Боцман, ныряй!                                                     
/ Команда командира /
Главное достоинство боцмана  чувствовать рули, глубину, лодку и уметь  удерживать ее  на перископе, чтобы   не  показывать врагу рубку  и не проваливаться  дальше 9-11 метров.  Вацлав Гучкас это умел. За 23 года службы он побывал на подводных  лодках  всех четырех флотов  Союза и дослуживал на Севере. 43 года еще не старость, но уже и не молодость. Вацлав содержал боцманское хозяйство в порядке и на всякие случаи у него были припасены нужные вещи.       Умел заводить полезные знакомства  для повседневной жизни, и на всех четырех флотах их имел.   Он умел плести маты, сращивать концы,  что  сегодня довольно редкое качество в морской практике, а швартовое хозяйство с тросами  у него было одно из лучших в дивизии. Швартовые концы,  как и  трап -  лицо корабля.   Боцман был служакой, хозяином, и не сходил с корабля, пока что-то, по его мнению, в боцманском хозяйстве было  не так.  Он любил служить на флоте, а  жена  относилась к его службе отрицательно. Исходя из этого непреложного факта, семейная жизнь теплилась кое-как и боцман любил бывать на корабле  больше, чем дома.   Невысокий крепыш-литовец  был необычайно силен, вынослив  и молчалив. С  горионтальными рулями управлялся виртуозно.

На сороковые сутки похода всплыли в Средиземном море  для приема продуктов и регенерации с плавбазы.  Командир Марков  /”фараон”/  со старпомом,  опасаясь инцидентов,  скрупулезно расписали – кто, когда и с какой целью выходит на Черномор-скую плавбазу, выставили вахту на трапе – матроса и офицера с журналом   схода и  возвращения. Ну так  хорошо выглядела эта организация, что, казалось, ничего лучше и  придумать невозможно. Но оказалось, что  можно и придумал ее  командующий 5-й оперативной средиземноморской  эскадрой. Он передал по УКВ  с крейсера командиру - экипаж по сменам на плавбазу,  где организован в  два захода концерт ансамбля песни и пляски   Черноморского флота, который направлялся с кораблями  с  дружеским   визитом во французский Тулон.  И вся „фараонова” организация рухнула, так и не успев  блестяще реализоваться.  Новую командир не успел  разработать и мрачно наблюдал, как экипаж по трапу толпой валит на плавбазу.   Южная  звездная  ночь, свежий морской воздух, пряный запах субтропиков, соли и йода, зажигательный концерт  после сорока суток заточения в стальном прочном корпусе – настоящий подарок экипажу. Пока одни на концерте, другие на погрузке.  Потом наоборот.  Механик Малых – в мастерской паяет какие-то трубки. Боцман  еще на швартовке  кричал кому-то на плавбазе :

- Ваня, привет!  – и  растворился в ее недрах, как только подали трап. Но всему прекрас-ному, как известно, приходит конец. Все уже погружено и свалено пока в отсеках горами  ме-ков  муки, ящиков с консервами, хлеба, банок регенерации. Потом разберемся. Светает, пора отходить и погружаться.

- Боцмана – на мостик !- команда сверху.

Боевая тревога. Все на местах. Боцман из первого отсека, белый, как дед  Мороз от   муки,  на которой, видимо, спал,  лениво корячится по трапу.

- Отдать носовой! Оба мотора малый вперед! Лево руля,- слышится сверху.

- Боцман, едрена мать! Ты куда? Ку-уда прешь? Ты что, зараза такая, белены объелся, или не проснулся? Боцман!!! А ну – вниз, вниз. Пошел вниз, я говорю! Пшш-ел! - послышался сверху рев  “фараона”,   боцман кулем свалился по трапу и невозмутимо скользнул в первый отсек. Отошли  от плавбазы. Уже совсем светло.

- По местам стоять, к погружению! Боцмана на горизонтальные рули! -  Боцман, опять весь в муке,  нарисовался на рулях.

-     Срочное погружение! Задраен верхний рубочный люк!

-     Погружаемся на глубину 40 метров. Осмотреться в отсеках!

Командир на перископе - надо видеть, куда  прем малым ходом под турбинами.  Вахтенный механик Шарый смотрит на глубиномер. Глубина один метр. Лодка не погружается. Что за черт?  Волны нет.  Что с рулями?  Затылок боцмана напротив механика. А рули – и носовые и кормовые  задраны  „на всплытие”.

- Боцман! Ты что?  Переложи рули на погружение! - громким шопотом подсказывает  боц-ману механик  Малых. Боцман перекладывает еще круче, но - „ на всплытие”. Все ясно. Совсем свихнулся! Командир отрывается от перископа и видит „ маневры” боцмана.

- Во-о-он! – благим матом орет  “фараон”, - матроса Сизича на рули! - Флегматичный боц-ман, мелькнув белой от муки задницей  в переборочной двери, исчез в смежном отсеке. Погрузились. Что-то с боцманом не то... Или недоспал, или перепил... За такие штуки на боевой службе  пару лет тюрьмы отхватить запросто. Боцман, боцман... И особист на борту.  У этого свой распорядок  и бороду отращивать командир запретить ему не может. Скрипит зубами,  но вынужден терпеть – ты меня не тронешь,   я тебя – тем более.  Особист, конечно, уже все знает. Как же - доложили! Будут неприятности, черт бы побрал этого боцмана. А списывать его не хочется.   Провели партбюро на тему „Персональное дело боцмана Гучка-са”. Вацлав честно признался , что выпил на плавбазе банку американского пива, „ребята угостили”,  и все... И голова закружилась.

Чего, чего ты там выпил, боцман?- очнувшись,  вмешивается командир,- банку пива, гово-ришь?  Ты мне брось тут заливать...     Уж  я-то хорошо знаю – чтобы тебя свалить, нужно влить два литра спирта и сверху ударить кувалдой по голове!

Но боцман мертво стоял на своем и в протоколе осталась  банка американского пива... Была бы командиру неприятность, а боцману тюряга, если бы особист на обратном  пути, где-то в Бискайском заливе, не тяпнул сто граммов спирта, отмечая годовщину революции 7 ноября.  Да так захмелел, что капустные листья от борща остались на бороде.       Командир объявил борщ несъедобным и приказал его вылить в помои, а с особистом договорился „баш на баш” – я не вспомню тебе годовщину революции, а ты мне позабу-дешь про боцмана. На том и порешили.     Боцман отделался строгим выговором без занесения  и клялся, что американское пиво  больше  никогда  пить не будет.  Больно хмельное...  И остался  в экипаже.           
По приходе в базу боцман застал дома развеселую компанию, дым коромыслом, и жену с песней –„ Э-э-й моряк, ты слишком долго плавал...”