Вторая половина сентября. Гитлеровцы, потерпев неудачу в июльском наступлении, пытаются наступать снова. Ожесточенные бои идут в районе Западной Лицы. Снова наши войска несут немалые потери, и снова плечом к плечу с бойцами 14-й армии сражаются морские отряды. Упругая сила нашего сопротивления, на которую натолкнулись гитлеровцы с первых дней войны на Севере, не ослабевает. Наоборот, она продолжает расти. Кажется, сами фашисты усомнились в возможности выполнить стоящую перед ними задачу. Во всяком случае, до нас дошли сведения: командующий горноегерским корпусом генерал Дитл донес высшему командованию, что для захвата Мурманска необходимо значительно увеличить количество войск. Такое умонастроение противника не может не сказаться на его моральном духе. А нам, разумеется, это лишь на руку.
Дитл просит командование и об усилении прикрытия фланга армии со стороны моря. Неприятельский флот на нашем театре сейчас насчитывает около пятидесяти вымпелов. В их числе вспомогательный крейсер, восемь эсминцев и шесть больших подводных лодок. Видимо, немцы чувствуют: этих сил недостаточно. Убедились, что наши корабли способны на большее, чем держаться на воде и не тонуть. И это их сильно беспокоит.
Теперь уже точно установлено, что фашисты снабжают свои сухопутные войска по морю, проложив коммуникации вокруг Скандинавии. Известно и то, что они интенсивно вывозят никелевую руду с севера Норвегии и Финляндии. А отсюда с еще большей очевидностью вытекает одна из главных задач Северного флота: вести беспощадную борьбу на вражеских коммуникациях. И решать эту задачу должны мы, подводники. Других сил и средств для этого сейчас просто нет: и авиация, и торпедные катера пока слишком малочисленны, чтобы на них можно было рассчитывать всерьез. А у надводного флота по горло своих дел. К его прежним задачам прибавилась новая и, как видно, первостепенная: участие в проводке союзных конвоев, которые уже начали приходить в Архангельск. Иными словами, он прикрывает наши собственные внешние коммуникации.
* * *
Вечером 19 сентября, после похода на «М-171», я сидел в своей «каюте» на береговой базе и перечитывал груду приказов, накопившихся в мое отсутствие. В Полярном в эти дни было относительно тихо. Погода все больше стояла нелетная, и неприятельские самолеты появлялись редко.
Вдруг над бухтой прогремел орудийный выстрел, Я было не обратил на него внимания, но, глянув в окно, увидел, что люди из столовой не идут, как обычно, а бегут. В чем дело? Тревога? Но почему ее не объявили?
Я сдал писарю все документы и поспешил на улицу, чтобы выяснить, в чем дело. Навстречу мне попался командир «Щ-402» Столбов.
— Что за переполох? — спросил я Николая Гурьевича. — Кто там стреляет?
— Это «К-2» учудила, — объяснил он. — С моря они вернулись и решили холостым из «сотки» отсалютовать — в том смысле, значит, что транспорт потопили. Там на пирсе командующий их встречает.
В тот миг я и не предполагал, что выстрел над бухтой положит начало традиции, которая полюбится морякам и очень быстро распространится по всему флоту.
Что же предшествовало знаменательному выстрелу?!
«Катюша» эта была северянкой с годичным стажем. Вместе со своей сестрой «К-1» она прибыла к нам в 40-м году с Балтики. Командовал ею капитан 3 ранга Василий Прокофьевич Уткин, личность во многом примечательная. Среди друзей его называли Васей-помором. И действительно, Уткин — уроженец Архангельска — происходил из старой поморской семьи. Плавать на торговых судах он начал чуть ли не с мальчишеских лет. Окончил мореходное училище. А потом его судьба сложилась как и у многих штурманов дальнего плавания и капитанов, призванных на военную службу в период бурного строительства подводного флота.
В ту пору подводные силы испытывали острый недостаток в командных кадрах. И не мудрено. Построить корабль можно куда быстрее, чем вырастить командира. Путь к командованию лодкой, а тем более большой или средней, отнюдь не короток. Три-четыре года обучения в военно-морском училище. Четыре-пять лет службы в разных должностях на лодке. За это время накапливается морской, подводный, командирский и просто житейский опыт, так необходимый для командования кораблем. Да еще дополнительная учеба по повышению квалификации…
Как сократить этот общепринятый путь командирского становления подводника? Ведь лодки одна за другой сходили со стапелей, а вслед за ними закладывались новые. Ждать было некогда. И одно из решений проблемы сводилось к призыву из Совторгфлота штурманов и капитанов — бывалых морских волков. После двухгодичного обучения по специальной программе их назначали помощниками командиров, а потом, в зависимости от успехов, и командирами лодок. Если не считать некоторых неизбежных «издержек производства», эта вынужденная мера вполне себя оправдала. Из бывших капитанов выросла целая плеяда прекрасных командиров-подводников, всей душой полюбивших военный флот и свою новую профессию. К их числу и принадлежал Василий Уткин.
Перед самой войной у него обнаружили туберкулез. Врачи потребовали перевести его на берег. Но Вася-помор категорически заявил:
— Никуда я с лодки не уйду. Какое ж то лечение без морского воздуха? Поплаваю, тресочкой свежей попитаюсь — и вся хворь уйдет.
Сырую треску, к слову сказать, он умел есть замечательно, по-поморски: кусал от большого куска, отрезая острейшим ножом перед самыми губами…
И Василий Прокофьевич сумел добиться своего: командование оставило его на лодке. О лучшем командире для «К-2» было грешно мечтать. Северный театр был для него открытой книгой. Свою «катюшу» он знал до тонкостей. Управлением корабля овладел в совершенстве. Экипаж относился к своему командиру с глубоким уважением.
На подводные крейсера — детища всем известного на флоте главного конструктора подводных лодок — возлагались большие надежды. И Уткину не терпелось показать, на что способен этот превосходный корабль в умелых руках.
Однако первый поход не принес «катюше» успеха. Уткин настойчиво искал вражеские корабли, несколько раз стрелял по ним торпедами, но попаданий не достиг. С тем большим нетерпением ожидали подводники второго боевого похода. Лодка вышла в море 7 сентября. На борту ее находился Гаджиев.
Через пять дней, патрулируя милях в пяти от входа в Сюльте-фиорд, Уткин увидел в перископ пассажирское судно. Оно шло полным ходом, прижимаясь к берегу. Стрелять с такой дистанции торпедами было бесполезно.
— Вот он локоть, да поди укуси, — огорченно буркнул Уткин, уступая место у перископа Гаджиеву. В глазах Керима мелькнули вдруг веселые искорки:
— А ты всплывай, командир, всплывай! Догоним его — и дадим прикурить. Тогда кусай локоть сколько душе угодно!
Уткин понял. Это ж было отличное решение! Надводный ход у «катюши» достаточно велик, чтобы нагнать транспорт. А на палубе у нее двухорудийная 100-миллиметровая батарея, причем пушки эти получше, чем у эсминцев-«новиков»[4 - Эсминцы типа «Новик» начали строиться в России с 1913 г. По тому времени были лучшими эскадренными миноносцами в мире. Часть «новиков» дожила до Великой Отечественной войны и с успехом участвовала в ней.]. Транспорт, если он и вооружен, то наверняка менее сильной артиллерией. Риск получить от нее повреждения, которые помешают потом лодке погружаться, невелик. Да и преимущество в бою будет на стороне напавших первыми и внезапно. Немцы, используя этот прием, потопили немало английских судов в прошлую войну да и в начале нынешней…
Все это Уткин знал твердо, как и положено знать грамотному командиру-подводнику. Поэтому слова комдива не вызвали у него долгих размышлений, а тут же отлились в нужные команды:
— Приготовиться к всплытию! Артрасчет в центральный пост!
В центральный пост вбежал лейтенант Зармаир Арванов, командир БЧ-2–3 — минно-артиллерийской боевой части. За ним протискивались комендоры.
Лодка стремительно всплыла на поверхность. Быстро выскочили наверх комендоры и бросились к орудиям. С пушек сняты дульные пробки, установлены прицелы. И управляющий огнем Арванов, заглядывая в таблицу, выкрикивает нараспев долгие, как притча, слова артиллерийских команд:
— Правый борт тридцать! По транспорту… Фугасным… Прицел сорок… Орудия зарядить… Поставить на залп. Залп!
Лодка шла полным ходом на пересечку курса транспорту. Первый залп пошел кабельтовых с сорока. Белые столбы всплесков поднялись перед судном и медленно, словно нехотя, оседали. А воздух уже буравила новая пара снарядов. После четвертого залпа всплесков не появилось, зато палуба судна окуталась дымом разрывов. Арванов перешел на поражение.
Снаряды хорошо ложились в цель. Горящее судно повернуло к берегу — вероятно, хотело выброситься на мель. Но снаряды продолжали настигать транспорт, и он начал погружаться кормой.
— Самолет справа сто двадцать! — раздался тревожный возглас сигнальщика, не прекращавшего наблюдать в своем секторе.
— Дробь! — скомандовал Арванов, прекращая огонь. Палуба опустела. В момент погружения командир увидел, что транспорт скрывается в воде.
Самолет сбросил на лодку две бомбы. Но она уже успела погрузиться на глубину, достаточную для того, чтобы это не причинило ей вреда. Через пятнадцать минут все услышали протяжный грохот. Причина его могла быть одна: у транспорта взорвались котлы. А через пять минут, всплыв под перископ, Гаджиев и Уткин убедились, что неприятельского судна больше не существует.
Командир БЧ-2–3 Арванов был, конечно, героем дня. Не в пример иным своим коллегам, которые отлично знали главное для лодок торпедное оружие, а артиллерией — этим «богом войны» надводных кораблей — владели постольку поскольку, он показал себя толковым управляющим огнем: расторопным, выдержанным и точным. Его заслуга и в безотказной работе материальной части орудий, и в слаженных действиях артиллерийских расчетов. Это лишний раз подтверждает: каждый морской командир должен одинаково умело владеть всем оружием, находящимся в его распоряжении. Даже если это оружие и не главное, отношение к нему не может быть «второстепенным». На войне возможно всякое. И за пренебрежение какой-то частью своих обязанностей легко поплатиться головой.
На обратном пути, при подходе к Екатерининской гавани, Арванов предложил Гаджиеву:
— Товарищ командир дивизиона, разрешите в бухте отсалютовать в честь одержанной победы.
Керим на минуту задумался, потом улыбнулся:
— Добро, действуйте.
Затея с выстрелом понравилась всем. Одобрил ее и командующий флотом. С тех пор, возвращаясь из похода, лодки громогласно возвещали на всю главную базу о том, сколько ими одержано побед. Каждый выстрел означал одно потопленное судно. Обычай этот вскоре распространился за пределы бригады: он пришелся по вкусу и морякам надводных кораблей, и морским летчикам, которые возвещали о своих победах пулеметными очередями.
Для нас, подводников, сентябрьский поход «К-2» имел особое значение. За три месяца войны это был первый случай артиллерийской атаки неприятельского судна подводной лодкой. Не имели такого опыта ни черноморцы, ни балтийцы. Конечно, мы учились использовать артиллерию подводных кораблей и по морским и по воздушным целям — ведь не зря же на лодках стояли пушки. Но насколько эффективным может оказаться артиллерийский бой — об этом лишь строили предположения. Магомед Гаджиев первым среди нас показал пример тактически обоснованного применения лодочной артиллерии. Что ж, командирам подводных крейсеров этот пример пойдет на пользу.
