Командир подводной лодки С-297 капитан 2-го ранга Голубков Олег Викторович был очень красивый мужчина 38 лет от роду. Он был коренным ленинградцем. Самая главная мечта его жизни – стать командиром подводной лодки, наконец-то осуществилась. Он с гордостью и величием нес себя по жизни, демонстрируя себе и всем окружающим свое особое предназначение. Седые волосы, красивые, очень правильные черты лица, обаятельная белозубая улыбка, хорошо поставленный командирский голос, завораживали всех присутствующих, особенно молодых и неопытных в военном деле. Под его обаяние попал сначала и я, продолжительное время образ командира действовал на меня гипнотически. Передо мной был настоящий «морской волк», покоритель морских глубин. Через некоторое время этот светлый образ начал потихоньку рассеиваться и тускнеть в моих глазах. Оказалось, что командиром лодки Олег Викторович, был назначен сравнительно недавно. Покомандовать действующей подводной лодкой он, практически, не успел, она встала в ремонт почти сразу же после прибытия с севера, поэтому совершенствование своего командного навыка Голубкову еще предстояло. Тот небольшой промежуток времени, когда Олег Викторович командовал подводной лодкой, очевидцы-современники описывают по-разному. На некоторых «мореманов» со стажем он впечатления не произвел. Все они продолжали с нежностью вспоминать прежнего командира Титова, который в своем деле был большим докой, Голубков же, как считали они, в подметки Титову не годился. Олег Викторович любил порой покрасоваться в кругу друзей командиров, рассказывая им о своих действиях на «капитанском» мостике. «Я погружаюсь, - звучал его баритон, - я всплываю, - продолжал он, - выхожу в торпедную атаку». В это время, откуда-то снизу, раздавался наивно-простодушный голос старшины команды трюмных мичмана Коли Кириченко с докладом, превращавшим рассказ командира в глупый фарс: «Мы поломались». После этого раздавался взрыв хохота. Прошло много лет, но воспоминание об этой истории, когда пафос и напыщенность начальника были низвергаемы столь просто и незамысловато, по-швейковски, продолжает веселить своей анекдотичностью. Вообще у нашего командира барские замашки часто соседствовали с настоящим плебейством. Однажды, командир группы движения уходил в очередной отпуск. На флоте отпуск считается пределом мечтаний. Думами об отпуске живет каждый офицер и мичман. Благодаря этой светлой мечте, подводник не сходит с ума, а терпит до последнего все суровые тяготы и лишения службы. На действующих (плавающих) лодках график отпусков мичманов и офицеров – это сплошная бредятина, пустая формальность, ни к чему не обязывающая. Даже при получении на руки отпускного билета и проездных документов, никто и ничто не может гарантировать «счастливчику» безоблачной перспективы. Расслабляться нельзя, так как в любую минуту тебя могут отозвать на службу. И лишь в поезде, засыпая под монотонный стук колес, можно блаженно улыбнуться и вздохнуть полной грудью. Все! Теперь уже точно не догонят! Руки коротки! Получив отпускные, офицеры, как положено, организуют «отвальную», угощают своих сослуживцев. Этот давний ритуал никто не пытался нарушать. Уехать в отпуск просто так, «на дурика», считалось проявлением крайней невоспитанности. Бытовало мнение, что «неправильное» убытие в отпуск все равно где-то икнется и аукнется. Подводники – народ суеверный, поэтому никто не хотел рисковать. Все уходили «по-хорошему», радуя своих товарищей повышенным вниманием. На плавающих лодках использование отпусков офицерским и мичманским составом было организовано ужасающе плохо. Кое-как со скандалами, в зимнюю стужу уезжали в отпуск офицеры БЧ-5. Несколько проще складывалась ситуация с отпусками у минеров, замполитов. «Солнце светит и палит, – в отпуск едет замполит, вот созрели помидоры, – в отпуск едут все минеры», - эти слова из поэмы доморощенного поэта-подводника, пожелавшего остаться неизвестным, довольно точно отражают привилегированное положение указанных корабельных специалистов (хотя, назвав специалистом замполита, я, кажется, что-то сильно преувеличил). Штурманы и доктора занимали промежуточное положение между двумя вышеуказанными категориями. Самая же незавидная участь была у старпомов и командиров, которые хронически «пролетали» с отпусками. Иногда бывало, год заканчивался, а никаких малейших подвижек для получения долгожданного отдыха так и не замаячило на горизонте. А ко всему прочему, еще висели мертвым грузом долги по отпускам за предыдущие несколько лет, которые командование бригады усиленно стремилось предать забвению.
На ремонтирующихся лодках ситуация с использованием отпусков была намного проще, особенно в середине ремонта. Командир лодки буквально лез из кожи, чтобы обеспечить отдых своим офицерам и мичманам до наступления ответственного момента – выхода из ремонта. Он знал, что когда начнутся швартовые и ходовые испытания, выход с завода, отработка курсовой задачи № 1, об отпусках можно будет надолго забыть.
Итак, командир группы движения, старший лейтенант-инженер Касапов Н.П. в июне месяце (небывалый случай) убывал в отпуск. Убывал он спокойно, без всякого опасения за возможный срыв отпускной программы. В первый день своего отпуска он, как положено, попрощался с офицерами и мичманами. На второй день Петрович решил представиться командиру по случаю своего убытия в очередной отпуск. Для угощения командира Касапов расстарался, купил в магазине хорошую закуску и ликер «Вана Таллин». Олег Викторович, конечно же, обрадовался встрече с подчиненным в неформальной обстановке. При виде знаменитого эстонского ликера он произнес:
- Петрович! Спасибо, что уважил, что чтишь морские традиции. Ты ведь знаешь, я всегда любил благородные напитки. Люблю, когда все красиво и культурно.
Когда благородный напиток был выпит, командир почему-то не почувствовал полного удовлетворения. Его широкая русская душа требовала продолжения банкета. Недолго думая, он попросил:
- Петрович! Сходи-ка на лодку, да принеси бутылочку «шильца».
На всех флотах неоглядного Советского Союза «шилом» назывался корабельный спирт. Николай Петрович сбегал на лодку, принес оттуда бутылку этого популярного флотского напитка, и задушевная беседа с командиром продолжилась до раннего утра. Ублажив начальника, отпускник Касапов ушел в свою каюту, где лег на койку и заснул сном праведника. А утром его разбудил командир, который сурово отчитал его за то, что Петрович не вышел на подъем флага. Тщетны были старания механика хоть как-то защититься. Все его оправдания по поводу пребывания в отпуске оказались неубедительными.
И все же, командир Голубков, несмотря на кажущуюся суровость, был добрым и мягким человеком. Он плохо переносил наступательный порыв своих подчиненных и совершенно терялся, когда офицеры «шли на него в штыковую атаку и брали за горло». Он уступал требованиям своих подопечных, потому что понимал мотивацию их поступков, знал, что не от хорошей жизни человек идет на конфликт. Свои поражения командир переносил мужественно, он никогда и ни на кого не жаловался командованию, которое его уважало и ценило. Забегая вперед, хочу сказать, что настоящим командиром Олег Викторович так и не стал. После окончания ремонта лодку, по решению командования флотом, законсервировали. Всю свою оставшуюся часть службы Голубков проведет на берегу. Некоторых командиров лодок консервации привлекали к участию в автономных походах перволинейных субмарин, где они исполняли роль вторых командиров. Но Олег Викторович не подходил для этой цели, ввиду недостаточности своего практического опыта. Он был обаятельным человеком, его все любили и уважали. Командование соединения бережно отнеслось к судьбе Голубкова, дав ему возможность, спокойно, без лишних потрясений, дослужить свой срок и уйти на заслуженный отдых в ореоле всеобщего уважения и славы.
Олег Викторович любил поговорить со мной на разные медицинские темы. Почерпнув какую-либо информацию в журнале или газете, он обращался ко мне с вопросом, требующим немедленного разрешения:
Товарищ доктор! (эта форма обращения Голубкова ко мне стала традиционной) Ответьте мне, пожалуйста, на вопрос. Почему у моряков-подводников возникают заболевания зубов?
Я высказывал свою точку зрения. Командир кивал мне головой в знак своего согласия. Иногда, впрочем, он использовал свою газетную заготовку и возражал мне, аргументируя свои умозаключения цитатами авторов медицинских статей. В некоторых словах и словосочетаниях, которые Голубков произносил своим напыщенным тоном, звучали явные ляпы. Так, вместо слова «симптом», он говорил «симтон». Это было очень забавно. Лодочные офицеры, случайно оказавшиеся свидетелями этого разговора, потом нагло ржали и злословили. Все дискуссии с командиром проходили в доброжелательной атмосфере, в ходе бесед начальник убеждался, что его подчиненный тоже кое-что знает. Бывали моменты, когда я его просто потрясал начальника своей эрудицией. Однажды, на фоне такого потрясения, я попросил у командира разрешения отпустить меня в краткосрочный отпуск. Я уже давно вынашивал план поездки в Калужскую область, где в это время находилась моя жена, которую я не видел целую вечность (один месяц). Пора было забирать ее в Таллин. Но обращаться с таким деликатным вопросом к командиру в первые дни нашего знакомства было неудобно и страшновато. Я ведь еще не сдал зачеты на допуск. Вдруг командир откажет. Что я тогда буду делать? Я не хотел рисковать и выжидал момент. А когда этот момент настал, я незамедлительно им воспользовался. На мою просьбу командир отреагировал положительно и разрешил мне съездить за женой. Я был на седьмом небе от счастья.
