Ночь, улица, фонарь...

Опубликовано в Александр Васильевич Орлов "Из-за острова Путятин" Вторник, 24 апреля 2012 12:53
Оцените материал
(4 голосов)

Вечер. Офицерская каюта на шесть человек. Бербаза. Зима.

В расстегнутом кителе, затылком на железной стойке матросской кровати, лежит капитан-лейтенант Обушкин, перебирает струны гитары. Народ занимается каждый своим. Ничего не происходит. Никаких напрягов.

Обушкин - акын. Человек, которому не нужны ни чужие слова, ни чужие ноты. Что вижу, то пою. Вот Саня пробежал легкими штурманскими пальцами по гитарному грифу - и песня.

 

Ничего не меняется, только погоды,

Только место на штурманской карте моей.

Ничего не меняется, только глубины да годы,

Проливные теченья, невязки, названья морей…

 

Как это у него получается, никто не знает. Говорят, этому учат. Где-то в Москве. Там есть Литературный институт имени М. Горького. И, наверное, какие-то композиторские школы, консерватории. За плечами Обушкина - Тихоокеанское высшее военно-морское училище имени С.О.Макарова, а до того – сельская школа в каком-то медвежьем углу. А после – прочный корпус, автономки, марксистко-ленинская подготовка, боевая учеба, проворачивание оружия и технических средств вручную и в электрическую. Да пара «фитилей» по поводам и без поводов.

Зато в свободную минуту он вот так возьмет видавшую виды гитару и кто есть рядом -  замолкают. Ни звякнут, ни стукнут...

 

Только румбы компаса от оста до оста,

Только вахты с подвахтой, короткие сладкие сны.

Жизнь подводная - это достаточно пресно и просто.

Да и сами мы, в общем-то, тоже довольно просты...

Старший лейтенант Левицкий лежит рядом, на соседней коечке. В тельняшке на босу ногу, как любит выражаться старпом. На последние слова Сани он прорывается что-то сказать, но,  махнув рукой, только хмыкает. Чтоб не мешать акыну.

 

Тот же пост, те же лица и та же каюта,

С переборки шершавой –  все тот же любимый портрет.

И команды «каштана» все те же - от бака до юта,

И конца тем командам, как нашему плаванью - нет…

 

Я стою у окна, смотрю в темноту. Ночь, улица, фонарь... Только аптеки нет. А так, все,  как у Блока. Разве что за сопкой вместо Питера заметенный снегом поселок Дунай. Там аптека, поликлиника, военторг, дом офицеров, две шеренги домов по улице Морской.

Но,  кажется, во всем этом есть Блок. Александр Александрович. Хорошо бы ему Саню Обушкина послушать – поэт или не поэт?

 

Как нет места в душе для досужих и глупых сомнений

В прочность наших отсеков, и точность ракетной стрельбы…

 

Обушкин останавливается, протягивает руку к тумбочке, берет с остывшим чаем стакан, который звякает в подстаканнике, делает глоток и ставит стакан обратно.

В каждом движении он аристократ. Без всякой рисовки. Точен даже в небрежности. Он и есть аристократ, как и положено штурману, люксу...

Устроив свое большое тело поудобней, тезка Блока заканчивает куплет…

 

И в правдивость любимой таблицы магнитных склонений,

И в неверное счастие нашей подводной судьбы…

За крашенной слоновкой дверью дневальный:

- Дежурный,  на выход!

Дежурно, без подрыва - значит не начальство. Экипаж отходит ко сну. Кто еще подворотничок к «сопливчику» пришивает, кто «караси» в умывальнике стирает, кто письмо домой "катает".

Обычная жизнь ста двадцати человек экипажа, которая катится по раз и навсегда заведенному порядку. В эти минуты  ее течение - в самом спокойном, безмятежном русле.

 

Обушкин перебирает струны. Под мычание. Соображает. Потом, поведя головой, повышает голос. Последний куплет...

 

Ничего не меняется! С нами все те же муссоны!

Те же сопки да пирсы, когда мы приходим домой!..

 

И почти равнодушно:

 

Ничего не меняется. Изредка - только погоны,

Да две чайки - местами у нас кормой…

 

Два удара по струнам, прижатым ладонью. Потом гитара гулко ставится за спинку кровати.

Отбой…

Прочитано 5789 раз
Другие материалы в этой категории: « «C-56»
Авторизуйтесь, чтобы получить возможность оставлять комментарии

Пользователь