Глава 4, в которой особым образом переплетаются судьбы птиц и людей

         Теперь с полным баком и булькающим чаем в желудке нам сам чёрт был не брат - так хорошо и сладко было на душе. Васёк, с присущим от природы всем гаишникам естественным чувством деликатности и огромным жизненным опытом, многозначительно молчал и ни слова не проронил о рубильнике и кассирше.

            Только уже сев на водительское место  он с грохотом захлопнул дверцу автомобиля и чуточку раздражённо буркнул:

        - Хоть бы занавески повесили!  - но тут уже я промолчал или действительно не понял, о чем это он. Аможет и  потому, что не хотел этого даже понимать...

         Путешествие продолжилось и наш экипаж целиком сосредоточился на том, что впереди был самый ответственный почти пятисоткилометровый отрезок перегона до Кеми.

         И тогда, и потом позже в разных путешествиях по разным местам, где от города до посёлка, от деревни до деревни, от фонаря до фонаря можно было рукой дотянуться, я постоянно вспоминал эту темную, всю в движении, ночь, когда мы мчались по неосвещённой заиндевевшей трассе и часами, сотнями километров не видели даже робкого далёкого мерцания живого огонька!  Поразительно, но вокруг нас простиралась сплошная кромешная заснеженная тундра и темнота. Вообще  казалось, что мы потерялись, растворились в ней, сбились с пути, если бы не полотно замёрзшей дороги и высокие сугробы окаймлявшие её по сторонам...

          От монотонности и обилия впечатлений в тепле и под то затухающий, то взрывающийся звук приёмника, я уже начал слегка подрёмывать, когда внезапно звук из под колёс резко изменился.  Вместо монотонного шуршания шин о заснеженный асфальт, вдруг появилась мелкая чечётка всего корпуса автомобиля, которая тут же передалась креслам и через пятую точку всем кто был в нём. От неожиданности я впился глазами в дорогу и не узнал её - теперь все вокруг было белым-бело, никакой ощутимой грани и разницы между полотном и снежными обочинами  с сугробами по сторонам не существовало! Простынь показалась бы полотном импрессиониста по сравнению с пейзажем за окном нашего автомобиля! Каким то волчьим чутьём, а может и действительно профессиональным мастерством Васёк, как ни в чём не бывало продолжал крутить баранку.  И тут щенячье чувство признательности к интенданту Игоревичу возникло в глубине моей неблагодарной души: "Боже, какого героя с полосатой палочкой послала мне судьба, авернее пропойца-интендант! ". Действительно, вести машину в белом поле по белой дороге обозначенной только белыми сугробами с не очень, мягко говоря, работавшими осветительными приборами в чёрной полярной ночи, мог только отпетый профи!

          - Ну вот мы и въехали на долгожданный участок "трассы не в эксплуатации,"- спокойненько так произнес Васёк...

          Первое, о чём подумалось в этот самый момент: "А вдруг сейчас пойдёт снег?!?", и второе: "Да какая же это нахер Трасса вообще, когда тут только бульдозер когда-то проехался!?!"

          Опасения не развеял даже беззаботный речетатив Васька:

         - И не такое бывало, вообще по целине ездили и ничё! Не ссы, Виктор, прорвёмся!

          Это "не ссы", где то уже слышанное, меня сейчас особенно  покоробило, потому что такого не было даже на испытаниях предельной глубины нашей лодки, когда бечёвочка натянутая между бортами прочного корпуса над водой, вдруг по мере погружения начала медлено, но верно провисать, пока не коснулась пола... Даже тогда в наступившей тишине, когда над головой висело четыреста метров воды и случись чего, мама родная не поможет, никто из нас не ссал! Это я видел, вглядываясь в лица ребят - всё что угодно, но страха там не было, а тут то чего бояться в тёплой комфортабельной машине? Сам ведь сказал "Откопают!"

        - Ты сам не ссы, и веди повнимательней! - отпарировал я, получив определённое удовольствие, что сказал такое работнику ГАИ.

         Васёк совсем не обиделся и сам снизил скорость, а машина мягче покатилась по примятому, невесть кем снежку, рассекая бело-чёрную тундру притухающими и вспыхивающими фарами. Снега не было и, судя по звёздному небу, к нашему счастью в ближайшее время не предвиделось...

      -  А нормальная трасса, когда опять вернется?  - чисто из любознательности уточнил я.

      - После Кеми, - ответил Васёк, и мне показалось на секунду, что центр Вселенной переместился именно туда в затундровую далёкую Кемь, где есть и асфальт, и заправка, и пиво с креветками, и многое другое из многочисленных благ цивилизации...

         А пока оставалось терпеливо коротать рядышком с Василием эту необычную длиную и тревожную ночь.

         Потянулись бесконечные  километры… Столбиков с привычными цифрами расстояний на неэксплуатируемой трассе ещё не установили и расстояние от Мочегонска до Кеми приходилось определять вручую по довольно туповатому спидометру, а вернее его счетчику, у которого только и было что крутящиеся с разной скоростью колёсики. Роль счетовода ввиду полной бездеятельности досталась конечно мне, но это хоть как то придало значимости и отогнало подкрадывающийся сон. 

          Васёк напоротив, по мере удаления от точки начала перегона несмотря на ночь и экстримальные условия вождения, как будто набирался энергии и какого-то сосредоточенного упорства.  Он, не отвлекаясь на разговоры и комментарии, крутил рулём внимательно и осторожно. Работая с комбиком в унисон, Василий выжимал из него максимум возможного и комбик, необъезженная лошадь североморского Пржевальского Военторга, отвечал ему резвостью и послушанием. Затухания света фар и звука приемника были уже не в счёт - к ним все давно привыкли и на скорость это, как говорится, не влияло. Двигатель работал как швейцарские часы, а может быть мне так казалось, но  эта уверенность в  его надёжности согревала меня даже в те нечастые остановки на морозе, когда мы выписывали на сугробах чаем "Слава КПСС! ". Врать не буду, до конца лозунг не дописал никто...

        Дальнейший план пробега выглядел примерно так:  гоним без передыха пока до вожделеной Кеми не останется приблизительно на два часа езды, там делаем остановку для сна и отдыха, а с рассветом, который в этих краях наступает около полудня двигаемся вперёд... Ну, а дальше совсем просто - пьём пиво с креветками и на Петрозаводск! Так и поступили.

       Где-то около шести утра мой тетрадный планшет показал, что Кемь приблизительно через двести пятьдесят километров.  Это же автоматически означало, что от Мурманска мы отьехали почти шестьсот... Усталые, но довольные мы устроились на ночлег не выключая двигателя и откинув насколько это было возможно спинки сиденьев, кое-как прикрывшись шинелью и курткой. Василий уснул по-моему едва остановился, было видно по всему, что спать в автомобиле его второе призвание. Для меня же сидячие позы всегда были мучением, но сон сморил и меня. Последнее, что я отметил уже погружаясь в нирвану, было ощущение "притухания" теперь уже  вентилятора салона, который не только медленнее гнал струи тёплого воздуха, но и теплоту то этого воздуха ощутимо снижал...

          Проснулись мы как по команде почти одновременно около одиннадцати и первое, что почувствовали это прохладу в салоне.  Нет, конечно, там было не холодно, иначе бы мы просто окоченели, но и комфортной температуру назвать было трудно. Вентилятор работал на совсем уже низких оборотах и гнал еле тёплый воздух...

         Впрочем, когда Васёк поддал газу,  вентилятор тоже встрепенулся и одарил нас тёплой струёй, от которой мы сразу растаяли и двинулись с новыми  силами дальше.

         Стёкла отпотели, и в раннем северном рассвете оказалось, что однообразной картинке за окнами с видами унылой тундры пришел конец.

         Зрелище заснеженного соснового леса,  всё отчётливее проступавшего сквозь утренний морозный туман, стало настолько величественным, что мы как зачарованные притихли и молча смотрели на тридцатиметровые деревья с удивлением и восторгом. На Большой земле разглядывать природу в редких отпусках было некогда, да и незачем - всегда находились более важные дела.  А в базе и в её округе  вовсе было не на что смотреть.  Там и карликовые-то деревца повывелись - камни, ветра и заморозки делали своё дело. За годы службы, отвыкнув от высокой декорации деревьев, в Гремихе взгляд скользил по линии горизонта практически не упираясь во что-либо, а тут прямо за сугробом стоял самый настоящий сосновый бор и от белых шапок свисающих могучих веток веяло силой и холодом...

         Машин вокруг по-прежнему не было, да и и откуда им было взяться тут утром холодного декабрьского дня на не сданном в эксплуатацию Кольском участке трассы Мурманск-Ленинград?.. Пойди сейчас снег, и трасса за полчаса превратится в белую западню на многие сотни километров! Да и вообще, упаси Господи очутиться здесь в одиночку – никто и ничто не поможет, не спасёт...

       Не нужно было бы так думать, не стоило бы, но что ты тут поделаешь,  если именно так думалось - а зря! Не зря ведь говорят, что мысль материальна!

        В этот самый момент произошло то,  что навсегда врезалось в мою память, то, что могло стать трагической точкой в моей судьбе, собственно и завершить её, закончить в красивых декорациях карельского волчьего угла.

      ...Видимо, засмотревшись на красивую картину за окнами автомобиля или привыкнув к монотонной прямой дороге, Васёк не приметил спрятавшегося за сугробом внезапного, невесть откуда взявшегося, крутого поворота трассы и, увидев, что не вписывается в изгиб, внезапно закрутил рулём и, работая педалями, все же не справился с управлением... Комбик, на секунду потеряв направление и уже снизив скорость, чуть развернулся и уже теряя скорость, мягко уткнулся правой передней шиной в пушистый огромный сугроб! Уткнулся, фыркнул и... заглох! С вершины сугроба слетел мягкий снежок и, скользя, прокатился по капоту.

        Всё случилось мгновенно, да так, что я не успел даже понять произошедшее, не то, что испугаться. Не было даже ощутимого толчка, тем более удара или скрипа тормозов. Ну, уткнулись в сугроб, и что!? Сейчас поедем дальше, даже из машины можно не выходить, смотреть там было нечего - снаружи зябко, а тут тепло и сухо...

        Василий повернул ключ и привычным кистевым движением опять включил зажигание -… двигатель не завёлся... Под капотом была мертвецкая тишина!  Он начал повторять это, исполненное в жизни наверное тысячи раз, движение, и мне показалось, что в глубине мотора что-то шевельнулось, вроде как тихонько прищёлкнуло, но потом и этот робкий звук пропал...

         Ещё не понимая сути ситуации, я продолжал некоторое время спокойно смотреть на то, как Васёк всё более нервозно пытался завести машину, но чем дольше это продолжалось, лицо его принимало всё более каменное выражение, лоб покрылся частыми меленькими капельками пота, а глаза ощутимо расширились:

        - Пи...ц! - с необычной грустью и спокойствием безо всякой злобы или раздражения в пол-голоса сказал он.

        - Машине?

        - Нам...

         В одно мгновение он решительно переменился. Он был не просто расстроен, а подавлен, угнетён, растерян...

             Ещё не понимая, что же всё-таки стряслось, я удивлённо вперился в лицо Васька, ведь ещё минуту назад было так славно и замечательно - мы на ижике на комбике с музыкой и комфортом неслись по трассе Мурманск-Ленинград и ничто не омрачало этого приключения и вдруг неведомый пи...ц подкрался в образе белого пушистого сугроба!?

          Лицо Васька и вправду было неестественно бледным и растеряным, адекватно выражавшем, что это не просто цветистое словцо, но и лаконичное описание ситуации...

         - Да что случилось-то!?

          На что последовал короткий и достаточно ясный для моего автомобильного сегмента разума ответ:

        - Аккумулятор ноль...

        - Как ноль?

        - Полный ноль... Сел… Помнишь затухания...? Это мы его сажали... Сейчас он сдох...

        Васёк говорил отвернувшись к окну, глухо, но слова уже начали доходить до моего сознания, острыми гвоздиками постукивать в виски. К тому же, в салоне начало довольно быстро холодать... Мы, не сговариваясь, быстро выскочили из машины и холод северной тайги обжал нас со всех сторон. Всё - фуражка, шелковый шарфик,  касторовая шинелка, лайковые перчатки и балетные тапочки, вмиг промёрзли и показались театральным реквизитом, несерьёзным выпендрёжем... всё глубже и дальше, сейчас он меньше всего проявлял интереса к нашей одёжке.

       Он стал теперь безусловно старшим, принял без лишних слов руководство на себя, и выглядел необычно сосредоточенным. Не объясняясь, он быстро начал рыться в багажнике и на заснеженную дорогу полетела оттуда  инструментальная сумка, откуда появилась черная заводная рукоятка, аксессуар военных хроник, почти неизвестный ныне "кривой стартёр"...

       Васёк быстрыми движениями засунул его куда-то под бампер и начал крутить, вкладывая в это все силы. Кроме пара от его взволнованного разгоряченного дыхания ничего не изменилось... Мотор молчал, даже не собираясь откликаться на примитивный способ реанимации!

      - Давай я! - и Васёк передал рукоятку мне.

       С трудом устроив её торец в таинственно упрятанном где-то в глубине мотора гнезде,  я стал остервенело крутить чертову закорючку, вкладывая в это весь энтузиазм, на который только был способен. Отклика не последовало и мотор безмолвствовал, а "кривой стартёр" срывался с зацепления и отлетевшая в рывке рука больно билась каждый раз то о бампер, то о решетку радиатора, поднимая в душе осатанелость и раздражение. Снова и снова я пытался завести мотор, но бесполезно! Уже стерлись в хлам лайковые перчатки, вылез наружу и болтался никчёмной тряпицей  белый шелковый шарф, расстегнулась шинель... А из нутра комбика было не выбить даже малейшего звука!

     - Сливать нужно! - сказал угрюмо Васёк.

     - ?!? - честно говоря, подумав о другом, удивился я.

     - В радиаторе вода... Через полчаса максимум она превратится в лёд и разорвёт всё, и рубашку двигателя, и радиатор, всю систему... Пропустим момент и нам тогда нужно будет всё это менять - мрачнея на глазах, выдавил он из себя.

          Естественно, я и не предполагал, что там в радиаторе залито, а уж о таких автомобильных новинках типа тосола, антифриза и других незамерзаек я и вовсе не слышал. Они появились лишь недавно на Ладах, наверно из далекой морозной Италии, и всеобщего признания и любви у закалённых соотечественников пока ещё не получили. Васёк же вообще относился к редкой группе соотечественников, до которых такие новинки если и доходили, то только по приказу свыше.

        Видимо поэтому и ещё от того, что новой машине незамерзайка и вовсе нем к чему, комбик вышел с водой в радиаторе...

       Бросившись в салон к индикатору температуры системы охлаждения, я увидел жуткую картину – стрелка предательски медленно, но неуклонно ползла вниз. Это страшное движение буквально сковало меня и, уставившись в маленькое окошечко на торпеде, со стрелочкой падающей к нолю, я перестал ощущать холод вокруг и время, утекавшее как в песочных часах...

       В голове проносились обрывки не оформленных мыслей: сольём значит не поедем, чем залить потом, починим -  снег растопим, чем растопить - спичек нет, как завестись... Тем временем Василий мрачнел и всё больше нервничал. Холод сковывал без движения и единственным способом согреться было крутить стартер, хотя по всему чувствовалось, что надежды на это у него не оставалось. Мороз заползал во все мыслимые и немыслимые части тела и уже казалось, что ему нет преград. Самое паршивое заключалось в том, что противостоять ему было абсолютно нечем - у нас не было тёплой одежды и даже спичек, чтоб развести костёр...

      - Сливаем?  - глядя в упор немигающим серьёзным взглядом, спросил Василий.

       Глядя на него сейчас было понятно, решение, да и сами слова даются ему нелегко,  он конечно глубже меня понимал, что вместе с водой мы потеряем надежду на дальнейшее передвижение комбика.

       Мороз уже не наступал, а всецело овладел и нами, и машиной, и тайгой... Растирая онемевшие уши замёрзшими пальцами и переминаясь на уже плохо слушавшихся ногах, я обречённо смотрел на датчик и понимал, что остаются считанные минуты до момента, когда вода встанет и сливать её будет уже поздно. Это стучало в голове и заставляло еще и ещё раз судорожно искать выход...

       - Давай подождём чуть-чуть!

      - Чего ждать, Витя - полопается всё!?! - отчаянно закричал он, - Так, хоть потом подремонтируемся где-нибудь и сможем дальше ехать, а иначе капиталка!!

       В эти минуты между нами не было ни неприязни, ни вражды, мы не видели страха или паники в поведении друг друга... Мы просто замерзали в глухой тайге где-то за две сотни километров от Кеми и очень хотели жить!

       И была в этой ситуации, какая-то необыкновенная торжественность, если бы кто-нибудь взглянул на это сверху, то увидел бы, как два молодых парня с понурыми головами стояли у раскиданных по сугробу на снежной трассе нехитрых автомобильных пожитков, бессильно опустив руки, посреди сосен-великанов... Тишина и величие момента не нарушалось ни их тяжёлым прерывистым дыханием, ни тихим потрескиванием вековых деревьев, ничем...

      ...В этой звенящий морозной тишине где-то наверное за десяток километров, был слышен ещё один слабый ритмичный как будто ухающий звук. Сперва нам показалось, что это похоже на работу техники, что ли свайной машины!? Мы все напряглись от близости чего-то живого, хоть и далёкого, но надежда моментально сменилась ещё большим отчаянием - за тридевять земель, ни к селу, ни к городу, куковала северная кукушечка! Считать, сколько жить осталось, в этой обстановке никому из нас не хотелось совершенно, а уж тем более наслаждаться этой кукушечкиной  идиллией, когда секунды и надежды таяли стремительно и безвозвратно.

       Нам вдруг стало совершенно ясно, что  раз её счётчик лет доносится до нас из такого далёкого далёка, то любой человеческий шум,  машины ли, вертолета чёрт его побери, был бы тем более услышан нами неминуемо!

      Это означало, что в тайге мы одни! Вернее с кукушечкой, но от неё, кроме сомнительных подсчётов взять было нечего... Да и вообще, было неизвестно, в каких единицах вёлся счёт - часы, дни, месяцы, годы? ! В ту минуту нам бы очень хотелось нажать на ней ступень повыше, хотя бы "дни", но во-первых, похоже кто-то за нас нажал уже счёт помельче, и скорей всего, к нашему сожалению, часы, а во-вторых, и кукушечки-то - ищи ветра в поле! Где она, плохая мать крупных детишек в чужих гнездах, за три, за пять, за десять километров?

      И самое страшное, что в этом куковании птички был запрограммирован результат нашей схватки с холодом за свою жизнь! Очень не хотелось замерзать в расцвете лет из-за неисправности "липы зелёной" и накуковавшей десяток оставшихся до полного окоченевания часов такой прекрасной жизни! Но физика, в частности её замечательный раздел "распространение звуковых волн", и логика, долбили мозг  умозаключениями: мощность глотки кукушки гораздо слабее мощности любого даже самого слабого моторчика, способного привезти нам надежду и помощь,! А раз так, то возможная помощь находится дальше сраной кукушки, а раз дальше, то времени на подход этой помощи, даже будь она  реальностью, за исключением инопланетян,  потребуется гораздо больше, чем времени на обледенение и разрушение рубашки несчастного произведения Ижевского завода, а стало быть воду, уже подбиравшуюся к нулю градусов славного Цельсия, нужно срочно сливать!

       Всё это проносилось со скоростью  "Ветра 1" в наших головах и, находясь на немыслимой телепатической линии связи, без лишних слов, на которые не было уже и секунды, обменявшись холерически обречёнными взглядами, мы двинулись к открытому капоту, где уныло поблескивал уже индевееющим  силумином многострадальный движок...

          Вернее двинулся по сути один Васёк,  поскольку, и мне в этом крупно повезло, из нас двоих только он мог знать, где находится роковой крантик для слива охлаждающей, а теперь еще и холодеющей, жидкости. Мне бы для этого пришлось крупно погадать или прочитать толстенную, но как всегда путаную Инструкцию по эксплуатации ижика... Слава Богу,  Васёк если и неточно, но на вид уверенно знал это заветное местечко...

         Короткая курточка почти не сковывала его движений и, взяв из валявшейся в снегу инструментальной сумки почему-то именно плоскогубцы, Васёк свесился внутрь мотора. Я инстинктивно подался за ним и в неудобном положении из-за его напрягшейся спины стало ясно, что назвав своё детище лиричным цветом"липа зелёная"конструктора этого чуда автопрома в глубине души оставались человеконенавистниками.  Они не просто гнали на севера необкатанный непроверенный неадаптированный к морозам брак с водой вместо тосола, они еще и кран слива этой чертовой воды поместили в самое неудобное узкое торчащее множеством углов и выпуклостей место! Находилось оно почти под брюхом автомобиля, там, где в самом низу сужаются и выбрасываются наружу все требухи движка и его систем, где и детская-то рука с плоскогубцами не дотянется, а коль дотянется не провернёт злополучного крана...

          Глядя на судорожно извивающегося в чреве машины Васька, я нервно кусал примерзающую к холодным зубам нижнюю губу, двигал своим телом по направлению его усилий, будто бы пытаясь навалиться, помочь, подцепить что-то.  Так продолжалось наверное вечность и теперь уже не страх сливать или нет воду владел нами, а напротив ужас от того, что нет уже сил и возможностей бороться с дрянным краником, ставшим на пути превращающейся в лёд и распирающей нутро двигателя жидкости. Я видел, как взмок от напряжения Васёк и как он начал все чаще опускать для отдыха руки, подвисая на крыле для отдыха, но искоса взглянув на меня, начинал опять и опять барахтаться во  внутренностях  комбика... По его взглядам, по изменившимся вдруг и ставшими неуверенными его движениям, по всему я понял - кран нам не открыть, вода замерзнет и разорвёт двигатель!

        Попытавшись подменить его, я выхватил плоскогубцы и окунулся под капот. Зрелище поуматовых переплетающихся механизмов вперемежку с какими-то трубами и проводами обескуражило меня:

         - Где! ?! - заорал я, теряя надежду.

         - Там вон, там, слева внизу у стартера. 

         " Да, Господи ты Боже мой, стал бы я  тебя нанимать на перегон, знай, как выглядит этот стартёр! "- с нахлынувшей злобой вдруг подумал я, и схватившись за какую-то никчёмную гайку, крутанул её с рывка, сорвался больно ударившись локтём о воздушный фильтр и в кровь ободрал чем-то тыл ладони. Я тут же выдохся и выпрямился тяжело дыша уже и не воздухом, а каким то липким паром. 

          На меня в упор смотрели совершенно белые глаза Василия и тут я понял,  что он сдался... Не говоря  ничего, он подошел ко мне поднял мою руку с кровоточащей ссадиной и чужим голосом сказал, думая о чём-то другом и глядя куда-то в сугроб:

       - Аптечка-то у нас есть, а?

       Я увидел перед собой совершенно другого Васька, не лихого щеголеватого ещё не зажравшегося молоденького гайца, а ссутулившегося усталого раздавленного осознанием своей легкомысленной вины и надвигавшейся на нас непоправимой беды человека… Усталого замерзающего человека... В этот момент мне стал по-настоящему страшно и показалось, что я очутился в одиночестве.

        Так мы стояли, не разговаривая уже, не спеша, и молча смотрели друг на друга. Я, облизывая руку от сочившейся сукровицы, и он, неловко судорожными движениями пытаясь застегнуть куртку на ставшую вдруг непокорной металлическую молнию. Каждый крутил в голове свою мысль, а мою голову, как ни странно, наполнял жгучий стыд за случившееся, что я не смогу предупредить родителей в родном Питере, о том что просто задержался…

       Они будут очень волноваться...