ГЛАВА 2, в которой рассказывается о продажах автомобилей из резервов 11 флотилии и не только
Путь до Венторга не занял много времени. По дороге я заехал на главпочтамт и получил подошедшие по срочному переводу недостающие деньги на машину, которые родители собрали из всех мыслимых и немыслимых источников.
Потом на перекладных добрался на окраину Мурманска, где за подгулявшим забором расположилось хозяйство могущественной организации. Здания штабного типа чередовались со складами и ангарами, по правде говоря, порождая в голове мысли о вселенском бардаке и невозможности отыскать в этом хоть что- то, включая легендарные резервы 11 флотилии... Кругом казалось было много народа, но передвигались все так быстро и целеустремлённо, что зацепить не удавалось никого. Я уже начал понемногу заводиться, так как короткий полярный день почти угас и начало быстро смеркаться. А уверенности, что я вообще успею найти мифический Военторг, кто тут и где продаёт автомобили, у меня до сих пор не было...
Неожиданно, какая-то женщина в фуфайке и завязанной ушанке, по-видимому, сжалилась над лейтенантской коротко остриженной головой в фуражечке и с уже посиневшими ушами по бокам, взяла меня за руку и отвела в соседний корпус. Обычный барак, безо всяких объявлений на входе – бункер гражданской обороны да и только… Проскочила шальная мысль, что торгующие автомобилями интенданты ни в какой рекламе и вывесках не нуждаются. Но тут же порадовало отсутствие людей в коридоре и добрая женщина легко втолкнула меня в огромный кабинет-комнату, где за маленьким столом заваленным бумагами и тетрадями восседал кругленький и какой-то испуганный майор с красными просветами на погонах...
Отношения нас, людей имевших на погонах желтые просветы, к любым другим цветам было, прямо скажем, пренебрежительным, что сразу ставило нас как бы по разные стороны процесса покорения бескрайних морских просторов. С жёлтыми - покоряли, со всеми остальными - помогали им! И те, и другие знали, это и изменить тут ничего не могли, что в результате вырождалось в довольно заметную отчуждённость и даже кастовость... Скажем, увидеть за одним столиком в ресторане офицеров с разным цветом погон было бы также неестественно, как девушку в мужском отделении русской бани.
- Игоревич, тебя домогаются! - видимо пошутила она и испарилась.
Игоревич, который, похоже, давно привык к домоганиям разных людей, боком посмотрел на меня и конечно увидев просветы яичного цвета, с издёвкой произнёс:
- Чаво изволите, товарищ лейтенант? - и тут же стало понятно, что в дополнение красным просветам он ещё и пьяненький. Вообще у подводников пьянство в рабочее время считалось чем-то непривычным и даже неприличным. Подводник с запахом до ужина, явление даже более редкое, чем без запаха после него... Но видать нервная работа с резервами подводников настолько угнетала интендантов, что они расслаблялись гораздо раньше. Решив, что главной целью является забрать сегодня ещё до полярного сияния своё авто и понимая фантастические способности к телепатии любого интенданта, я яростно заставил себя окружить майора симпатией и с обезоруживающей доброжелательностью, помня о подарке старпома, произнёс заветное :
- У меня есть подводное шило! – сказал и понял, что покраснел от коррумпированности ситуации...
Реакция майора Игоревича оказалась предсказуемой и быстрой. Он, ни слова не говоря, быстро достал из под своего стола огромных размеров шильницу и, открыв её, по-деловому скомандовал:
- Сливай...
Понимая правильно напутствие Козлова, я подумал, что шило мне видимо понадобится ещё где-нибудь на длинном пути покупки авто и отлил в "цистерну" Игоревича где-то около литра, всё боясь его огорчить жмотством.
Жидкость из моей шильницы выливалась с хлюпаньем и вздохами, как-будто осиротела и сильно переживала расставание. Чтобы её драгоценные капли не пролились, канистру всегда переливали не с логичной стороны ближайшей к пробке, а с противоположной дальней. При этом геометрия шильницы требовала её сильнейшего наклона, создавая при иллюзию практически полного опорожнения драгоценного сосуда. То ли эта иллюзия, а может и изысканный запах чистяка на свежие дрожжи Игоревича, но в настроении майора произошел решительный поворот и на протяжении всей долнейшей процедуры автомобильной сделки он искренне играл роль родного отца несмышлёного лейтенанта из Гремихи...
Первое, чем он меня " порадовал", увидев бумажку-направление из штаба, было
сообщение:
- Дык, ещё неделю назад Гремиху ждали!
- "Накрылся авто" ... - только и подумалось мне. Но только что слитое шило вдруг придало мне уверенности и даже отчаянной наглости и вслух я довольно пафосно произнёс:
- А вы знаете, что лодки вообще не могут отшвартоваться при «Ветре- 1»?
Игоревич этого явно не знал и даже не понял похоже, как это относится к теме разговора. Он сманеврировал, чтобы уравновесить ситуацию и надёжно защитить отлитое шило, пространной и не к месту дипломатичной фразой алкаша-философа:
- Но резерв, есть резерв! Больший или меньший, но он всегда есть!
И он тут же знаками и мимикой потащил меня куда то, натягивая на себя длинноватую не по росту шинелку и какой то треух на лысенькую голову. По дороге вдоль бесконечных ангаров он непереставая ругал флотское начальство за отношение к интендантам, сетовал на рано наступившие холода и сильные снегопады. Я его не слушал. Сердце мое нежно заныло и забилось воробышком в предвкушении встречи с моей мечтой, как у школьника на уроке анатомии...
…Площадка с новыми авто находилась на самой окраине военторговского запущенного хозяйства и её вид наводил на мысли об отступлении немцев из Заполярья... То там, то сям из под сугробов виднелись детали механизмов, в которых с трудом угадывались очертания "стремительных как ветер" Москвичей. По всему было видно, что прибыли они сюда далеко не с последней партией в прошлый четверг, а скорей с последней стаей перелётных птиц ещё осенью.
По всему было видно, что ни Игоревич, ни его подчинённые, да и были ли они у него, к резерву давно не прикасались. Сугробы на всех горизонтальных и даже на многих вертикальных деталях кузова лежали упругими шапками. Они покрывали машины так, что иногда, чтобы рассмотреть цвет обитателя резерва, приходилось подаренной отцом тонкой лайковой перчаткой прихватывать шмат сугроба с капота и тогда открывалась окрашенной в нежнейшие цвета часть лакированного кузова и почти сразу приходило неудержимое, почти физиологическое желание обладать им. Впрочем, это желание тут же безжалостно гасилось Игоревичем, который оказывается, знал все недостатки и изъяны своих подопечных авто лучше, чем участковый доктор хронь на своём участке.
- Двигатель клинанул, - брякал он у одного сугроба с соблазнительным голубым цветом из дырени в снегу, и тут же по соседу, - Тормозов нет… Чё-то с электрикой... - ставил он неподтверждённый диагноз оранжевенькой прорехе в другом сугробе. При этом как патологоанатом, ничуть не сожалел о кончине очередного резерва и не стеснялся, что по-сути забил болт на это кладбище моих и ещё чьих-то несостоявшихся мечт и желаний...
Так мы добрели до дальнего конца площадки с расширенной на штык лопаты узеньким проходом и по мере приближения к его тупику, силы и надежда покидали меня. Впереди была только затянутая сеткой изгородь, за которой машин не было, а был свален хламом бывшее имущество Военторга.
Игоревич, тем не менее, совсем не потерял своего бодрого вида и уверенно затопал в обратный путь, подмигивая и смешно гримасничая, тем самым как бы приглашая меня следовать за ним. Не понимая причин его активной моторики, мне оставалось только подчиниться и в угнетённом расположении духа плестись следом. Балетные тапочки на ногах казались промёрзшими лаптями, лайковые перчатки, вязанными дырявыми варежками, а околыш некогда бодро торчавшей фуражки свесился на похолодевшие от неудачи уши. Жалкое зрелище! Хорошо, что рядом был только Игоревич, отец родной - пьяненький кругленький нерадивый карикатурный интендант...
Тем временем он подошёл к ещё одной площадке, гораздо более освещённой и почти убранной от снега. Там ситуация была прямо противоположной - ровными рядами одна к одной стояли новенькие Жигули разных моделей, и при этом почти поголовно белого цвета. Они блестели без малейшего снежного налёта под военторговскими волшебными фонарями, как будто омытые утренними волшебными росами или весенними жемчужными дождями. Это казалось миражём и от такого нежданного зрелища свело судорогой мозги и тело, которые в предвкушении приятной автомобильной истомы, напряглись и сконцентрировались для решающего броска...
Игоревич словно почуяв это моё состояние, вдруг грубо и резко оборвал мираж, буквально срезал на взлёте и убил песню, сказав громким неожиданно трезвым и резким голосом диктора с центрального телевидения:
- Резерв Штаба флота! Расписан!
…Если бы мне уронили молоток на ногу, насыпали соли на ссадину, попали футбольным мячом в пах... - ничто не сделало бы мне так больно и обидно, как в эту секунду!
Я последними непечатными словами мысленно проклинал классовое неравенство, заброшенную на край земли Гремиху, из-за которой всюду опаздываешь, пьяницу-интенданта, свою несчастливую судьбу и крепчавший мороз... А Игоревич, тем временем, как-будто прочитавший мои нецензурные эмоции, с видом заговорщика из общества "Полярная Звезда", более подходившем североморскому военторгу, а не декабристам, вдруг толкнул меня локтём в бок, фамильярно подмигнул и задорно произнёс идиотскую фразу:
- Не ссы, корявый - моряк ребёнка не обидит! - старое затасканное стандартное флотское петровских времён выражение, совершенно далёкое от ситуации, наших официальных с ним отношений и требований воинских Уставов.
Не успел я на это должным образом отреагировать, как он красным носом выразительно показал мне в дальний угол этой же площадки, где приютились ещё несколько авто. Они стояли невдалеке от затмевавших их своим блеском Жигулей отдельной лёгкой немногочисленной стайкой и создавали отрешённую от их помпезности, с одной стороны, и заброшенности Москвичей, с другой, свою особую компанию…
Чем ближе мы подходили к ним, тем сильнее росла во мне необъяснимая смутная тревога, какое-то волнение и даже непривычная робость наваливались на меня по мере приближения к этой площадке. Что-то необычное угадывалось в ярком цветовом пятне этих нескольких автомобилей и, когда каждый из них стал виден в отдельности, мне бросилась в глаза стремительная форма заднего багажника, большие фары на широкой передней части машины, манерная хромированная решётка радиатора и ещё, что-то такое, что случается на танцах в Доме офицеров, когда объявляют "белое танго"!
Кто кого выбирал в эту минуту, уже было совершенно неважно, и будь она косая, хромая, разэтакая, но неизвестно откуда взявшаяся отпетая уверенность в том, что лучше её на свете не сыскать, уже вошла в мозг и тело…
…Забыв обо всём я, не отворачиваясь от капотов стайки необычных автомобилей, пролепетал:
- Что это!?
Стоящий за спиной как верный Санчо-Панса интендант Игоревич, вкрадчивым голосом чревовещателя, будто бы из сновидения, неспешно и рекламно сообщил:
- Новейшая модель Ижевского машиностроительного завода "Иж-Комби"! Комбики! Только вчера получили опытную партию для апробации в условиях Крайнего Севера!
Ещё боясь спугнуть прыгавшую чёртиком под зализанными багажниками комбика робкую надежду, я холодея от внутренней неуверенности и паники, натужно выдавил с придыханием:
- Резерв Штаба флота? Расписаны?
Мгновения до ответа Игоревича протянулись вечностью, хотя азарт и восторг захватили уже и его… Видать, кроме шила, нечто подогревало его изнутри, может план реализации Военторга, может значимость от участия в государственной программе апробации, а может просто дремавшая до сих пор жалость к лопоухим лейтенантам из Гремихи. Его ответ прозвучал радостно и даже как мне показалось злорадно по отношению к вышестоящему органу его чувств:
- Не успели! Не знают ишшо! Хер им!
«Аврора», стрельни она сейчас над ухом, показалась бы жалким пердежом по сравнению с этой интендантской внезапной откровенностью!
Свершилось! Оставалось только оговорить пару мелких деталей: какой из красавцев комбиков и как купить, как и когда уехать отсюда?...
- Ну, какой берёте? - развивал наступление интендант, - Какой на тебя смотрит?
Я уже и так обратил внимание, и тут сходство с ситуацией "белого танго" ещё более увеличилось, что на меня с самого начала пристально смотрит нежно-зелёный комбик от которого, как от Юли Апенко на прошлых танцах в ДОФе, за версту веяло свежестью, непосредственностью, и ещё чем то волнующим и сулящим нешуточное впереди. Я понимал, что переволновался и такого быть не может, машина не может смотреть на человека, да ещё так пристально, но и в том, и в другом случаях не в силах побороть вспыхнувшее желание я доверился этому взгляду и быстро сдался:
- Зелёный! – выдохнул я.
Игоревич деликатно и как-то таинственно подправил меня:
- Липа зелёная!
- Кто зелёная липа? - вспыхнул я, почему-то испугавшись, что Игоревич умеет читать мысли на расстоянии и знает про то, что Юленьке только в марте исполнится восемнадцать…
- Не зелёная липа, а "липа зелёная" - так цвет называется вашего комбика! - успокоил меня он… Тут я подумал, что на Ижевском машиностроительном заводе сплошь работают тонкие и добрые люди, которые и машины то делают наверняка такие же. Впоследствии не всё оказалось так уж взаимосвязано...
- А цена, как у Москвича? - попытался дополнительно простимулировать мечту я.
Ответ меня сильно озадачил. Из него вытекало, что денег, собранных на экипаже, присланных родителями и сбережённых самим, еле хватало на липо-зелёного ижевца. В кармане не оставалось практически ничего на запланированное и обязательное в таком случае празднование события в экипаже и хотя бы частичный расчёт с долгами. Но выбирать мне не приходилось - любовь к комбику стремительно набирала обороты и я уже видел себя в нём с развивающимися на ветру волосами в белой тужурке и кортике.
Игоревич быстро оформил все документы и отвёл в кассу, где меня тут же, наконец-то освободили от распиханной по всем карманам и обременительной наличности. Теперь нежно-зелёное чудо было по праву моим!
Теперь глаза интенданта смотрели на меня безучастно, если не сказать враждебно – на сегодня служба подошла к концу, а у него во рту уже давно ничего не плескалось. У правой ноги под столом интенсивно телепатила и взывала к слабостям шильница-цистерна "Возьми меня!" Я уже явно мешал их разговору.
Игоревич придвинул от себя ко мне небольшую связку ключей на тонком коряво погнутом несолиднм для такого шикарного экспериментального элегантного автомобиля колечке и сказал, как подытожил:
- Ну, с Богом!
К его явному разочарованию, я продолжал стоять и пялиться на мир с видом неудовлетворенной нужды.
- Что случилось? – несколько встревожено спросил он.
- Дык, мне нужно машинку на поезде отправить!
- Ааа, на поезде? А куда? – рассеянно, не очень вникая пока в ситуацию, поинтересовался интендант...
- В Питер, там её встретят!
- Ааа, так вы не здесь её обкатывать собираетесь? - опять не по теме спросил он и косо по-бесовски брызнул взглядом под стол..
- Нет, я и водить то не умею!
- А кто же её тогда заберёт?
- Я как раз об этом и хотел попросить, чтобы её сразу от вас забрали на станцию
- На станцию? А на какую станцию? – тут кажется, до интенданта стал потихоньку доходить ужас надвигающейся гуманитарной катастрофы - рабочий день подходит к завершению, деньги в кассе, документы оформлены и по всем военторговским законам машина должна немедленно покинуть территорию... А тем временем, перед ним стоит литёха из Гремихи, который не то, что забирать её не может ввиду полной автомобильной неготовности, так ещё плетёт что-то несуразное...
Логичный разговор явно не клеился... Игоревич хотел скорей выпить и пойти домой, чтобы там опять выпить, а мне было искренне непонятно, как переправить купленную машинку в Питер! Другого такого старшего компетентного "друга", кроме Игоревича, в Мурманске у меня не было, и девать её мне тоже было совершенно некуда. Не везти же её, в самом деле, в Гремиху, при наличии комфортабельного гаража в Питере, испытывавшего трудности национализации!
