Торжественно входила «Щ-402» в Екатерининскую гавань. В ответ на наш двухкратный салют корабли, стоявшие на якоре и у причалов, подняли флажные сигналы: «Поздравляем с благополучным возвращением и с победой». На палубах эсминцев выстроились моряки. Это был установившийся в гладкой базе ритуал встречи подводной лодки после боевого похода.
Ошвартовавшуюся лодку встретили на пирсе член Военного совета Николаев, комбриг Виноградов, начальник политотдела Радун. Мы с Каутским тут же коротко доложили о результатах похода. Времени на долгие разговоры не было. У восточной стороны пирса стояли готовые к выходу «К-3» и «К-22». Оказалось, что на первой из них вместе с Малофеевым должен идти Виноградов, а на второй, где командиром стал капитан 3 ранга Кульбакин, — Котельников и Радун. Лодкам предстояло совместное плавание, идея которого давно вынашивалась на бригаде.
Перспектива совместных действий двух лодок казалась заманчивой: общими силами они могли целиком уничтожать вражеские конвои. И вот наступил час проверки этой идеи на практике.
Несколько минут постояли мы с Виктором Котельниковым. Он поздравил меня с победным результатом похода, я, как водится, пожелал ему боевых успехов и счастливого возвращения домой. Мы обменялись рукопожатиями, и Виктор Николаевич направился к лодке. Был прилив, и «катюша» возвышалась над пирсом. Виктор легко поднялся по круто стоящей сходне и прошел на мостик. Последним на борт «К-22» торопливо поднялся Радун.
Лодка отдала швартовы. Котельников с Радуном стоят на мостике рядом. Я машу им рукой. Они машут в ответ. Чуть поодаль от них стоит корреспондент «Красного Флота» старший лейтенант Александр Мацевич. Сашу подводники знают хорошо. Не раз он ходил с ними в море. Пишет он правдиво, увлекательно, со знанием дела и без лишних прикрас. Таких военных журналистов на флоте знают и уважают.
Развернувшись в гавани, лодка пристроилась в кильватер «К-3», на корме которой стояли Виноградов и дивизионный штурман Семенов. Вскоре оба подводных крейсера скрылись за ближайшим мысом.
Я остался на пирсе, раздумывая над не совсем понятными словами Радуна, сказанными мне второпях напоследок: «Вам, Иван Александрович, все доложит капитан 2 ранга Болдырев — он остался за меня». Почему мне должен о чем-то докладывать исполняющий обязанности начальника политотдела? Это я согласно субординации обязан докладывать ему, а не он мне. Что-то, видно, напутал Радун в спешке.
Тут подошел Каутский:
— Иван Александрович, отобедайте напоследок у нас в кают-компании. Стол уже накрыт.
— Конечно, — согласился я, — пошли.
За столом уже сидели Карпунин и Скорохватов.
— Поздравляем, Ивам Александрович, с новым назначением, — поднялись они мне навстречу.
— С каким таким назначением?
— А вы еще и не знаете? Тем приятнее первыми сообщить хорошую весть. Приказом наркома вы назначены командиром бригады подводных лодок Северного флота.
Вид у меня был, наверное, как в немой сцене «Ревизора». Вот уж действительно неожиданным оказалось для меня это высокое назначение. Никаких предварительных разговоров со мной никто не вел. Чем вызвано это внезапное повышение? Да по плечу ли мне оно? Одно дело — командовать дивизионом, готовить командиров лодок, «обеспечивать» их в море. Все это было для меня привычным и близким. И совсем другое дело — руководить бригадой с флагманского командного пункта, решать оперативные вопросы, управлять сложным бригадным хозяйством. Хватит ли у меня для этого опыта, знаний? Заниматься этим мне не приходилось, академии я не кончал…
— А куда же Николай Игнатьевич? — первым делом поинтересовался я.
— На флоте создана должность начальника отдела подводного плавания. Назначен на нее контр-адмирал Виноградов, — пояснил Карпунин. — А меня переводят в Москву, в Главный штаб…
Потом меня принял командующий флотом. Арсений Григорьевич Головко постарался убедить меня, что с делом я справлюсь, что не боги, мол, горшки обжигают, и тут же высказал мне много полезных советов и рекомендаций.
— Учтите, — сказал он в заключение, — что бригада будет расти. Потери в лодках восполним. Придет время — и авиация станет работать на вас. Привыкайте к этой перспективе.
Дивизион я сдал старейшему из командиров «щук» капитану 2 ранга Владимиру Алексеевичу Иванову.
* * *
Итак, местом моей работы да и жительства стал флагманский командный пункт бригады. Он был сооружен прочно и хорошо защищен от бомб и снарядов любого калибра. Там помещались комнаты командира бригады, начальника штаба, оперативного дежурного и столовая.
Обстановка в рабочей комнате комбрига была самой простой и строгой. Стол, несколько стульев, диван и железная солдатская койка. Что еще нужно?! Но вот ночевать тут было неприятно: никак я не мог притерпеться к неистребимо сырому, тяжелому воздуху подземелья. На лодке, понятно, не слаще. Но там ты себя чувствуешь на корабле, в море. А на берегу просыпается потребность к «береговой» во всех смыслах обстановке. И я использовал каждую возможность, чтобы переночевать не на КП, а в наземном помещении береговой базы.
Штаб на бригаде был небольшой, но дружный, хорошо сколоченный. Во главе его стоял капитан 1 ранга Борис Иванович Скорохватов, о котором я уже рассказывал: опытный штабной работник, некоторое время командовавший бригадой морской пехоты под Москвой. Заместителями его были капитан 3 ранга Фридман и капитан-лейтенант Галковский. Флагманским штурманом служил капитан 2 ранга Аладжанов, флагманским артиллеристом — капитан-лейтенант Кулагин, флагманским минером — капитан 2 ранга Волков, флагманским связистом — капитан 2 ранга Болонкин, его заместителями — инженер-капитан-лейтенант Френкель, специалист по гидроакустике, и старший лейтенант Евсеев, флагманским врачом — майор медицинской службы Гусинский.
Особо следует сказать о наших больших тружениках — инженер-механиках. Флагмех инженер-капитан 2 ранга Коваленко, его заместитель по электрочасти инженер-капитан 2 ранга Козлов и заместитель по живучести кораблей инженер-капитан 2 ранга Мирошниченко предпринимали самоотверженные усилия, чтобы наши не новые лодки, эксплуатируемые в исключительно суровых условиях, как можно дольше плавали без заводского ремонта, без поломок и аварий, чтобы наши моряки овладели искусством борьбы за жизнь своих кораблей. Их каждодневный напряженный труд был не ярок, не бросался в глаза, как не бывает нами ощутим окружающий воздух, но и как воздух он был необходим.
Все работники штаба, и прежде всего флагманские специалисты, бывали в боевых походах на всех типах лодок, имевшихся на бригаде. Выходили они в море не на той лодке, которую могли бы считать удобнее для себя, а на той, где более всего нуждались в их присутствии и помощи. На берегу они вели большую работу по систематизации и внедрению передового опыта, проводили занятия с командирами, старшинами и матросами, руководили тренировками в учебных кабинетах.
Со всеми штабными специалистами мне приходилось иметь дело как командиру дивизиона. С некоторыми из них я бывал в море, в боевых походах. Одним словом, это были не просто хорошие знакомые, товарищи по кают-компании, а люди, деловые качества которых мне были достаточно известны. С таким штабом легче было входить в курс дела, «врастать» в новую должность.
Дивизионы наши получают новые корабли. В былые времена я бы порадовался за Морозова и Хомякова — получили товарищи комдивы пополнение, теперь развернутся с еще большим размахом. Ныне не то — порадоваться мало. Вместе с ними надо позаботиться и о ремонте и о том, чтобы скорее были отработаны и введены в строй экипажи. И о том, кто будет руководить этой отработкой, кто пойдет на новых лодках обеспечивающим в их первых боевых походах, тоже должен думать комбриг.
У Виноградова все это получалось легко и просто — во всяком случае, так казалось со стороны. А у меня каждый возникший вопрос тянет за собой десятки новых, многочисленные «но». И чтобы разобраться со всем, решительно не хватает суток.
— А вы, Иван Александрович, не принимайте всего так близко к сердцу, — советует в трудную минуту Скорохватов. — А то никакого сердца не хватит. Николай Игнатьевич в таких случаях поступал следующим образом…
Послушаешь начальника штаба — и легче становится на душе: действительно, не все так безнадежно усложнено в наших делах, если отчетливо видеть главную цель. И хочется сказать ему большое спасибо за ненавязчивую, тактичную подсказку.
Не обходит меня своими советами и поддержкой и Николай Игнатьевич Виноградов. Эта помощь мне особенно ценна. Ведь волнений и тревог в первые недели командования бригадой у меня больше чем достаточно.
Тихоокеанская «ласточка»
24 января второй дивизион принял «первую ласточку» от тихоокеанцев — «С-51» под командованием капитана 3 ранга Ивана Фомича Кучеренко. Появлению этой лодки на флоте предшествовала целая эпопея.
Еще в прошлом году по решению Правительства тихоокеанцы выделили шесть подводных лодок для усиления действующего Северного флота: четыре «эски» и два «ленинца». Лодки эти были сведены в отряд под командованием капитана 1 ранга Александра Владимировича Трипольского. Старый балтийский моряк-водолаз, он давно еще попал служить в соединение подводных лодок, потом окончил командирские классы, плавал старпомом, затем командиром «L-55». Это была английская подводная лодка, участвовавшая на стороне белогвардейцев в гражданской войне на Балтике. В 1919 году она после неудачной попытки атаковать наши корабли в Копорском заливе была потоплена эсминцем «Азард».
Спустя девять лет затонувшую лодку подняли с грунта корабли Эпрона и спасательное судно «Коммуна». Она была отремонтирована и введена в строй Советского Флота под своим старым наименованием — «L-55», как живое напоминание империалистам о тщетности их попыток задушить нашу Республику. Одно время этой лодкой и командовал Трипольокий. Позже, командиром «С-1», он участвовал в войне с белофиннами и был удостоен звания Героя Советского Союза. Великая Отечественная война застала его в должности командира дивизиона, подводных лодок Краснознаменного Балтийского флота. Но повоевать ему пришлось совсем недолго: его назначили командовать дивизионом на Тихоокеанском флоте.
Этому-то бывалому моряку и поручили возглавить переход шести лодок с Дальнего Востока на Север южным путем — через шесть морей и три океана. В его распоряжении находился небольшой походный штаб, состоявший из штурмана Паластрова, минера Спицына, инженер-механика Очеретина и связиста Бондарюка.
Первыми вышли в трудный и дальний поход «Л-15» под командованием капитан-лейтенанта Комарова и «Л-16» под командованием капитан-лейтенанта Гусарова. 27 сентября они взяли курс на американскую военно-морскую базу в Тихом океане Датч-Харбор. 6 октября начали переход остальные лодки — «С-51» (капитан 3 ранга Кучеренко), «С-54» (капитан 3 ранга Братишко), «С-55» (капитан 3 ранга Сушкин) и «С-56» (капитан-лейтенант Щедрин).
Сутками раньше «ленинцы» покинули гавань Датч-Харбора. Их путь лежал на Сан-Франциско. С тревожным чувством выходили в море наши подводники. Уж очень много разговоров в американской базе велось и о времени их выхода и о пути следования. В военное время такие сведения обычно держатся в тайне, а тут тайной и не пахло.
Несколько дней в океане бушевал шторм. Но лодки шли в надводном положении, точно выдерживая курс и строй кильватера. Головной следовала «Л-16». Наконец 11 октября ветер утих, волна успокоилась.
С утра на мостике «Л-15» находились командир лодки, вахтенный командир лейтенант Жуйко и сигнальщик Смольников. Второй этап перехода близился к концу: до Сан-Франциско оставалось немного миль. И вдруг в 11 часов 15 минут все присутствовавшие на мостике услышали один за другим три громких взрыва. Одновременно «Л-16» окуталась черным дымом. В тот же момент радист принял с «Л-16» радиограмму, переданную открытым текстом: «Погибаем от…» На этом связь оборвалась.
Дым над подорванной лодкой рассеялся, и было видно, как она за несколько секунд скрылась под водой. Тут же Смольников обнаружил неподалеку перископ неизвестной подводной лодки. Это, несомненно, и была виновница гибели «Л-16». По перископу открыли артиллерийский огонь, и он скрылся под водой.
Чья была эта лодка, причинившая нам жестокий и подлый удар? Немцев здесь быть не могло. В этих водах плавали лишь подводные корабли американцев, да еще могли оказаться тут японцы, ведущие боевые действия против США. Стало быть, удар могла нанести либо лодка союзной Америки, либо лодка нейтральной по отношению к нам Японии.
Возможно, это была непреднамеренная ошибка. То ли американцы приняли нашу лодку за японскую, то ли японцы за американскую. Но и в том и в другом случае ошибку нельзя отнести к разряду чистых случайностей. Ответственность за обеспечение перехода наших лодок лежала на военно-морских силах США. Беспечность и болтливость американцев, с одной стороны, нечеткость системы оповещения и недостаточность мер по обеспечению безопасности перехода, с другой — создавали благоприятные предпосылки для подобной ошибки (а может быть, и не ошибки).
«Л-15» одна вошла в сан-францисскую гавань.
Второй отряд наших лодок под командованием Трипольского, который находился на борту «С-51», прибыл к берегам Аляски 23 октября. После пятисуточной стоянки в Датч-Харборе лодки со всеми мерами предосторожности двинулись на Сан-Франциско. В сопровождении двух американских эсминцев они прибыли туда 5 ноября. Спустя неделю они вместе с «Л-15» одним отрядом направились к Панаме. 2 декабря отряд вышел из Панамы и, пройдя по каналу, оказался в Карибском море. Отсюда путь лежал в Атлантику, к канадскому порту Галифаксу.
Этот десятисуточный этап перехода оказался одним из самых трудных. На лодки обрушился ураган. Самоотверженно, с риском для жизни исправляли моряки повреждения, нанесенные кораблям разбушевавшейся стихией. Вахты правились с исключительной бдительностью: в северной Атлантике активно действовали немецкие подводные лодки.
Дальнейший путь привел отряд в Исландию. Но дороги кораблей уже разошлись. Почти все лодки нуждались в ремонте, и их распределили по различным портам Исландии и Англии. «Л-15» принял сухой док Гринока в Шотландии. «С-54» направилась в Портсмут, «С-55» — в Розайт, а «С-56» осталась в Рейкьявике.
Лишь «С-51» смогла продолжить путь из Исландии прямо в Полярное. Она благополучно и прибыла сюда 24 января, оставив за кормой свыше шестнадцати тысяч миль.
О подробностях этого труднейшего, с морской точки зрения, и опасного перехода рассказал мне Кучеренко.
Иван Фомич Кучеренко — крупный, мужественного и грубоватого вида человек — произвел на меня хорошее впечатление. Он тверд и решителен в суждениях. Выражая мнение всей команды «С-51», с нетерпением просится в море, в боевой поход.
— Ремонт надо форсировать, товарищ комбриг, — энергично говорит он. — Не на отдых мы сюда пришли. Скорее на позицию нас отправляйте.
— За ремонтом дело не станет. А прежде чем на позицию идти, придется на Кильдинском плёсе потренироваться.
— Это еще зачем? — ершится Кучеренко. — Разве переход через три океана — плохая тренировка? Да мы хоть сейчас можем в боевой поход отправиться.
— Переход у вас действительно был героический, только этого мало, — охлаждаю я его пыл. — На нашем море без привычки много не навоюешь. Посмотрим, как у вас дело с атаками обстоит, особенно с ночными, тогда и выпустим в море.
В конце концов Кучеренко соглашается, что тренировки делу не повредят.
Горячее желание как можно скорее включиться в боевую деятельность бригады делает ему честь. А некоторую излишнюю самонадеянность легко понять: не каждому подводнику приходится совершать кругосветное плавание.
