчонки, «бракоделом». Видя мое  легкое замешательство, офицеры берут с меня слово, в случае рождения сына, организовать празднование этого события в ресторане. Я легко соглашаюсь. В эти минуты мне кажется, что я весь Военно-Морской Флот готов упоить «в стельку», в случае благоприятного исхода. Мне ничего так не дорого как жизнь и здоровье членов моей семьи, жены и будущего ребенка. Я молод, скоро мне исполнится 25 лет. Я хочу быть счастливым мужем и отцом.
 

     В мае месяце я живу как во сне. Стараюсь выглядеть добросовестным служакой, но готовлю, исподволь, почву для поездки в Брянск. Шансы для поездки у меня есть, правда небольшие. Лодка, вот-вот приступит к швартовым испытаниям, а затем и до ходовых испытаний дело может дойти, чем черт ни шутит. Предварительные разговоры с командиром, особого прилива оптимизма у меня не вызывают. Для командира главное, чтобы весь личный состав оказался в сборе, в случае надобности. 

Вы понимаете, доктор, - говорит мне командир своим бархатным голосом, - я ведь не зверь, я постараюсь отпустить Вас в краткосрочный отпуск. А вдруг ходовые испытания начнутся, что я тогда без начальника медицинской службы делать буду?

     Что было примечательного в эти майские дни? К своему стыду я почти ничего интересного не припомню. На службу ходил, субботы и воскресенья, как обычно,  проводил с командой. Изредка наведывался в Палдиски, надо ведь и помыться, и постираться в нормальных человеческих условиях. В воскресные дни мне иногда выпадало «счастье» ходить в патруль. Вот и 23-го мая меня вновь «запрягли», облачили в портупею, выдали пистолет и отправили дежурить по комендатуре. Дежурство выдалось беспокойное. Днем, часов в 15, пришлось выезжать на квартиру одного армейского капитана, скончавшегося скоропостижно, нужно было засвидетельствовать факт смерти. После этого выезжал по сигналу одного из патрульных  на маршрутах их движения. Моряки-североморцы отказывались выполнять распоряжения начальника патруля. В 21 час поступил сигнал о массовой драке на танцплощадке в парке, моряки были главными зачинщиками и участниками потасовки. Пришлось принимать энергичные меры по ликвидации этого инцидента. В 3 часа ночи поступил сигнал о том, что из движущегося скорого поезда выбросили флотского офицера. Происшествие случилось в 30 километрах от Таллина. Я как дежурный по комендатуре выехал к месту событий. Осмотр трупа и прочие неприятные процедуры, связанные с идентификацией личности  погибшего, так сильно взволновали и опустошили меня, что, вернувшись в комендатуру, я уже больше не сомкнул глаз. По окончании  своего дежурства я прибыл в расположение своей части и тут же лег спать, надеясь хоть как-то восстановить свои подорванные силы. Но сон никак не хотел приходить ко мне. Вдруг я услышал какое-то движение в коридоре казармы. Неизвестный голос,  принадлежавший, как выяснилось потом, дежурному по связи, произнес слова, которые меня подбросили с койки.

Кто у вас тут Викторов?

Да, вот он спит на койке, отдыхает после патруля.


Когда проснется, передайте ему, что у него родился сын, об этом только что получена телеграмма.

     Услышав это сообщение, я вскочил с кровати. Какой  уж тут, к черту, сон. Радость-то какая! У меня сын! Ура!!!

 До обеда было еще далеко, но я уже сбегал в магазин, где приобрел все необходимое для первичной обмывки радостного события в моей жизни. В преддверии обеда я уже успел поделиться своей радостью с лодочными офицерами, которые искренне разделяли мои чувства и поднимали бокалы за здоровье моего сына. В последующие дни я отмечал рождение сына в ресторанах Таллина. Пренебречь ресторанами я не мог, потому что дал слово, а слово, как известно, надо держать.  Все офицеры уже успели поздравить меня, очередь была за командиром. Его надо было угощать отдельно, в спокойной домашней обстановке. И такой момент я уловил. Беседа с командиром получилась душевная, он снизошел до моих проблем и отпустил в отпуск на неделю. Радости моей не было предела. Наскоро собрав свои вещи, я помчался в Брянск. К родильному дому я решил подойти в парадной форме. Это было правильное решение. Фурор я произвел. Когда жена родила сына и была еще слаба, любопытные соседки по палате стали приставать к ней с вопросами. – А где Ваш муж? Почему он не приходит навестить? Моя Аллочка отвечала: «Муж у меня моряк, служит на подводной лодке, наверное, сейчас он находится в море». Разумеется, ответ молодой женщины, соседки по палате восприняли недоверчиво, размышляя про себя: «Знаем мы этих моряков, небось, нагуляла ребенка, а теперь тут нам лапшу на уши вешает». И вот я предстал во всей своей красе перед окнами роддома. Там все, и персонал и пациенты, мигом повыскакивали к окнам, с любопытством глядя на флотского офицера, диво невиданное и неслыханное в тех краях. Я намеревался забрать жену с сыном из роддома сразу же по приезду, но оказалось, что их выписка находится под большим вопросом. А причина была  в том, что у сына сразу же после рождения развилась желтуха, и нужно было подождать, пока кожные покровы приобретут нормальную окраску. Это состояние проявилось вполне закономерно. Токсикоз, от которого страдала жена в первые месяцы своей беременности, был не случаен. Я, как врач, имел достаточно четкое представление о природе этого состояния, но дальше обычного сострадания дело не двинулось. Никакого динамического наблюдения, никакого патронажа в течение всего срока беременности моей жены попросту не было, а я, как врач, поступал исключительно непрофессионально, полагаясь на авось. Женщину, находящуюся в таком состоянии, нужно было постоянно держать в поле зрения опытных врачей-специалистов. Я должен был все это организовать, но вместо этого я плавал по морям, думая, что все образуется само собой. А теперь вот жди и надейся в ожидании чуда. Отпуск уже подходил к концу. Оставалось 2 дня до его окончания. Я долго разговаривал с врачами роддома, рассчитывая на их поддержку. Сначала они были непреклонны, но затем смилостивились и разрешили забрать мать и ребенка под расписку. Мне пришлось согласиться, дать расписку. Уж очень мне хотелось испытать эти счастливые минуты, привезти домой жену с сыном. Без этого действа вся моя поездка в Брянск теряла свой смысл. И вот я держу в руках этот драгоценный сверток. Мой сынок спокойно спит и даже не подозревает, что его куда-то собираются перевозить. Мы едем в такси и пытаемся вместе с женой придумать имя нашему первенцу. Предварительные задумки пришлось оставить в покое. Имя Андрей, хоть и дорого нам с Аллой, но так зовут моего тестя. А есть народная примета, по которой повторения имен близких родственников чреваты всякого рода неприятностями. Я вроде бы и не суеверен, но ради счастья своей семьи, готов идти на любой компромисс. И вдруг нам, почти одновременно, приходит на ум имя Александр. А ведь это здорово – Саша, Сашенька, Сашуля. И мы с Аллой радуемся как дети, осенившему нас озарению. Конечно же, нашего сыночка назовем Сашей. Красивое имя. 

     И вот мы приехали домой. Детская кроватка уже ждет своего хозяина. Пока моя теща Нина Григорьевна хлопочет у плиты, готовя праздничный обед, я отправляюсь в ЗАГС оформлять регистрацию на нового гражданина Советского Союза. Домой возвращаюсь через несколько минут,  держа в руке свидетельство о рождении Викторова Александра Витальевича. Весь день проходит в беготне и хлопотах. Сегодня последний день моего отпуска, нужно многое успеть сделать. Купил коляску, собрал ее. Несколько раз еще ходил по магазинам, покупал все необходимое по уходу за ребенком. Всякий раз, возвращаясь с очередной покупкой, я бросаю взгляд на своего сына, который мирно спит в кроватке.

Он такой маленький, весь желтенький, совсем беспомощный. Интересно, каким он будет, когда вырастет? Врачом? Инженером? Моряком?

     Проведя ночь в кругу своей семьи, утром 1-го июня я собираюсь в дорогу. Мой отпуск закончился. Пора на корабль. Как хотелось бы поскорее выйти из ремонта и заслужить свой первый очередной отпуск. Я надеюсь, что командир не должен мне чинить препятствия. Я уверен, он обязательно отпустит меня к семье, ведь он добрый человек, хотя и напускает на себя суровость. Жаль расставаться с женой и сыном, но я уже в пути. Спешу навстречу неизвестности. В военной службе всегда много бывает всевозможных сюрпризов, а служба на подводной лодке на сюрпризы особенно богата. Под равномерный стук колес я засыпаю с надеждами на удачу, во сне вижу жену и сына. 

     2-го июня я приехал в Таллин, доложил командиру о прибытии из отпуска, и служба моя продолжилась. За время моего отсутствия в части, никаких существенных подвижек в ремонтных работах не произошло. Лодка по-прежнему была далека от швартовых и ходовых испытаний. В ней постоянно что-то не готово, эта неготовность приобрела прямо какой-то хронический характер. Поползли слухи о том, что ввод ее в состав перволинейных сил бригады вообще может не состояться. За время столь длительного стояния у заводской стенки, лодка состарилась физически. Еще более зримо лодка устарела морально. Никаких модернизаций на ней не проводилось, о какой-либо погоне за новейшими достижениями научно-технического прогресса в течение всего полуторалетнего Таллинского «простоя» вообще речи не возникало. Никому не нужна была эта лодка, никаких радужных и светлых надежд на нее не возлагалось. В эпоху покорения глубин мирового океана современными боевыми средствами флота средняя дизельная подводная лодка выглядела пещерным реликтом. По большому счету она уже давно никого не интересовала. У нее не было будущего.

     Выход из ремонта явно затягивался. Завод в очередной раз расписывался в своей полной неспособности к выполнению возложенных на него ремонтных работ. Многочисленные комиссии из технического управления флота, зачастившие к нам, выявляли все новые и новые недоработки. Для того чтобы хоть как-то ускорить ввод в строй корабля, командир принял решение об активизации усилий личного состава по приведению материальной части на должный уровень. Был упразднен «адмиральский» час. Отныне сразу же после обеда весь личный состав уныло направлялся к своим заведованиям, где самоотверженным трудом старался внести свою лепту в общее дело. В вечернее время работы продолжались под руководством офицеров БЧ-5. Вскоре пришлось забыть и о выходных днях. Обстановка все больше и больше накалялась, среди мичманов и офицеров появились недовольные самоуправством командира. Особенно негодовал Саша Волков, он долго терпел «тиранию» командира, но однажды возник с подобающим ему вызовом и напором, потребовал полагающийся ему по уставу выходной день. В субботу вечером он подошел к Олегу Викторовичу.

Товарищ командир! Я всю неделю, почти безвылазно, нахожусь в прочном корпусе. Все, что от меня зависит, я делаю добросовестно. Если Вы заинтересованы, чтобы на корабле и дальше все исправно крутилось и вертелось, у механика должен быть хотя бы один выходной день в неделю. Я устал и нуждаюсь в отдыхе. Если же Вы не предоставите мне выходной день, то я предоставлю его сам себе. 

Александр Яковлевич, - отозвался командир, - почему так категорично Вы ставите свой вопрос? Это бестактно, обращаться к командиру в столь ультимативной форме. Где Ваша сознательность? Где Ваша партийная совесть? На лодке такой большой объем невыполненных работ, а Вы домой захотели. Вот, я же никуда не ухожу, нахожусь в части. Простите, но я не могу предоставить Вам выходной день.

Я и не сомневался в исходе нашего разговора, что Вы не способны проявить сознательность и элементарную человечность, - парировал механик, - но я, поверьте, устал, вымотался и больше не могу находиться на этом «железе». Отдых мне нужен. Понимаете? Отдых! Короче, я уезжаю вечерним поездом в Палдиски на выходной день.

Сказав эти слова и не получив от командира никакой поддержки, Волков наскоро собрался и убыл на вокзал. Примеру механика последовали и другие офицеры, которые были свидетелями этого разговора и также проявили себя не с лучшей стороны, то есть уехали по домам, к семьям. Командир остался один с командой. Не знаю, о чем он думал в эти минуты, оставленный всеми своими помощниками. Очевидно, думы у него были невеселые. В понедельник, когда мы все дружно и весело прибыли на службу, командир имел с нами душевный разговор. Он никого не наказал, ни на кого не кричал. Он говорил с нами спокойно и тихо. Видимо по этой причине нам всем вдруг стало стыдно. Получилось так, что мы все бросили командира. Пускай он был не прав, но поступать так, как сделали это мы, самовольно, по-партизански, мы не имели права. В последующие недели командир стал действовать более гибко, разрешая нам отдых по скользящему графику. Против такого решения командира никто не протестовал, все отнеслись с пониманием к его воле.

    Хоть изредка, но мне все же удавалось побывать в своей маленькой квартирке. Готовясь к приезду моей семьи, я решил благоустроить свое «семейное гнездышко», приступил к ремонту. В ремонтных работах я был не великий специалист, поэтому обратился за помощью к нашему соседу Саше Грищенко. На мой призыв он откликнулся охотно. И работа закипела. Комната моя была крохотная,  все работы по благоустройству в ней можно было завершить довольно  быстро, но я так  редко бывал дома, что ремонт растянулся по времени. Несмотря на все трудности и препоны, к концу июля  мне все же удалось навести порядок в своих жилых апартаментах. Теперь дело было за малым. Нужно было получить отпуск и привезти семью к постоянному месту жительства.  Казалось бы, задача простая и понятная. Но, как говорится, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.

     В августе 1970 года лодка «С-297» приступила, наконец-то, к ходовым испытаниям. Но радости и надежды были омрачены открывшейся перспективой, сулившую мне полную неопределенность в ближайшем будущем. Как и ожидалось, наша лодка подлежала «консервации», приказ вышестоящего командования об этом уже был подписан. Сразу после ходовых испытаний лодка становилась на прикол, в море она больше выходить не будет. На лодках консервации был предусмотрен по штату личный состав, обеспечивающий поддержание минимального уровня готовности. Должность начальника медицинской службы штатным расписанием не была предусмотрена. Уже в июле я был выведен за штат и назначен приказом командира Таллинской базы на подводную лодку «С-381», которая в данный момент находилась в ремонте в Усть-Двинске под Ригой. Уже год службы позади, а службу я так и не изведал, перехожу плавно из одного ремонта в другой, как видно таков мой удел – скитаться по ремонтам. Мысли, конечно, невеселые, но и для уныния особых оснований нет. Что ж, ремонт, так ремонт. Приеду в Усть-Двинск, приму дела на лодке и буду проситься в отпуск, если, конечно, он не в стадии завершения. Тогда плохи твои дела, дорогой Виталий Львович. Тогда еще долго ты не увидишь лица своих родных. Меж тем, в Таллине наступает решающая пора. Уже покрашены провизионные кладовые, получена посуда. Скоро будет загружено продовольствие. В продовольственной части береговой базы Таллинского дивизиона служат очень хорошие люди. Мичманы Шеремет и Гунько – участники войны. Они дружески помогают мне получить хоть какие-то навыки в продовольственном деле, где я, на сегодняшний день, - полный дилетант. Мичман Николай Шеремет – личность легендарная. За подвиги в годы Великой Отечественной войны он награжден двумя орденами Славы, 2-й и 3-й степени. Был он представлен и к награждению орденом Славы 1-й степени. Подвиг, отвечающий статуту ордена, был на войне  совершен. Все с нетерпением ожидали это награждение, которое было приурочено к празднованию 25-й годовщины Победы над Германией. И награда своевременно  пришла в часть, только не та. Там наверху, что-то все перепутали и мичману продублировали орден 2-й степени. Орден тут же отправили назад. Ошибку исправят лишь через год и Шеремет станет полным кавалером ордена Славы. А пока наградные списки ходили по кругу и корректировались в вышестоящих инстанциях, мичман спокойно и терпеливо объяснял лейтенанту Викторову азы продовольственной службы. Терпение и спокойствие  героя минувшей войны, разъяснявшего мне прописные истины, передались мне и наполнили душу уверенностью в успехе «безнадежного» дела. Шеремет был высоким, худощавым симпатичным мужчиной лет сорока семи. Он был немногословен. Во всем его облике чувствовалась скрытая сила и удивительная порядочность, которая в продовольственной службе всегда дорогого стоила. Жена Шеремета – Ираида Федоровна, работала фельдшером медицинского пункта береговой базы. Она всячески подбадривала меня, особенно когда я пытался оперировать что-либо амбулаторно (абсцессы, флегмоны, панариции). Прошло много лет, а воспоминания о супругах Шеремет остались самыми светлыми. Мичман Гунько служил начальником продовольственного склада, он имел гораздо меньше наград, нежели Шеремет, но войну он тоже прошел от «звонка до звонка», был несколько раз ранен. Он был невысок ростом, склонен к полноте, отличался от своего орденоносного товарища веселостью и говорливостью. Шутки и прибаутки постоянно присутствовали в его разговорной речи. Когда я получал продукты, мичман Гунько всячески помогал мне своими советами, благодаря чему я не лопухнулся в своем первом, но далеко не последнем, интендантском эксперименте. После окончания ходовых испытаний я сдавал остатки продуктов на склад, у меня все сошлось, и радости моей не было предела. А меня так все пугали коварством продовольственных специалистов, где все поголовно - сплошные жулики.  Потери и недостачи даже снились мне по ночам. Но реальность сильно отличалась от теории. Рассказы бывалых моряков, хоть и впечатлили меня, но веры в наличие на белом свете хороших и честных людей не подорвали. 

     И вот все позади. Ходовые испытания закончены. Подводная лодка «С-297» совершает свой переход по маршруту Таллин-Палдиски и по прибытию в основной пункт базирования швартуется к своей последней стоянке. Больше в моря и океаны наша подводная лодка уже никогда не выйдет. В голове спонтанно возникает вопрос. А  ради чего было затрачено столько сил и средств? Ради чего был затеян весь этот ремонт? Неужели, все ради того, чтобы вот так, совершенно бездарно поставить большую жирную точку в самом непонятном месте. Может быть, я чего-то не понимаю, только какой-либо логики я во всем этом процессе, когда длительный ремонт завершается таким неожиданным финалом, я не вижу. Я  тепло попрощался с офицерами и мичманами подводной лодки. Из того прежнего состава, с которым я встретился год назад, осталось совсем немного моих старых знакомых: командир Голубков, механик Волков, минер Юров и все. Остальных уже раскидали по новым местам службы, где может пригодиться их опыт. Лишь Николай Петрович Касапов накануне ходовых испытаний навсегда покинул нашу бригаду, он, находясь не в лучшем виде, нечаянно вышел навстречу начальнику штаба Таллинской базы. Капитан 1-го ранга Эрлих поступил по отношению к Петровичу беспощадно и радикально, изгнав его из рядов нашего соединения. Невезучим оказался Касапов. Очень жаль Николая Петровича. Искренне жаль. 

Прочитано 2999 раз
Авторизуйтесь, чтобы получить возможность оставлять комментарии

Пользователь