Глава 1, где даётся общее представление об этом замечательном месте и населяющих его людях
Мечта о машине жила в семидесятые, наверное, в каждой семье. Счастливыми обладателями автомобиля являлись обычно очень серьёзные люди, да и было то их совсем немного. Например, у нас во всей хрущёвке на проспекте Ветеранов в новейшем питерском районе Дачное, за которым начинались бескрайние поля осоки до самого Петродворца, машина была только у Михаила Федоровича, соседа этажом выше, породистого и солидного капраза и доцента из Дзержинки. Хотя, сейчас бы её и за машину то не посчитали…
А тогда, подъезжавший по выходным к подъезду "Москвич 412" нежно-канареечного цвета, вызывал тихий паралич всего нашего военно-морского двора, потому что заселён он был сплошь офицерами Ленинградской Военно-морской базы. Из-за задёрнутых занавесок офицеры и их родня наблюдали, как Михаил Фёдорович каждый раз неторопливо загружал свой маленький багажник разным садово-туристическим скарбом, и это действо казалось нам серьезным и таинственным. Впервые, вместо зрелища давящихся в трамваях и автобусах с авоськами и сумками граждан, прямо так вот, запросто, на глазах у изумлённых соседей, человек мог сесть и комфортно добраться до назначенного места рыбалки или грибалки.
Иногда он ввиду по-моему особенных симпатий к моей очаровательной маме, приглашал нас всей семьёй в лес куда-то под Кингисепп по грибы. Они росли в низеньком сосновом песчано-моховом лесу рядом с деревушкой с милым названием Тарайка. Тогда мы, вольготно съёжившись втроём на заднем сиденье узкобёдрого Москвича, чувствовали себя друзьями персидского шейха... От всего этого желание обладать собственной автомашиной только крепчало и росло.
Всё усугублялось ещё и тем, что с некоторых пор наша семья стала обладать, к сожалению ещё даже не машиной, которая только грезилась в мечтах, но уже гаражом для неё! Вышло так, что предприимчивые жители окраины Питера, которой в то время и было Дачное, сколотили между собой гаражный кооператив, и на пустыре, примыкающем к лесопарку Александрино, построили в складчину, может быть первый высотный пятиэтажный, как сейчас говорят «паркинг». Денег у них как всегда на последнем этапе не хватило и через добрых людей туда пригласили поучаствовать кровными деньжатами родителей. Руководил всем этим отставной летчик-генерал, который на редкость быстро и основательно превратил гараж в настоящий клуб по интересам, где народ собирался потрещать про авто, повыбирать правление, пообсуждать про расширение границ владений и перечня приятных услуг, типа комнаты для зарядки аккумуляторов или навесов для прицепов...
Мне не довелось пройти этот созидательный в жизни нашей семьи отрезок пути, но вот родители с тех пор стали заядлыми автолюбителями и хотя не имели своего железного коня, стали частыми гостями гаражных тусовок. Однажды там прошёл опечаливший многих и нас в том числе слушок, что те из владельцев, кто не поставит автомобиль на приобретённое в гараже «машиноместо» до конца года, на общем собрании будут неминуемо исключены из кооператива. Оказалось, в районе появилось много владельцев настоящих, а не проектируемых к покупке мифических авто, кто, имея честно заработанную машину, ну просто не представляет, куда её теперь поставить... Отсюда появилось и естественное генетически подогреваемое желание – раскулачить кого-либо на радость себе. Глупая и провокационная сплетня, подумали бы сейчас и ухом бы не повели. Но ведь это сейчас, когда на каждую сараюшку есть куча гербовых бумаг с водяными знаками… А в те мутные с точки зрения права частной собственности времена, когда простым большинством голосов тебя могли, не то что исключить из членов кооператива, а и из «родной коммунистической партии», родителям стало страшно! Они в срочном письме ко мне, проходившему службу на подводных лодках Северного Флота, изложили суть надвигающейся беды и попросили узнать, а не выделят ли мне как "герою-подводнику" какую-нибудь машинку, чтобы спасти самовольно построенный под неё гараж...
В нашей подводной среде северян машины не то чтобы отрицались, но как то само собой получилось, что их просто даже и не было. Может потому, что не способствовали этому частые смены мест базирования, плавания подолгу и далёко. А может просто, маршрутов больших для передвижения на них не было – казарма – плавбаза – лодка - посёлок... Вот и все путешествия, которые если бы кто-нибудь и задумал совершать на машине, то совершенно отбился бы от коллектива, дружно предпочитавшего укутавшись в шарфы и воротники, с опущенными ушами зимних шапок, а иногда и в мотоциклетных очках, совершать приятный пеший променад навстречу гремиханским вечно дующим со всех сторон ветрам.
Поэтому, когда я начал робко узнавать порядок покупки плавсоставом в моем лице автомобиля, то шуткам и прибауткам в экипаже не было предела, из которых самой приличной было обсуждение вопроса о вместимости моего будущего"бл@довоза". Я всё это сносил совершенно терпеливо. Отчасти от значимости стоящей передо мной задачи, а отчасти от того, что было в этом обсуждении много стоящих идей и юмора.
Из полезного для меня, всё-же удалось нащупать информацию, что где то в штабе флотилии есть таинственная очередь для хитрожопых, которая как и должно быть в таком случае, управляется политотделом. Оставив младший комсостав ржать над очередной остротой Саши Грищенко о коллективном использовании моего будущего авто при погрузке боезапаса, я поспешил к замполиту экипажа с творческой фамилией Малевич.
Про Сашу Грищенко нужно рассказать чуточку подробней. Он как бы олицетворял собой Дух и неувядающий Оптимизм нашего экипажа. Что-то наподобие современного Ивана Чонкина или его тёзки Тёркина наших дней, красивого лихого с порывистыми движениями красавца драгуна в форме каплея с папой генералом где-то в Киеве. Меня он выбрал среди многочисленных литёх экипажа для своеобразного патронажа по ресторанам, общагам и другим просто замечательным местам всех военно-морских баз, где долго кочевал наш подводный ракетоносец. Он был старше по званию и немного по возрасту, но роль моего наставника принял как Богом данную, а я и не пытался возражать. Его шутки и бесконечным потоком сыпавшиеся двух – трёх и более смысленности заставляли меня то и дело заливаться невинным румянцем, хотя по правде сказать, от них покраснели бы и докеры в мурманском порту. Всё это он проделывал с завидной лёгкостью и в режиме экспромта, так что повторить хотелось, но не моглось.
Например, часто заходя в мою всегда чисто убранную и уютную каюту на плавбазе (а другой у меня и не было никогда), он нагловато оглядываясь по аккуратно разложенным полочкам, отлично зная что и где на них искать, как бы невзначай бросал через плечо:
- Ну, и где же наши сигареты? – тут же безошибочно подходя к известному месту, доставал пачку сигарет «Союза-Аполо», бережно сохраняемых мной для похода в ресторан и, не спрашивая разрешения брал сигарету, а иногда закладывал за ухо вторую. Потом он лихо прикуривал от «трофейной» как говорил, зажигалки «Зиппо» и пускал кольцо дыма в потолок… От наглости и беспардонности перехватывало дух, но восхищённые взгляды свидетелей и роль наставника помогали всем легко войти в следующую фазу его представления.
Однажды и мне захотелось повторить что-то подобное с ним. Мол, погляди-ка как это со стороны смотрится! Я вошёл в каюту Сашки, когда там только-только утих взрыв хохота от его очередной остротой. А острота была в адрес замечательного мягкого добряка Валеры Шелевахо, который сидел в его полутёмной и не очень дизайнерской каюте на нарах напротив вальяжно возлегавшего Грищенко в огромных тёмных очках, которые не скрывали синеющий фонарь под его левым глазом, полученным во вчерашней потасовке со швейцаром какого-то ресторана в Северодвинске…
- Валерка, - язвил Саня,- ты сейчас похож на Збигнева Цибульского! Только можно для сокращённости мы будем теперь называть тебя просто «Збышек»?
Валера деликатно улыбался, литёхи ржали, а Саня потягивался в кровати… В этот момент вошёл я и желая казаться максимально фартовым , не претендуя на оригинальность и надеясь по ходу найти хоть что-то в его засранной каюте, произнёс коронное:
- Ну, и где же наши сигареты?
Ума не приложу, как он это делает, где это у него хранится! Мгновенный резкий ответ с серьёзным выражением Сашкиного строгого лица заставил качнуться плавбазу от взрыва хохота:
- Кончились!
Скромно и сиротливо улыбнувшись, мне не оставалось ничего другого, как присесть на краешек кровати рядом со Збышеком. Разговор продолжился, как бы и не прерываясь… И во всём он был такой этот Саня. Короче, от него я в тот раз рванул в замполиту на дипломатические переговоры о вожделенной машине.
Всеволод Александрович Малевич долго расспрашивал меня о настроениях в экипаже, о том, куда девается спирт из системы охлаждения ракет подводной лодки, о подготовке к очередному съезду родной партии, о истинных намерениях трёх малярш с судостроительного завода, приходивших жаловаться на Александра Грищенко и я уже совсем разуверился в том, что мне удастся попасть хотя бы в хвост хитрожопой очереди, когда он с разочарованным от моих уклончивых мычаний видом, вдруг сказал волшебные слова:
- Пиши рапорт...
После чего я побежал в каюту и на стандартном листе написал слезливый рассказ с кратким изложением гаражных интриг и фатальным приближением моего позорного изгнания из кооператива во время приближающегося океанского похода в честь 24 съезда родной Коммунистической партии... Только камень мог не заплакать при особо удавшейся мне, хотя и если быть честным вовсе не оригинальной стандартной концовке "В просьбе прошу не отказать"! И жизнь покатилась своим чередом…
К моему глубокому удивлению, но уже через месяц меня вдруг вызвали в штаб флотилии и вручили клочок бумажки на котором на пишущей машинке с плохим запасом чернильной ленты было блёкло напечатано, что "капитану-лейтенанту Буйко выделяется из резерва 11 флотилии подводных лодок автомобиль Москвич"...
Взволновало буквально всё: и таинственное слово "резерв", и оперативность с которой эта весть пришла ко мне, и особенно слово "Москвич", который под напором ворвавшихся на российские просторы "Жигулей", только добряк не сравнивал с говном.
Ещё напрягало то, что ниже таинственной надписи значилась дата получения автомобиля с Базы Военторга под Мурманском, сроком которой было обозначено позавчера... Легко сложив даты прихода в Гремиху ближайшего теплохода, отправляющегося на Большую Землю, время перехода и переезда до заветной базы военторга, при удачном стечении обстоятельств сложилась ужасающая цифра опоздания - больше недели! Сразу поползли грустные мысли о конце света, забрезжил единогласно поднятый лес рук за исключение из списков гаражного кооператива, дружное ржание младшего комсостава во главе с Саней в кают-компании...
- Какого чёрта они извещают о резервах, когда они по всем законам физики должны испариться! Это же не геркулес "Ясно Солнышко" слаболиквидный! Уж эти то ушлые мореманы из близлежащих к Мурманску военно-морских баз сумеют грамотно распорядиться резервом 11 флотилии! -- с вскипающей на страшных предчувствиях яростью крутилось в голове. - А то они не знают, где находится 11 флотилия подводных лодок, помещённая от глаз людских подальше заботами родной коммунистической партии!? В жопе она находится, даже не в ней, а в самой-таки её дырочке - там, куда Макар телят не гонял!
Больше всего сомнений возникло по поводу погоды... Придёт теплоход - не придет!? А если и придет, то причалит или сутками будет болтаться на дальнем рейде в ожидании хотя бы "Ветра 3". Для непросвещённых: "Ветер 3" - это когда просто усы отрывает как у Папанова в Брильянтовой руке, "Ветер 2 " - это когда выплюнуть попавший в рот ветер не удаётся никакими судьбами... Ну, а "Ветер 1"это обычный морской бриз в Гремихе, когда чайки прячутся под прибрежные камни, тюлени ложится на дно и дышат посредством трубочки от коктейлей через попу, а Давид Коперфильд может снимать свои трюки в воздухе безо всяких вентиляторов. Коровы летают!
А ещё бы не дуло! Объяснение этих бешеных осатанелых ветров, длящихся с октября по май, с незначительными перерывами на Ветер 3, оказывается весьма простым и естественным: мимо Кольского полуострова течёт себе величаво теплый Гольфстрим... Естественно и неизбежно остывая по дороге, и если у кого либо закрадывается сомнение, а на самом ли деле он тёплый – пригласите их в январе совершить лёгкую туристическую прогулку в Баренцевом Море…
Пусть они увидят, что даже зимой при любой стуже, косматыми клубами от свинцовой тяжёлой воды, от мрачных неправильных мерцающих всеми оттенками чёрного волн Гольфстрима, поднимается пар! Кажется, что это мираж, что не может быть столько кипятка - покуда глаз хватает! Да и не кипяток это вовсе, а обычная морская солёная вода! Минус два градуса, но этого вполне достаточно, чтобы от горизонта до горизонта неслись миллионы кубометров парящегося "кипятка"! Но не навсегда...
Видимо и Гольфстриму назначен свой конец и явился он ему в образе мыса Святой Нос, выпирающего из Кольского полуострова далеко в море. В него то, как в каменную стенку, со всего размаха ударяется усталый и потрепанный бедный Гольфстрим и окончательно теряя силу и направление нехотя поворачивает в сторону арктических льдов, ныряет под них и умирает где-то там в глубине безбрежного Ледовитого океана...
Дальше, там за Святым Носом, простирается угрюмое царство холода. Оно наступает сразу за чистой клубящейся паром и "теплым" воздухом водой и кажется, что острым ножом отрезали белое от чёрного, решительно и навсегда разделив две стихии! Лишь летом с приходом полярного дня льды ненадолго отступают к полюсу, чтобы потом опять прижаться к своему последнему защитнику мысу Святой Нос...
Льды и клубящийся океан хорошо дополняли коричневые с белыми подпалинами снежных лощин высокие сопки, северные скалы из чистого гранита и базальта. Они протянулись от самого океана вглубь Кольского полуострова на сотни километров. Зрелище могучих нагромождений камней и скал изредка перемежающееся небольшими озёрами-лужицами и расщелинами, практически без всякой растительности кроме вековых мхов, могло нравиться или отталкивать, но никого не оставляло равнодушным...
Итак, что за исключительный феномен гигантского пылесоса мы получили в местах, куда родная Коммунистическая партия «сховала» свои замечательные подлодки пряча их от плотной стеной окружавших нас врагов? А получили мы сходящиеся в одной географической точке, а именно посёлке Гремиха, три разные стихии - парящее теплом Гольфстрима море, леденеющие бескрайние пространства торосов и гранитные равнины сопок! И бонусом - "Ветер 1", который мог сорвать на неделю любую поездку на Большую землю в том числе и на оплот надежды неавтомибилизированных,- базу Военторга, где как это рисовалось, подобна копям Царя Соломона, хранились таинственные резервы 11 флотилии подводных лодок в охранении голых по пояс сарацинов с саблями тоже наголо...
Немного посомневавшись авантюрности предлагаемого бумажкой путешествия за авто с недельным опозданием, я решил, что риск быть выкинутым из гаража выше всех остальных рисков. Да и в сущности, чем я рисковал? Приятная поездка на теплоходе в Мурманск, короткий отпуск на недельку, ну не получу машины, так слетаю в Питер, благо и покороче вылазки бывали! Расписавшись в неведомом журнале за получение бумажки-направления, в приподнятом настроении я отправился на плавбазу.
Весть о машине из резерва мигом облетела экипаж, вызвав самые противоречивые чувства. В нашей среде большая часть человеческих отношений совершенно естественным образом облегчалась, осветлялась и переводилась в шутку, юмор, анекдот. Это была защита от обыденности и монотонности, тревоги и опасностей, оторванности почти от всего любимого и желанного... В основном все ребята поздравляли и сыпали остротами. Были и такие, кто как будто отрешился, отодвинулся, производя в уме математические расчеты...
Как бы там ни было, но уже вечером в мою каюту набралось полно народу обмывать ещё несуществующие колёса. Спирт, любовно почему-то называемый всеми подводниками "шило", принес по такому случаю покровительствующий мне не какой-то «группман», так звали командиров групп, младшего звена лодочной организации, а настоящий старший офицер капитан 3 ранга Владимир Деменков. И шило то он принёс не то, что таскает из каюты в каюту младший комсостав, тяжёлое гидролизное со страшной наждачкой в гортани на проглоте, тяжёлой от химии головой и отрыжкой резиновыми сапогами поутру. Это был настоящий ректификат, чистый как слеза ребенка, чистяк, как ласково звали его все, истинный спирт, от которого и на душе, и в голове становилось ясно и просто, конечно, до определённого рубежа. Лучше чистяка был, говорят только медицинский, но, во-первых, он был только у лодочного доктора Аркаши Панасюка, а во-вторых, это вообще другая история...
Заводилой был как всегда Саша Грищенко, из которого как из рога изобилия сыпались самые фантастические автомобильные истории, непременным участником которых был конечно генеральская волга, он сам и ещё одна, реже две-три попутчицы. Экипаж ржал и восхищался Сашей, хотя каждый отлично понимал, что все его похождения можно смело делить на два, а то и на четыре.
Уже в самом конце торжества затронули совсем уж пустяковый вопрос: о средствах на покупку моего резервного авто… Совершенно неожиданно выяснилось, что на моём персональном счете, сколоченном в перерывах между поездками в Питер и кульпоходами с Сашей Грищенко по «местам боевой славы», денег хватит только разве что на мотор и салон резервиста... Проблема никому не показалась серьёзной! Поскольку всего пару дней назад экипажу лодки выдали жалование, офицеры неверным шагом быстро разбрелись по каютам и уже спустя несколько минут стали возвращаться обратно с зажатыми в ладошках вовсе не мелкими купюрами. Довольно серьёзная сумма нарисовалась легко и непринуждённо без вздохов и уговоров. Вполне осязаемым стал кузов долгожданного авто и все продолжили дальше отмечать его приобретение, посоветовав недостающее испросить у родителей завтра...
Дни до прихода теплохода "Мария Ермолова", который мотался между Мурманском и Гремихой круглый год, пронеслись незаметно в хлопотах и сборах. Несмотря на стоявший довольно морозный и снежный ноябрь, ветров к счастью не было, а значит появилась робкая уверенность, что вместо выданной в штабе бумажки скоро нарисуется новый автомобиль, гарантирующий место в гараже. Какое-то время ушло на сборы. Ввиду предстоящего важного события и возможных чествований героя на родине, мной было принято решение об особо нарядной торжественной, прямо скажем не по сезону, облегчённой франтовской форме одежды. В самом деле, офицер может выглядеть по-разному, проще или блестяще, но вряд ли у него есть шанс блеснуть выправкой и шикарным внешним видом, ярче и удачней, чем выходя из салона собственной автомашины! Ну не выкатываться же в такой ситуации из неё с опущенными ушами зимней шапки, в кожаных варежках и утеплённых валенках на резиновом ходу, по сезону!? В таком виде офицер, по словам одного моего флотского знакомого выглядит как говно под лопухом…
Исходя из этого простого в общем то умозаключения, безо всякого учёта надвигающихся заполярных холодов было принято рискованное решение одеться в парадную тонкобортную касторовую шинель, под неё в выходную лёгкую тужурку, брюки, белую шелковую рубашку и широким самозавязывающимся моднявым галстуком, лаковые корочки, которые Сашка Грищенко называл "балетными тапочками"... Портрет дополняла сделанная на заказ в Питере манерная огромных размеров суконная фуражка-«аэродром» с широким околышем и предметом особой гордости - вышитым золотой канителью военно- морской кокардой-крабом с медной кованной, а не штампованной, эмблемой. В заключении тонюсенькие нейлоновые носки-паутинки, белый шелковый приятно холодящий шею шарфик и плавки "Смерть Северодвинску"! Забегая вперёд, скажу, что такое подробное описание гардероба, одетого по случаю получения автомобиля, я описываю тут не случайно. Оно чуть не сыграло со мной роковую шуткуи было крайне легкомысленным, попросту опасным, как и много другое сделанное или наоборот не сделанное мною в эти дни... Но тогда, пребывал в необычной эйфории, всё последующее казалось шикарным, легким, необыкновенно увлекательным приключением!...
Билеты на теплоход дались как всегда с боями и проблемами. Для этого пришлось встать пораньше утром, пройти ускоренным шагом до ДОФа, занять очередь в хвосте и втиснуться в переполненный рейсовый автобус, на котором военно-морской люд и их жёны добирались из одной базы в другую, так как в одной было где жить, а в другой где работать. Потом маленький покосившийся домик у причала с надписью "касса" и традиционные списки с нервотрёпками о количестве незабронированных кем-то и откуда-то вожделенных билетов, которые достанутся ожидающим в очереди у окошка. Мне достался ничем не выдающийся, к сожалению, трёхзначный номер во второй сотне... Никогда и ни разу мне не удавалось избежать этой изнурительной и томительной процедуры с сопутствующим леденящим страхом остаться за бортом лайнера до такой далёкой Большой земли... На этот раз судьба улыбнулась мне. Был явный не сезон, отпускники и их семьи уже вернулись и ещё не ломились на летние каникулы, а сменные экипажи не спешили на переподготовку, оставаясь на базе. Через пару часиков номер материализовался в отпечатанный бланк билета Мурманского пароходства с номером каюты и места на "Марии Ермоловой", с которым я как Буратино в цирк и с улыбкой на ширину приклада явился обратно на плавбазу.
Вещей у меня не было по традиции, поскольку на Большую землю я принципиально не брал с собой ничего - так легче передвигаться и толкаться по вечным билетным очередям, бежать за отходящим экспрессом или на закончившуюся посадку, схватив шальной билет... Однажды, приехав в отпуск домой после долгого отсутствия с одним только журналом "Огонёк" в руке, я был искренне удивлён вопросом: "А где твои вещи? ". На что ответил совершенно искренне:
- Какие? - чем вызвал дружный смех и восхищенные улыбки.
До отправления теплохода было много времени и я с удовольствием занялся необходимыми вещами - постирал в раковине каюты остающуюся на базе рубашку и носки, любовно развесил их на пластмассовых плечиках и осторожно пристроил на крючочке в стене каюты, заранее подстелив пару газет "Красная Звезда", которую нас заставляли подписывать в обязательном порядке и которая, если честно, только и годилась на защиту пола каюты от стекающей воды с рубашки и носков. А всё потому, что во-первых, приходила она в Гремиху сразу пачкой за всю предыдущую неделю и, во-вторых, читать её было совершенно невозможно ввиду скудности сюжетов и сомнительности персонажей статей. Одна была от неё польза - сверху пачки никчёмных газет обычно рука корабельного почтальона протягивала мне пару писем от милых моему сердцу людей, и я готов был целовать эту руку, так скучал я по ним и так ждал этих весточек...
Приближался ужин и я пошёл взглянуть, не накрыта ли пораньше вестовыми кают-компания, чтобы сэкономить десяток минут на теплоход. Уже подходя ближе к кают-компании, я заметил, что дверь в соседствющей каюте старпома Козлова приоткрыта...
Николай Матвеевич Козлов был яркой флотской фигурой: невысокий, даже скорее маленького росточка, лысенький со смешно торчащим впереди лба жиденьким белёсым чубчиком редких волос, стройный, если не сказать худой он удивительно походил на великого русского полководца генералиссимуса Суворова только в мундире капитана 2 ранга, что в общем не мешало ему сохранять манеры и этикет славных давно ушедших времён. Например, он никогда не обращался ни к кому и ни в какой ситуации на "ты", даже, в казалось бы, в провоцирующих к этому ситуациях и побуждающих к фамильярности случаях. Однажды он оказался в РБН, так по традиции сокращенно называли в Северодвинске военно-морской ресторан "Белые Ночи", за одним столиком с выдвиженцем старпомом подлодки новейшего поколения кап три, намного, года на четыре младше его. Выпив серьёзно и поспорив с ним о чём то, Николай Матвеевич вдруг встал во весь свой «исполинский» рост и немножко патетически не по ситуации, выставив вперёд грудь и правую ногу, заложив ладонь за пуговицы кителя и заставив замолчать игравший ансамбль, подняв подбородок почти к потолку, на весь ресторан отчетливо и громко сказал гневное:
- Идите Вы на х*й! - после чего резко отставил стул и порывисто покинул зал, под аплодисменты соседнего столика, где ужинал по субботней традиции младший комсостав нашей подлодки.
Кроме того, Козлова отличала делавшая его сходство с легендарным предком еще заметнее, манера ходить по верхней ракетной палубе перед или же после подъёма флага размеренным широким шагом и внезапно останавливаясь у казалось бы рядового матроса вдруг переходить с ним на абсолютно понятный только им обоим, генералиссимусу и рядовому, язык и подтекст простолюдинов:
- Матрос Примак, ну что Вы лыбитесь на меня, как п*зда на электробритву!? - При этом совершенно недопустимым было в строю выражать на этот разговор хоть какие-то эмоции или комментировать, поскольку разговор был серьезным и не просто так...
Меня Николай Матвеевич по каким-то неизвестным для меня причинам тоже выделил в особую категорию людей, с которыми он на язык и подтекст простолюдинов не переходил вообще никогда, обращаясь ко мне на "вы", он называл меня по ласкательно-уменьшительному имени "Витя" и самое главное, выбрал меня в особую узкую группу людей, с которыми он совершал ежедневное доверительное таинство военно-морского причащения перед ужином...
Не знаю, баловался ли такого рода сухопутным причащением перед ужином славный генералиссимус, но будь у него над умывальником раковины в каюте бачёк для воды, который всегда до верху был наполнен чистейшим прозрачнейшим и безвреднейшим спиртом-ректификатом, то вполне возможно ход русско-турецкой кампании мог бы сложиться и иначе... У старпома Козлова это выглядело всегда стандартно: минут за пять до ужина он приоткрывал дверь своей каюты и ,являясь старшим в кают-компании, как бы проверял готовность офицерского состава к приёму пищи. На самом же деле, он внимательным и требовательным взором высматривал посвящённого из культового списка. Посвящёнными были, как правило, самые уважаемые и душевные командиры боевых частей: начальник радио-технической службы Анатолий Митрофанович Карпов, командир БЧ-2 Саша Егоров, ну и некоторые другие... Каким боком в этот список попал я – ума не приложу! Я и по жизни то, не то что по показателям ритуала, был тютей, а ведь, как вы сейчас поймете, показатели тут имели особое значение! Но как бы то ни было, мне выпала честь несколько раз участвовать в нём: проходя мимо каюты генералиссимуса на ужин было невозможно не заметить как бы нейтральную физиономию Николая Матвеевича, один глаз которого как бы смотрел в кают-компанию, а другой как бы не то чтобы подмигивал, но настойчиво приглашал зайти внутрь каюты...
После этого ключ проворачивался изнутри и молчаливо без всякой суеты Козлов доставал два тонкостенных стакана, один из которых тут же отдавал мне, после этого резким кивком головы показывал на бачёк над умывальником. Я подходил к нему и, с видом излучавшим уверенность, открывал кран рукомойника. Спирт толстой струйкой быстро заполнял огромный стакан и под пристальным взглядом старпома трудно было соблюсти норму приличия, чтобы не обидеть его гостеприимства и не налить в стакан оскорбительно мало! С другой стороны, в голове острым гвоздиком стучала осторожная мысль о том, что спирт штука взрывоопасная девяносто шестиградусная и всё, что сейчас нальётся в чертов тонкий стакан, придётся залпом выпить безо всякой закуски! После меня к крану, откуда когда то текла вода, деловито подходил старпом и уверенным движением наливал почти пол стакана огненной воды... Далее ритуал продолжался уже в направлении исполнения нетленных заповедей Дмитрия Ивановича Менделеева, завещавшего нам пить только сорокоградусные напитки если, как в моём случае никак нельзя отказаться. Козлов брал со стола стеклянный маленький графинчик, по иронии судьбы едва ли наполовину наполненный дефицитной в данной каюте водой и опять первому протягивал его мне. Стремясь не подвести великого химика, не осрамиться перед старпомом и не сотворить ужасной бормотухи градусов на тридцать, я на глаз плескал в стакан воду... То что происходило дальше, нужно было снимать на замедленную камеру - в один и тот же момент я должен был передать старпому остатки воды в графине и плотно накрыть свой стакан освободившейся потной от нервов ладошкой... Зачем? Этот вопрос никогда меня не волновал! Потому что ответ на него по сравнению с предстоящим потреблением получившегося напитка был несущественным и мелким и попросту растворялся в нём без остатка. Говорили, что тот же Менделеев завещал пуще смерти опасаться изобарической реакции, при которой давление сохраняется, а температура растет, порождая невиданное по противности пойло... Совсем, мол, другое дело реакция изотермическая, при которой под ладошкой напиток сохраняет с трудом накопленную в бачке прохладу за счёт увеличения давления в стакане! Не знаю, может и так, но руку от стакана не отбрасывало, а напиток вкуса амброзия или мохито не приобретал!
Тем временем Козлов поступал также и с серьёзным видом в полной тишине мы некоторое время стояли с прижатыми к стаканам ладонями, глядя на портрет Павла Степановича Нахимова вечно висевшего в каюте старпома. Что бы сделали нормальные мужики не подводники наверное во всем мире? Конечно, чёкнулись бы и выпили! Но ритуал происходил на плавбазе подводных лодок "Василий Вересовой" в каюте старпома! А это означало лишь то, что и чёкаться здесь надо по-подводному! Отбив чечётку по боковой поверхности стакана старпома снизу вверх ногтями правой руки, что символизировало "чтобы количество погружений", сильным щелчком большим пальцем по дну стакана, что символизировало"равнялось количеству всплытий", как бы ставилась логическая точка во всём ритуале! Козлов, несмотря на свой высокий пост и звание, демократично повторил всё точь-в-точь! Ритуал подходил к концу, оставалось лишь выпить, не торопясь выдохнуть и выйти из каюты в полном молчании. И Боже вас упаси в этот момент крякнуть, понюхать рукав или сказать «спасибо»... Больше вас не пригласят никуда!
В этот раз всем своим видом Николай Матвеевич показывал, что ритуал ритуалом, но, мол, у него есть еще кое-что сказать... И действительно, после традиционных па, он не открыл как всегда дверь своей каюты, а полез в рундук, подобие платяного шкафа на плавбазе, и протянул мне большущую двухлитровую прямоугольную шильницу из нержавеющей стали с большой завинчивающейся крышкой. Она была тяжелой и побулькивала... Поймав мой изумлённый вопросительный взгляд старпом почти смущаясь, чего за ним не водилось никогда, сказал:
- Витя, вы за машиной едете - приходится...
Весь ужин я прижимал к себе чудо-флягу с двумя литрами спирта-ректификата, поглаживал её и всё боялся поверить неожиданно свалившемуся подарку, которому было суждено сыграть особую роль в дальнейших событиях...
А уже через несколько часов я вступил на пирс, где пришвартовалась "Мария Ермолова", чтобы увезти меня за автомобилем из резерва военторга 11 флотилии подводных лодок.
Тот, кто никогда не ступал ногой на трап белоснежного круизного лайнера с прогнившего и покосившегося причала оторванной от Большой земли военно-морской базы, не в состоянии понять чувств обычного подводника. Наверное они сродни ощущениям альпиниста, которого снимают с Джомолунгмы на вертолете, космонавта пересаживающегося из капсулы в кабриолет или шахтёра поднявшегося из забоя на Останкино! Ночь и день, белое и черное, вода и пламя! Всего несколько ступеней и... другая Жизнь удаляла по широко раскрытым глазам, врывалась в уши доброжелательными тихими на первый взгляд приветствиями стюардесс в соблазнительно топорщившихся на всех местах униформах, щекотала нос доносившимися из ресторанов запахами вчерашних пирушек... Трудно сказать, в какое состояние при этом впадал рядовой военмор, восхищённого восторга и ощущения приближающегося приятного приключения или отчаянной тоски по прошедшим годам, в лишенной даже отдалённого отблеска этой светлой искрящейся действительности его монотонной службе...
Ко второй категории мне не посчастливилось примкнуть всего пару раз из нескольких десятков круизов Мурманск-Гремиха или обратно. Во всех остальных случаях, как и в этот раз, стойкий оптимизм, если не эйфория охватывали меня на всё время пребывания на борту этого замечательного лайнера. Как всегда он был построен капиталистами, видимо для капиталистов же, но по иронии судьбы, эксплуатацию проходил за Полярным кругом на радость большей части пассажиров.
Любимая маленькая, но за то одиночная каюта радостно приютилась в лабиринте коридоров на средней палубе.
Имело полный смысл всегда при малейшей возможности брать именно одиночную «камеру», как в шутку называли эту каюту! Разница её стоимости с двушкой была незначительной, а преимуществ, для холостого офицера, уйма! Главным из которых, конечно, было то, что повстречай он на теплоходе свою нежданную любовь или скажем судьбу, то можно было неторопливо и уютно проговорить с ней о флоре и фауне Кольского полуострова, не спрашивая ни у кого на это согласия и не обременяя соседа эмоциональной беседой...
Любимым процессом с порога каюты у меня было принятие душа. Даже неудобно вспоминать, как тяжело давалась нам эта процедура в Гремихе, причем и в береговых, и в корабельных условиях... На плавбазе это решалось либо за шило, в обмен на которое местные механики запускали в конур горячую воду и открывали под большим секретом на пол часа святая святых - корабельную душевую, будто кровь свою собственную качали туда, ревностно следя за стрелками часов. Либо приходилось на рейсовом автобусе ехать из Островной в Гремиху, где была поселковая баня. Правда, нужно было вписаться в неженский день и не в дни промывки экипажей, что было непросто...
До сих пор не могу забыть этот тёплый душ в маленькой каюте теплохода, когда вода, как бы ты не плескался и фыркал, совершенно не брызгая по сторонам из-за волшебной системы перегородок, лилась прямо на пол и тут же быстро убегала в отверстие. А ещё через минуту пол каюты был сухим, а в воздухе лишь витал аромат шампуней, спреев и одеколонов... Не встретить после такого в длинных лабиринтах лайнера свою любовь или скажем судьбу, было маловероятно и угрожало лишь офицерам береговой службы.
Сидеть в каком-либо одном заведении лайнера младшим комсоставом подлодок было не принято. Хорошим тоном и стратегией считался медленный и последовательный обход всех работающих с момента посадки и до глубокой ночи баров и ресторанов «Машки Ермоловой», как её здесь звали все поголовно. Бывало, что заход повторялся и, начав с бара шестой палубы, а потом просидев остаток вечера за столиком ресторана главной палубы, остаток ночи нами коротался в том же самом стартовом баре. Напитки на борту лайнера были на удивление недорогими, а в меню были блюда из оленины, сёмги и миног, которые могли бы конкурировать с любой столичной кухней. В этот раз ужин прервался в первом же баре едва начавшись с бокала шампанского и пары бутербродов из мяса северного оленя. Сидевшая рядом молодая красивая женщина оказалась медсестрой из нашего флотилийского госпиталя у нас оказалось много общих знакомых и мы почти до самой швартовки в Мурманске проболтали в моей каюте о людях и диагнозах. На причал по трапу мы сошли отдельно и больше, к сожалению, никогда друг друга не повстречали...
